Разделы сайта

История России

Творенія свщмч. Ермогена, патр. Московскаго и всея Россіи

ТВОРЕНІЯ СВЯТѢЙШАГО ГЕРМОГЕНА, ПАТРІАРХА МОСКОВСКАГО И ВСЕЯ РОССІИ.
(Изданіе Церк. Комиссіи по честв. юбил. событій 1612, 1613 и 1812 г.г. М., 1912).

Мѣсяца Июля въ 8 день. Повесть и чудеса Пречистыя Богородицы, честнаго и славнаго явления Ея образа, иже въ Казани.
Списано смиреннымъ Ермогеномъ, митрополитомъ Казаньскимъ.

Благослови, отче.

Аще убо и предивно чудо содѣяся в роде нашемъ милостивнымъ посѣтомъ Творца благому всему, Господа нашего и Бога Іисуса Христа, и рождьшей Его Пресвятыя и Преблагословеныя Владычицы нашея Богородицы и Приснодѣвыя Мария пречудною и чудотворною иконою въ преславномъ градѣ Казани: но како возмогу, недостоинъ сый и недостойне устнѣ имѣя, провѣщати таковая?

Но обаче, надѣяся на неизреченныя щедроты Сына Божия и Того Рождшия молитвы, вселенныя учителя глаголъ восприиму: «Благословенъ Богъ и Отецъ Господа нашего Іисуса Христа, Отецъ щедротамъ и Богъ всякия утѣхи, утѣшаяи насъ о всякой скорби нашей и благословивый насъ благословеніемъ духовнымъ». Преже убо праведный гнѣвъ Свой, безакония ради нашего, вмале испусти на насъ, оцыщая многия грѣхи наша: и въ мало дней оскорбихомся. Потомъ же, благодати ради Божия, скорбная забыхомъ неизреченнаго ради человѣколюбия Божия на насъ, и радости несказанней сподобихомся, явления ради иконы Божия Матери и Тоя Превѣчнаго Младенца Господа нашего Іисуса Христа. Повсюду убо протекоша, яко громъ, во вся концы Российския земли Божия к намъ милостивное посѣщение — Богородицыны иконы явление и неизреченные чудеса, ихъже подаетъ неоскуднѣ с вѣрою приходящимъ. Мнѣ же, недостойному, самовидцу бывшу, како или коими чудесными благотворении яви Богъ и Богородица от земныхъ нѣдръ чудотворный Свой образъ (яко же преди простретися слово хощетъ), писанию ж предати замедлившу или отъ недостатка разума, или отъ нерадѣния и душегубительныя лѣности, ово же и страха ради недостоинства: пленицами бо моихъ грѣховъ стягнутъ есмь и таковымъ преславнымъ вещемъ нелѣпо ми бѣ коснутися, /с. 2/ но развѣ точию безаконня моя знати и просити отпущения безчисленымъ моимъ согрѣшениемъ. Но понеже желание привлачитъ мя и страхъ глаголати нудит мя, грѣси же мои, «яко бремя тяжко, отяготѣша на мнѣ»: и что убо сотворю? дерзну ли к начинанию? что убо? реку ли или запрещу себѣ окаянства ради моего? или паки внимаю восходящая на сердце мое блаженьствомъ о Всепѣтей, и Богоприятней Богородицы и Приснодѣвѣй Марии? Но Ты Сама содѣйствуй ми, о Преблагословеная, Заступнице Усердная, Мати Бога Вышняго, яко да воля иже из Тебе рождшагося Христа Бога нашего будетъ: да ми, недостойному, помрачивыйся умъ мой тобою, о Всенепорочная, просвѣтится (Ты бо за всѣхъ молиши сына своего, Христа Бога нашего) и пишущу ми содѣйствуй: всѣмъ бо твориши спастися, в державный Ти покровъ прибѣгающимъ. Множицею бо воспомянухъ, нѣкогда же и слезы испустихъ, вѣдый мое недостоинство. Но обаче и се ми во умъ прииде, яко неправедно есть Божиихъ таинъ и неизреченныхъ к намъ и многомилостивныхъ дарованиихъ в забвения глубине погружати, имже многимъ источникомъ целебнымъ и самовидецъ быхъ: и, елико видѣхъ и слышахъ о пречудней Ти иконе, подай ми, о Всепѣтая, глаголати и писати, и всѣхъ насъ заступи, Госпожа Царице. Аще по достоянию и нѣсмь достоинъ похвалы Тебѣ принести, малы нѣкия отъ великихъ; но обаче сподоби мя, о Владычице, о Твоихъ неизреченныхъ на насъ благодѣяниихъ хвалу Тебѣ принести; и яко же сподобила мя еси, о Всеблаженая, недостойнаго и грѣшнаго, скверными моими руками преже всѣхъ священныхъ прикоснутися пречистому Твоему образу и чудотворнай иконе и Сына Твоего Христа Бога нашего. Аще бо и вси достойни, но аз недостоинъ сый: но обаче влекомъ жадая, да поне прикоснуся пречистому Твоему и чудотворному образу, Владычице, и Превѣчнаго Ти младенца Спаса Христа.

Нынѣ же паки что реку или что возглаголю великоименитей Дѣвѣй, паче же рещи многоименитей, пророки прореченнѣй? Пять убо к десятимъ лѣтомъ преидоша явлению чудотворныя Богородицыны иконы, чудесная же исцеления безпрестани неоскудно бываютъ, и вся страсти душевныя и недуги телесныя немедленно от человѣкъ отгоними бываютъ. Сие паки призываетъ мя к торжеству и глаголати понуждаетъ: и яко подобаетъ ми и писанию сия предати, да не буду осуженъ, якоже и скрывый талантъ господина своего. Понеже убо человѣческий родъ обыче и святыхъ памяти духовные с похвалами празновати, а иже Пресвятѣй и Преславней Царице царски празд/с. 3/ники празновати, Пречистыя Богородицы и Приснодѣвы Мария, — сию попремногу паче онѣхъ любовию почитати должны есмы (Та бо есть божественый покровъ рабомъ своимъ), и притецати к тихому сему и доброму Пристанищу, скорой Помощнице, готовому и теплому Спасению, Покрову Дѣвы; и яко Вышшей і паче всѣхъ тварей вышшую похвалу принести, яко Царице и Владычице царя и Владыку всѣхъ рождьшую: Тоя бо ради праматерняя клятва потребися и Адамъ отъ вѣчныхъ уз свободися, и Богъ к намъ примирися. Тогда бо Иаковля лѣствица утвердися. Богу хотящу по ней снити и человѣкомъ путь сотворити къ небеснымъ и человѣцы со ангелы во едино быша: не ктому, яко же тогда, со Иаковомъ древле борется, ибо Творецъ Иаковль на землю сниде, погибшую драхму взыскати хотя и Отцу принести. Тѣмже пророцы тогда возрадовашася, своему пророчеству збытіе зряще. Тогда убо Давидъ, видѣвъ отъ сѣмени его правнуку родившуся, бряцая в гусли, играя духомъ, глаголя: «Слыши, дщи, и виждь, и приклони ухо твое». Тѣмже тогда не токмо пророцы, но и превышняя и земная тварь съпразноваше. Нынѣ же паки приспѣ новый празникъ честный Владычицы нашея Богородицы честнаго Ея образа иконы Одигитрия, крѣпкия помощница: да познаютъ вси, яко не токмо, егда въ мирѣ бяше, ходатайственое къ своему Творцу и Сыну показоваше, но и паче, и по преславномъ своемъ преставлении отъ земныхъ въ небесная, непрестанно милостивно насъ присѣщая. Тѣмже, оставльше начало словеси, на совершеніе ведемся шествующе. Да коснемся иже о сихъ бесѣде, елико подастъ Святый Духъ, преже похваливше ваше усердие теплое. Толико бо к церкви ваше тщание, паче-же к чудотворней Богородицынай иконе вѣра и моление, елико чадомъ к матери, елико жаждущему ко источнику, елико кораблю къ пристанищу. Толико и насъ веселитъ преспѣяние ваше, яко нынѣ явити намъ о семъ. Грѣхъ ради нашихъ Богъ наказуя насъ и наводя на насъ милостивнѣ праведный гнѣвъ свой, овогда гладомъ, овогда нашествиемъ иноплеменныхъ, иногда моромъ и межусобными бранми, овогда пожаромъ и прочими напастьми жития, и беды и тесноты и недуги люты наводя на насъ, — понужаетъ же паче ленивыя и жестокия на благая и подобная и спасеныя пути. Се убо реченное пророкомъ Давидомъ къ Господу: «броздами и уздою челюсти ихъ востягнеши, не приближающимся к Тебѣ многи раны». І во иномъ псалмѣ глаголетъ: «аще оставятъ законъ Мой и в судбахъ Моихъ не пойдутъ, аще оправдания Моя осквернятъ и заповѣди Моя не сохранятъ, посѣщу жезломъ беззакония ихъ и ранами неправды ихъ, милость же /с. 4/ Мою не разорю отъ нихъ». Апостолъ: «его-же любитъ Господь, того и наказуетъ, бьетъ бо всякаго сына, его же приемлетъ; аще безъ наказания, преблудодѣйчища есте, а не сынове». Понеже зловодими есме человѣцы и неудобно шествие имамы к добродѣтели, и мало о спасении душь нашихъ печемся, попущаетъ Владыка нашъ Господь напастми и бѣдами, и скорбми и недуги лютыми. Даже къ Нему обращаемся и о нашемъ спасении всеобразно печемся. Сия намъ содѣяшася праведнымъ судомъ Божиимъ.

Бысть же сице. В лѣто 7087 [1579] при державѣ благочестиваго и христолюбиваго, благовѣрнаго Государя Царя и великаго князя Ивана Васильевича всея Руси Самодержца, и при его благородныхъ царевичехъ — князе Иване Ивановиче и князе Ѳеодоре Ивановиче (нынѣ же Божиею благодатию Государь, Царь и Самодержецъ всея Руси), и при святѣйшемъ митрополите Антонии Московскомъ и всея Руси, и при архиепископе Казанскомъ Иеремѣе, мѣсяца Июня 28 день, на память святыя мученицы Агрипѣны, бысть пожаръ в новопросвѣщенномъ граде Казани, по взятьи града в двадесят шестое лѣто, яко достовѣрнейши сами видѣхомъ. Загорѣся в полуденное время близь церкви святаго Николы, иже зовется Тульский, во дворѣ нѣкоего воина царева Данила Онучина. И мала нѣкая часть посаду остася, и половина града к соборней церкви и дворъ архиепископль остася. Болшая же часть посада: и торги всѣ, и во граде обитель боголѣпнаго Преображения Спасова, и дворъ великого князя — увы! вся огнь всеядец пояде и пожже и без вѣсти сотвори. Людие же христолюбивии вѣрою не отпадше, но познаша своя согрѣшения, на покаяние обратишася и начаша созидати церкви Божия и своя домы: и Божиею милостию мѣсто убо иноязычно и новопросвѣщено просвѣщашеся святыми церквами и Божественными учении. Языцы же невѣрнии мнози бяху во граде и вѣры многи. И бысть имъ в притчю и в поругание истинная православная вѣра, источника же целебнаго не бѣ тогда во граде. Иноязычнии же, невѣриемъ одержими въ сердцыхъ своихъ, уничижаху насъ, не вѣдяще Божия милости и силы: видѣша бо окаяннии Божие милоседрие къ намъ, еже с милостию наказание; еже милуяй насъ наказуя, яко отецъ чадолюбивъ, за наша согрѣшения, оцыщая грѣхи наша. Человѣколюбецъ же Богъ, видя терпѣние людей своихъ и вѣру ихъ, и поругание, и поношение окрестъ живущихъ иновѣрныхъ, и не терпя поношения и похуления на святыя иконы и да не рекутъ языцы: гдѣ есть Богъ ихъ, в него же вѣруютъ? Да заградятся уста, иже глаголютъ неправду и дабы убо исчезло и не помянулось жидовское и безсерменское суров/с. 5/ство и тщегласное хуление ихъ, и дабы искоренилось злоплевельное еретическое учение, и утвердилась бы и просвѣтилась православная вѣра истинная христианская, греческаго закона, правымъ учениемъ Господа нашего Іисуса Христа и святыхъ его ученикъ и апостолъ и богоносныхъ отецъ и всѣхъ святыхъ, утвердившихъ православную вѣру Христову и научившихъ вѣровати «во Отца и Сына и Святаго Духа», нераздѣлимую Троицу. Предстательствомъ убо и молениемъ Заступницы нашея Царицы Владычицы Богородицы и Приснодѣвы Мария, еже къ Сыну Своему и Богу нашему приснымъ предстояниемъ, нынѣ же ради благодати Божия в сие в послѣднее время показа намъ праведное и всесвѣтлое солнце, и отверзе породу Едема затвореннаго, и яви отъ земли пресвѣтлую икону, источникъ неизчерпаемый, Своимъ человѣколюбнымъ смотрениемъ в земли сокрыему чудотворную икону Матери Своея, а нашея Царицы, Владычицы Богородици и Приснодѣвы Мария честнаго ея Одегитрия, и Свой человѣколюбный образъ. Отнюду же убо праведный гнѣвъ Свой за наше согрѣшение испусти, оттуду близъ мѣста того, яко камени вержениемъ, и благодатию свѣтящую лучю и исцеления источникъ показа. Яви убо себе Богородицына икона сицевымъ образомъ. Не яви убо образа своего Владычица ни святителю града, ни начальнику властелинску, ниже вельможи или богату, ниже мудру старцу: но яви свое честное сокровище, источникъ неизсчерпаемый приходящимъ с вѣрою, чудный свой образъ, нѣкоего мужа от простыхъ, имуща мудрость на войнѣ стрелебную, сего дщи юнна, десяти лѣтъ суща, именемъ Матрона. Сей бо дѣвицы явися чюдная она и пресвѣтлая икона Богородицына. И после убо пожара в томъ же лѣте и месяце, сице нача являтися дѣвицы оной, ей же имя преди рекохомъ, икона пресвѣтлая Божия Матери. И веляше ей поити во градъ и повѣдати про икону Богородицыну, ея же видѣ, архиепископу и воеводамъ, дабы шед выняли образъ Пречистые Богородицы от земленыхъ нѣдръ: и мѣсто повѣда ей, идѣже последи обрѣтоша драгаго бисера честное сокровище, чюдную икону Богородицыну. Дѣвица же убо, юна и немыслена, боящеся повѣдати: и абие едва повѣда матери своей, мати же глаголы ея ни во что же вмѣнивъ. И послѣди же убо въ видѣнии не единою являшеся ей пресвѣтлая и чюдная она икона и веляше ей безъ сумнѣния сие видѣние повѣдати. Девица же не единою, но и многажды, сказоваше матери своей явление чюдные тоя божественыя иконы: веляше ей безъ сумнѣния повѣдати сие видѣние. Во единъ же убо день случися дѣвицы оной, ей же имя выше надписахомъ, /с. 6/ спати в полудне: и внезапу дѣвица обрѣтеся посреди двора своего, в немъ же живяше, и абие явися ей чюдная и пресвѣтлая Богородицына икона страшнымъ огненнымъ образомъ, лучи испущая огнены, пресвѣтлы и страшны зѣло, яко мнѣтися ей от пресвѣтлыхъ тѣхъ лучъ, сияющихъ от иконы, сожжене быти. И гласъ бысть отъ образа страшенъ, къ дѣвице глаголющъ: «Аще убо не повѣси глаголъ Моихъ и не пойдеши от земленыхъ нѣдръ выняти образа Моего, Азъ же убо имамъ во иной улицы явитися и во иномъ граде, ты же имаши болѣзнена быти, дондеже и живота злѣ гонзнеши». Дѣвица же, от страшнаго сего видѣния зѣло ужасшеся, паде на землю и бысть яко мертва, и лежаше на земли на многъ часъ. И абие возопи велиимъ гласомъ к матери своей, дабы шедъ повѣдала архиепископу и правителемъ града того о чудней и пресвѣтлей иконе Преблагословеныя Владычицы нашея Богородицы и Приснодѣвѣй Марии; и повѣда ей вся глаголы реченныя, яже слыша отъ пресвѣтлыя иконы, и мѣсто указуя. Мати же ея скоро иде во градъ к воеводамъ, и дѣвицу предъ ними представи; повеле ей, да сама глаголетъ, яже о ней содѣянная. Дѣвица же повѣда имъ вся глаголы реченныя, яже слыша от причюдныя и великолѣпныя Богородицины иконы, и мѣсто указуя. Они же убо, невѣриемъ одержими о пречестней Пречистыя иконе, о ней же девица повѣда, и ни во что же вмѣниша. Мати же прослезився, вземь дщерь, иде къ архиепископу, тѣ же предиреченныя повѣда глаголы и мѣсто указанное ей сказуя: дабы повелѣлъ выняти святую Богородицыну икону. Архиепископъ же не внятъ рѣчемъ ея и отосла ю бездѣльну: бѣ же приходъ ихъ въ седьмый часъ дне, обрѣтоша же чюдный онъ пресвѣтлый образъ Богородицынъ въ часъ вторый на десять, по пожаре на томъ же лѣте, мѣсяца июля въ 8 день, на память святаго великомученика Прокопия. Бысть же сице. Пойде убо жена та к дому своему, повѣдая всѣмъ людямъ о чудней иконе: како видѣние видѣ дщи ея. Людие же, дивящеся о глаголехъ ея и отхождаху не внимающе речемъ ихъ. Она же, вземъ заступъ и пришедъ к показанному мѣсту, нача копати много время, и не обрѣте искомаго. Помале же убо начаша инии копати: и все уже мѣсто воскопаше, ничто же обрѣтше. Предиреченная же она дѣвица нача копати на мѣстѣ, идѣ же пещь бѣ; таже и прочии съ нею. И яко выкопаша мало боле двою лактей — оле чудо! явися чудотворная икона Владычицы нашия Богородицы и Приснодѣвы Мария, честнаго ея Одигитрия, купно с превѣчнымъ младенцемъ, Господемъ и Богомъ нашимъ Іисусомъ Христомъ. На чудной же той иконе бѣ рукавъ однорядки /с. 7/ сукна вишнева ветхъ; самый же чудотворный образъ свѣтлостию чудне сияя, якоже внове вапы начертанъ. Земному же праху никако же коснувшуся чюдному тому образу, яко-же сами видѣхомъ. Девица же, вземъ Пречистые образъ со страхомъ и трепетомъ и радостию, и поставиша на томъ же мѣсте. Людие же ту сущии возопиша, проповѣдающе немолчными гласы явление божественныя тоя иконы. И вскорѣ стекошася безчисленое множество благочестиваго народа, вопиюще со слезами: «Владычице, спаси ны!» И послаша вѣсть ко архиепископу и к первымъ града, яко обрѣтоша Богородицынъ святый образъ. Архиепископъ же повелѣ скоро в колоколъ звонити. И пойде со кресты на мѣсто то со всѣмъ освященнымъ соборомъ, идѣже обрѣтоша чюдную Пречистые икону, с воеводы и со множествомъ народа. І видѣ Пречистые образъ: яко-же новъ даръ пречудне свѣтяшеся, и дивися убо зело, яко такова переводомъ образа не видѣша нигдѣ же, и недоумѣвашеся. Страхомъ убо и радостию одержими, невѣрия ради своего, с плачемъ моляся и милости прося, и прощения о согрѣшении. Сице же и воеводы с плачемъ просяще милости, еже согрѣшиша к чюдотворному Пречистые образу, нерадѣниемъ и невѣриемъ. И весь народъ града стекашеся, на дивное то божественное чюдо веселящеся, со слезами и радостною душею хвалу Богу и Богородицы, о обрѣтении многобогатаго и безцѣннаго сокровища возсылаху. Мнѣ же тогда в чину поповсте святаго Николы, иже зовется Гостинъ, каменосердеченъ же сый: но обаче прослезихся и припадохъ к Богородицыну образу, и к чудотворней иконѣ и к превѣчному младенцу Спасу Христу, и потомъ поклонихся архиепископу, и благословение испросихъ о еже бы повелѣлъ взяти ми пречюдную Богородицыну икону; архиепископъ же благослови мя и повелѣ взяти ми. Азъ же, аще и недостоинъ сый, но обаче со страхомъ и радостию прикоснухся чудотворному тому образу: и взяхъ з древца, иже бѣ поткнено на томъ мѣсте, идѣже въ земли бѣ святая та и чудная икона. И по повелѣнию архиепископа, с прочими святыми иконами и честными кресты, идохъ со иконою въ близъ сущую ту церковь святаго Николы, иже зовется Тулский: и тамо, молебному пѣнию совершившуся, и паки архиепископъ со всѣмъ освященнымъ соборомъ, и первии града, и все множество православныхъ народа, со женами вкупѣ и детми, вслѣдъ святыхъ иконъ во градъ идущи. К новоявленней же чудотворней иконе безчисленое множество народа рѣяхуся, и другъ друга попирающе, инии же по главамъ инѣхъ ходяще, к чудотворному образу тѣмены прикасахуся. Мнѣ же, по повелѣнию архиепископа, /с. 8/ народа ради съ чудотворною иконою медленно идущю, но обаче толикое множество народа не соврати мя ни на десно, ни на шуе: несох бо носящаго всю тварь, и того рождешей пречюдную и чудотворную икону. И въ той часъ Пречистые Богородицы образъ показа чудо.

Чюдо 1-е. Человѣка просителя, именемъ Иосиѳа, не видѣвша очима нимало, яко самъ повѣда, три лѣта, — прозрѣти того Владычица сподоби. Враг же, не навидяй спасения человѣкомъ, забыти тому сотвори вскоре богатаго Врача, подавшего исцеления, Пречистую Богородицу. Еже бы воздати молитву и благодарения, вмѣсто того на прошение сребра паки устремися, ему же извыче: и вѣрою отпаде и лѣностию отягченъ, не получи до конца спасения. и невѣдѣния ради своего малу стезю зряше. Народи же, видѣвши чюдо, и болшую вѣру ко образу Пречистыя приложиша. И тако Пречистыя образъ, чюдотворную икону, внесоша въ соборную церковь Пресвятыя Богородицы честнаго и славнаго ея Благовѣщения. И ту в соборной церкви Владычица показа чудо второе. Человѣка нѣкоего, именемъ Никиту, не видѣвша очима ни мало свѣта, прозрѣти того Богородица сподоби. Онъ же убо теплою вѣрою припаде къ чудотворному Ея образу и получи здравие, хваля и славя Бога и Пречистую Богородицу. И тако, пѣвше молебная пѣния, абие отыдоша въ домы своя со страхомъ и трепетомъ и радостию многою. На утрие же архиепископъ служивъ божественную литургию; народи же вси, приходяще въ соборную церковь к чудотворному образу и дароношение приносяще: инь злато, инь же сребро, и кто что можаше, кииждо по силѣ. Пречистая же Богородица нача являти чюдеса своя. Преже реченную же дѣвицу Матрену с материею ея почтоша архиепископъ же и воеводы и весь народъ. Чюдную же икону списавше и преславное явление чюдотворныя тоя иконы, и чюдеса, бываемыя отъ нея, написаша и послаша въ царствующий градъ на Москву к самодержавному царю Государю и великому Князю Ивану Васильевичу, всея Русии Самодержцу, и к сынома его — царевичу князю Ивану Ивановичу и царевичю князю Ѳеодору Ивановичу, нынѣ же Божиею благодатию Государь Царь и Великий Князь, Самодержецъ всея Русии. И видѣша убо христолюбивии царие чудную икону Владычицы нашея Богородицы и Приснодѣвѣй Марии и честнаго ея Одегитрия и дивишася зело: яко такова образа переводомъ нигдѣ же не видѣша. Благовѣрный же Царь Государь и Великий Князь и сынове его повелѣша на томъ мѣсте церковь поставити, идѣже обретеся чудотворная икона, и монастырь дѣвъ повелѣ устроити, и /с. 9/ кѣлии поставити и ограду монастырю оградити, и милостыню доволну повелѣ дати изъ своей царские казны: священному собору и игуменье, и 40 сестрамъ урокъ лѣтний, еже и быстъ. И церковь поставиша во имя святыя Богородицы честнаго ея Одигитрия деревяну, и ограду монастырю сотвориша. Честную же ону и чудотворную икону Пресвятыя Богородицы отнесоша в монастырь съ молебнымъ пѣниемъ со кресты: архиепископъ и боляре со всѣмъ народомъ проводиша честно. Предиреченную же дѣвицу Матрену постригоша въ томъ же монастыри: и наречено бысть имя ей Мавра во инокинехъ, не по мнозе же времени пострижеся и мати тоя дѣвицы. Поставиша же и другую церковь теплую с трапезою во имя Рождества Пречистыя Богородица. И абие нача являти Богородица чудеса Своя.

Чюдо 3-е. Человѣкъ нѣкто из Вияжскаго града лютѣ болѣзнию одержимъ бѣ и приведенъ бысть к пречистому и чудотворному образу женою своею, и моляшеся с теплою вѣрою Богородицы и не отпаде прошения своего: получи здравие и отыде въ домъ свой радуяся.

Чюдо 4-е. Нѣкогда убо отроча материею своею принесено въ церковь, слѣпо очима; мати же его стояше предъ образомъ Богородицы, с плачемъ моляшеся о прозрѣнии отрачате. Отроча же внезапу нача руками осязати по лицу матерь свою. Народи же убо вси молишеся Пречистыя образу; архиепископъ же стояше на мѣсте своемъ, зряше на отроча и видѣ сие, яко отроча матерь свою рукама осязаше. И повелѣ принести яблоко красно и показати отрочати. Отроча же и яблоко нача хватати: и вси истину увидѣвше, яко прозрѣ отроча; и славу воздаша Христу Богу и Пречистой Его Матери Владычицы нашея Богородицы, творяще дивная чудеса.

Чюдо 5-е. Нѣкто сынъ боярской, именемъ Ивашка тако нарицаемъ, прослутиемъ же Кузминской; у него же бѣ жена больна ногами: не можаше ими ни мало двигнути. Болѣзнь бо велми одержаше ю и ничимъ же себѣ не можаше помощи, но паче труднее бываше. И абие повелѣ себѣ принести к чудотворному образу Пречистей Богородицы и, молебная отпѣвъ, со многою вѣрою и со слезами моляшеся, милости прося: и абие получи здравие, и отойде в домъ свой радуяся.

Чюдо 6-е. Бысть же убо, в веси сына боярскаго Василия Рагозина, нѣкоего поселянина женѣ явися святая Богородица и веляше ити ей пречистому образу, иже есть в Казани, и повѣдати мужу своему, дабы шедъ молился чудотворному образу. Она же не внятъ рѣчемъ Ея и мужу /с. 10/ не сказа. Явижеся убо и второе сама Владычице: и абие нѣкая божественная сила взятъ руку ея и удари ю по лицу ея и бысть рука ея суха. Жена же прииде во градъ и повѣда все по ряду архіепископу случшаяся ей: и прииде к чудотворному образу, и получи здравие. И абие утвердися рука ея, якоже и другая. и отыде въ домъ свой, радуяся.

Чюдо 7-е. Человѣкъ нѣкто въ градѣ Казани, именемъ Исакъ, прорекломъ быкъ, нѣкоторыя вдовы сынъ, именемъ Улиты, вѣрны сущей, боящейся Бога, на посаде проскурни верховныхъ апостомъ Петра и Павла. И бысть в раслабленіи полтретия годы; болѣзнь же его бѣ всѣмъ знаема, живущимъ окрестъ: не можаше вельми ногами и до полу. И посла матерь свою к чудотворному образу Пречистыя Богородицы молебная пѣти. Самъ же убо в дому своемъ на одрѣ лежаще и начатъ со слезами предо образомъ плакати и молитися Пресвятей Богородице, дабы ему самому видети чудотворный Богородицынъ образъ. И в томъ часѣ видѣ себѣ мало легчайши отъ болѣзни: и абие милостию Пречистые Богородицы воставъ о собѣ на ногахъ и начатъ по малу поступати и, вземъ два посоха и абие подпираяся ими, пойде въ монастырь к чудотворному всемилостивому Богородицы образу. О великихъ Ти чюдесъ, Богородице! матери со слезами о сыну молящися, сынъ же ненадежно и самъ в монастырь прииде: мати же его видѣ и изумися, и едва во умъ прииде, и нечаемое извѣстно увѣде. И приложиша к слезамъ слезы, молящеся Богородицы о исцелении: и тако до конца получи здравие. И воздаша хвалу и славу Господу Богу и Пречисте Богородицы, мѣсяца Апрѣля въ 30 день отойдоша во свой домъ, хваляще и славяще Бога, творящего дивная и преславная чудеса.

Чюдо 8-е. Жена нѣкоего пришельца, Полоцкаго попа Григория. живяше в селѣ в Тагашевѣ (тако бо звашеся мѣсто то), именемъ Елена. Бысть же болна очима три лѣта и абие убо отъ многия тоя болѣзни и зракъ отъяся, якоже уже не видѣти ей нимало. И услыша убо многая и преславная чудеса отъ иконы Пречистые Богородицы во градѣ Казани, и пойде во градъ к чюдотворному образу милости просити. И еще убо ей недошедши града Казани яко седми поприщъ, и абие внезапу узрѣ свѣтъ очима и мнѣтися ей, яко николиже ими больна бѣ: и пришедъ в монастырь к чудотворному образу, хвалу воздаде Господу Богу и Причистой Богородицы.

Чюдо 9-е. Повѣда намъ инокъ Иосиѳъ, иже нынѣ погребный ключникъ в дому Пречистыя (тогда же живя /с. 11/ въ Троецкомъ монастырѣ, иже въ Казани): бысть, рече, болѣти ему очима, яко ни мала свѣта видѣти; и абие обѣщася молебная пѣти Пресвятѣй Богородицы. И егда приидоша священницы с чудотворнымъ Пречистыя образомъ, в день недѣльный, в соборную церковь Пресвятыя Богородица честнаго и славнаго Ея Благовѣщения, к молебну, Иосифъ же у чудотворнаго образа во время молебнаго пѣния моляся прилежно. И не получи исцеления, и отиде скорбенъ. И абие возлеже отъ болѣзни: и сведенъ бысть в сонъ тонокъ, и видитъ икону Святыя Богородицы. И бысть ему отъ иконы гласъ, глаголющь: «востани и пойди въ домъ Пречистыя, и отпой молебная, и утри лице свое пеленою и тако получиши исцеление». Онъ же, вставъ вскорѣ, и повелѣ себе вести в монастырь Пречистые Богородицы. И отпѣвъ молебная и повелѣ себе покропити святою водою, и пеленою Пречистыя утерся. И въ той часъ отъ очию его отбѣже болѣзнь: и узрѣ свѣтъ, и воздастъ славу Богу и Пречистей Богородицы.

Чюдо 10-е. Нѣкто человѣкъ, именемъ Козма Окуловъ, Лаишескаво града, бысть во исступлении ума. Свои же ему совѣщаша итти в Казань к Пречистой Богородице в монастырь. Онъ же в себѣ бывъ и нача Пречистой Богородице о исцелении молитися: и помощию Пресвятыя Богородицы бысть ему облегчение, и прииде в монастырь и образъ Пречистые сподобися видѣти по своему обѣщанию, якоже обѣщася. И молебная пѣвъ и абие получивъ совершено исцеление, и бысть здравъ и отиде в домъ свой, радуяся и славя Бога и Пречистую Богородицу.

Чюдо 11-е. Человѣкъ нѣкто во граде Казани, именемъ Онтонъ, прорекломъ Кажеваръ; ему же жена, именемъ Пелагия, не видѣ очима яко дней 40. Слышевъ же многия и преславныя чудеса отъ Пречистыя Богородицы чюдотворнаго Ея образа, и в день недѣльный иде в монастырь Пречистые Богородицы. И многою вѣрою одержима бѣ, не погрѣши надежи, но получи изцеление. Егда убо приидоша с чудотворною иконою Богородицыною с соборнаго пѣния молебнаго священицы, жене же той случися срѣсти икону Пречистыя, сошедъ съ паперти церковные: и абие въ той часъ прозрѣ, и отиде въ домъ свой, радующеся, хваля и славя Бога и Пречистую Богородицу.

Чюдо 12-е. Человѣкъ нѣкий, именемъ Троѳимъ, Ларионовъ сынъ, Колмогорсково уѣзду, волости Листра острова, во граде Самаре впаде в болѣзнь и лютѣ трясавицею одержимъ; ктому-же на очи ему прииде тяжка болѣзнь. Онъ же, слышавъ Пречистыя Богородицы неизреченное милосердие, /с. 12/ еже подаетъ отъ чудотворныя своея иконы неоскудное исцеление съ вѣрою молящимся ей, и нача молитися Пресвятѣй Богородицы о исцелении. И абие видитъ во снѣ икону Пречистыя Богородицы, стоящу в возглавии своемъ, и гласъ слышитъ от чюдотворныя тоя иконы, именемъ его зовущ: «иди, рече, во градъ Казань ко образу моему, и тамо изцеление получиши». Онъ же возбнувъ и почю в себѣ облегчение не мало отъ трясавицы; тако-же и очная болѣзнь не якоже исперва бѣ. И прииде во градъ Казань в монастырь Пречистые Богородицы во время святые литоргия, и нача пред образомъ Пречистые неутѣшно плакати и с вѣрою молитися, глаголя: «Даждь ми, о Владычице, еже ми еси обѣщала; не малъ бо путь трудихся милосердия Твоего ради». И абие вскорѣ исцеление получи отъ обою болѣзней: и очима прозрѣ, и тѣломъ здравъ бысть. И славя Бога и Пречистую Богородицу, повѣдая всѣмъ людямъ дивная и преславная от Пречистые иконы милосердие ея и скорое свое изцеление.

Чюдо 13-е. Во граде Свияжскомъ попъ бѣ, ему-же имя Иванъ, церкви святаго великого чудотворца Николы, иже зовется Жилецкой; ему-же жена, имя ей Домна. И по дѣйству дияволю, нѣкая сусѣда ея, или любви ради, или хотя надъ нею бѣду сотворити, в запойство упои ея, до токова зла. Идущи ей въ домъ свой, толикъ срамъ нанесе мужу своему и себѣ, яко и главотязю не обрѣстися на ней; людемъ же многимъ позоръ дѣющимъ, инѣмъ же и скорбящимъ о таковѣй срамотѣ: понеже мужъ ея человѣкъ искусенъ бѣ и ненавидя пьянства, и злыхъ ошаяся, яко же и всѣмъ намъ знати его. Самого-же попа того не бѣ тогда во граде, но бѣ отлучился нѣкоего ради орудия. Жене же его на утрия і от сродникъ своихъ домашнихъ слышавше сотворившая ей напасть, впаде во отчаяние и въ болѣзнь тяжку зѣло, ово страха ради, ово срама ради: и нача злымъ бѣсомъ одержима быти. И бѣ болѣзнь ея люта зѣло: на кийждо день и нощь до десятижды и вящи случашеся ей лютая та нестерпимая бѣда, зубы скрегча и пѣны теща, и составы членовныя троскотаху злѣ, якоже самъ попъ Иванъ повѣда намъ. И бѣ тако бѣднѣ стража до тридесяти пяти недѣль. Попъ же той Иванъ, безпрестани моля Бога и Пречистую Богородицу о исцелении жены своей и святыхъ угодникъ Божиихъ призывая в помощь, не единощи же и в Казань к чудотворному образу Пречистыя Богородице привозя жену свою. И не получи ни мало отрады. Во сто же первомъ году, Ѳевраля въ 7 день, паки привезе жену свою в монастырь къ Пречистѣй Богородицы: и начаша со многими слезами молити Бога о /с. 13/ исцелении ея. Ѳевраля жъ 11 день бысть гласъ во снѣ игуменье монастыря Марье, дабы повелѣла бѣсную к чюдотворному образу прикладывати в то время, егда учнетъ бѣсъ томити ея. Игуменья же Марья вскоре повелѣ тому быти. И егда нача бѣсъ томити ея, и вземше бѣснующуюся, приложиша к чюдотворному образу Пресвятыя Богородицы: и абие, въ той часъ, бысть недвижима отъ лютаго бѣса, и обрѣтеся здрава. И многу хвалу и благодарение воздаша Богу и Пречистой Богородице и идоша въ домъ свой, славяще Бога.

Чюдо 14-е. Во граде жъ Казани человѣкъ нѣкто, именемъ Дмитрий, прорекломъ Тоскутей, ремествомъ скорнякъ; ему-же жена, имя ей Домна. Случися ей болѣзнь тяжка зѣло, рукама и ногама скорчившимся. И лютѣ болѣзни той притужающи ей, яко зрящимъ на ню умилнѣ плакати. Дщи же ея, именемъ Неонила, девица, тою же болѣзнию злѣ одержима: по всему убо яко и мати ея страдаше. И в болѣзни своей къ Пречистой Богородицы умилныя глаголы со слезами вопияху, о исцелении молящеся, простягщи же ся имъ болѣзни той на мѣсячное. Дмитрей же, вземъ жену свою, и отвезе ю в монастырь в церковь Пресвятыя Владычицы нашия Богородицы, честнаго и чудотворнаго образа явления. Жена же его нача со слезами и с воплемъ многимъ молитися Пречистой Богородице о исцелении, яко и незнающимъ ея рыдати и плакати. Дмитрей же отходитъ въ домъ свой, хотя и дщерь пояти къ Богородицыну чюдотворному образу. И абие ненадежно радость обрѣте: пришедъ в домъ свой, и видѣ дщерь свою здраву и ничтоже отъ болѣзни страждущу. И благодаря Бога и Пречистую Богородицу, иде вскорѣ к женѣ — повѣдати ей изцеление дщери своея. Времяни же тогда бывшу чтому на литоргии святому евангелию, въ самое же то святое благовѣстие, пременися отъ недуга и жена его: и бысть здрава, яко николиже болѣвъ. Оле чюдо! во единъ часъ, по дѣйству дияволю, дщи и мати люту скорбь болѣзнену восприяша: во единъ же часъ от чудотворныя Богородицыни пречудныя иконы и исцеление восприяша. Дмитрей же и вси людие видѣша предивное скорое, Пречистою Богородицею, жене своей и дщери от болѣзни пременение; сугубо воздаша Богу и Пречистой Богородицы благодарение. Вопрошаху же жены его: како имъ найде со дщерию равенство недуга і во едино время? она же исповѣда подробну: «бывши ей, рече, у нѣкоего сосѣда на обѣде, и по времени иде въ домъ свой, и найде на пути платъ малъ завязанъ, и подъемъ его, и принесе въ домъ свой; и развѣза платъ той — обрѣте в /с. 14/ немъ едину сребреницу да два орѣха; и единъ орѣхъ сама снѣсть, другой же дщери вда: от того и пострадаша».

Чюдо 15-е Человѣкъ нѣкто, именемъ Оѳонасей, Ероѳѣевъ сынъ, Ярославецъ, в день недѣльный приведенъ бысть в соборную церковь Пречистыя Богородицы честнаго Ея Благовѣщения. И многими человѣцы едва одолѣнъ бысть внити в церковь: бѣ бо бѣснуяся и рѣяся зѣло, и никако же взирая, и не глаголя ничто же. Тогда же бѣ, яко же обычай, и чудотворная Богородицына икона принесена въ соборную церковь: и поставиша его предъ мѣстнымъ образомъ Пречистые Богородицы честнаго и славнаго Ея Благовѣщения и предъ чюдотворною Богородицыною иконою. Онъ же никако же смотря, ниже глаголя. По отпѣтии же молебновъ, вземъ святыя воды и покропихъ его: онъ же воззрѣвъ и нача по малу во умъ приходити. И видѣвъ образъ Пресвятыя Богородицы и рече: «Пречистая» и ту приложиша его къ Богородицыну чудотворному образу и къ прочимъ святымъ иконамъ. И по малѣ нача глаголати. Молебному же пѣнию совершившуся и чудотворней иконе въ монастырь пошедше, намъ же святую и чудотворную Богородицыну икону, яко же обычей, проводіхомъ. Тому же Оѳонасью в соборную церковь возвратитися повелѣхомъ, божественныя ради литургии. И егда начаша чести святое евангеліе, той же предиреченный Аѳонасие совершено исцелѣ молитвами Пресвятыя Владычицы нашея Богородицы, юже приноситъ о всѣхъ насъ къ Сыну Своему, Христу Богу нашему. Намъ же, вопрошающимъ его о содѣянныхъ, яже о немъ: что и како исперва прилучися болѣзнь ему? Онъ же повѣда: «Видѣхъ, рече, въ нощи, яко приидоша многи толпы бѣсовъ и претяху ему мукою, и показующе ему мечты своими, яко бы взношаху его на высоту и низпущаху долѣ, и ина злая дѣюще ему. Болѣзнь же его бѣ двѣ седмицы. Милостию же Божиею и молениемъ Пречистыя Богородица отыде въ домъ свой здравъ, радуяся и хваля Бога и Пречистую Богородицу.

Чюдо 16-е. Сожительствуя же ми в кѣльи моей инокъ Арсеній, зовомый Высокий, иже послѣди бысть архимандритъ монастыря святаго Спасова Преображения. И прилучися ему болѣти ногою: болѣзнь же ту нарицаху камчюгъ, инии же инако зваху. Мы же тому неразсудни суще, не вѣдяху имени болѣзни той; но обаче болѣзнь крѣпка зѣло, яко едва мощи ему мало ступати нужи ради и здоровою ногою: из кѣлии же, кромѣ великия нужды, никакоже исходити ему, болѣзни тоя ради. В тоже время и повелѣние отъ Самодержавного Государя Царя и Великого Князя Ѳеодора Ивановича всея Руси прииде къ намъ, по /с. 15/ молению иноковъ монастыря боголѣпново Спасова Преображения, иже въ Казани, благословити и поставити предупомянутого Арсенья архимандритомъ. Тогда же поставити его не бѣ мочно, зѣлныя ради его болѣзни. Приспѣвшу же празнику Преполовения (въ онь же день святая и апостольская церкви празнество повсюду прия исходити с литиею и молебная пѣния совершати), мнѣ же ис кѣлия въ церковь еще не изшедшу, съ чудотворнаю же Богородицынаю иконаю приидоша священніцы, якоже обычай. Предипомянутый же Арсеней во оконце смотря и со слезами Богородице о исцелении моляся. И внезапу нача с великимъ рыданиемъ плакати и благодарити Бога и Пречистую Богородицу, повѣдая своей болѣзни изцеление. Токмо, рече, гласъ испустихъ и прослезихся, Богородица же вскорѣ милосердие Свое показа на мнѣ И той часъ иде из келии в соборную церковь самъ о себѣ. И пришедъ в церковь, пѣвъ молебенъ и благодарение воздая Богу и Пречистой Богородицы о исцелении своемъ.

Отъ образа же Пречистые Богородицы неисчетно многа исцеления подаваются приходящимъ с вѣрою. Но обаче довольно и по ряду хто возможетъ исписати Богородицыны чудеса? дерзнухъ бо написати от великихъ малая, ина же многа преминухъ: земли убо широта, и морю глубина, и Богородицына чудеса неизочтена. Сия же написахъ, яко да не забвению предана будутъ в послѣдняя времена.

Благочестивому же и Самодержавному Государю Царю и Великому Князю Ѳеодору Ивановичу всея Русии исперва, отнелѣ же явися целебный источникъ — икона чудотворная Пресвятыя Владычицы нашея Богородицы, вся сия знаема суть. И вѣрою теплою и духомъ горя, яко же слышахъ отъ его царскихъ устъ ко мнѣ, рабу его и богомольцу, глаголемая въ то время, егда повелѣ мя Божиимъ изволениемъ устроити въ чинъ митрополита. Слышахомъ, рече, о милостивнемъ неизреченнемъ человѣколюбии Божии и Пречистыя Богородицы на насъ: како яви Богородица чудотворную и пречудную свою икону в нашей отчінѣ Казани, простирая к намъ милость свою; и како подаетъ неизреченныя целбы съ вѣрою приходящимъ. И хощу, рече, недостаточная исполнити, еже и бысть. Повелениемъ его царским, въ лѣта 7102 [1594] в недѣлю святыхъ женъ міроносицъ, Апрѣля 14 день, на память иже во святыхъ отца нашего Мартина папы Римскаго, заложенъ бысть храмъ предивенъ каменъ Пречистыя Владычицы нашея Богородицы и Приснодѣвы Мария честнаго и славнаго Ея Одигитрія чудотворнаго образа явления, а в предѣле храмъ честнаго и славнаго Ея Успения; другой предѣлъ /с. 16/ святаго благовѣрнаго великаго князя Александра Невскаго, во иноцехъ Алексія, новаго чюдотворца. Священа же бысть святая та церковь и с придѣлы 7103 [1594] г. Октебря 27 дня в недѣлю, на память святаго мученика Нестера, гдѣ Іисусъ большой обложенъ сребромъ того же лѣта; и тѣми мѣстными иконами и книгами, и ризами, и прочими церковными потребами повелѣ Государь Благочестивый Царь и Великий Князь Ѳеодоръ Ивановичъ, всея Русии Самодержецъ, удоволити, еже и бысть. Самую же ту пречудную и чудотворную Пречистыя Богородицы икону златомъ и камениемъ драгимъ и жемчюгомъ великимъ предивне украси царскихъ сокровищъ хранитель Деменша Ивановичъ Черемисиновъ. Инокинь же старицъ въ монастырѣ 64. Хлѣбъ имъ и денги и прочая потребная из царские казны.

Мы же Божиею благодатию и Пречистые Богородицы чудотворнымъ Ея образомъ хвалимся и веселимся и воспѣваемъ пѣснь побѣдную Сотворшему дивная чюдеса, во Троицы славимому Богу, Отцу и Сыну и Святому Духу нынѣ и присно и во вѣки вѣкомъ. Аминь.

Источникъ: Твороенія святѣйшаго Гермогена, Патріарха Московскаго и всея Россіи. Съ приложеніемъ чина поставленія въ Патріарха. — Изданіе Церковной Комиссіи по чествованію юбилейныхъ событій 1612, 1613 и 1812 годовъ. — М.: Печатня А. И. Снегиревой, 1912. — С. 1-16.

Назадъ / Къ оглавленію / Впередъ

«Убрать царей»: как большевики воевали с памятниками

Летящие с постамента статуи императоров, разрушенные мемориалы героев Отечественной войны и могилы тех, кто был объявлен контрреволюционером: большевики делали все, чтобы стереть память о царской России. 12 апреля 1918-го года — вышел декрет об уничтожении памятников «царям и их слугам». Он привел к разрушению монументов по всей стране.

Разборка памятника Александру II в Кремле. Москва, 1918 год.

Мы новый мир построим

После Октябрьской революции 1917 года большевики решили, что в России необходимо уничтожить все памятники «царям и их слугам». Спустя полгода, 12 апреля 1918 года они выпустили законное основание для сноса монументов. Им стал декрет Совета народных комиссаров РСФСР «О памятниках Республики». Документ подписали Владимир Ленин, Анатолий Луначарский, Иосиф Сталин и секретарь СНК Николай Горбунов.
«Памятники, воздвигнутые в честь царей и их слуг и не представляющие интереса ни с исторической, ни с художественной стороны, подлежат снятию с площадей и улиц и частью перенесению в склады, частью использованию утилитарного характера», — говорится в первом пункте декрета.

В 1918 году памятники эпохи «проклятого царизма» уничтожали и быстро заменяли на революционные. Первым снесенным монументом стал крест на месте убийства московского генерал-губернатора, великого князя Сергея Александровича. Участие в его уничтожении 1 мая принимали члены большевистского правительства.
Следующей жертвой майского вандализма стала на тот момент единственная конная статуя — памятник герою русско-турецкой войны генералу Михаилу Скобелеву. Ее уничтожение инициировали рабочие завода Гужона (позднее — «Серп и Молот»).

Памятник генералу Скобелеву. Москва.
Власти тоже не могли спокойно смотреть на монумент «белому генералу» и решили не препятствовать его разрушению.
Впоследствии на месте снесенного Скобелева возвели монумент первой советской конституции со статуей свободы. Его пришлось открывать дважды: к первой годовщине Октябрьской революции в 1918 году, хотя тогда не была установлена статуя, и в 1919 году, когда она уже была готова.
Досталось и мемориальному комплексу Александра II, который располагался на склоне Кремлевского холма (сейчас — Боровицкий). Вокруг статуи императора тянулась величественная арочная галерея — на ее сводах находились 33 мозаики с изображениями русских государей. Рабочие сбросили монумент императора в 1918 году, а остальные элементы снесли десять лет спустя.

Памятник Александру II в Кремле. Москва. 1898 г.

Примечательно, что в годы военного коммунизма пустоты в основании памятника использовались в качестве могил для расстрелянных врагов революции.
Сильнее всего декрет ударил по Москве в 1920–1930-е годы. Тогда был уничтожен ряд архитектурных шедевров на территории Кремля, взорван храм Христа Спасителя.
Некоторым памятникам империи все-таки удалось выжить: уцелели Медный всадник в Петрограде, Николай I, а также Минин и Пожарский. Последний большевики лишь сдвинули с центра Красной площади к собору Василия Блаженного, чтобы тот не мешал проведению парадов.

Досталось всей России

Эстафета сноса монументов «царям и их слугам» постепенно перешла из Москвы в другие части страны. В Костроме неугодным оказался памятник царю Михаилу Федоровичу и крестьянину Ивану Сусанину, установленный в 1851 году. При этом большевики еще 10 лет использовали оставшийся от памятника постамент в качестве трибуны. Полностью снос был завершен лишь в 1930-е годы.
Под раздачу большевиков попали и памятники героям Отечественной войны 1812 года. Так, был уничтожен монумент и могила генерал-лейтенанта Ивана Дорохова в подмосковной Верее, которую партизанский отряд Дорохова во время войны отбил у французов. Памятник открыли в 1913 году недалеко от Рождественского собора, где находились генеральские останки, однако простоял он недолго.

Спустя пять лет в собор, где был захоронен герой, пришла группа людей в военной одежде, вооруженная винтовками, револьверами и гранатами. Они разворошили могилу героя, чтобы найти там драгоценности, саблю и ордена.
Хотя орденов вандалы не обнаружили, и сабля оказалась не наградной, а боевой, им все же удалось отыскать перстень и нательный крестик Дорохова. Останки генерала выбросили с высокого откоса над рекой Протвой. Бронзовый памятник на валу тогда же был обстрелян, а затем снесен.

Замена царским памятникам

Декрет «О памятниках Республики» предписывал не только уничтожать «памятники царям и их слугам», но и как можно скорее установить им на смену революционные.
«Той же комиссии поручается мобилизовать художественные силы и организовать широкий конкурс по выработке проектов памятников, долженствующих ознаменовать великие дни Российской социалистической революции», — сообщалось в документе.
Благодаря этому пункту позже историки назвали весь декрет «Планом монументальной пропаганды». Первым ее продуктом стал памятный обелиск в Александровском саду. Изначально его открыли в 1913 году в честь 300-летней годовщины восшествия на русский престол династии Романовых. Он представлял собой небольшую стелу с перечислением всех правителей царского дома.
В сентябре 1918 года обелиск радикально переделали: сбили с верхушки двуглавого орла, со стелы удалили надписи и барельеф Георгия Победоносца, а взамен поместили список 19 революционных деятелей.

Так обелиск династии Романовых стал «памятником-обелиском выдающимся мыслителям и деятелям борьбы за освобождение трудящихся».
На годовщину Октябрьского переворота был установлен памятник французскому революционеру Максимилиану Робеспьеру в том же Александровском саду. Однако простоял он лишь несколько суток.
По официальной версии, памятник был уничтожен деятельностью подрывников-контрреволюционеров. На деле же все было намного прозаичнее: скульпторы при выполнении «соцзаказов» пользовались недолговечными материалами — бетоном и гипсом.
Поэтому бетонный Робеспьер банально не выдержал ночных заморозков и развалился.

Открытие памятника Робеспьеру
Большевики спешили как можно быстрее соорудить новые памятники. Без конца подгоняемые скульпторы не могли тщательно продумать идею каждого монумента и создать интересный образ. Поэтому подавляющее большинство обелисков вскоре было убрано из-за плачевного состояния. Часть из них сняли «по многочисленным просьбам трудящихся» и революционных заказчиков.
По этому принципу быстро исчез памятник двум отцам-основателям марксизма Карлу Марксу и Фридриху Энгельсу, который Владимир Ленин открывал лично. Из-за его нелепости народ даже окрестил монумент — «Двое в ванной».

Памятник Карлу Марксу и Фридриху Энгельсу
Подобная участь постигла и памятник видному деятелю французской революции Жоржу Жаку Дантону — он был открыт в 1919 году на площади Революции. На постаменте лежала, будто только после гильотины, огромная голова с выпученными глазами, которую тоже вскоре поспешили убрать.
Особая история у памятника императору Александру III в Санкт-Петербурге, который возвел князь Павел Трубецкой. Члены императорской семьи по-разному относились к монументу.
Император Николай II, к примеру, считал работу Трубецкого карикатурой на покойного отца. Зато скульптура очень пришлась по вкусу вдовствующей императрице Марии Федоровне — она нашла в ней поразительное сходство с покойным супругом.
Памятник все же открыли 23 мая 1909 года, но перешептывания только усилились. Многие были убеждены, что Трубецкой нарочно издевался над императорским домом. На это в какой-то мере намекал и сам скульптор в частных беседах: «Я не занимаюсь политикой. Я изобразил одно животное на другом».
Скандальная слава монумента спасла его от демонтажа после революции. Большевики считали, что Александр III в таком виде, наоборот, сгодится — так еще будет смешить граждан и пугать детей.
До наших дней от «монументальной пропаганды» первых лет советской власти остались считанные единицы — в частности, бетонные Александр Герцен и Николай Огарев во дворике одного из факультетов МГУ на Охотном ряду, а также памятник Марксу в Ульяновске.

Источник: back-in-ussr.com

https://newsland.com/community/4109/content/ubrat-tsarei-kak-bolsheviki-voevali-s-pamiatnikami/6768931

Мѣсяцъ Мартъ.
День второй.

Сказаніе о явленіи иконы Державныя Божія Матери.

Державная икона Божіей Матери явила себя русскому православному народу 2/15 марта 1917 года въ день отреченія Царя-Мученика Николая Александровича отъ Престола. Вскорѣ всю Россію облетѣло извѣстіе, что именно въ этотъ день въ селѣ Коломенскомъ подъ Москвой произошло чудесное явленіе новой иконы Божіей Матери, названной «Державной», т. к. Царица Небесная была изображена на этой иконѣ какъ Царица земная.

Условія, при которыхъ явилась святая икона, были слѣдующія. Одной женщинѣ, крестьянкѣ Броницкаго уѣзда, Жирошкинской волости, деревни Починокъ, Евдокіи Андріановой, проживавшей въ слободѣ Перервѣ, были два сновидѣнія: первое 13-го февраля и второе 26-го февраля.

13-го февраля Андріанова слышала таинственный голосъ: «Есть въ селѣ Коломенскомъ большая черная икона. Ее нужно взять, сдѣлать красной и пусть молятся».

Сильное впечатлѣніе произвело на Андріанову это таинственное сообщеніе и, какъ женщину религіозную, побудило ее къ усиленной молитвѣ о полученіи болѣе ясныхъ указаній воли Божіей.

Какъ бы въ отвѣтъ на усердную молитву, 26-го февраля Андріановой снится бѣлая церковь; и въ ней величественно возсѣдаетъ Женщина, въ Которой своимъ сердцемъ Андріанова признаетъ и чувствуетъ Царицу Небесную, хотя и не видитъ Ея святого лика.

Не имѣя возможности забыть и отрѣшиться отъ своихъ сновидѣній, Андріанова рѣшается идти въ село Коломенское, чтобы успокоить себя. 2-го марта, предъ исполненіемъ христіанскаго долга исповѣди и св. причащенія, она отправилась изъ Перервы къ настоятелю бѣлой церкви въ село Коломенское.

При видѣ дивной Вознесенской церкви Евдокія Андріанова сразу же узнала въ ней ту самую церковь которую она видѣла во снѣ.

Настоятелемъ церкви Вознесенія былъ священникъ о. Николай Лихачевъ. Придя къ нему въ домъ, Андріанова сообщила ему о своихъ сновидѣніяхъ и просила совѣта какъ поступить. О. Николай, собирался служить вечерню и пригласилъ Андріанову вмѣстѣ съ собой въ церковь, гдѣ показалъ ей всѣ старинныя иконы Богоматери, находящіяся въ храмѣ и на иконостасѣ; но Андріанова ни въ одной изъ нихъ не находила какого-либо сходства со своимъ сновидѣніемъ. Тогда по совѣту сторожа церкви и еще одного прихожанина, случайно зашедшаго въ церковь, о. Николай сталъ усердно искать икону повсюду: на колокольнѣ, на лѣстницѣ, въ чуланахъ, и, наконецъ, въ церковномъ подвалѣ. И вотъ, именно въ подвалѣ, среди старыхъ досокъ, разныхъ тряпокъ и рухляди, въ пыли, была найдена большая узкая старая черная икона. Когда ее промыли отъ многолѣтней пыли, то всѣмъ присутствовавшимъ въ храмѣ представилось изображеніе Божіей Матери, какъ Царицы Небесной, величественно возсѣдающей на царскомъ тронѣ въ красной царской порфирѣ на зеленой подкладкѣ, съ короной на головѣ и скипетромъ и державой въ рукахъ. На колѣняхъ находился благословляющій Богомладенецъ. Необычайно для лика Богоматери былъ строгъ, суровъ и властенъ взглядъ Ея скорбныхъ очей, наполненныхъ слезами. Андріанова съ великой радостью и слезами поверглась ницъ предъ пречистымъ образомъ Богоматери, прося о. Николая отслужить благодарственный съ акаѳистомъ молебенъ, такъ какъ въ этомъ образѣ она увидала полное исполненіе своихъ сновидѣній.

Вѣсть о явленіи новой иконы въ день отреченія Государя отъ Престола, 2-го марта 1917 г., — быстро пронеслась по окрестностямъ, проникла въ Москву и стала распространяться по всей Россіи. Большое количество богомольцевъ стало стекаться въ село Коломенское и передъ иконой были явлены чудеса исцѣленія тѣлесныхъ и душевныхъ недуговъ, какъ объ этомъ стали свидѣтельствовать получившіе помощь. Икону стали возить по окрестнымъ храмамь, фабрикамъ и заводамъ, оставляя ее въ Вознесенской церкви только на воскресные и праздничные дни.

Зная исключительную силу вѣры и молитвы Царя-Мученика Николая Второго и Его особенное благоговѣйное почитаніе Божіей Матери (вспомнимъ соборъ Ѳеодоровской иконы Божіей Матери въ Царскомъ Селѣ), — мы можемъ не сомнѣваться въ томъ, что это Онъ умолилъ Царицу Небесную взять на Себя Верховную Царскую власть надъ народомъ, отвергшимъ своего Царя-Помазанника. И Владычица пришла въ уготованный Ей всей русской исторіей «Домъ Богородицы», въ самый тяжкій моментъ жизни богоизбраннаго народа, въ моментъ его величайшаго паденія, и приняла на Себя преемство власти державы Россійской, когда сама идея Православно-Самодержавной народной власти была попрана во имя самовластія сатаны. Потому и строгъ, и суровъ, и скорбенъ взглядъ Ея дивныхь очей, наполненныхъ слезами гнѣва Божественной и Материнской любви; потому и пропитана мученической русской кровью Ея царская порфира и алмазныя слезы русскихъ невинныхъ мучениковъ украшаютъ Ея корону.

Символъ этой иконы ясенъ для духовныхъ очей: черезъ неисчислимыя страданія, кровь и слезы, послѣ п о к а я н і я, Русскій народъ будетъ прощенъ и Царская власть, сохраненная Самой Царицей Небесной, будеть Россіи несомнѣнно возвращена. Иначе зачѣмъ же Пресвятой Богородицѣ сохранять эту власть?

Съ радостнымъ страхомъ и покаяннымъ трепетомъ началъ народъ Русскій молиться передъ «Державной» иконой Божіей Матери по всей Россіи, а сама икона, въ безчисленныхъ копіяхъ, стала украшать всѣ русскіе храмы. Появился дивный акаѳистъ и канонъ этой иконѣ, слушая который вся церковь падала на колѣни.

Прошло нѣсколько лѣтъ — и жесточайшія гоненія обрушлись на головы почитателей этой иконы, молившихся предъ ея копіями по всей Россіи. Были арестованы тысячи вѣрующихъ, разстрѣляны составители службы и канона, а сами иконы — изъяты изъ всѣхъ церквей...

Вскорѣ послѣ появленія иконы въ селѣ Коломенскомъ, Вознесенскій женскій монастырь въ Москвѣ, по записямъ въ своихъ книгахъ, установилъ, что икона эта прежде принадлежала ему и въ 1812 г. передъ нашествіемъ Наполеона, въ числѣ другихъ иконъ, при эвакуаціи монастыря изъ Кремля, была передана на храненіе въ Вознесенскую церковь села Коломенскаго, а потомъ она возвращена не была, и о ней въ монастырѣ забыли. Повидимому, икона, впослѣдствіи, была передана обратно въ женскій Вознесенскій монастырь. Позднѣе икона находилась нѣкоторое время въ Маріино-Марѳинской обители въ Замоскворѣчьѣ, гдѣ настоятельницей была до своей мученической кончины преподобномученица великая княгиня Елизавета Ѳеодоровна.

Икона Пресвятой Богродицы именуемая «Державная» празднуется 2/15 марта.

Источникъ: Акаѳистъ Пресвятѣй Богородицѣ явленія ради чудотворныя Ея иконы «Державныя» въ селѣ Коломенстѣмъ, близъ града Москвы, 2-го Марта 1917 года. — Jordanville: Типографія преп. Іова Почаевскаго, 1984. — С. 37-40.

"Наше Наследие" № 125 2018

http://www.nasledie-rus.ru/podshivka/12507.php

Александр Рупасов, Михаил Сафонов

«Манифест об отречении» Николая II: история документа

Государь Император Николай Александрович после подписания Акта об Отречении в царском поезде на ст. Дно

Юридические акты, фиксирующие важнейшие события в истории государственных учреждений во всех без исключения странах, представляют собой документы, пользующиеся особым вниманием политиков, правоведов, историков, дипломатов, журналистов. Эти документы оформляются соответствующим образом, облекаются в кожу, украшаются различными произведениями декоративно-прикладного искусства, участвуют в торжественных государственных мероприятиях. Все эти аксессуары и атрибутика призваны подчеркнуть их уникальность и значимость в рождении и становлении тех или иных властных институций, в судьбе выдающихся политических деятелей и национальных лидеров.

Не так случилось с актом отречения от престола последнего российского императора Николая II. Само оно совершилось не во дворце или в каком-либо другом импозантном и предназначенном для подобных церемоний месте, а в царском вагоне, стоявшем на железнодорожных путях на окраине Пскова, 2–3 марта 1917 года. Так родился «манифест» — лист бумаги с машинописью и царской подписью, сделанной химическим карандашом.

Судьба этой бумаги, которой суждено было подвести черту под существованием Российской империи и лечь в фундамент новой Российской республики, оказалась запутанной и незавидной до тех пор, пока она не заняла свое законное место в Государственном архиве РФ, в личном фонде Николая II.

Значит, имелось в истории с отречением нечто такое, что нужно было скрывать и не являть «это» на свет Божий…

Воскресным вечером 26 февраля 1917 года Николай II, как нередко, играл в домино. В Могилеве, в Ставке Верховного главнокомандования, его постоянными партнерами по любимой игре были адмирал К.Д.Нилов, командир конвоя его величества А.Н.Граббе и дежурный флигель-адъютант А.А.Мордвинов. У подъезда губернаторского дома, превращенного в царский «дворец», в дубленых полушубках стояли часовые из батальона георгиевских кавалеров. В садике дежурила дворцовая полиция. На крыше дома генерал-квартирмейстера стояли пулеметы в чехлах, охраняемые часовыми в папахах¹. Все это предусматривалось на случай налета немецких аэропланов.

Вагон-салон, где Николай II одобрил отречение. Фото 1916 года

В тот вечер Николай чувствовал себя еще в полной безопасности. Едва ли тогда он мог предположить, что его династии, правившей Россией 304 года, оставалось пребывать у власти всего пять дней, а он сам через трое суток станет «козлом отпущения» за всех Романовых, и к его пышному титулу Императора Всероссийского прибавится беспощадное прилагательное «бывший». Рожденная революционными событиями газета «Известия» назовет его «Николаем Последним»². А еще два дня спустя она же опубликует изданный от имени Николая II манифест, которым «Последний» отрекался от престола³.

Но это была не первая публикация абдикационного* манифеста. Первая появилась на день раньше.

В одном из городов огромной Российской империи в течение почти суток царем был младший брат Николая II, великий князь Михаил Александрович; в то время как в остальной России он не царствовал ни одного мгновения. Факт этот ускользнул от внимания исследователей Великой русской революции. Между тем в нем содержится ключ к правильному пониманию такого важного события, как отречение от престола Николая II, — поворотного момента, с которого началось крушение Российской империи.

Сопоставление двух публикаций, осуществленных от имени императора, позволяет поставить вопрос о фабрикации абдикационных документов последнего российского императора, следовательно, и о легитимности отречения «Николая Последнего».

В умопомрачительной метаморфозе — превращении всесильного самодержца во всеми проклинаемого бывшего императора — был необыкновенный эпизод, который потерялся в вихре головокружительных перемен.

* * *

Акт отречения от престола императора Николая II. 2 марта 1917 года. Машинопись. ГАРФ

Акт отречения от престола императора Николая II. 2 марта 1917 года. Машинопись. ГАРФ

В те дни в Эстляндии, в Ревеле, располагалась военно-морская база Балтийского флота, стояли 2-я бригада крейсеров, дивизии подводных лодок и минная, а также размещались обслуживающие их судоремонтные мастерские⁴. 3 марта 1917 года газета «Ревельское слово» опубликовала последние новости: «Государь император Николай II подписал акт отречения от престола. На престол вступил великий князь Михаил Александрович»⁵.

Газета «Ревельское слово». № 51. 3 марта 1917 года

На следующий день, 4 марта, жители города и служившие там моряки узнали из той же газеты, что никакого императора Михаила не существует. «Ревельское слово» сообщило: великий князь престола не принял и передал власть Временному правительству, образованному по почину Государственной думы. Газета опубликовала и текст акта об отказе Михаила от престола⁶. Вся остальная Россия узнала о том, что Николай отрекся, а Михаил отказался от престола, только 4 марта, когда во всех газетах были опубликованы одновременно манифест Николая об отречении и акт Михаила об отказе от престола. В Ревеле же эти два документа были обнародованы с интервалом в целые сутки⁷.

Так Михаил «процарствовал» почти 24 часа. «Процарствовал», разумеется, условно, потому что манифеста о воцарении, с которого начинается отсчет нового царствования, издать не успели. Хотя есть основания утверждать, что определенные шаги в этом направлении предпринимались. В Морском штабе Верховного главнокомандующего не позднее 4 часов 10 минут 3 марта запрашивали председателя Временного правительства Г.Е.Львова о манифесте, о вступлении на престол Михаила и о времени принятия присяги⁸. А штаб-офицер для особых поручений при дворцовом коменданте В.Н.Воейкове полковник Г.А. фон Таль утверждал в своих воспоминаниях, что в канцелярии Ставки в Могилеве видел отпечатанный типографским способом, но вскоре уничтоженный по приказу Временного правительства манифест о воцарении нового царя: «Мы, Божьей милостью Михаил II, <…> восприемлем прародительский престол…»⁹

В 7 часов 20 минут 3 марта на собрании флагманов уже кричали «Ура!» новому государю¹⁰. В восемь часов утра¹¹ известие об отречении Николая в пользу Михаила было расклеено на улицах Ревеля, и горожане, а также морские чины, матросы и офицеры Балтийского флота, как, впрочем, и рабочие судоремонтных мастерских, первыми в России были печатно извещены о происшедшей перемене. А газета «Ревельское слово», как было отмечено выше, уже 3 марта 1917 года обнародовала текст манифеста.

Публикацию осуществили по приказанию временно исполнявшего должность коменданта морской крепости Императора Петра Великого контр-адмирала П.Н.Лескова, в прошлом командира крейсера «Аврора». П.Н.Лесков же, отдавая это приказание, исполнял приказ командующего флотом Балтийского моря вице-адмирала А.И.Непенина¹².

На следующий день, 4 марта, «Известия Петроградского Совета рабочих и солдатских депутатов» также опубликовали текст манифеста об отречении Николая; одновременно был напечатан и акт об отказе Михаила от престола. Таким же образом поступили и все главные газеты. Но особенность публикации в официальном органе Петроградского Совета рабочих и солдатских депутатов заключалась в том, что там был указан источник публикуемых сведений. В других газетах таких сведений не содержалось. Источник этот имел также «морское происхождение». Им стал все тот же командующий флотом. «Переданный командиром флота Балтийского моря вице-адмиралом Непениным по юзограмме (то есть посредством телеграфного аппарата Юза. — Авт.) текст манифеста» сообщил за начальника Морского генерального штаба вице-адмирала А.И.Русина его помощник, офицер для поручений Морского штаба Верховного главнокомандующего капитан 1-го ранга граф А.П.Капнист. А.И.Русин был начальником Морского генерального штаба, располагавшегося в Адмиралтействе, и одновременно возглавлял Морской штаб Верховного главнокомандующего, входивший в состав Северного фронта, со штабом в Пскове. Вице-адмирал был также товарищем морского министра адмирала К.И.Григоровича. Все эти лица: Григорович, Русин, Непенин, Капнист — оказались в некотором роде «соавторами» первой публикации манифеста об отречении Николая II. С известной оговоркой к ним следует также отнести и флаг-капитана по оперативной части штаба А.И.Непенина — князя М.Б.Черкасского, и его помощника — начальника Разведывательного управления капитана II ранга И.И.Ренгартена. Можно назвать также и капитана I ранга В.М.Альтфатера, начальника Военно-морского управления при главнокомандующем Северным фронтом Н.В.Рузском.

Очевидно, А.И.Непенин, отдавший распоряжение о немедленной публикации манифеста, стремился как можно быстрее сделать его достоянием гласности. Недаром 2 марта в 20 часов 40 минут, когда проект манифеста Николая II об отречении уже был передан из Ставки во Псков, командующий флотом прислал в штаб Северного фронта телеграмму для доклада царю. В ней он писал: «С огромным трудом удерживаю в повиновении флот и вверенные войска. В Ревеле положение критическое, но не теряю еще надежды его удержать». Если в течение ближайших часов не будет принято поддержанное главкомами фронтов требование председателя Государственной Думы М.В.Родзянко об отречении, «это повлечет за собой катастрофу с неисчислимыми бедствиями для нашей родины»¹³. В разговоре с А.П.Капнистом по прямому проводу в 21 час 25 минут Непенин сообщил, что ждет с нетерпением решения государя, «чтобы прекратить крайне тяжелое положение в Ревеле», где начальник крепости Императора Петра Великого Герасимов ранен и заменен Лесковым. «Пока еще, — заявлял командующий флотом, — сдерживаю главный беспорядок от мастеровых»¹⁴. 3 марта, в 0 часов 35 минут, то есть семь минут спустя, после того, как из штаба Северного фронта в Ставку было отправлено сообщение о том, что манифест подписан, А.И.Непенин, еще об этом не знавший, телеграфировал А.И.Русину, главнокомандующему Северным фронтом Н.В.Рузскому и начальнику штаба Верховного главнокомандующего М.В.Алексееву: «Меры, находящиеся в моем распоряжении, все приняты, но на них мало надежды. Нужны коренные и срочные (разрядка Непенина. — Авт.) поступки сверху»¹⁵.

Отметим, что текст манифеста был первым делом отправлен командующему Балтийским флотом, и лишь потом — остальным главкомам¹⁶. Как только А.И.Непенин получил текст, командующий распорядился обнародовать его. Сохранилась записка И.И.Ренгартена начальнику южного района связи с приказом комфлота «распространить манифест в самых широких размерах, напечатать в газетах и расклеить по городу для объявления населению»¹⁷.

Расклеенный по городу¹⁸ и опубликованный «Ревельским словом» абдикационный документ завершался так:

«Город, ПСКОВ, 2 марта 1917 года, 3 часа дня

Николай»¹⁹.

Тексту предшествовал набранный заглавными буквами заголовок: «МАНИФЕСТ». Никаких других признаков манифеста, который, как известно, представляет собой особый акт главы государства или высшего органа государственной власти, обращенный к населению, опубликованный документ не содержал. В нем не было ни титула императора, ни обращения к верноподданным. Подпись императора никак и никем не была заверена. Хотя газета сообщила о том, что Николай подписал «акт отречения», но опубликовала она не сам акт, а некий документ в виде «манифеста». Однако появившийся в Петрограде на страницах «Известий Петроградского Совета рабочих и солдатских депутатов» текст «манифеста», полученный из того же источника, то есть «морским путем» через А.И.Непенина, отличался от обнародованного в Ревеле. Отличия касались оформления документа, а именно реквизитов «манифеста». Можно даже сказать, что петроградский вариант был «усовершенствован» — он напоминал официальный документ.

В петроградской публикации также не содержалось ни титула императора, ни обращения к верноподданным. Но подпись Николая оказалась заверенной: «Скрепил Министр Императорского Двора Генерал-адъютант Граф Фредерикс». В «известинском» тексте и дата была обозначена по-другому: «2 марта, 15 часов 1917 г.»; она располагалась после подписи: «Николай». Ниже было напечатано: «Гор. Псков»²⁰. В тексте, опубликованном в Ревеле, подписи Николая предшествовала следующая фраза: «Город, ПСКОВ, 2 марта 1917 года, 3 часа дня»²¹.

«Ревельское слово»:

«Город, ПСКОВ, 2 марта 1917 года, 3 часа дня

Николай».

«Известия Петроградского Совета рабочих и солдатских депутатов»:

«Николай

2 марта, 15 часов 1917 г.

Гор. Псков

Скрепил Министр Императорского Двора Генерал-адъютант Граф Фредерикс».

Граф В.Б.Фредерикс, генерал-адъютант, министр Императорского двора. С 1924 года — в эмиграции, скончался в 1927 году близ Хельсинки

Как могли появиться такие разночтения в важнейшем официальном документе? Попробуем внимательнее приглядеться к позиции и действиям командующего флотом. А.И.Непенин сообщил А.И.Русину 3 марта, в 8 часов 45 минут, о своей уверенности в том, что вопрос о форме этого документа «не имеет особого значения»²². Вице-адмирал полагал, что время не терпит, поэтому он самовольно попытался придать полученному им тексту вид манифеста, полагая, что второстепенные детали не так уж и важны²³. Таким образом не очень подготовленный для такой работы А.И.Непенин по своему усмотрению оформил полученный им в виде телеграммы В.Б.Фредерикса текст абдикационного документа. О том же, что этот текст был воспринят именно как телеграмма министра Двора, свидетельствует реакция на него различных подразделений Балтийского флота, куда она была передана А.И.Русиным²⁴.

Несомненно, что слова: «Город, ПСКОВ, 2 марта 1917 года, 3 часа дня» — вставлены в текст самим командующим. А далее начался разгул «творчества»: редакции ведущих российских газет импровизировали, чтобы придать абдикационному тексту официальные формы Высочайшего манифеста. Например, «Русское слово» опубликовало «манифест» с императорским титулом и обращением к верноподданным. Подписи царя предшествовали слова: «На подлинном е. и. в. рукою подписано». Разумеется, была и скрепа Фредерикса, а под ней стояла дата: «2 марта 1917 года, 15 часов. Город Псков»v²⁵. Публикация «Утра России» отличалась тем, что слово «Город» было заменено аббревиатурой «Г.», а скрепа Фредерикса располагалась не над датой, а под ней²⁶. Подобной самодеятельностью отличились и другие газеты.

Но очевидно, что Николай II никогда не подписывал документов, сфабрикованных и затем опубликованных редакциями ведущих газет. Постараемся детально, час за часом, проследить, как фабриковался «манифест» об отречении императора.

* * *

Третьего марта, в 0 часов 28 минут, генерал-квартирмейстер штаба Северного фронта В.Н.Болдырев передал находившемуся в Ставке генерал-квартирмейстеру А.С.Лукомскому сообщение о том, что «манифест подписан»²⁷. Это же сообщение было переслано из Пскова в штаб флота Балтийского моря в Гельсингфорсе в 1 час ночи²⁸. В 1 час 25 минут А.И.Непенин послал в Ревель приказ, где говорилось, что, в случае если не будет прислана какая-либо редакция манифеста, следует объявить и распечатать телеграммы Рузского о подписании этих документов²⁹.

В час ночи Ю.Н.Данилов, начальник штаба Северного фронта, расположенного в Пскове, послал телеграмму М.В.Алексееву, начальнику штаба Верховного главнокомандующего, находившемуся в Ставке в Могилеве: «Его величеством подписаны указы Правительствующему Сенату о бытии председателем Совета министров князю Г.Е.Львову и верховным главнокомандующим… великому князю Николаю Николаевичу. Государь император изволил затем подписать акт отречения от престола… Манифест и указы передаются дополнительно»³⁰. Эта телеграмма была принята в Могилеве в 1 час 28 минут.

А через две минуты ту же телеграмму получили из Пскова в штабе флота Балтийского моря в Гельсингфорсе³¹. В разговоре по прямому проводу с председателем Временного комитета Государственной думы М.В.Родзянко, состоявшемся 3 марта в интервале между шестью и 6 часами 40 минутами утра³², Алексеев утверждал, что текст манифеста был ему протелеграфирован этой ночью «около двух часов»³³. (Но это едва ли точно; впрочем, «около двух часов» не означает «в два часа ровно».) В телеграмме, отправленной А.И.Гучковым и В.В.Шульгиным из Пскова в Петроград, в Главный штаб, говорилось: «Просим передать председателю Думы Родзянке: “Государь дал согласие на отречение от престола в пользу великого князя Михаила Александровича с обязательством для него принести присягу конституции. Поручение образовать новое правительство дается князю Львову. Одновременно верховным главнокомандующим назначается великий князь Николай Николаевич. Манифест последует немедленно”»³⁴.

Телеграмма была получена в Петрограде в 2 часа 17 минут³⁵. Очевидно, когда она отправлялась, манифест еще не был готов к передаче.

В 2 часа 57 минут М.В.Алексеев передал текст телеграммы Ю.Н.Данилова в Тифлис, где находился великий князь Николай Николаевич; в 3 часа 19 минут он начал ее рассылку всем главкомам. При этом Алексеев добавлял, что «по получении по телеграфу манифеста таковой должен быть безотлагательно передан во все армии по телеграфу и, кроме того, напечатан и разослан в части войск»³⁶. Телеграмма была послана и А.И.Русину. Но в 6 часов 45 минут М.В.Алексеев телеграфировал главкомам, в том числе и начальнику Морского штаба Ставки, требование М.В.Родзянко «задержать всеми мерами и способами объявление того манифеста, который сообщен этой ночью»³⁷. Однако манифест уже был передан «в Морской штаб для флота». Туда же поступил приказ задержать его обнародование³⁸. Вопреки приказу А.И.Непенин в 8 часов утра 3 марта доложил А.И.Русину, что «в Ревеле уже объявлено, расклеено и получило широкую огласку»³⁹. Как уже было отмечено выше, в штаб флота Балтийского моря манифест был передан одним из первых.

* * *

Пятого апреля 1917 года министр юстиции А.Ф.Керенский представил так называемый подлинник документа об отречении в Сенат. 31 августа его передали на хранение обер-прокурору 1-го департамента Сената Г.Е.Старицкому⁴⁰. 3 сентября 1917 года, то есть два дня спустя после провозглашения России республикой, сенатор Временного правительства М.А.Дьяконов, возглавлявший западноевропейское отделение Библиотеки Академии наук и фактически руководивший ею, передал этот документ на хранение старшему хранителю рукописного отдела В.И.Срезневскому.

В 1929 году, во время так называемого «академического дела», был обнаружен «акт» отречения⁴¹. Специально созданная группа, возглавляемая председателем правительственной комиссии по проверке аппарата Академии наук СССР Ю.Л.Фигатнером, исследовала этот «акт» на предмет подлинности и 26 октября 1929 года признала его таковым⁴². Ныне он находится в Государственном архиве Российской Федерации (ГАРФ), в личном фонде Николая II⁴³.

Теперь сравним опубликованный в Ревеле текст с тем, который считается подлинником манифеста об отречении.

Манифест открывается словами: «Ставка. Начальнику штаба». В ревельской публикации они отсутствуют. Завершается текст манифеста следующим образом. В левом нижнем углу, на уровне последней строки основного машинописного текста, более мелким шрифтом напечатано: «Г. Псков». Ниже химическим карандашом выведено: «2-го», на машинке напечатано: «Марта», тем же карандашом начертано «15». После идет напечатанное на машинке слово «час.». Следует пропуск, в котором видна подчищенная цифра «3», исправленная затем на «5» и вновь подчищенная. После нее следует напечатанный на машинке текст: «мин. 1917 г.». В итоге получилась надпись: «Г. Псков. 2-го Марта 15 час. мин. 1917 г.».

Ниже этой надписи в правом углу находится сделанная химическим карандашом подпись «Николай». Еще ниже, также в правом углу, располагается выполненная чернилами и разбитая на две строки заверительная подпись: «Министр императорского Двора Генерал-адъютант Граф Фредерикс»⁴⁴.

Напомним, что в ревельской публикации значилось: «Город, ПСКОВ, 2 марта 1917 года, 3 часа дня». И в этом тексте не было скрепы Фредерикса. Очевидно, в экземпляре, поступившем затем в Сенат и переданном А.И.Непенину не позднее 3 часов ночи 3 марта, этих реквизитов манифеста не имелось. А была телеграмма с подписью Николая, якобы отправленная Фредериксом начальнику штаба Ставки М.А.Алексееву в 15 часов 2 марта 1917 года. Их внесли уже после того, как текст оказался в Гельсингфорсе и Ревеле. А это означает, что Николай не ставил своей подписи под документом, оформленным именно таким образом.

Несомненно, что не позднее 2 часов ночи 3 марта 1917 года, находясь во Пскове, император подписал какой-то абдикационный документ; ясен и тот факт, что после этого времени царь никаких его экземпляров не подписывал. Об этом неоспоримо свидетельствует собственноручная запись монарха в его дневнике от 2 марта 1917 года: «Из ставки прислали проект манифеста. Вечером из Петрограда прибыли Гучков и Шульгин, с которым я переговорил и передал подписанный и переделанный манифест. В час ночи уехал из Пскова с тяжелым чувством пережитого»⁴⁵. Можно уточнить время подписания абдикационного документа. Переговоры с прибывшими во Псков посланцами еще не сформированного Временного правительства А.И.Гучковым и В.В.Шульгиным начались в 23 часа 32 минуты 2 марта, а, как уже отмечалось выше, 3 марта в 0 часов 28 минут генерал-квартирмейстер штаба Северного фронта В.Н.Болдырев передал в Ставку генерал-квартирмейстеру А.С.Лукомскому, что «манифест подписан»⁴⁶. В час ночи Ю.Н.Данилов телеграфировал в Ставку о том же. Таким образом, процесс визирования документа занял у монарха всего лишь час.

Неизвестно, что представлял собой документ, подписанный императором. В 20 часов 40 минут⁴⁷ 2 марта из Ставки во Псков, где находился царский поезд, был послан проект манифеста об отречении Николая и передаче престола сыну Алексею при регентстве великого князя Михаила. В результате переговоров с А.И.Гучковым и В.В.Шульгиным царь передал им «подписанный и переделанный» текст. Текст, присланный из Ставки, в котором речь шла о передаче престола Алексею, хорошо известен⁴⁸.

Из переписки Могилева и Пскова видно, что, обсуждая вопрос о необходимости издания высочайшего акта, который смог бы предотвратить «анархию» и остановить «дальнейшее разложение армии»⁴⁹, адресаты предполагали следующую схему действий. Ставка вырабатывает проект манифеста и пересылает его во Псков. Царь в случае одобрения телеграфирует в Могилев согласованный текст и дает разрешение Ставке на его обнародование с пометкой «Псков»⁵⁰. Такая схема была оправданна в сложившихся чрезвычайных условиях, когда царь находился в пути из Могилева в Царское Село и когда возникла необходимость обнародованием высочайшего акта разрядить обстановку. Именно на Ставку возлагалась обязанность объявить манифест царя. То, что этот акт должен был иметь форму манифеста со всеми его атрибутами, прекрасно понимали и во Пскове, и в Могилеве.

Ставка выработала проект манифеста об отречении и в 20 часов 40 минут 2 марта телеграфировала его во Псков главнокомандующему Северным фронтом Н.В.Рузскому. Примечательно, что присланный текст состоял только из содержательной части без каких-либо формальных признаков манифеста⁵¹. Предполагалось, что царь его одобрит, и апробированный царем во Пскове текст будет соответственно оформлен в могилевской Ставке и обнародован как манифест. Отредактированный текст манифеста после беседы с А.И.Гучковым и В.В.Шульгиным Николай подписал не позднее 0 часов 28 минут 3 марта. Завизированный монархом текст должен был быть немедленно телеграфирован в Ставку. Но поступил он туда только через два с половиной часа. Точное время отправки в Ставку телеграммы с текстом отречения неизвестно, как неизвестна и сама телеграмма, в которой этот текст передавался. Николай покинул Псков в 2 часа ночи⁵² (хотя в дневнике потрясенный царь ошибочно указал в качестве времени своего отъезда 1 час ночи). Уже после того, как А.И.Непенин получил от Н.В.Рузского пересланную ему телеграмму Фредерикса, адресованную А.И.Русину, во Пскове абдикационному тексту с подписью царя придали вид телеграммы, адресованной в Ставку безымянному начальнику штаба. Заметим попутно, что «ревельский вариант» манифеста чрезвычайно важен прежде всего тем, что он подтверждает: полученный командующим Балтийским флотом документ представлял собой в чистом виде тот текст, который был на руках у Н.В.Рузского около 3 часов утра.

Исследователям переписки Николая II хорошо известно, что царь всегда адресовал свои телеграммы в следующей последовательности: «Кому. Куда», а не наоборот, как это значится на абдикационном документе, начинающемся словами: «Ставка. Начальнику штаба». Царь написал бы: «Начальнику штаба. Ставка», и непременно указал бы точно: начальнику какого именно штаба — Верховного главнокомандующего, то есть «наштаверху», или же Морского штаба Ставки, то есть «наморштаверху». По всей видимости, дошедший до нас текст готовился А.И.Гучковым и В.В.Шульгиным вместе с главкосевом Н.В.Рузским и начальником его штаба Ю.Н.Даниловым к отправке в Могилев в виде телеграммы В.Б.Фредерикса, которая должна была изложить содержательную часть абдикационного документа. А.И.Гучков и Н.В.Рузский всегда пользовались в своих телеграммах формулой: «Куда. Кому». Именно ее мы видим на акте, поступившем в Правительствующий Сенат. Внизу страницы было помещено обозначение времени отправки по тому же образцу, который использовался обычно в телеграммах, например, «2 марта. 0 час. 50 мин». Далее следовала подпись отправлявшего телеграмму⁵³.

Иными словами, абдикационному документу, отправляемому в Ставку для оформления и обнародования в виде манифеста, придали вид телеграммы, датированной 15 часами 2 марта. Был ли в руках у создателей этого «акта» чистый бланк с подписью Николая и обозначением часа и минуты отправки телеграммы, в который впечатали абдикационный текст, либо царь действительно подписал подготовленный к отправке текст, осталось неизвестным. Ясно одно: А.И.Гучков и В.В.Шульгин понимали, что «подписанный и переделанный» даже самим царем текст в таком виде не годился для акта. Им во что бы то ни стало был нужен торжественный акт — манифест. Поэтому во Пскове решили сами оформить абдикационный документ в виде телеграммы с точной датой и придать ей вид официального государственного акта. Однако странный «симбиоз» актового документа и телеграммы получился на редкость неудачным. К дате телеграммы, якобы отправленной 2 марта в 15 часов, припечатали обозначение года: «1917 г.», а перед ней вставили обозначение города: «Г. Псков».

Обозначение места и года издания манифеста было обязательным для актов такого рода. Но получилась очевидная нелепость: «Г. Псков. 2-го марта 15 час. мин. 1917 г.»: ни телеграмма, ни манифест. В телеграммах, как правило, не обозначался год, в манифестах не указывалось время подписания с точностью до часов и минут. Но форма телеграммы была совершенно необходима для фабрикаторов этого «акта». Точное время, в действительности фиктивное, позволяло утверждать, что царь принял решение об отречении в пользу Михаила совершенно добровольно, до приезда делегатов из Петрограда и без всякого давления с их стороны.

Новой власти был нужен не свергнутый монарх, а добровольно отрекшийся император. Дополнительно, для придания телеграмме формы акта, поместили скрепу министра Двора и командующего Императорской квартирой В.Б.Фредерикса. Возможно, пришлось зачистить слова «Г. Псков», которые потом перенесли выше на поля, чтобы оставить место для скрепы. Но подпись царя на телеграммах никогда не заверялась. Наличие же этой скрепы лишало подписанный текст признаков телеграфного отправления.

Очевидно, что подпись Фредерикса под телеграммой, посланной Н.В.Рузским А.И.Непенину, не является подлинной контрассигнацией министра. На указах о назначениях Г.Е.Львова и великого князя Николая Николаевича была помещена надпись: «Контрассигновал министр императорского двора генерал-адъютант граф Фредерикс»⁵⁴. Но слова «контрассигновал» на телеграмме, якобы отправленной В.Б.Фредериксом А.И.Русину, не было. Скорее всего, указы о назначениях Г.Е.Львова и великого князя Николая Николаевича с контрассигнацией министра Двора и подали мысль «заверить» так называемый «акт отречения» подписью В.Б.Фредерикса.

Все эти «преобразования» требовали немалого времени. К тому же штаб Северного фронта, где создавали манифест, находился не на псковском вокзале, на рельсах которого стоял царский поезд, а в городе. Для того чтобы как-то объяснить Ставке, почему подписанный царем текст не телеграфируется немедленно, во Пскове пошли на уловку, объявив, что «передача задержана снятием дубликата, который по подписании Государем будет вручен депутату Гучкову»⁵⁵. Но Николай уехал в 2 часа ночи. Текст же абдикационного документа стали рассылать только около 3 часов.

Чтобы скрыть сам факт переделки текста абдикационного документа, посланцы новой власти прибегли к объяснению об изготовлении дубликата, которого вовсе не требовалось при оформлении манифеста. Составители документа сами изготовили дубликат, который дошел до нас лишь в фотографической копии. Он был создан следующим образом. Текст, подписанный Николаем, в виде обыкновенной телеграммы со всеми добавленными в него «реквизитами» торжественного акта, сфотографировали. На обоих текстах (машинописном и фотографическом) подписи царя и скрепа Фредерикса абсолютно идентичны, только на первом подпись сделана копировальным карандашом, а на втором — обведена чернилами. Но прежде чем сделать это, в дату на месте обозначения минут вписали цифру «3», которую затем исправили на «5». Получился «дубликат», созданный на пять минут позже оригинала. Для того чтобы «дубликат» отличался от оригинала, якобы подписанного на пять минут раньше, в нем стерли цифру «5». Это объясняет подчистку в дате на подлинном «акте». И становится ясным наличие указания минуты, тогда как документ был якобы подписан ровно в 15 часов. После этого к подписи Николая на обоих экземплярах прибавили росчерк. Но они получились, естественно, не вполне идентичными. «Подлинный» экземпляр оказался с подчисткой. Поэтому предпочитали оперировать фотографическим снимком с датой «15 час 5 мин». Машинопись с подчисткой оказалась в Сенате, потом — в Библиотеке Академии наук и, наконец, в ГАРФ. «Дубликат» же известен пока только в фотографическом варианте. Фотографирование, по-видимому, осуществлял Ю.Н.Данилов. Впоследствии в своих воспоминаниях он вскользь упомянул о том, что делал снимки актов, которые у него потом забрали⁵⁶. Таким образом, якобы существовавшая необходимость «снятия дубликата» в действительности была призвана скрыть переработку абдикационного документа в «акт отречения» в форме «манифеста».

В итоге мы можем сделать вполне логичное заключение: текст «манифеста», привезенный в Петроград А.И.Гучковым и В.В.Шульгиным и переданный затем в Сенат, представлял собой неумелую фабрикацию, выполненную ими. Как известно, чтобы подписанный документ стал законом, он должен был пройти установленную процедуру, элементом которой являлось его оформление в соответствии с общепринятыми правилами и порядком делопроизводства высших органов государственной власти Российской империи. В данном случае эта процедура была грубо нарушена: на документе не было печати, его не внесли в Сенат для обсуждения и последующего утверждения, не была осуществлена его публикация в «Правительственном Вестнике». Строго говоря, великий князь Михаил Александрович не имел права отрекаться от того, что ему и не могло принадлежать. Так, не посчитавшись с процедурными вопросами один раз, революционные деятели, утвердившиеся у кормила власти в результате событий февраля–марта 1917 года, обрушили все здание российского государства.

Примечания.

1 Отречение Николая II. Воспоминания очевидцев, документы. М., 1990. С. 33 (далее — Отречение).

2 Известия Петроградского Совета рабочих и солдатских депутатов. 1917. 2 марта.

3 Известия Петроградского Совета рабочих и солдатских депутатов. 1917. 4 марта.

4 Белле В.А. Дни февральской революции в минной дивизии флота в Ревеле // Крушение царизма. Л., 1986. С. 340–341.

5 Ревельское слово. 1917. 3 марта.

6 Ревельское слово. 1917. 4 марта.

7 Там же.

8 РГА ВМФ. Ф. Р-92. Оп. 1. № 2. Л. 4; Зингер М.Е. 1917 год в Балтийском флоте. (Опыт источниковедческого исследования революционных событий). Машинопись. Ч. 1. 1 окт. 1924 // РГА ВМФ. Ф. Р-29. Оп. 1. № 153. Л. 93; Смолин А.В. Два адмирала: А.И.Непенин и А.В.Колчак в 1917 г. СПб., 2012. С. 79. 9 Звезда. 2002. № 10. С. 189.

10 Красный архив. 1929. Т. 32. С. 105 (далее — КА).

11 КА. 1927. № 3 (22) С. 30. Устно, не позднее 5 час. 32 мин., манифест был уже объявлен Западному фронту.

12 РГА ВМФ. Ф. Р-92. Оп. 1. № 2. Л. 17–18; Ревельское слово. 1917. 3 марта.

13 КА. 1927. № 3 (22). С. 12.

14 РГА ВМФ. Р-92. Оп. 1. № 1. Л. 169.

15 Там же. № 3. Л. 7.

16 РГА ВМФ. Р-92. Оп. 1. № 3. Л. 8.

17 Там же. Л. 104.

18 РГА ВМФ. Р–92. Оп. 1. № 1. Л. 195. Текст листовки был напечатан в типографии штаба крепости Императора Петра Великого.

19 РГА ВМФ. Р-92. Оп. 1. № 1. Л. 195; Ревельское слово. 1917. 3 марта.

20 Известия Петроградского Совета рабочих и солдатских депутатов. 1917. 4 марта.

21 РГА ВМФ. Р-92. Оп. 1. № 1. Л. 195; Ревельское слово. 1917. 3 марта.

22 КА. 1927. № 3 (22). С. 31.

23 Там же.

24 РГА ВМФ. Р-92. Оп. 1. № 153. Л. 98.

25 Русское слово. 1917. 4 марта.

26 Утро России. 1917. 4 марта.

27 КА. 1927. №. 3 (22). С. 15.

28 РГА ВМФ. Р-92. Оп. 1. № 3. Л. 7, 8.

29 Там же. Л. 9, 10.

30 КА. 1927. № 3 (22). С. 15.

31 РГА ВМФ. Р-92. Оп. 1. № 3. Л. 8.

32 КА. 1927. № 3 (22). С. 15.

33 Там же. С. 25.

34 Там же. С. 15–16.

35 РГИА. Ф. 1278. Оп. 5. № 1245. Л. 10.

36 Там же. Л. 17–18.

37 Там же. Л. 19.

38 Там же. Л. 20.

39 Там же. Л. 30.

40 Историк. 2017. № 3. С. 23; ГАРФ. Ф. 601. Оп. 1. № 2100. Л. 1.

41 См. подробно: Сафонов М.М. С.Ф.Платонов и акт отречения Николая II // Памяти академика Сергея Федоровича Платонова: исследования и материалы. СПб., 2011. С. 146–164.

42 Историк. 2017. № 3. С. 22; ГАРФ. Ф. 601. Oп. 1. Д. 2100-а. Л. 9–11.

43 ГАРФ. Ф. 601. Oп. 1. Д. 2100-а. Л. 5.

44 Там же.

45 Отречение. С. 34.

46 КА. 1927. №. 3 (22). С. 15.

47 Там же. С. 7.

48 Там же. С. 7–8.

49 КА. 1927. № 2. (21). С. 53.

50 Там же. С. 53, 59.

51 КА. 1927. № 3 (22). С. 7–8.

52 Там же. С. 15.

53 Отречение. С. 231. См. подробно: Сафонов М.М. «Манифест подписан. Передача задержана снятием дубликата». Документальные свидетельства Первой мировой войны // Вестник архивиста. 2015. № 3. С. 12–13; Он же. «Ставка. Начальнику штаба». Вокруг отречения Николая II // Сборник научных статей XX Царскосельской конференции. СПб., 2014. С. 474.

54 РГА ВМФ. Р-92. Оп. 1. № 3. Л. 16.

55 КА. 1927. № 3 (22). С. 15.

56 Данилов Ю.Н. Архив русской революции. Т. XIX. Берлин, 1928. С. 240.

Перенесение мощей Александра Невского: "водный путь" в имперском церемониале

М.А. Сморжевских-Смирнова

Труды по русской и славянской филологии. Литературоведение. VII (Новая серия): К 80-летию со дня рождения Зары Григорьевны Минц; К 85-летию со дня рождения Юрия Михайловича Лотмана. (38 - 59). Тарту: Tartu Ülikooli Kirjastus, 2009.

2009, ISSN: 1406-2623

Перенесение мощей св. Александра Невского из Владимира в Санкт-Петербург стало одним из важных этапов идеологического строительства начала 1720-х гг. Церемония перенесения была тщательно продумана, предусматривала личное участие монарха и отличалась особой торжественностью. По распоряжению Петра I все детали перенесения фиксировались в специальном документе: с самого начала пути сопровождающим процессию лицам предписывалось вести "обстоятельный юрнал" и обо всех подробностях шествия рапортовать в Синод^[1]1. Специальное распоряжение о составлении этого «юрнала» было включено в постановление Синода о перенесении мощей: «а котораго месяца и числа оный путь восприят и проезд чинен будет, тому иметь обстоятельный юрнал, из котораго, выписывая присылать в Святейший Синод, от каждаго места, на всякой почте рапорт, дабы в Синоде о том было ведомо» [Постановления Синода: III, № 1065]..

Вместе с тем, "юрнал" являлся только хроникой перенесения, и многие элементы церемониала, разработанные лично Петром, в этом письменном свидетельстве никак прокомментированы не были. Почти не изученными остались они и в исследованиях, посвященных эпохе Петра I и истории Санкт-Петербурга: на основании "юрнала" авторы рассказывают историю перенесения, обращают внимание на отдельные детали церемониала и указывают, что перенесение мощей св. князя стало одним из центральных событий в жизни новой империи и столицы.

Настоящая статья — попытка интерпретировать церемонию перенесения как идеологическое единство.

29 мая 1723 г. Петр I, посещая в Санкт-Петербурге Александро-Невский монастырь, оставляет устное распоряжение о перенесении мощей св. князя из города Владимира в новую столицу [ПСЗРИ: VII, № 4241]^[2]2. Князь Александр Невский был погребен во Владимирском Рождественском монастыре, в церкви Рождества Пресвятой Богородицы 23 ноября 1263 г. С этого времени и до Московского Собора 1547 г. осуществлялось местное чествование князя как святого. После официальной канонизации в 1547 г., 23 ноября был установлен как день памяти святого князя Александра Невского во всей русской церкви [Макарий (Булгаков): 158–159].. Через несколько дней, согласно воле монарха, Сенатом был составлен письменный указ, в котором подробно разъяснялось, как следует достойно и "без всякого умедления" "то перенесение <...> действом производить" [Там же]. К концу месяца последовало и специальное постановление Синода — по сути, детальный план предстоящего перенесения. В основу этого плана была положена церемония перенесения мощей митрополита Филиппа из Соловецкого монастыря в Москву, имевшая место во времена царя Алексея Михайловича: "оные мощи из Владимирскаго Рождествена монастыря в Санкт-Питербурх, в Александроневский монастырь, перенести, по примеру учиненнаго в <...> 7160-м году из Соловецкаго монастыря в Москву святых Филиппа митрополита мощей перенесения <...>" [Постановления Синода: III, № 1065].

Отличительной чертой предстоящего церемониала должна была стать особая роскошь в оформлении раки: вместо простой лектики, на которой традиционно переносили раку с мощами, был построен дорого оформленный ковчег с балдахином из бархата и золота, а над крышкой ковчега была установлена княжеская шапка "малинового бархата, накрест обложенная золотым позументом и опушенная горностаем с серебряным вызолоченным крестом" [Рункевич: 215] Приготовления по убранству ковчега были закончены к 11 августа, и в тот же день началась церемония перенесения мощей. И хотя дополнительным постановлением Синода предписывалось "в пути иметь усердное поспешание" [Постановления Синода: III, № 1072], чтобы к 20-му или, в крайнем случае, к 25-му августа, принести мощи к Санкт-Петербургу, шествие растянулось до конца октября, когда, наконец, ковчег с мощами был доставлен в Шлиссельбург.

Требование "усердного поспешания", исполнения которого настойчиво добивался Синод, не было случайным: по замыслу Петра I, мощи св. Александра Невского, небесного покровителя новой столицы, должны были прибыть в Санкт-Петербург именно 30 августа, в памятный день заключения Ништадтского мира и торжества всей империи^[3]3. Как было отмечено Е. А. Погосян, на 30 августа приходились еще несколько памятных и знаковых событий: учреждение ордена св. Андрея Первозванного в 1698 г., начало Северной войны «по новому стилю» и обретение в 1652 г. мощей св. Даниила Александровича — родоначальника династии московских князей и младшего сына Александра Невского [Погосян: 163].. О том, насколько значимым для императора было сближение этих событий в одной дате, свидетельствует и тот факт, что "запоздавшие" к назначенному дню мощи св. князя были оставлены в Благовещенской соборной церкви Шлиссельбурга до 30 августа следующего, 1724 года. Специальным же Указом Синода от 2 сентября 1724 г. (через несколько дней после состоявшегося перенесения) предписывалось отмечать день памяти св. Александра Невского не 23 ноября, а 30 августа [Там же: IV, № 1347].

По-видимому, еще в 1723 г. Петром был подготовлен отдельный церемониал, предполагавший личное участие императора в заключительном этапе перенесения. За время пребывания мощей св. князя в Шлиссельбурге в детали этого церемониала Петр внес ряд изменений, коснувшихся оформления раки и изображения святого. Так, указ от 15 июня 1724 г. предписывал святого князя Александра Невского "в монашеской персоне никому отнюдь не писать, <…> а писать тот образ во одеждах великокняжеских" [Там же: № 1318]. Прежний образ святого заменили новым, где князь Александр изображен был уже в княжеской одежде, без серебряного венца, оплечий и без образа Св. Троицы над головой. Тяжелый ковчег, который с места поднимали 92 человека, а нести могли не менее 150-ти человек, заменен в итоге на более легкую конструкцию (вместо ковчега сделана арматура, только по форме напоминающая ковчег, куда и установили раку); подновлен балдахин, а сама рака обита парчою, "взятою с дорогих риз Шлиссельбургской церкви" [Рункевич: 217–222].

Торжественная встреча святых мощей в Санкт-Петербурге проходила по "водному пути" 30 августа 1724 г. Согласно подготовленному церемониалу, ранним утром Невский флот в полном составе направился к Шлиссельбургу. В составе флотилии был и "дедушка русского флота" — ботик Петра. Сам император прибыл на галере к устью Ижоры, где, по преданию, была одержана победа Александра Невского над шведами. Здесь ковчег с мощами был перенесен на галеру Петра, и император встал у руля, повелев сановникам, сопровождавшим его, взяться за весла [Там же: 222]. Так на галере, управляемой лично Петром, "при пушечных салютах и колокольном звоне" святые мощи были доставлены в Александро-Невский монастырь, в новую церковь св. Александра Невского, освященную в этот же день [Там же].

"Комментарием" к церемонии перенесения стали произведения Гавриила Бужинского, который в 1723 г. написал проповедь на день памяти св. князя Александра, а в 1725 г. (уже после смерти Петра I) закончил составление службы, заказанной Петром в 1724 г.: "На Ништадский мир и перенесение мощей св. Александра Невского"^[4]4. Оба этих сочинения уже являлись предметом отдельного исследования в статье Ю. К. Бегунова «Древнерусские традиции в произведениях первой четверти XVIII в. об Александре Невском». Здесь же был представлен анализ Синаксаря 1725 г., который включал новую редакцию жития святого, сведения о перенесении мощей и «краткую историю» Северной войны. Однако основное внимание исследователя сосредоточено на эволюции агиографического канона в сочинениях Бужинского по отношению к древнерусской традиции. Связь проповеди и службы с самим церемониалом перенесения в этой работе рассмотрена не была (см.: [Бегунов])..

Проповедь Бужинского 1723 г. "В день празднования св. Александра Невскаго и вместе с тем освящения в его монастыре церкви во имя Благовещения Пресвятой Девы Марии"^[5]5. Церковь Благовещения, упоминаемая в названии проповеди, являлась нижним храмом той самой церкви, куда в 1724 г. была перенесена рака с мощами св. князя. являлась "программным" текстом, где была представлена концепция перенесения. В настоящей статье мы рассмотрим именно это сочинение.

Проповедь открывается эпиграфом, взятым из Евангелия от Иоанна: "кто любит Мя, слово Мое соблюдет, и Отец Мой возлюбит его, и к нему приидеве и обитель у него сотвориве" Слова <…> Спасителя, у святого Иоанна <…> в главе 14 написанные" [Гавриил: 512]. Отметим, что уже в этих словах звучит намек на особую сторону святости Александра: он не ушел от мира как монах (не был в обители при жизни), но служил миру как князь, и именно за это служение Господь прославил его как святого. Новоустроенная лавра — это та самая обитель, которую, по словам Евангелия, Господь "сотворяет" для Александра. Здесь важно, что обитель "приходит" к месту победы князя (а не захоронения), сюда же возвращается св. князь. Т.е. место победы становится сакральным центром, к которому приходят и обитель, и святой.

Далее, обращаясь к Священному писанию, проповедник рассуждает о самой величественной форме божественной любви, когда Бог обещает "жительствовати" в людях, "хранящих словеса Его", и о проявлении этой любви на конкретном человеке — Александре Невском. Великий князь, — разъясняет Бужинский, — сподобился стать "престолом Бога живого", потому что не только в душе имел "благодати знамение", но и показывал действие этой благодати, т.е. "Бога жительствующего" в своих делах [Там же: 515]. А поскольку Бог пребывает в трех ипостасях, — выстраивает Бужинский следующий тезис, — то и в действиях св. Александра Невского следует усматривать действия каждой из ипостасей Святой Троицы.

Тема Божественной Троицы является в проповеди ключевой, поскольку коррелирует с местом, куда переносят мощи св. князя: монастырь Живоначальной Троицы и Святого благоверного великого князя Александра Невского. К описанию Святой Троицы Бужинский подходит через аллегорические образы, хорошо известные по книгам Священного Писания и трудам отцов Церкви. Каждую аллегорию он обстоятельно комментирует.

Начинает Бужинский с рассуждения о воде, которая "из источника происходя, реку составляет и потом <…> в море оканчивается" [Гавриил: 518]. Слушателям он разъясняет, что источник в этом иносказании — Отец, река — Сын, море — Дух Святой, — т.е. три ипостаси Бога. В таком ряду подобий и дела Александра Невского, его правление, жизнь и блаженная кончина — "явственнейший <…> образ Троицы" [Там же]. Дальнейший текст проповеди должен показать, как действия и ипостаси Святой Троицы отражаются в действиях св. князя Александра.

О первой ипостаси Гавриил Бужинский говорит следующее: как и Бог-Отец, Александр Невский устраивает промысел о людях. Князь не только сохранял "врученную себе паству" и защищал "богоданное российское достояние", но и "о малейшей целости и благосостоянии промышлял" [Там же: 519]. Раскрывая этот тезис на конкретных примерах, Бужинский делает краткий исторический экскурс во времена князя: междоусобные конфликты, разорения со стороны Орды, вторжение шведов на невские берега. Для нас показательно, что в этой исторической зарисовке проповедник обращается к хорошо известным риторическим конструкциям, актуальным для идеологического дискурса 1709–1721 гг. (гравюры, декорации к празднествам и фейерверкам, "военные" проповеди). Так, о вторжении шведов Бужинский пишет как о пробуждении "свейского Льва" ("воставаше в лютости своей обыкновенный Лев Свейский" [Гавриил: 519]); о войне как о "тяжкой буре" на водах; о России как о корабле; об Александре Невском как о кормчем, который "не в тишине, но во всеконечном обуревании к желаемому возмогл привести корабль пристанищу" [Там же]. В однозначной исторической перспективе (она обращена к событиям Северной войны) Бужинский описывает ситуацию, в которой оказался Александр Невский накануне сражения со шведами: имея "воинства скудость", князь не сомневается в Промысле Бога, "научающего руце на ополчение и персти на брань"; "таковою надеждою вооруженный", он собирает воинство и одерживает "преславную победу" [Там же: 520].

В заключение Бужинский рассказывает небольшую историю из жизни античного философа Аристиппа. Философ плывет на корабле, который попадает в бурю, разбивается, а оставшиеся в живых отправляются на поиски людей. Они не знают, в какой стране оказались, и кто в этих землях обитает. Вдруг Аристипп замечает на песке некие геометрические фигуры и, понимая, что следы оставлены не варварами или скифами, с радостью восклицает: "не отчаивайтесь!<…> ибо и здесь следы людей вижу!" [Там же]. Эта аллегория нужна Бужинскому для простого вывода: Александр Невский "в мрачные и скорбные времена" начертил на Невских берегах "фигуру преславныя победы". "Фигура победы" и есть тот самый след и, вместе с тем, Промышление, которое князь оставил для других, шествующих за ним "преславных победителей" [Там же]. В контексте сюжета "фигура победы" Александра показывает также, что на невских берегах живут не варвары и не скифы: это не просто первопобеда над шведами, это — первый шаг к цивилизации.

Отметим, что неотъемлемая черта проповеди петровской эпохи — обращение к событиям современности посредством иносказаний, аллегорий, библейских цитат. Однако риторика проповеди Бужинского интересна для нас не только аллюзиями на современность, но и обыгрыванием в тексте одной и той же "водной" символики. Как представляется, сюжет каждой из приводимых автором аллегорий являлся также топографической реалией. Так, в аллегорическом описании св. Троицы как источника, реки и моря слушатель мог "прозревать" конкретную топографию Невских берегов: Шлиссельбург, стоящий в самом истоке Невы из Ладожского озера — источник, Нева — река, Балтика — "море, восприемлющее реку". Т.е. путь мощей Александра по воде заключал в себе символику воплощения самой Троицы в делах святого, и ритуал становился овеществленной аллегорией.

В следующей части проповеди Бужинский рассуждает о второй ипостаси Троицы. Как Бог-Сын, князь Александр проявляет любовь к вверенным ему людям через самопожертвование. Князь, поясняет Бужинский, "восхоте един за всех послужити <…>, нежели Россию в злоключении видети", и потому отправляется в Орду [Гавриил: 521]. Отдельно автор отмечает, что князь пошел там, где "многих следы прежде его были", но мало следов, возвращающихся обратно [Там же]. Здесь же проповедник перечисляет князей, не вернувшихся из Орды, и, обращаясь к Евангельскому тексту, дает оценку подвига князя Александра: в его поступке высочайшая добродетель любви, "еяже больше не бывает, да аще кто положит душу свою за други своя" [Там же].

Очевидно, что и в этом историческом фрагменте содержался намек на события Северной войны: и до Петра русскими правителями предпринимались попытки закрепиться на Ижорских берегах, но только Петр сумел пойти по следам своего славного предшественника и вернуться с полной победой. Напоминание о хождении Александра в Орду в проповеди Бужинского имело также актуальный для современников контекст — Персидский поход Петра, завершение которого пришлось на сентябрь 1723 г. Деяния Александра Невского и Петра схожим образом пересекались и здесь: если князь Александр отправлялся в Орду, желая предотвратить разорение русских земель татарами, то Петр I в 1722–1723 гг., закрепляя позиции России на южном направлении, осуществил поход, результатом которого стали: обеспечение безопасности юговосточных границ России, завоевание прикаспийских провинций Персии и союзный договор с Персией против Порты.

Примечательно завершение этого эпизода, опять же сводимого к водной тематике. Бужинский обращается к ветхозаветному ряду для описания победы князя: "отыди, аки на смерть и оттуду <из Орды. — М. С.>, аки голубица Ноева, принесе в Российский корабль, потопом скифским едва не погружаемый, сучец маслины благонадежия, целости и заступления; <…> возвратися в крепости с почестию и дарами великими" [Гавриил: 521]. Аллюзии на ботик Петра, который в официальной идеологии устойчиво сопоставляется с Ноевым ковчегом, здесь очевидны^[6]6. Подробно об этом: [Погосян: 104–110]. . Таким образом, в церемонии перенесения ковчег появляется дважды: это и ботик Петра, и ковчег со святыней (мощами князя), но князь Александр в данной аллегории выступает не как кормчий, а как вестник "благонадежия".

В заключительном фрагменте проповеди речь идет о третьей ипостаси. Бужинский, цитируя многочисленные места из Священного Писания, пишет о проявления Св. Духа. Здесь он упоминает голубя над Иорданом — это Александр над Невой. И далее пишет подробно о воплощении третьей ипостаси в огне и ветре, обращаясь также к традиционной форме изображения Святого Духа^[7]7. Говоря о проявлении Св. Духа через огонь и ветер, Гавриил Бужинский не забывает и другой евангельский образ — голубя. Однако когда Дух Святой «изволяет пребывать в человецех», он, как замечает автор, уподобляется ветру и огню [Гавриил: 522].. Однако даже эти формы Божества, никак не связанные по своей природе с водной стихией, Гавриил Бужинский в конечном итоге соотносит именно с водой: Дух Святой подобен ветру, приносящему облака с дождем на высушенную землю (высушенная земля здесь — аналог греховности), дождь проливается на землю, оживляет ее и "раждает всякое изобилие" [Бужинский: 523]. Так и князь Александр "дыханием ветра божественного напоен, мног плод отечеству своему принесе" [Там же: 525]. Т.е. князь уподоблен здесь облакам со спасительным дождем — водной стихии небес. Огонь же "очистительного духа" проявляется в том, что просвящает и озаряет князя [Там же]. Но Бог, завершает свое рассуждение Бужинский, не только "живет в душевной обители чрез все житие" своих угодников, Он "Свое божественное действие явственно образует" [Бужинский: 525]. Поэтому на Невских берегах, где князь впервые начертил знаки российских побед, появилась святая обитель, как из чертежа здание. Проповедник говорит здесь о Лавре, но в контексте рассуждений о фигурах победы, обитель Святой Троицы — это и новая столица, воздвигнутая на Невских берегах Петром, "сродником" св. князя и, как подчеркивает проповедник, "истинным его подражателем" [Там же].

Тема Петербурга — града Божьего, который веселят "речные устремления", достигнет своей кульминации в Службе на перенесение мощей св. Александра Невского. Настоящая проповедь оказывается важным этапом в создании этой концепции и расставляет акценты в готовящемся церемониале: Бог предначертал создать Свою обитель (Лавру и новую столицу) именно на этих берегах.

Бужинский — и так, видимо, хотел Петр — не сводит историю Александра к борьбе со Швецией, а перенесение мощей (т.е. возвращение прославленного Богом князя на место первой победы над шведами) к Ништадтскому миру. В аллегориях, исторических зарисовках и живых образах перед слушателем проповеди возникает целый ряд дополнительных значений церемониала: великокняжеская — императорская власть, цивилизация и деяние как знак воплощения Троицы.

Весьма показательно для нас, что метафора воды меняется на протяжении текста. Так, в самом начале проповеди появляются: "море непреплаваемых бедствий" и бурные воды, которые в итоге промыслительно преодолеваются; затем слушатель узнает о море — вместилище трех божественных ипостасей, а в заключение Бужинский пишет о тайне Святой Троицы как о море, в которое нельзя отправляться на скудельной (глиняной) ладье. Корабли могут быть разные, и скудельная ладья заведомо обречена [Гавриил: 513, 516]. Тайну Святой Троицы невозможно постичь умом, но только одной искренней верой.

Именно "водная" символика и тема "скудельной ладьи" в проповеди освещают, на наш взгляд, еще одну важную сторону перенесения мощей св. Александра Невского. Как мы помним, специальным постановлением Синода святые мощи предписывалось перенести по примеру перенесения мощей митрополита Филиппа. Вопрос о том, почему для перенесения был выбран именно этот образец, никем из исследователей специально не рассматривался. Ответ здесь, казалось бы, очевиден: Санкт-Петербург приносит мощи "своего" святого, как некогда Москва возвращала мощи своего, Московского митрополита. Именно такое объяснение Синодальному постановлению от 30 июня 1723 г. дал С. Г. Рункевич — автор одного из самых авторитетных трудов по истории Александро-Невской Лавры.

Как нам представляется, в выборе "образца" перенесения было не все так однозначно. Во-первых, существовало календарное совпадение, объединявшее обоих святых и самого Петра с ними — 30 мая (а совпадению дат Петр придавал исключительное значение). На этот день приходились дни рождения князя Александра и государя Петра I, а также день памяти митрополита Филиппа, который ежегодно отмечался в Соловецком монастыре с момента первого перенесения мощей святителя (1646 г.) из-под паперти Зосимо-Савватиевской церкви в Преображенский собор [Сапожникова: 198]^[8]8. К этому дню были приурочены также службы и похвальные слова митрополиту Филиппу, написанные в Соловецком монастыре во время пребывания в нем мощей святителя [Сапожникова: 198]. .

Во-вторых, начиная с XIII века в исторических и агиографических источниках об Александре Невском имя Филипп упоминается в связи с датой смерти князя. Так, в Новгородской летописи старшего извода сообщалось, что князь, заболев, принял постриг 14 ноября, на память св. апостола Филиппа, и в тот же день умер [Новгородская летопись: 83–84]. О том, что именно в день памяти св. апостола Филиппа преставился князь Александр, свидетельствуют и различные редакции его жития.

И, наконец, выбор "образца" мог быть продиктован самой историей перенесения мощей митрополита Филиппа, которая, как нам представляется, была важна для Петра-императора.

Обратимся к событиям середины XVII в. Перенесение мощей митрополита Филиппа из Соловков в Москву состоялось в 1652 г. По решению царя Алексея Михайловича и освященного собора за мощами Московского святителя, пострадавшего от рук Иоанна Грозного, отправилось посольство во главе с митрополитом Никоном. На него была возложена особая миссия: зачитать перед мощами невинно убиенного святителя покаянное письмо Алексея Михайловича, написанное по примеру покаянного письма императора Феодосия II к мощам Иоанна Златоуста [Сапожникова: 205]. В письме, обращаясь к св. Филиппу как к живому, молодой государь не только испрашивал прощение за грехи "прадеда", но и "преклонял" "честь своего царствия" и свою власть "к богопрославленному величию" святого [Герасим Фирсов: 49]. Так Алексей Михайлович просил митрополита Филиппа "приити" с миром в Москву.

Посольство за мощами, представлявшее собой огромную свиту духовных и светских лиц, отправилось из Москвы в марте. У Архангельска в середине мая посольство попало в сильнейшую бурю, которая разметала все суда. О подробностях этого трагического происшествия, в котором не только разбились лодки, затонула царская казна в размемере 1000 рублей (для милостыни монастырским "братиям"), но и погибли 69 человек, сообщал сам Никон в путевой переписке с царем Алексеем Михайловичем. Трагедия, случившаяся в Белом море, Никона настолько потрясла, что даже гонца с письмом к царю он отправил не сразу, а лишь через три недели, оправдываясь тем, что "едва от морского страху и трепета в себе пришли" [ПРГ: I, 324].

На обратном пути он решает навестить остров Кий, с которым была связана история еще одной бури на Белом море. В 1639 г. маленький "корабелец", на котором плыл Никон, тогда еще иеромонах Анзерского скита, буря прибила к этому небольшому пустынному острову. Благодаря Бога за спасение, Никон установил тогда деревянный крест. Спустя 13 лет, возвращаясь с мощами Филиппа в Москву, Никон желает вновь посетить место своего спасения и находит свой крест неповрежденным^[9]9. Оказавшись на острове с мощами Филиппа, Никон узнал, что многие попавшие в бурю, увидев Кийский крест, уповали на помощь Господа и спасались от верной смерти. Будущий патриарх дал тогда обет построить на этом месте монастырь. В 1656 г., при помощи царя Алексея Михайловича, Никон основал на каменном острове монастырь во имя Святого Животворящего креста и святителя Московского Филиппа [Лаврентий Далматов: 1–22]..

После посещения острова Кий посольство продолжает путь к Москве, однако уже по новому плану, составленному Никоном. Первоначальный план предполагал, что от Соловков до Вологды мощи будут везти "водным путем", а из Вологды до Москвы — "сухим". Никон еще на пути в Соловки вносит в этот план изменения, убеждая царя в том, что весь путь мощей Филиппа до Москвы должен проходить по воде. Он боится повредить святыню на бездорожье, поэтому составляет детальный план водного пути, "чтобы к Московскому государству приехать водою ближе Вологды" [Севастьянова: 316]. План был утвержден царским указом, и мощи митрополита Филиппа, не считая Белого моря, везли из Соловков по семи рекам (Онега, Свидь, река "из Вожа озера", Шексна, Волга, Дубна и Яхрома) и трем озерам (Лачь озеро, "Воже озеро", Бело озеро). Водный путь мощей по подсчетам самого Никона составил 830 верст, а "сухой путь" — всего 90 [Севастьянова 2003: 317].

Исследователи отмечают, что перенесение мощей митрополита Филиппа было изначально спроецированно на хорошо известный житийный сюжет V века, когда Константинополь по воде из Комани возвращал мощи Иоанна Златоуста^[10]10. Подробно об этом: [Сапожникова: 196].. Общие моменты в биографиях святителей (оба были непокорны жестокой воле монархов, гонимы и убиты за веру и паству) позволяли уже современникам сопоставлять "непокорного" митрополита Филиппа с Иоанном Златоустом. В середине XVII в. воспроизведение этого византийского сценария обретало особую актуальность в намечающемся споре церкви с государством. Никон с самого начала своего патриаршего пути "примерял" на себя образ митрополита Филиппа — "второго Златоуста" — в своем поведении с царем Алексеем Михайловичем [Сапожникова: 209]. Даже поставление в патриархи (через месяц после перенесения мощей московского святителя) он назначил на 25 июля — день, когда на митрополию был возведен Филипп [Там же: 210–211]. Как отметила О. С. Сапожникова, согласно официальной хронике 1652 г. именно перенесение мощей Филиппа стало той особой заслугой Никона, за которую он был произведен в патриархи "без жребия" ("Никона же митрополита новгородского того ради <перенесения>. Государь изволил на патриаршество без жребия") [Там же: 210]. Т.е. Никон отправляется за мощами не только потому, что помогает царю Алексею (и покаяться по примеру византийского императора, и с особыми почестями перенести мощи святителя), но и для того, чтобы стать патриархом и "преклонить", согласно покаянному письму государя, царскую власть. Водный путь мощей Филиппа обретает в данном контексте прямое идеологическое значение.

Если подробно проследить "шествие" с мощами Александра Невского, то оказывается, что "водный путь" присутствует не только в заключительной части церемонии (от Шлиссельбурга до Невского монастыря), но уже в первой части пути, от Владимира. Из рапортов для "юрнала" следует, что мощи святого князя из Владимира переправляют по реке Колокше, затем после торжественной встречи мощей в Москве, Клину и Твери ковчег переправляют через Волгу, а после остановок в Торжке, Вышнем Волочке и Бронницах начинается водный путь по озеру Ильмень (до Новгорода), затем по реке Волхов к Старой и Новой Ладоге, откуда мощи несут в Шлиссельбург "сухим путем" [Рункевич: 203–220]. Если "водный путь" до Шлиссельбурга мог быть обусловлен практическими соображениями, то кульминационный его этап, когда сам Петр перенес ковчег на галеру и встал у ее руля, был связан с задачами идеологическими.

Этот "водный путь" стали сразу же обсуждать современники. Так, Бассевич в своих воспоминаниях отмечал: "Из Петербурга до нового монастыря <...> останки святого плыли по той самой реке, над которой когда-то развевалось знамя, водруженное на его предводительской ладье" [Бассевич: 423]. Т.е. в глазах современников мощи возвращались тем же путем, по которому Александр уже плыл. Таким же путем, — который святые проделали при жизни, — возвращались мощи св. Иоанна Златоуста в Константинополь и св. митрополита Филиппа в Москву. Но если в первых двух случаях мощи везли патриархи (Константинопольский — Златоуста, и будущий Московский патриарх — Филиппа), то в случае с Александром Невским — сам монарх. И здесь, на наш взгляд, образец перенесения мощей св. Филиппа был важен как историческое напоминание о попытках патриарха играть роль "кормчего", т.е. правителя. В новой империи этим попыткам противопоставлялась абсолютная власть императора, которому и воды покорны, и мощи даются^[11]11. Весьма показательна в этой связи легенда, записанная в Анзерском ските во Вкладной книге 1710 г. (год основания Александро-Невского монастыря): «Никон, митрополит Великого Новаграда и Лук, и аще много покушаяся с болярином и всем собором взяти и отнюдь не возмогша ниже с места своего сдвинути чудотворного гроба» [РНБ]. Только после усердных молитв учителя Никона, преподобного Елеазара, «ко Господу» и святителю Филиппу, рака сдвинулась с места и «в царствующий град шествие сотвори» [Там же]..

Существует множество свидетельств того, что Никон был очень важной фигурой для Петра^[12]12. См. об этом: [Погосян: 2005].. История же "морских страстей" Никона, видимо, не просто была известна Петру, но и интересовала его. Так, в личной библиотеке Петра находилось прошение патриарха Никона, поданное царю Алексею Михайловичу в 1656 г., об устройстве Кийского Крестного монастыря с подробным изложением истории Кийского креста [Библиотека Петра I: № 598]^[13]13. Примечательно также, что в самый разгар Северной войны, в 1708–1710 гг. в Кресто-Воздвиженском Кийском соборе строятся два придела на месте старых надвратных храмов, построенных еще при патриархе Никоне: юго-западный придел Архистратига Михаила (освящен в 1708 г.) и северо-западный — Святителя Филиппа (освящен в 1710 г.) [Крестный монастырь: 20]. . История с бурей на пути в Соловки могла быть интересна Петру в связи с его собственным паломничеством к Соловецким святыням в 1694 г.

Свой путь он начинает со знаковой даты — 30 мая на яхте "Святой Петр". На пути в Соловки царя сопровождает Холмогорский архиепископ Афанасий, с которым у Петра еще во время первого пребывания в Архангельске складываются очень теплые отношения. Архиепископ вел подробную хронику царского путешествия.

Петр на пути к Соловкам все время сталкивается с препятствиями. Так, на второй день пути яхта Петра останавливается из-за отсутствия ветра и почти сутки стоит на якоре. В этот же день внезапно умирает доктор Захарий фан-дер Гульст [Богословский: 171]. Петр просит Лефорта позаботиться о похоронах, а сам остается на яхте и 1 июня продолжает свой путь. Но из-за бури, как повествует хроника Афанасия, "суда государевы носились нужно волнами" и "все <...> утверждение на судах начало сокрушаться" [О высочайших пришествиях: 41– 42]. Положение было настолько серьезным, что архиепископ Афанасий исповедовал и причастил государя, отслужил молебен, а все, кто был на яхте, "мольбу ко Господу Богу приносили" [Там же]. Благодаря искусству лоцмана, крестьянина из угодий Соловецкого монастыря, яхта миновала опасный участок пути и 2 июня пристала к берегу у Пертоминского монастыря. Поскольку буря не унималась, Петр задержался в обители на несколько дней. В продолжение этого времени он участвует в богослужениях: поет с певчими и читает послания апостолов [Там же: 43–47]. В память же спасения государь своими руками вырезает деревянный крест, несет его на плечах и устанавливает на месте, где яхта после бури пристала к берегу. На кресте Петр вырезает надпись: "Этот крест сделал капитан Петр в лето Христово 1694" [О высочайших пришествиях: 43–47]^[14]14. Петр часто прибегал к подобного рода «опрощениям» («шкипер», «капитан»), указывая тем самым на определенную ступень своих знаний и умений в «иерархии» корабельного дела. В интересующем нас контексте «капитан» наделяется дополнительным смыслом: Петр — «кормщик» и, в противоположность просто царю, он — Ной и император.. 6 июня яхта Петра выходит, наконец, в море и 7-го пристает к берегу Соловков. Петр остается в обители три дня, щедро одаривает братию и велит установить большой деревянный крест на берегу, в отдельной часовне [Там же: 50]. Вероятно, в Пертоминском и Соловецком монастырях Петр беседует с братией и архиеп. Афанасием о Кийском кресте и бурях Никона в Белом море.

В контексте историй с бурями в перенесении "по воде" был заключен еще один смысл. Его, как нам представляется, разъясняет проповедь Феофана Прокоповича, написанная в 1718 г. на день памяти св. Александра Невского.

Вся проповедь есть рассуждение о том, что каждый христианин должен исполнять свое дело. Любое призвание человека на земле, — пишет Феофан, — "кому служить, кому господствовать, кому воевать, кому священствовать <…>", — определено Богом и есть служение ближнему. Поэтому каждое дело следует исполнять достойно, не совершая чего-либо "противного званию" [Прокопович: 95]. Именно в этом, по Прокоповичу, заключается путь ко спасению. Но призвание надо "испытывать": "Бог судия есть: сего смиряет и сего возносит" [Там же: 98]. Чин, прошедший "испытание", это — "правильно приемлемый" чин, который "от самого Бога подается" [Там же]. Св. князь Александр проходит такое испытание в войне и достойно исполняет свой княжеский долг. Он и его "живое зерцало" Петр I — примеры "спасительного пути". В описании испытания Феофан не скупится на яркие аллегории, в которых Россия уподоблена "отчаянному кораблю", политическая ситуация — "ветрам жестоким" и "волнению" на море, князь Александр (Петр) — "кормчему", который не спит, но в бурю сохраняет корабль целым [Прокопович: 100].

Другой путь, о котором пишет проповедник, — путь противления воле Божьей, т.е. исполнение дела не "по званию". Обличению этого погибельного пути, с привлечением многочисленных примеров из Священной истории, автор посвящает большую часть проповеди. "Лучше бы тебе не ведати имени твоего, нежели дела твоего!" — заключает он [Там же: 102].

Для нас важно, что, говоря о достойном исполнении долга, Феофан подробно рассуждает об обязанностях священства: "Пастырь ли духовный еси, смотри, чесого требует от тебе пастырей начальник Христос: испражняй суеверие, отметай бабия басни, корми словом божиим овцы, врученныя и оберегай от волков, кожами овчими одеянных <...> Всяк рассуждай, чесого звание твое требует от тебе <...>" [Там же: 98]. Феофан обращается к одной из самых актуальных тем конца 1710-х – начала 1720-х гг. — о месте священства в иерархии государственной власти.

Напомним, что 1718 г. — это время напряженной работы Прокоповича над "Духовным регламентом", аргументированным сводом правил, полностью упразднявшим институт патриаршества^[15]15. «Духовный регламент» был написан к 1721 г., но указ Петра о написании проекта для Духовной Коллегии был составлен еще в октябре 1718 г.. Идеи "Духовного регламента" находят отражение в слове, произнесенном в день памяти св. Александра Невского. Теме исполнения долга и звания в "Регламенте", как и в проповеди, отводится исключительная роль. На первых страницах читаем: "<...> всегда памятствуя страшное слово Его <Бога. — М. С.>, проклят всяк, творяй дело Божие с небрежением" [Духовный регламент: 7]. Прокопович настолько озабочен "изъяснением" темы долга, что даже бороться с невежеством он предлагает изданием и повсеместным чтением трех "книжиц": первая "о главнейших спасительных догматах веры нашея", вторая — "о всякаго чина должностях", третья — "собственно о должностях всякаго чина" [Там же: 24]. В контексте церковной реформы и непрекращающихся споров о ней история Никона и Алексея Михайловича была вновь актуальна. Слова самого Петра, сказанные П. Толстому в связи с побегом царевича Алексея, — прямое тому подтверждение: "Когда б не монахиня, не монах и не Кикин, Алексей не дерзнул бы на такое неслыханное зло. Ой бородачи!Многому злу корень <…>, — отец мой имел дело с одним бородачем, а я с тысячами" (цит. по: [Соловьев: 175]). Напоминания о Никоне содержатся и в "Регламенте". Так, Прокопович вспоминает случаи из истории, когда возгордившиеся патриархи чуть не стали причиной гибели царств: "не воспомянутся и у нас бывшие замахи" [Духовный регламент: 15].

Но очевидно, не только концепция новой реформы заставила Прокоповича обратиться к теме священства в слове об Александре Невском. Существовало еще нечто, объединяющее Александра, Никона и Петра, что Прокопович еще в 1718 г., а за ним и другие идеологи (уже в середине 1720-х гг., после Ништадтского мира) пытаются трактовать. Это, как представляется нам, календарный контекст. 30 мая оказывается днем, через который с Петром и Александром связан также Никон (не случайно он отправляется за мощами весной: он хочет успеть в Соловки к определенному времени, скорее всего, именно к 30 мая, дню памяти святителя). Да и путь после бури он продолжает накануне — 29 числа (в Соловки прибывает 3-го июня). В рамках идей Прокоповича и Петра трагедия Никона на море стала тем самым испытанием, которое будущий патриарх не проходит, когда определяет свой путь служения людям. Трагедия являлась также "знаком", который не был распознан, и совершилась роковая ошибка в выборе "без жребия" патриарха.

Молодой Петр ищет испытания, поэтому едет к Филиппу именно 30 мая. Петр спасен (т.е. дан знак: государь на верном пути), но это не значит, что он полностью прошел испытание. Испытание Петра превращается в пророчество: его ждет война, языком проповедников — тоже "буря на волнах". Видимо, в 1718 г. Феофан еще точно не знает, как связать эти важные даты и события. После Ништадтского мира все проясняется, и план перенесения мощей св. Александра Невского, как и тексты Гавриила Бужинского (проповедь и служба на перенесение мощей) становятся логическим завершением концепции Феофана: Северная война (продолжение войны Александра) была испытанием Петра; предназначением (основание новой столицы по следам благоверного князя), сохранением и победой истинной веры и, наконец, утверждением царства над священством.

Перенесение мощей св. Александра Невского блестяще демонстрировало эти стороны имперской концепции, а усилиями выдающихся идеологов через "водный путь" оказывались в едином символическом ряду князь Александр и святитель Филипп. Очевидно, что святитель Филипп здесь — самая непростая фигура: он пострадал невинно, но пытался "управлять" царем, как и Никон. По всей видимости, Филипп остается для Петра мерилом отношений духовной и светской власти, таким же, каким стал Иоанн Златоуст для императора Феодосия.

В церемонии перенесения мощей св. Александра Невского, помимо исторического, календарного и идеологического пластов, могли быть и другие, актуальные для Петра. В частности, семейная история кн. Александра Невского и его старшего сына, удивительным образом пересекавшаяся с личной драмой самого Петра в деле царевича Алексея. Наряду с темой служения людям и Никоновским сюжетом, семейная тема интересует Прокоповича не меньше в слове 1718 г. об Александре Невском, как и Гавриила Бужинского в службе на Ништадтский мир. Наряду с никоновской темой она заслуживает отдельного большого исследования, которому мы надеемся посвятить отдельную статью.

Литература:

Августин Никитин: Августин (Никитин), архим. Православный Петербург в записках иностранцев. СПб., 1995.

Бассевич: Бассевич Г.-Ф. фон. Записки, служащие к пояснению некоторых событий из времени царствования Петра Великого // Юность державы. М., 2000.

Бегунов: Бегунов Ю. К. Древнерусские традиции в произведениях первой четверти XVIII в. об Александре Невском // ТОДРЛ. Л., 1971. Т. 26. С. 72–84.

Богословский: Богословский М. М. Петр Великий: Материалы для биографии. М., 2005. Т. I.

Гавриил: Гавриил (Бужинский) Festivitate S. Alexandri Nevensis, simulque in ejus Monasterio consecratione ecclesiae Annuntiationis B. V. M. (В день празднования св. Александра Невскаго и вместе с тем освящения в его монастыре церкви во имя Благовещения Пресвятой Девы Марии) // Проповеди Гавриила Бужинского (1717–1727 гг.). Юрьев, 1901. С. 512–527.

Герасим Фирсов: Слово Герасима Фирсова на перенесение мощей митрополита Филиппа // Никольский Н. И. Сочинения соловецкого инока Герасима Фирсова по неизданным текстам. Пг., 1916. (ПДПИ. Т. 188).

Духовный регламент: Духовный регламент всепресветлейшаго, державнейшаго государя Петра Перваго, императора и самодержца всероссийскаго. М., 1897.

Крестный монастырь: Крестный монастырь, основанный Патриархом Никоном в Онежском уезде Архангельской губернии. СПб., 1894.

Лаврентий Далматов: Лаврентий (Далматов), архим. Краткое известие о Крестном Онежском Архангельской епархии монастыре. М., 1805.

Макарий Булгаков: Макарий (Булгаков), митр. История Русской Церкви. М., 1995. Кн. 3. С. 158–159.

Новгородская летопись: Новгородская Первая летопись старшего и младшего изводов / Под ред. А. Н. Насонова. М.; Л., 1950.

О высочайших пришествиях: О высочайших пришествиях великого государя царя и великого князя Петра Алексеевича из царствующего града Москвы на Двину к Архангельскому городу и т.д. М., 1783. С. 11–17.

Погосян: Погосян Е. Петр I — архитектор российской истории. СПб., 2001.

Погосян 2005: Погосян Е. Князь Владимир в русской официальной культуре начала правления Елизаветы Петровны // Труды по русской и славянской филологии. Литературоведение. V. Тарту, 2005. C. 11–36.

Постановления Синода: Полное собрание постановлений и распоряжений по ведомству православного вероисповедания Российской империи. СПб., 1876. Т. III, IV.

ПРГ: Письма русских государей и других особ царского семейства. М., 1861. Вып. 1.

Прокопович: Феофан (Прокопович). Слово в день святаго благовернаго князя Александра Невскаго, проповеданное Феофаном, епископом Псковским, в монастыре Александроневском при СанктПитербурхе 1718 году // Феофан Прокопович. Сочинения. М.; Л., 1961. С. 94–103.

ПСЗРИ: Полное собрание законов Российской империи. Серия I. СПб., 1830. Т. VII.

РНБ: РНБ. Соловецкое Анзерское собр. № 2/1370. Л. 61–61 об.

Рункевич: Рункевич С. Г. Александро-Невская лавра. 1713–1913. СПб., 1997. (Сокращенное воспроизведение изд. 1913 г.).

Сапожникова: Сапожникова О. С. Иоанн Златоуст и митрополит Филипп (к вопросу об образах, прообразах и моделях) // Книжные центры Древней Руси. Книжники и рукописи Соловецкого монастыря. СПб., 2003. С. 183–212.

Севастьянова 2003: Севастьянова В. К. Переписка Новгородского митрополита Никона с царем во время путешествия в Соловецкий монастырь за мощами митрополита Филиппа (март–июль 1652 г.) // Книжные центры Древней Руси. Книжники и рукописи Соловецкого монастыря. СПб., 2003. С. 299–329.

Севастьянова 2005: Севастьянова С. К. Грамота патриарха Никона о Крестном монастыре // Ставрографический сб. Кн. 3: Крест как личная святыня. М., 2005. С. 336–403.

Соловьев: Соловьев С. М. Сочинения: История России с древнейших времен. М., 1993. Кн. 9. Т. 17. Гл. 2.

Разделы сайта

История России

«Убрать царей»: как большевики воевали с памятниками

Мы новый мир построим

Досталось всей России

Замена царским памятникам

Александр Рупасов, Михаил Сафонов

«Манифест об отречении» Николая II: история документа

Перенесение мощей Александра Невского: "водный путь" в имперском церемониале

М.А. Сморжевских-Смирнова

2009, ISSN: 1406-2623

Литература:

Актуальное

Последние обновления

События

Популярные