Русская Православная Церковь

ПРАВОСЛАВНЫЙ АПОЛОГЕТ
Богословский комментарий на некоторые современные
непростые вопросы вероучения.

«Никогда, о человек, то, что относится к Церкви,
не исправляется через компромиссы:
нет ничего среднего между истиной и ложью.»

Свт. Марк Эфесский


Интернет-содружество преподавателей и студентов православных духовных учебных заведений, монашествующих и мирян, ищущих чистоты православной веры.


Карта сайта

Разделы сайта

Православный журнал «Благодатный Огонь»
Церковная-жизнь.рф

реформы императора Петра Первого

  • НЕКОТОРЫЕ АСПЕКТЫ ВЛИЯНИЯ ЦЕРКОВНОЙ РЕФОРМЫ ПЕТРА I НА ЖИЗНЬ РОССИЙСКОГО ПРАВОСЛАВИЯ Иеромонах Михаил (Чепель)

    НЕКОТОРЫЕ АСПЕКТЫ ВЛИЯНИЯ ЦЕРКОВНОЙ РЕФОРМЫ ПЕТРА I НА ЖИЗНЬ РОССИЙСКОГО ПРАВОСЛАВИЯ

    Иеромонах Михаил (Чепель)

    Источник: Богослов.Ru

    Отношение исследователей к церковной реформе, проведенной Петром I, не одинаково. Данная тема вызывает разногласия среди ученых. В попытке дать свою оценку этим неоднозначным преобразованиям автор раскрывает суть реформы, а также анализирует ее влияние на Православную Церковь в России и на религиозные настроения людей того времени.

    Введение

     

    Епископ Феофан Прокопович, в слове на погребение Петра Великого так оценил роль императора в жизни российского православия: «Се же твой, о и церкве Российская, и Давид и Константин. Его дело, правительство Синодальное, его попечение - пишемая и глаголемая наставления. О коликая произносило сердце сие о невежестве пути спасенного! Коликия ревности на суеверия, и лестнические притворы, и раскол гнездящийся в нас, безумный, враждебный и пагубный! Коликое же в нем и желание было и искание вящего в чине пастырском искусства, прямейшего в народе богомудрия, изряднейшего во всем исправления»[1; 230]. И в то же время многие из современников Петра считали его «царем-антихристом»...

    Мнения о том, какое влияние оказалацерковная реформа императора Петра I на жизнь Русской Православной Церкви, также существуют самые разные. Некоторые церковные деятели и исследователи отмечали положительную ее сторону, указывали на то, что она является движением в сторону церковной соборности. Первым об этом говорил сам идеолог реформы епископ Феофан (Прокопович). Другая же точка зрения заключается в том, что реформа имела исключительно разрушительный для российского православия характер, была направлена на подчинение Церкви государству в России, при этом за основу брались образцы протестантских государств, в частности Англии, где король является и руководителем Церкви.

    Изучению церковной реформы императора Петра I посвящена обширная историография; рассмотреть всю ее в рамках статьи не представляется возможным. В этой связи при ее написании использовались лишь некоторые из работ, авторы которых придерживались разных взглядов на проблему. Резко отрицательную оценку дает архиепископ Серафим (Соболев)[7], солидарен с ней и митрополит Иоанн (Снычев)[4], более взвешенные работы протоиерея Владислава Цыпина, И.К.Смолича, Н. Тальберга и даже написанная в условиях атеистической советской России книга Н.М. Никольского не содержат однозначных оценок[10; 8; 9; 5]. Определенный интерес представляет посвященное самодержавию исследование А. Боханова[3], краткая история России, написанная С. Г. Пушкаревым[6].

    Из исторических источников, авторство которых принадлежит современникам императора Петра, были использованы два: «Слово на погребение Петра Великого» епископа Феофана (Прокоповича) и записи А.К. Нартова.

    1. Разные взгляды на церковную реформу Петра I

    Как писал И.К. Смолич, рассматривая оценки, которые давались петровской реформе в церковной жизни, «Феофан неоднократно подчеркивает, что Синод есть "соборное правительство" и, следовательно, больше, чем просто орган коллегиального управления. Уже в манифесте это выражение намеренно употреблено, чтобы вызвать у читающего ассоциации с церковными Соборами. В официальном учебнике русской церковной истории 1837 г. Святейший Синод прямо именуется «непрерывным Поместным Собором». В «Истории Русской Церкви» Филарета Гумилевского говорится: «Святейший Синод по составу своему то же, что законный церковный Собор». Уже в 1815 г. Филарет Дроздов, впоследствии митрополит, предпринял попытку представить Святейший Синод как олицетворение соборного принципа древней Церкви. В его сочинении «Разговоры между испытующим и уверенным о православии Восточной кафолической Церкви» сомневающемуся дается разъяснение, что каждый раз, когда в какой Церкви умирал патриарх, собирался в ней Собор, а по-гречески Синод, который и занимал место патриарха». Этот Собор обладал такой же властью, как патриарх. Когда Русская Церковь получила в качестве высшей инстанции своего управления Святейший Синод, она «ближе подошла к древнему образу священноначалия» [8; 97].

    А. Боханов в своей книге также рассматривает разные точки зрения не только на реформы Петра, но и на его личную религиозность: «По поводу религиозности Петра существуют разные суждения; это одна из самых неясных сторон исторического портрета этой удивительной, противоречивой во всех своих направлениях личности. Мало кто считает его неверующим; разночтения начинаются при оценке характера его веры. Специально рассматривавший эту тему Л.А. Тихомиров, заметил, что "несмотря на кощунственные пародии церковной иерархии с "князем папой" во главе - он без сомнения верил в Бога и во Христа Спасителя. Но он действительно имел сильные протестантские наклонности. Лютера он вообще ставил очень высоко. В 1712 г., перед статуей Лютера в Вартбурге, он восхвалял его за то, что "на папу и все его воинство столь мужественно наступил для величайшей пользы своего государя и многих князей". Похвала для религиозного реформатора не столь лестная, но хорошо рисующая взгляды самого Петра на Церковь".

    Явная склонность русского царя к европейской рационалистической регламентации и в вопросах веры приходила в противоречие не только с исторически устоявшимися формами миропонимания, привычными для определенного, привилегированного круга, но и с народными представлениями. Как отмечал Г.В. Флоровский, "новизна Петровской реформы не в западничестве, но в секуляризации. Именно в этом реформа Петра была не только поворотом, но и переворотом". Монарх самочинно насадил "психологию переворота", инициировав подлинный русский раскол. С этого времени "изменяется самочувствие и самоопределение власти. Государственная власть самоутверждается в своем самодавлении, утверждает свою суверенную самодостаточность". Флоровский был уверен, что Петр создал «полицейское государство», что государственное попечение приобрело характер "опеки". Отныне человеческая личность стала оцениваться не с позиции нравственных качеств, а с точки зрения пригодности для "политико-технических целей и задач". Если Флоровский и не очень убедителен в частных оценках петровских преобразований, то его общий вывод о том, что царь-император внедрял в России управленческие приемы и властную психологию не просто "из Европы", а именно из протестантских стран - этот вывод представляется обоснованным.

    <...> По выражению Н.М. Карамзина, замысел преобразователя сводился к тому, чтобы "сделать Россию Голландией". Данную констатацию можно признать гиперболизированной. Однако, сделанное задолго до славянофилов, заключение историографа о том, что с Петра "мы стали гражданами мира, но перестали быть, в некоторых случаях, гражданами России", - нельзя не признать исторически адекватным» [3; 243-244].

    В то же время, как писал И. К. Смолич, «едва ли справедливо считать, будто религиозность Петра была проникнута духом западного рационализма. Он почитал иконы и Божию Матерь, как он признался патриарху Адриану во время процессии по поводу казни стрельцов; он благоговейно лобызал мощи, охотно посещал богослужения, читал Апостол и пел в церковном хоре. Современникам была известна его начитанность в Библии, цитаты из которой он метко употреблял, как в беседах, так и в письмах. Феофан Прокопович замечает, что «аки всеоружие (Петру - ред.) было изученныя от Священных Писаний догматы, наипаче Павлова послания, которая твердо себе в памяти закрепил». Тот же Феофан говорит, что Петр «и в разговорах богословских и других слышати и сам не молчати не токмо, как прочие обвыкли, не стыдился, но и с охотою тщался и многих в сумнительстве совести наставлял». [8; 66-67].

    Однозначно отрицательные оценки деятельности первого Российского императора в церковном вопросе дают архиепископ Серафим (Соболев) и митрополит Иоанн (Снычев). По мнению архиепископа Серафима (Соболева), «вред от противоцерковных реформ Петра I не исчерпывался только тем, что протестантизм еще при нем стал сильно распространяться чрез умножение сект в русском обществе. Главное зло здесь заключалось в том, что Петр привил русскому народу протестантизм, имевший в себе самом великий соблазн и привлекательность, в силу чего он стал жить в России и после Петра. Протестантизм привлекателен тем, что, по-видимому, возвышает человеческую личность, так как дает перевес его разуму и свободе над авторитетом веры и обольщает независимостью и прогрессивностью своих начал. <...> Но и этим не исчерпывается зло, которое причинил Петр России. Русская Церковь могла бы с успехом бороться с отступлением от православной веры русских людей на почве протестантизма посредством школьного просвещения. Но Петр отнял у Церкви имущество. В силу этого просвещение русского народа не было в ведении Церкви, распространялось не на исконных исторических началах нашей православной веры, но с XIX столетия даже внедряло отрицательное отношение к вере и потому в себе таило гибель России» [7; 19].

    По оценке митрополита Иоанна (Снычева), «судорожная эпоха Петра, разметавшая русскую старину в погоне за европейскими новшествами, сменилась господством чреды временщиков, мало любивших Россию и еще меньше понимавших неповторимые особенности ее характера и мировоззрения. <...> Православная Церковь была унижена и ослаблена: ликвидирована каноническая форма ее управления (патриархат), изъятием церковных земель подорвано благосостояние духовенства и возможности церковной благотворительности, резко сокращено количество монастырей - светочей христианской духовности и православного образования. Самодержавие как принцип правления (предполагающий религиозно осознанное отношение к власти как к церковному служению, послушанию) все более искажалось под влиянием идей западноевропейского абсолютизма» [4; 243-244].

    2. Сущность церковной реформы императора Петра I

    Идею реформы церковного управления в России первый Российский император, по всей видимости, привез из Европы. «О широком интересе Петра к церковной жизни Англии не только в ее официальной, но и в ее сектантской частях, сохранилось достаточно много свидетельств. Он беседовал с сами Кентерберийским и с другими англиканскими епископами все о церковных делах. Архиепископы Кентерберийский и Йоркский назначили для Петра специальных богословов-консультантов. К ним присоединился и Оксфордский университет, назначивший консультанта со своей стороны. Вильгельм Оранский, получивший английскую корону, но воспитанный в левопротестантской духе, ссылаясь на пример родной ему Голландии и самой Англии, советовал Петру сделаться самому "главой религии", чтобы располагать полнотой монархической власти. Беседуя за границей о церковных вопросах Петр все же соблюдал большую осторожность, указывая собеседникам, что ими ведает в России высшая церковная власть. Общий вопрос о коллегиальном управлении интересовал его»[9; 548].

    Как писал С.В. Пушкарев, «со своим утилитарно-практическим подходом ко всем жизненным вопросам и со своим стремлением тащить всех своих подданных на работу и на службу государству Петр не сочувственно и даже неприязненно относился к монашеству, тем более что в столь нелюбимых им "бородачах" он видел или чувствовал явную или скрытую оппозицию своим реформам. С 1700 года и до конца своего правления Петр систематически предпринимал ряд мер для того, чтобы ограничить и обезвредить монашество. В 1701 году управление монастырскими и епископскими вотчинами было изъято из рук духовных властей и передано в руки светских чиновников Монастырского приказа. На содержание же монахов и монахинь была положена ежегодная "дача" деньгами и хлебом. Велено было переписать монастыри и в них всех монахов и монахинь, и впредь никого в монахи вновь не постригать без царского указа; мужчин моложе 30 лет было вовсе запрещено постригать в монахи, а на "убылые места" велено было постригать в монахи преимущественно отставных солдат, старых и нетрудоспособных. Доходы с монастырских имений должны были употребляться на нужды благотворительности»[6; 257-258].

    Согласно воспоминаниям А.К. Нартова, «Его императорское величество, присутствуя в собрании с архиереями, приметив некоторых усильное желание к избранию патриарха, о чем неоднократно от духовенства предлагаемо было, вынув одною рукою из кармана к такому случаю приготовленный Духовный Регламент и отдав, сказал им грозно: "Вы просите патриарха, вот вам духовный патриарх, а противомыслящим сему (выдернув другою рукою из ножен кортик и ударяя оным по столу) вот булатный патриарх!" Потом встав, пошел вон. После сего оставлено было прошение об избрании патриарха и учрежден святейший Синод.

    С намерением Петра Великого об установлении Духовной коллегии согласны были Стефан Яворский и Феофан Новгородский, которые в сочинении Регламента его величеству помогали, из коих первого определил в синоде председателем, а другого - вице-президентом, сам же стал главою церкве государства своего и некогда рассказывая о распрях патриарха Никона с царем родителем его Алексеем Михайловичем, говорил: "Пора обуздать не принадлежащую власть старцу. Богу изволившу исправлять мне гражданство и духовенство. Я им обое - государь и патриарх. Они забыли, в самой древности сие было совокупно"»[2; 301-302].

    «Феофан был одним из немногих современников Петра, знавших что и каким образом хотел сделать царь. Надо отдать должное тонкому чутью Феофана: он понимал Петра с полуслова, в известном смысле он даже забегал вперед, создавая таким образом у Петра впечатление, что перед ним человек, на которого можно положиться. Все это послужило причиной того, что Феофан получил задание разработать план реорганизации церковного управления» [8; 87].

    Как писал Н.М. Никольский, «Духовный Регламент, опубликованный 25 января 1721 года вместе с манифестом Петра, учреждал, выражаясь слогом манифеста, "соборное правительство" в Церкви на самом деле, как без всяких обиняков говорилось в Духовном Регламенте. Духовное Коллегиум, долженствовавшее отныне управлять Русской Церковью, мыслилось и было организовано в виде одной из прочих коллегий, т.е. учреждений, соответствовавших современным министерствам; тем самым новое "соборное правительство" становилось лишь одной из спиц в колесе абсолютисткого государства. Новый законодательный акт был подготовлен без всякого участия Церкви, ибо, хотя составлял проект Регламента псковский епископ Феофан Прокопович, но он выполнял лишь задание Петра - учредить для управления Русской Церковью коллегию по образцу протестантских духовных консисторий» [5; 192].

    Протоиерей Владислав Цыпин так описывал историю продвижения епископа Феофана (Прокоповича): «Сын киевского купца, в крещении он был наречен Елеазаром. С успехом закончив Киево-Могилянскую академию, Елеазар обучался во Львове, Кракове и в римской коллегии святого Афанасия. В Риме он стал базилианским монахом Елисеем. Вернувшись на родину, он отрекся от униатства и был пострижен в Киево-Братском монастыре с именем Самуила. Его назначили профессором академии и вскоре, в награду за успехи в преподавании, удостоили имени его покойного дяди Феофана - ректора Могилянской академии. Из Рима Прокопович вынес отвращение к иезуитам, к школьной схоластике и ко всей атмосфере католицизма. В своих богословских лекциях он пользовался не католическим, как это было принято в Киеве до него, а протестантским изложением догматики. В день Полтавского сражения Феофан поздравлял царя с победой. Слово, произнесенное им за богослужением на поле битвы, потрясло Петра. Оратор использовал день победы 27 июня, на который приходится память преподобного Самсона, чтобы сравнить Петра с библейским Самсоном, разодравшим льва (герб Швеции складывается из трех львиных фигур). С тех пор Петр не мог забыть Феофана» [10; 18].

    Другой видный церковный деятель петровской эпохи, митрополит Стефан (Яворский), также не был однозначной личностью.

    По описанию И.К. Смолича, «назначенный местоблюстителем Стефан Яворский был для церковных кругов Москвы человеком новым и чужим. Он принадлежал к выходцам из Малороссии, которых на Москве не слишком жаловали и православность которых была под большим сомнением. Можно сказать, что мирская биография Стефана (ему было тогда всего 42 года) давала повод к таким сомнениям. <...> Чтобы поступить в иезуитское училище, Яворский, как и другие его современники, должен был принять унию или католичество и получил при этом имя Симеон - Станислав. На юго-западе России это было делом обычным. Впрочем, учителя-иезуиты мало верили в то, что перемена вероисповедания происходила по убеждению; во многих случаях по окончании коллегии учащиеся снова возвращались в православие. Что касается Яворского, то католическая выучка не прошла для него бесследно. Вернувшись в 1689 г. в Киев, он снова принял православие, но римско-католическое влияние присутствовало в его богословских взглядах всю жизнь, сказавшись особенно сильно в его резком неприятии протестантизма, что позднее сделало Яворского противником Феофана Прокоповича. Эти факты из жизни Яворского послужили в дальнейшем для его врагов поводом называть его "папистом"» [8; 72-73].

    Ставший первым президентом Синода «митрополит Стефан практически не оказывал никакого влияния на ход синодальных дел, где всем распоряжался любимец императора Феофан. В 1722 г. Митрополит Стефан скончался. После его смерти должность президента была упразднена. Формально церковную иерархию возглавил первый вице-президент архиепископ Новгородский Феодосий, но, пока был жив император Петр, самым влиятельным в Синоде оставался архиепископ Феофан» [10; 27].

    «25 января 1721 г. Император издал манифест об установлении "Духовной коллегии, то есть Духовного соборного правительства". А на другой день Сенат передал на высочайшее утверждение штаты создавшейся коллегии: президент из митрополитов, два вице-президента из архиепископов, четыре советника из архимандритов. Четыре ассесора из протопопов и один из "греческих черных священников". Штатное расписание в точности соответствовало штатам других коллегий, вплоть до присутствия в Духовной коллегии "греческого священника". Дело в том, что Петром был заведен такой порядок - назначать в коллегию иностранцев, которые должны были обучать русских правильному ведению дел. В православную церковную коллегию Петр не мог все-таки посадить немца из протестантов, поэтому и был включен в состав "Духовного коллегиума" грек. Предлагался и личный состав коллегии во главе с президентом митрополитом Стефаном и вице-президентами архиепископами Феодосием Новгородским и Феофаном Псковским. Царь наложил резолюцию: "Сих призвав в Сенат, объявить"» [10; 22].

    Как писал Н.М. Никольский, «Организация синода, как вскоре была наименована духовная коллегия, передает управление церковью всецело в руки государства. <...> Имея широкий простор для выбора членов синода, императорская власть не представляет такого же простора синоду в замещении свободных кафедр. Синод только "свидетельствует" перед императором кандидатов, т.е. указывает их, но императорская власть вовсе не принимает на себя обязательства назначать именно тех лиц, которых указывает синод. Правда, синод сейчас же после учреждения добился упразднения Монастырского приказа и получил все те функции, которые ранее принадлежали последнему; но зато правительство приняло сейчас же меры, чтобы административно-хозяйственное управление синода стояло под строгим оком государства. Контроль был вверен обер-прокурору синода, светскому чиновнику, названному в официальной инструкции 1722 г. "оком государя и стряпчим по делам государственным". Он, подобно обер-прокурору сената, обязан был "смотреть накрепко, дабы синод свою должность хранил и во всех делах... истинно, ревностно и порядочно без потеряния времени по регламентам и указам отправлял", "также должен накрепко смотреть, дабы синод в своем звании праведно и нелицемерно поступал". В случае упущений или нарушений указов и регламентов обер-прокурор должен был предлагать синоду, "дабы исправили"; "а ежели не послушают, то должен в тот час протестовать и иное дело остановить, и немедленно нам (императору) донесть, если весьма нужное". Через обер-прокурора синод получал также все правительственные указы и распоряжения»[5; 194-195].

    Как писал протоиерей Владислав Цыпин, «в отличие от Синода при Восточных патриархах, наш Синод не восполнял патриаршую власть, а заменял ее. Равным образом он заменял и Поместный Собор как высший орган церковной власти. Упразднение первосвятительского престола, равно как и исчезновение более чем на 200 лет Поместных Соборов из жизни Русской Церкви, явилось грубым нарушением 34-го апостольского правила, согласно которому "епископам всякого народа подобает знати первого в них, и признавати его яко главу, и ничего превышающего их власть не творити без его рассуждения... Но и первый ничего не творит без рассуждения всех". Первенствующий член Синода, первое время со званием президента, ничем не отличаясь по своим правам от других его членов, лишь символически представлял первого епископа, первоиерарха, без разрешения которого в Церкви не должно твориться ничего такого, что превышало бы власть отдельных епископов. Не был Синод, состоящий всего лишь из нескольких архиереев и пресвитеров, и полноценной заменой Поместного Собора.

    Еще одним печальным последствием реформы явилось подчинение церковного правительства светской верховной власти. Для членов Синода была составлена присяга: "Исповедую же с клятвою крайнего судию Духовной сей коллегии быти самого всероссийского монарха государя нашего всемилостивейшего". Эта присяга, противная каноническим началам Церкви, просуществовала до 1901 г., почти 200 лет. В "Духовном регламенте" недвусмысленно провозглашалось, что "Коллегиум правительственное под державным монархом есть и от монарха установлено". Монарх же с помощью соблазнительной игры слов вместо традиционного наименования его "помазанником" именовался в "Регламенте" "христом Господним"» [10; 24].

    В принятой в советское время терминологии но, по сути, в основном точно, хотя и более упрощенно, чем это было в целом в реальности, описывает Н.М. Никольский, как отразилась синодальная реформа на епархиальных архиереях и священниках: «епархиальные архиереи, превратившиеся в духовных чиновников, и белое духовенство, в городах всецело зависевшее от архиереев, а в селах - от местных помещиков, трактовавших сельских священников, как "подлый род людей"» [5; 195].

    «Синод представлял собой высшую административную и судебную инстанцию Русской Церкви. Ему принадлежало право открытия новых кафедр, избрания иерархов и поставления их на вдовствующие кафедры. Он осуществлял верховное наблюдение за исполнением церковных законов всеми членами Церкви и за духовным просвещением народа. Синоду принадлежало право устанавливать новые праздники и обряды, канонизировать святых угодников. Синод издавал Священное Писание и богослужебные книги, а также подвергал верховной цензуре сочинения богословского, церковно-исторического и канонического суждения. Он имел право ходатайствовать перед высочайшей властью о нуждах Российской Православной Церкви. Как высшая церковная судебная власть, Синод являлся судом первой инстанции по обвинению епископов в антиканонических деяниях; он также представлял собой и аппеляционную инстанцию по делам, решавшимся в епархиальных судах. Синоду принадлежало право выносить окончательные решения по большей части бракоразводных дел, а также по делам о снятии сана с духовных лиц и об анафематствовании мирян. Наконец, Синод служил органом канонического общения Русской Церкви с автокефальными Православными Церквами, со Вселенским православием. В домовой церкви первенствующего члена Синода за богослужением возносились имена Восточных патриархов [10; 25].

    По вопросу сношений с сенатом, Синод, в запросе императору написал, что "духовная коллегия имеет честь, силу и власть патриаршескую или едва ли не большую, понеже собор"; но Петр в 1722 году, отправляясь в персидский поход официально подчинил Синод сенату»[5; 196].

    По оценке протоиерея Владислава Цыпина, «учреждением Святейшего Синода открывалась новая эпоха в истории Русской Церкви. В результате реформы Церковь утратила былую независимость от светской власти. Грубым нарушением 34-го правила святых апостолов явилось упразднение первосвятительского сана, замена его "безглавым" Синодом. В петровской реформе коренятся причины многих недугов, омрачавших церковную жизнь двух прошедших столетий. Несомненна каноническая дефективность учрежденной при Петре системы управления. Реформа смутила церковную совесть иерархии, клира, народа. Тем не менее она была принята и законопослушным духовенством, и верующим народом. А значит, несмотря на ее каноническую ущербность, в ней не было усмотрено ничего такого, что извращало бы строй церковной жизни настолько, чтобы Русская Церковь выпала из кафолического единства Вселенского православия» [10; 27].

    3. Влияние реформы на церковную жизнь в России

    Как писал А. Боханов, «Петр не был провозвестником секулярных настроений в России; они практически существовали всегда. Но он стал первым царем, рассматривавшим "цареву службу" вне рамок "Божьего дела". В этом новом выражении государственной идеократической установки и проступала главная линия исторического разделения между Россией "до" и Россией "после" Петра. Новое "самочувствование власти" плохо, можно даже сказать, вообще не коррелировалось с традиционным государственным "самочувствованием" народной среды, что неизбежно вело, по словам Флоровского, к "поляризации душевного бытия России".

    Христианский «модернизм» Петра не мог не отразиться и на внешних проявлениях священнического царского служения. В этой области он одновременно и учреждал нечто принципиально новое, и модифицировал устоявшиеся приемы. Когда в 1721 г. монарх принял титул императора, никакого церковного интронизационного ритуала в этом случае не последовало. Монарх как бы оставался раз и навсегда "поставленным царем", принявшим лишь новое обозначение. <...> Церковный же обряд венчания на царство претерпел изменения, что и сказалось при короновании супруги императора Екатерины (1684-1727) в мае 1724 г. Главное новшество состояло в том, что отныне монарх начинал играть ключевую роль в церемонии. Если раньше корону на голову коронующемуся возлагал митрополит или патриарх, то теперь эта функция перешла к царю» [3; 245].

    По оценке И.К. Смолича, «как и в других делах государственного управления, Петр I и в церковных делах довольствовался прежде всего учреждением нового высшего органа - Священного Синода в надежде, что обстоятельства будут постепенно развиваться в духе его инструкций, в данном случае - "Духовного регламента". Во время царствования Петра Святейший Синод оставался на начальной ступени своего развития. При преемниках Петра произошли изменения, обусловленные интересами государственной власти» [8; 110].

    По несколько упрощенной оценке архиепископа Серафима (Соболева), «в итоге противоцерковных реформ Петра в жизни русских людей получилось охлаждение к православной вере и всем внешним формам ее проявления. Умножились вольнодумцы, осуждавшие по началам протестантским обрядность. Еще современное Петру русское образованное общество, проникаясь европейскими протестантскими взглядами, начало стыдиться своей прежней детской и простодушной религиозности и старалось скрыть ее, тем более что она открыто с высоты престола и начальственными лицами подвергалась резкому осуждению» [7; 18-19].

    Более подробно эту мысль раскрывает протоиерей Владислав Цыпин: «в петровскую эпоху начинается роковой для судеб государства раскол между высшим слоем общества и простым народом, который традиционно хранил верность заветам своих предков. <...> В ту пору одно за другим издавались распоряжения с петровско-феофановской "просветительской" направленностью, вроде указов о "всуе жегомых" церковных свечах или о "неупотреблении Святых Таин за лекарство аптекарское". Выходили и такие распоряжения, которые грубо оскорбляли народное благочестие, указы против сооружения часовен, против обычая носить иконы по домам, против богатых риз, дорогих колоколов, драгоценных сосудов. Большой соблазн в народе вызывала настоящая одержимость царя разоблачением народных суеверий, под которыми подразумевались старинные благочестивые обряды. За разглашение ложных слухов о чудесах, видениях и пророчествах он назначил тяжкую кару - вырывание ноздрей и ссылку на галеры. Хуже того, духовникам велено было доносить властям, если кто на исповеди сознается в разглашении ложных слухов о чудесах. И светские и духовные власти обязаны были преследовать народных "пророков", юродивых, кликуш. Кликуш и бесноватых было велено пытать, пока не сознаются в притворстве. Колдунов подвергали смертной казни. "Просветительское направление" в указах Петра сочетались с самым дремучим варварством» [10; 47-49].

    В то же время «чтобы содействовать делу духовного образования, Петр I издал указ, по которому дети духовенства, не обучавшиеся в школах, не допускались к церковным должностям. Без аттестатов "поповичей" запрещено было принимать и в чины "гражданской службы", кроме "солдатского чина". Пока число регулярных духовных училищ было невелико, в качестве временной меры при архиерейских домах и больших монастырях было велено устраивать начальные "цифирные" школы, куда принимались дети из всех сословий, а все дети духовных лиц обязаны были проходить эти школы под угрозой принудительной солдатчины. "Духовный регламент" провозгласил обязательность обучения для детей священнослужителей и причетников. Необученные недоросли подлежали исключению из духовного сословия» [10; 35].

    «Знаменательным явлением церковной жизни петровской эпохи было обращение ко Христу многих тысяч язычников и магометан. Как и в предшествующие столетия, христианское просвещение совершалось в России без насилия и принуждения. Выражая дух исконно русского правосознания - свойственной нашему народу веротерпимости, Петр Великий писал в указе 1702 г.: "Совести человеческой приневоливать не желаем и охотно предоставляем каждому на его ответственность пещися о спасении души своей". Правительство, однако, не избегало поощрительных мер по отношению к обращенным инородцам. Крещеных крепостных отписывали от их некрещеных помещиков. С 1720 г. всем новообращенным представлялась трехлетняя льгота от податей и рекрутства» [10; 28-29].

    Самым великим творением русской духовной литературы петровской эпохи явились «четьи Минеи» святителя Димитрия, митрополита Ростовского [10; 38].

    «О церковной реформе Петра высказывались разноречивые суждения. Самая глубокая оценка ее принадлежит митрополиту Московскому Филарету. По его словам, "Духовную коллегию, которую у протестанта перенял Петр... Провидение Божие и церковный дух обратили в Святейший Синод"» [10; 28].

    Заключение

    «Представляются не совсем исторически точными два популярных историософских утверждения, раскрывающие тему Царь и церковь. Первое - при Петре государство просто "эмансипировалось от церкви" (И.А. Ильин). Второе - Петр "секуляризировал русское царство и приобщил его к типу западного просвещенного абсолютизма" (Н.А. Бердяев). Скорее прав Ф.А. Степун, писавший о том, что при Петре, как и раньше, "оба меча" - светский и духовный, оставались в руках верховного правителя России, но при нем лишь усиливается подчинение духовного меча светскому. По образному выражению этого философа, Петр не стремился к отделению церкви от государства, он намеревался как бы "вовлечь ее в государственный оборот". В более резкой форме схожую мысль еще в 1844 г. в своей магистерской диссертации выразил известный славянофил Ю.Ф. Самарин, считавший, что "Петр Великий понял религию только с ее нравственной стороны, во сколько она нужна для государства, и в этом выразилась его исключительность, его протестантская односторонность. С своей точки зрения, он не понимал, что такое Церковь, он просто ее не видел; ибо сфера ее выше сферы практической, и потому он поступал, как будто ее не было, отрицая ее не злоумышленно, а скорее по неведению"» [3; 249-250].

    Разные взгляды на проведенную императором Петром I церковную реформу показывают ее сложность и неоднозначность. Собственные взгляды авторов, ее изучавших, оказывают решающее влияние на те выводы, которые они делают.

    Сущность реформы заключалась в коренном преобразовании системы церковного управления в России. Замена Патриарха Святейшим Синодом, фактически государственным органом, члены которого должны были давать государственную присягу, превращение в чиновников епархиальных архиереев, ограничения для монашества, усложнение жизни приходского духовенства - вполне очевидные ее последствия. Во многом здесь просматривается желание взять за образец Англию, где король является главой Англиканской Церкви. В условиях же того, что многие из преемников Петра Великого были чужды православию, реформа в итоге привела к тому, что Православная Церковь в России становилась все более зависима уже не только от императора, но и от чиновников. Начало этому было положено самим Петром I, подчинившим Синод Сенату во время одного из своих отсутствий.

    Реформа оказала большое влияние на церковную жизнь в России. Рационализаторский взгляд на происходившие в ней процессы, непонимание ее сути приводили ко многим печальным последствиям, среди которых можно назвать попытки решать духовные вопросы полицейскими мерами, отход от православия многих представителей образованной части российского общества. В то же время были сделаны серьезные шаги по развитию церковного образования, миссионерства; в то же время реформа стала началом Синодального периода, последствия и итоги которого в целом сложно оценить положительно.

    Список использованных источников и литературы

    Источники

    1.     Феофан Прокопович. Слово на погребение Петра Великого // Петр Великий. Воспоминания. Дневниковые записи. Париж - Москва - Нью-Йорк, 1993. С. 225-232.

    2.     Нартов А. К. Достопамятные повествования и речи Петра Великого // Петр Великий. Воспоминания. Дневниковые записи. Париж - Москва - Нью-Йорк, 1993. С. 247-326.

    Литература

    3.     Боханов А. Самодержавие. М., 2002.

    4.     Иоанн (Снычев), митр. Русская симфония. СПб., 2002.

    5.     Никольский Н. М. История Русской Церкви. М., 1988.

    6.     Пушкарев С.Г. Обзор Русской истории. Ставрополь, 1993.

    7.     Серафим (Соболев), архиеп. Русская идеология. СПб., 1992.

    8.     Смолич И.К. История Русской Церкви. 1700-1917. М., 1996.

    9.     Тальберг Н. История Русской Церкви. М., 1997.

    10. Цыпин В. , прот. История Русской Православной Церкви. Синодальный и новейший периоды. 1700-2005. М., 2007.

    Иеромонах Михаил (Чепель)

  • Петр Ι и дихотомия русского имперского бытия[1] Подлинный смысл преобразований императора Петра Великого А.Н. Боханов, доктор исторических наук (+2019 ЧАСТЬ 3

     

    Петр Ι и дихотомия русского имперского бытия[1]

    Подлинный смысл преобразований императора Петра Великого

    А.Н. Боханов, доктор исторических наук (+2019

    ЧАСТЬ 3

     

    Просмотреть исходную картинку

     

    Государство начало преподноситься как самодовлеющая и самоценная историческая субстанция, а «дело Государя» заменялось «государственным делом». Причем любое уклонение от защиты интересов его признавалось преступлением, достойным смерти. Петровский указ от 24 апреля 1713года устанавливал жесточайшее наказание «вредителям государственного интереса»: «Сказать во всем Государстве ( дабы неведением никто не отговаривался), что все преступники и повредители интересов государственных с вымыслу, кроме простоты какой, таких без всякой пощады казнить смертию, деревни и животные брать, а ежели кто пощадит, тот сам казнен будет».[1] Особым указом от 23 октября 1713 года подданные поощрялись доносить лично «его Царскому Величеству» о «преступниках и повредителях интересов Государства», за что им полагалось вознаграждением в виде движимого и недвижимого имущества «повредителей».[2]

    Что такое «интересы государственные» , в законе не разъясняется. Из контекста же всего петровского законодательного творчества следовало, что это – «воля Государя», которую напрямую не корреллировалась с сакральным заданием, адресованным христианскому правителю. Теперь государственный закон в первую очередь не охранял больше достоинство Церкви и ее пастырей, как то было при Алексее Михайловиче. Отныне только отвлеченный «интерес государственный» становился самоценной приоритетной заботой Законодателя.

    Конечно, Петра Алексеевича нельзя назвать примитивным «атеистом на Троне», как его иногда обозначают. Он был слишком умным и, так сказать, масштабным; для этого он был «слишком русским». Во всяком случае, он прекрасно понимал то первейшее значение, которое имело Православие в жизни его подданных. Он не отвергал Бога. Мало того: силой своего беспощадного закона он оберегал Имя Божие, Имя Пресвятой Богородицы от возможных оскорблений и поношений. За подобные деяния по петровскому указу полагалась смертная казнь – «отсечение главы». В его «Воинских артикулах», увидевших свет в 1716году, об этом говорится со всей определенностью.

    Одновременно с этим Петру, любившему различные «регламенты», потребовалось сформулировать и верховные властные прерогативы, ему принадлежавшие. Так впервые в русской истории появилась формула, определяющаяся формальной юридической категорией, «письменным словом», права Самодержца. «Его Величество – говорилось в «Артикулах», - есть самовластный Монарх, который никому на свете ответу дать не должен: но силу и власть имеет свои Государства и земли, яко Христианский Государь», по своей воле и благомнению управлять.[3] Формулировка эта была явно неудачной; она не проясняет источник «самовластной» прерогативы, а само это выражение подменяло самодержавное определение монаршей власти. Ведь понятие «самовластье» и «самодержавие» хотя и можно поставить в один семантический ряд, но в семиотическом, историко-духовном значении это два разнозначимые величины.

    Петр заявлял себя Монархом, властные права которого безбрежны, абсолютны. Верховная власть транформировалась из «самодержавной» в «абсолютную». При коституировании царекратической идеи в XVI веке смысловые акценты были иными. Как заявлял Иоанн Грозный в письме князю А. М. Курбскому в 1564году, «Русская земля держится Божьим милосердием, и милостью Пречистой Богородицы, и молитвами все святых, и благомнением наших родителей, и, наконец, нами, своими государями…».[4] Прошло сто пятьдесят лет, и родилось новое самосознание Сюзерена4 только воля правителя, его «благомнение», которое можно трактовать как угодно, является содержанием верховной власти.

    В своем отторжении от прошлого, отвержении традиции Петр руководствовался намерением укрепить и власть, и Россию. Идеологическое оправдание этому стремлению он находил в историческом опыте Империи Ромеев (Византии), но брал оттуда только то, что ему представлялось наиболее показательным, - отрицательный пример. В 1701гожу Монарх писал: «Когда греческие Императоры, покинув свое звание, ханжить начали, а паче их жены, тогда некоторые плуты к оным подошли и монастыри уже в самих городах строить испросили и женежные помочи требовали: еще же горше, яко не трудитися, но трудами других туне питаться восхотели, к чему императоры весьма склонны явились и великую честь погибели самим себе и народу стяжали, - на одном канале от Черного моря до Царягорода на 30 верст с 300 монастырей было, - и так как от прочаго неосмотрения так и от сего в такое бедство пришли: когда турки осадили Царьгогод, ниже 6000 человек воинов сыскать могли. Сия гангрена и у нас зело было распространяться начала под защищением единовластников церковных».[5] Никогда еще в русской истории правитель «милостью Божией»так нелицеприятно не отзывался о священстве, но особенно о монашествующих, о которых Иоанн Грозный, вслед за преподобным Феодором Студитом (759-826), говорил: «Свет инокам – ангелы, свет мирянам - иноки».[6] Царь Петр не видел такого света, что свидетельствовало о том, что духовной природы Церкви и смысла монашеского служения он не ощущал и не понимал. Как очень точно выразился историк Церкви, религиозность Царя была «рассудочной».[7]

    По поводу «нестроений», «нарушений» и «отступлений» от строго монастырского благочиния всегда на Руси много говорили и замечательные православные пастыри, и даже церковные соборы. Обнажая болезни, все они были озабочены очищением монастырской братии от язв земного мира. Никто не ставил под сомнение необходимость самого монашеского служения, фокусировавшего попытку христианской души на земле, в максимально возможной степени, воплотить Евангельское наставление, разъясненное Апостолами и Отцами Церкви. В Послании святого апостола Павла к Римлянам говорится, что «помышления плотские суть смерть, а помышления духовные – жизнь и мир. Потому что плотские помышления суть вражда против Бога; ибо закону Божию не покоряются, да и не могут. Посему живущие по плоти Богу угодить не могут»; «Ибо, если вы живете по плоти, то умрете, а если духом умерщвляете дела плотские, т живы будете» (Рим: 6-8, 13).

    Монастырская обитель – образец воплощения на земле Града Небесного, монашеское послушание – всеохватное служение Евангельской Истине.

    Царь же Петр Алексеевич видел лишь внешние, земные контуры и некоторые нелицеприятные повседневные формы, расценивая монастырь и монашество как определенную общественную организацию. И только. Он не воспринимал их высокого духовного предназначения, потому что они и представлялись ему ненужными, так как казались бесполезными.

    Специально изучавший религиозные пристрастия первого русского Императора известный славянофил Ю. Ф. Самарин (1819-1876) обоснованно заключал: «Петр Великий понял религию только с нравственной стороны, насколько она нужна для государства, и в этом выразилась его исключительность, его протестантская односторонность. Со своей точки зрения он не понимал, что такое Церковь, он просто ее не видел; ибо сфера ее выше сферы практической, и потому он поступал, как будто бы ее не было… Петр Великий не мог понять монашества. Прямой пользы от него не было, и долго он недоумевал, какое место ему дать в государстве и не лучше ли отменить его совершенно».[8]

    Для оценки духовного облика Царя-Императора чрезвычайно важную роль играет то, как он понимал царекратическую самодержавную идею. В XVII веке из трех исконных ипостасей самодержавности две проявлялись как суверенные: политическая независимость монарха вовне и внутри государства. В этот век единодержавия прерогатива являлась исторической очевидностью, и не только в образе Царя, как фигуры полностью независимой в пантеоне мировых правителей. Подобным же образом Московский Царь являл себя и по отношению к своим подданным. Наличие Боярской думы и земских соборов принципиально не ущемляло нераздельную функцию монарха, который всегда оставался если не фактически, то теоретически выше положений и решений государственных институтов. Все определялось его «доброй волей», «царским помышлением».

    «Воля монаршая» же так или иначе, но обуславливалась не только природными данными определенного лица, но и характером и степенью его благочестия. Здесь как раз и проявлялась третья ипостась самодержавности, воплощавшая вассалитет Царя земного по отношению к Царю Небесному. Речь шла не только и не столько о публично-ритуальных формах выражения зависимости. Царское миропонимание и индивидуально-духовное бытование всегда существовали нераздельно. Причем вторая составляющая часто и являлась доминантой.

    При Петре Алексеевиче начался принципиальный, глубочайший разлад между физическим и метафизическим мирами. Традиционное русское миросозерцание теряло свою цельность и универсальность. Имея в виду Петра и его окружение, ученый-богослов очень тонко заметил, что общество это, не отрекаясь от веры и Церкви, «отреклось от образа жизни, к которому звала Церковь, в поклонении которому она старалась, поелику возможно, удержать все общество в целом».[9]

    Вряд ли можно утверждать, что до Петра Ι «образ жизни» и «образ правления» царских особ всегда находились в гармоничном единении и отвечали Христианскому Завету. Однако трудно спорить с тем, что именно при Петре Алексеевиче богоугодная жизнь перестала служить жизненным ориентиром для Монарха, а исходная православная интенция – в русском выражении «истина», «правда» - мало что стала определять в делах государственных. Состояние христианского катарсиса («духочищения») начинает уходить из высших кругов в социальную толщу. Петр фактически перестал быть Самодержавным Царем, утвердив себя в роли светского неограниченного монарха.. Царское Самодержавие при нем приобрело облик западноевропейского абсолютизма.

    Продолжение следует

     

     


    [1] ПСЗ. Т.5.с. 26

    [2] Там же. С. 63

    [3] ПСЗ. С. 321

    [4] Пусская социально-политическая мысль XI –  начала XX века. Иван Грозный. М., 2002. С. 93

    [5] Терновский Ф. Изучение Византийской истории и ее тенденциозное приложение в Древней Руси. Киев, 1876. С. 264

    [6] В действительности эта фраза принадлежит не прп. Феодору Студиту , а прп. Иоанну Лествичнику, игумену Синайской Горы, написавшему фундаментальный труд по духовной жизни для иноков «Лествица». В Византийской империи, где монашество рассматривалось как идеал и совершенство христианской жизни, это творение прп. Иоанна Лествичника было широко распространено в качестве наставления по духовной жизни не только в монастырях, но и во всех образованных слоях общества.

    [7]  Смолич И. К. Указ. Сочин. С. 65

    [8] Самарин. Ю. Ф. Стефан Яворский и Феофан Прокопович как богословы//Ю.Ф. Самарин. Избранные произведения. М. , 1996. С. 225, 227

    [9] Протоиерей Лев Лебедев. Указ. Сочин. С. 55



Подписка на новости

Последние обновления

События