Алла Анатольевна Новикова-Строганова-

доктор филологических наук, профессор,

член Союза писателей России (Москва),

историк литературы

Пасхальность русской литературы

День православного Востока
Святись, святись, Великий день,
Разлей свой благовест широко
И всю Россию им одень!

Ф. И. Тютчев

В Евангельском послании святого Апостола Павла сказано, что Иисус послан был в мир, “дабы Ему, по благодати Божией, вкусить смерть за всех” (Евр. 2: 9), “И избавить тех, которые от страха смерти через всю жизнь были подвержены рабству” (Евр. 2: 15); “Посему ты уже не раб, но сын, а если сын, то и наследник Божий чрез (Иисуса) Христа” (Гал. 4: 7).

Таким образом, событием Христова Воскресения утверждается ценность и достоинство человека, который уже не является узником и рабом собственного тела, но наоборот – вмещает в себя всё мироздание. В Богочеловечестве Христа сквозь телесное естество сияет неизреченный Божественный Свет: “Одеяся светом, яко ризою, наг на суде стояще и в ланиту ударения принят от рук, их же созда”.

В Пасхе заложена также  идея равенства, когда словно сравнялись, сделались соизмеримыми Божественное и человеческое, небесное и земное; утверждается полнота величественной гармонии между миром духовным и миром физическим.

Праздничный эмоциональный комплекс радостной приподнятости, просветления разума, умиления и “размягчения” сердца составляет ту одухотворённую атмосферу, которая в пасхальном рассказе становится нередко важнее внешнего сюжетного действия. Внутренним же сюжетом является пасхальное “попрание смерти”, возрождение торжествующей жизни, воскрешение “мёртвых душ”. Лейтмотивом в русской пасхальной словесности звучит торжественно-ликующий православный тропарь:

“Христос воскресе из мертвых, смертию смерть поправ, и сущим во гробех живот даровав!”

В отечественной литературе Н.В. Гоголь наиболее точно выразил не только общечеловеческий, но и национально-русский смысл Православной Пасхи: “Отчего же одному русскому ещё кажется, что праздник этот празднуется как следует <…> в одной его земле? <…> раздаются слова: “Христос воскрес!” – и поцелуй, и всякий раз также торжественно выступает святая полночь, и гулы всезвонных колоколов гудят и гудут по всей земле, точно как бы будят нас! <…> где будят, там и разбудят. Не умирают те обычаи, которым определено быть вечными. Умирают в букве, но оживают в духе <…> есть уже начало братства Христова в самой нашей славянской природе, и побратание людей было у нас родней даже и кровного братства” [1].

История отечественной литературы впитала в себя христианскую образность, особый язык символов, “вечные” темы, мотивы и сюжеты, притчевое начало, уходящее своими корнями в Священное Писание. Светлое Христово Воскресение явилось духовной сердцевиной русской пасхальной словесности.

Пасхальный рассказ как особый жанр был некогда незаслуженно забыт, а вернее – злонамеренно сокрыт от читателя. Пасхальная словесность третировалась с вульгарно-идеологических позиций как “массовое чтиво” – якобы малозначительная, бесследно прошедшая частность “беллетристического быта” нашей литературы. Теперь этот уникальный пласт национальной культуры обретает путь к своему (поистине – пасхальному!) возрождению.

Глубоко прав был в своём пророчестве Н.В. Гоголь: “Не умрёт из нашей старины ни зерно того, что есть в ней истинно русского и что освящено Самим Христом. Разнесётся звонкими струнами поэтов, развозвестится благоухающими устами святителей, вспыхнет померкнувшее – праздник Светлого Воскресения воспразднуется, как следует, прежде у нас, чем у других народов! ”[2].

Ведущие идеи праздничного мироощущения – освобождение, спасение человечества, преодоление смерти, пафос утверждения и обновления жизни.  В этот свод включаются также идеи единения и сплочения, братства людей как детей общего Отца Небесного. Как писал Гоголь о Пасхе, “день этот есть тот святой день, в который празднует святое, небесное своё братство всё человечество до единого, не исключив из него человека”.

В духовной сущности великого христианского “праздника праздников” открылась Гоголю внутренняя связь славной героической истории русского народа с его нынешним состоянием: “От души было произнесено это обращение к России: “В тебе ли не быть богатырю, когда есть место, где развернуться ему?..” В России теперь на каждом шагу можно сделаться богатырём. Всякое звание  и место требуют богатырства” [3].

Отсюда родилась и уверенность в грядущем пасхальном возрождении России и русского человека: “есть, наконец, у нас отвага, никому не сродная, и если предстанет нам всем какое-нибудь дело, решительно невозможное ни для какого другого народа, хотя бы даже, например, сбросить с себя вдруг и разом все недостатки наши, всё позорящее высокую природу человека, то с болью собственного тела, не пожалев себя, как в двенадцатом году, не пожалев имуществ, жгли домы свои и земные достатки, так рванётся у нас всё сбрасывать с себя позорящее и пятнающее нас, ни одна душа не отстанет от другой, и в такие минуты всякие ссоры, ненависти, вражды – все бывает позабыто, брат повиснет на груди у брата, и вся Россия – один человек”.

Пасха Христова внушает писателю упования на русское духовное единение: “И твёрдо говорит мне это душа моя; и это не мысль, выдуманная в голове. Такие мысли не выдумываются. Внушеньем Божьим порождаются они разом в сердцах многих людей, друг друга не видавших, живущих на разных концах земли, и в одно время, как бы из одних уст, изглашаются. Знаю я твёрдо, что не один человек в России, хотя я его и не знаю, твёрдо верит тому и говорит: "У нас прежде, чем во всякой другой земле, воспразднуется Светлое Воскресение Христово!"” [4].

Глава “Светлое Воскресение” явилась мощным в идейно-эстетическом плане финальным аккордом, выразила “святое святых” “Выбранных мест из переписки с друзьями”(1847). “Идея воскрешения русского человека и России” стала пасхальным сюжетом  гоголевской “книги сердца”.  Рассмотрев идеи пасхальных рассказов: “духовное проникновение”, “нравственное перерождение”, прощение во имя спасения души, воскрешение “мёртвых душ”, “восстановление человека”, – В.Н. Захаров пришёл к справедливой мысли о том, что “если не всё, то многое в русской литературе окажется пасхальным” [5].

По своему смысловому наполнению, содержательной структуре, поэтике чрезвычайно схожи святочные и пасхальные рассказы. Не случайно в XIX столетии они нередко публиковались в единых сборниках под одной обложкой [6]. “Одноприродность” пасхальной и святочной словесности проявилась в их взаимопроникновении и взаимопереплетении: в святочном рассказе проступает “пасхальное” начало, в пасхальном рассказе – “святочное”.  Так, например, главное событие святочного рассказа Н.С. Лескова “Фигура” (1889) происходит под Пасху; лесковский “рождественский рассказ” “Под Рождество обидели” (1890) содержит пасхальный эпизод. В пасхальном рассказе А.П. Чехова “Студент”(1894) воспоминания о событиях Страстной Седмицы (отречение Апостола Петра) представлены на фоне  почти святочном, по-зимнему морозном: “Дул жестокий ветер, в самом деле возвращалась зима, и не было похоже, что послезавтра Пасха” [7]. В то же время в чеховском рассказе “На святках” (1900) явственно проступает возрождающее пасхальное начало. Очевидно нравственно-эстетическое  воздействие “рождественского рассказа” “Запечатленный Ангел” (1873)  Н.С. Лескова на русский литературный процесс в целом, и в частности – на пасхальный рассказ А.П. Чехова “Святою ночью”(1886).

Лесковский “Запечатленный Ангел”, которому в нынешнем году исполнилось 140 лет,  имел громадный успех у читателей, стал общепризнанным шедевром ещё при жизни автора.  По словам  Лескова, рассказ “нравился и царю, и пономарю” [8]. “Запечатленного Ангела” узнали “на самом верху”: императрица Мария Александровна выразила желание послушать  это произведение в чтении автора.

“Проста, изящна, чиста <...> прекрасная маленькая повесть г. Лескова “Запечатленный Ангел”, – отмечал православный мыслитель и публицист К.Н. Леонтьев. – Она не только вполне нравственна, но и несколько более церковна, чем рассказы графа Толстого” [9].  

Ключевое слово-образ в “Запечатленном Ангеле” – “чудо”. Оно играет и переливается разными красками, смыслами и даже сверхсмыслами, насыщено  сакральными знаками Сил Небесных. Весь свод “чудес”, “дивес”, “преудивительных штук” неуклонно подводит к основному чуду в кульминационной точке сюжета – общечеловеческому единению, осуществлению желания с Божьей помощью “воедино одушевиться со всею Русью” [10]. В этом смысле знаменательно, что герои-артельные строят мост, символизирующий прорыв раскольничьей обособленности в православный мир. Лесков устами отшельника Памвы выражает свою горячую веру в то, что все – “уды единого тела Христова! Он всех соберёт!” (1, 436).

Образ  жизни в лесном скиту “беззавистного и безгневного” (1, 436) смиренного “анахорита”: “согруби ему – он благословит, прибей его – он в землю поклонится, неодолим сей человек с таким смирением!” (1, 438) – напоминает житие аскета-пустынника преподобного Серафима Саровского, с его благодатным путём подвигов молитвы и самоотречения. Эту параллель подтверждает авторитетный источник: “изрядный, по основному образованию, знаток церковности, А.А. Измайлов без колебаний признал в беззавистном и безгневном лесковском праведнике Памве Серафима Саровского” [11], – затворника Саровской пустыни, чудотворца. Образ преподобного связан с многочисленными знамениями, чудесами, окутан легендами, свидетельствующими о его почитании в народе.

Так и старец Памва возникает в “Запечатленном Ангеле” среди лесной глуши внезапно, точно сказочный добрый помощник, Божий посланник, стоило только заблудившимся героям попросить высшие силы о помощи: “Ангеле Христов, соблюди нас в сей страшный час!” (1, 434). Появление отшельника воспринимается вначале как явление “духа”: “из лесу выходит что-то поначалу совсем безвидное, – не разобрать” (1, 434).  Но, приглядевшись, герой-рассказчик не может про себя не воскликнуть: “Ах, сколь хорош! ах, сколь духовен! Точно Ангел предо мною сидит и лапотки плетёт для простого себя миру явления” (1, 437).

“Раскол XVII века поселил тревогу и сомнения в русскую душу, – писал исследователь русской святости Г.П. Федотов. – Вера в полноту реализующейся Церковью на земле святости была подорвана” [12]. Однако в “Запечатленном Ангеле” старовер, встретившись со святым отшельником Памвой, справедливо “дерзает рассуждать” о раскольничьем движении: “Господи! <…> если только в Церкви два такие человека есть, то мы пропали, ибо сей весь любовью одушевлён” (1, 439).

Духовная жизнь теплится, не угасает. Как замечал Г.П. Федотов: “найдётся иногда лесной скиток или келья затворника, где не угасает молитва. <…> В пустынь к старцу, в хибарку к блаженному  течёт народное горе в жажде чуда, преображающего убогую жизнь. В век просвещённого неверия творится легенда древних веков. Не только легенда: творится живое чудо. Поразительно богатство духовных даров, излучаемых св. Серафимом. К нему уже находит путь не одна тёмная, сермяжная Русь. Преп. Серафим распечатал синодальную печать, положенную на русскую святость, и один взошёл на икону, среди святителей, из числа новейших подвижников. <…> Оптина Пустынь и Саров делаются двумя центрами духовной жизни: два костра, у которых отогревается замерзшая Россия”[13].

Так же и старец Памва в повести Лескова толкует о грядущем “распечатлении” Ангела: “Он в душе человеческой живет, суемудрием запечатлен, но любовь сокрушит печать…” (1, 439).

В разъединении друг с другом и с Богом люди ощущают себя не просто осиротевшими, они становятся “братогрызцами” (1, 431). Для установления истинно братских отношений необходимо обрести общий корень, общую опору – в христианском единении “едиными усты и единым сердцем <выделено мной – А.Н.-С.> ” (1, 431).

Это высказывание отрока Левонтия проецируется на кульминацию и финал рассказа – переход героев-старообрядцев в новое духовное состояние через соединение с Православной Церковью. В то время как один из артельных – Лука Кириллов, – спасая святыню, совершает свой самоотверженный переход по обледенелым цепям над бушующим Днепром, в храме совершается всенощная в память Василия Великого. Литургия содержит слова об общем духовном устремлении православных христиан “едиными усты и единым сердцем”, имеющие “мотив обретения “веры истинной” через церковное причастие” [14].

Старообрядцы чудесным образом узрели “славу Ангела господствующей Церкви и всё Божественное о ней смотрение в добротолюбии её иерарха и сами к оной освященным елеем примазались и Тела и Крови Спаса сегодня за обеднею приобщились” (1, 455). Имевшие “влечение воедино одушевиться со всею Русью” артельные  “так все в одно стадо, под одного Пастыря, как ягнятки, и подобрались, и едва лишь тут только поняли, к чему и куда всех нас наш запечатленный Ангел вёл” (1, 455).

Чудесный финал идеально соответствует жанровой природе “рождественского рассказа”: героев-раскольников к Православной Церкви  “перенёс Бог” (1, 454), Ангелы вели, спасая светоносностью икон от гибели над ревущей бездной. 

Сквозь святочные события явственно просвечивают мотивы пасхальные, возрождающие и воскрешающие. В глубинных эмоционально-смысловых пластах повести Ангел-спаситель уподобляется Самому Христу-Спасителю. В повествовательном пространстве текста различимы знаки сакральных начал. Так, петух (“петелок”), возгласивший “Аминь!” человеческим голосом, и агнец – символ кротости и жертвенности, прообраз и одно из метафорических именований Спасителя – обращают внимательного читателя к новозаветной пасхальной образности.

Пасхальный смысл лесковского “рождественского рассказа” и в том, что путь к Церкви староверов, ведомых Ангелом, лежит через поругание святыни и страдание. Ангел-хранитель, говорит рассказчик, “Сам <...> возжелал себе оскорбления, дабы дать нам свято постичь скорбь и тою указать нам истинный путь”. Здесь различимы слова Всенощного бдения: “крест бо претерпев, погребению предадеся, яко Сам восхоте; и воскрес из мертвых, спасе мя, заблуждающегося человека”. Погребению уподоблено “запечатление” Ангела (наложение печати на иконописный лик). “Дело пропащее и в гроб погребенное”, – говорит Марк о поруганной иконе. Возможна следующая расшифровка заглавия лесковского рассказа: “Как Христос воскрес из “запечатленного гроба”, “без истления”, так и Ангел оказался невредим под сургучной печатью. <...> Вся история распечатления Ангела звучит как метафора Воскресения” [15]. 

Несмотря на критическое замечание Ф.М. Достоевского в его статье “Смятенный вид” о том, что Лесков в финале поспешил разъяснить чудо, всё же и рассказчика, и героев, и читателей не оставляет впечатление, что они стали “сопричастниками”, “дивозрителями” (1, 410) утверждения Высшего Промысла, победы провиденциального начала. Объективную, непредвзятую точку зрения на святочное чудо сформулировал Лесков устами героя “Запечатленного Ангела”: “всяк как верит, так и да судит, а для нас всё равно, какими путями Господь человека взыщет и из какого сосуда напоит, лишь бы взыскал и жажду единодушия его с Отечеством утолил” (1, 456). 

Уместно вспомнить рассуждение святителя Василия Великого, архиепископа Кесарии Каппадокийской, о двух путях и двух путеводителях: “На пути гладком и покатом путеводитель обманчив; <…> а на пути негладком и крутом путеводителем добрый Ангел, и он через многотрудность добродетели ведёт следующих за ним к блаженному концу…” [16] По собственному предсказанию, “не преполовя дня” (1, 456), принял “блаженный конец” старик Марой, увидевший свечение и славу “церковного Ангела” (1, 454); ещё ранее почил с миром отрок Левонтий, перед смертью по благословению старца Памвы узнавший, “какова господствующей Церкви благодать” (1, 431).

“Этот Левонтий годами был сущий отрок <…> но великотелесен, добр сердцем, богочтитель с детства своего и послушлив и благонравен <…> Лучшего сомудренника и содеятеля и желать нельзя было” (1, 418 – 419). Образ героя проецируется на оглашаемые главы Евангелия на литургии в память Василия Великого,  предшествующей приобщению героев к Церкви.  Речь идёт об отроческих годах Иисуса: “Младенец же возрастал и укреплялся духом, исполняясь премудрости; и благодать Божия была на Нём” (Лк. 2: 40).

В связи с образом отрока также по-новому осмысливается привычный в святочном рассказе мотив ребёнка-сироты. С рыданиями поёт Левонтий духовную песнь – плач библейского Иосифа, проданного братьями в рабство: “Кому повем печаль мою, Кого призову ко рыданию <...> Продаша мя мои братия! ” (1, 430). Этот духовный стих, по слову отрока, “таинственно надо понимать” и “с преобразованием” (1, 431).         

Таким образом, Лесков выводит святочную идею сплочения из узких рамок семейно-бытового круга на уровень вневременной, общечеловеческий. Это тем более важно, что писатель с болью наблюдал распад человеческих связей, национальных устоев: “с предковскими преданиями связь рассыпана, дабы все казалось обновлённее, как будто и весь род русский только вчера наседка под крапивой вывела” (1, 424).

Не дать порваться связи времён и поколений русских людей, восстановить “тип высокого вдохновения”, “чистоту разума”, который пока “суете повинуется” (1, 425), поддержать “своё природное художество” (1, 424) – главные цели создателя “Запечатленного Ангела”. 

Особая тема рассказа – отношение к русской  иконе и иконописанию.  “Запечатленный Ангел” – уникальное литературное творение, в котором икона стала главным “действующим лицом”.

В “иконописной фантазии” “Благоразумный разбойник” Лесков признавался, что его “заняла и даже увлекла церковная история и сама церковность”: “я, между прочим, предался изучению церковной археологии вообще и особенно иконографии, которая мне нравилась” [17]. В год создания “Запечатленного Ангела” Лесков написал статью “О русской иконописи”(1873), в которой указал на огромное значение иконы в жизни народа: “тот, кто не может читать книг, с иконы, которой поклоняется, втверживает в своё сознание исторические события искупительной жертвы и деяния лиц, чтимых Церковью за их христианские заслуги” (X, 180).

Писатель ратует за возрождение русского иконописного искусства. Лесков уверен, что “икона непременно должна быть писанная рукою, а не печатная. <…> наши набожные люди <…> откидывают печатные иконы <…> “То, – говорят, – пряник с конём, а это пряник с Николою, а всё равно пряник печатный, а не икона, с верою писанная для моего поклонения”… Иконы надо писатьруками иконописцев, а не литографировать” (X, 182).

С годами писатель приобрёл репутацию одного из лучших знатоков русской иконы. У Лескова имелось уникальное иконописное собрание: старинные иконы строгановского и заонежского письма, редкие поморские складни. В.В. Протопопов вспоминал огромный образ Мадонны кисти Боровиковского – “русский лик и отчасти как бы украинский”. Судьба этой коллекции сейчас неизвестна, но с неё сохранился рисунок. Все иконы на рисунке различимы, узнаваемы. В фондах Дома-музея Н.С. Лескова в Орле хранятся три иконы. Одна из них “Спас во звездах”– с дарственной надписью писателя его сыну Андрею Лескову на Рождество.

Возможно, в “Запечатленном Ангеле” автор даёт точное описание подлинника: “Ангел-хранитель, Строганова дела” (1, 400). Хотя рассказчик в ходе повествования неоднократно подчёркивает, что красота иконы неописуема, всё же именно в слове он умеет передать тончайшие отблески и игру красок, оттенки эстетического переживания при созерцании святыни: “глянешь на Ангела… радость! Сей Ангел воистину был что-то неописуемое. Лик у него, как сейчас вижу, самый светлобожественный и этакий скоропомощный; взор умилен; ушки с тороцами, в знак повсеместного отвсюду слышания; одеянье горит, рясны златыми преиспещрено; доспех пернат, рамена препоясаны; на персях младенческий лик Эммануилев; в правой руке крест, в левой огнепалящий меч. Дивно! дивно!.. Власы на головке кудреваты и русы, с ушей повились и проведены волосок к волоску иголочкой. Крылья же пространны и белы как снег, а испод лазурь светлая, перо к перу, и в каждой бородке пера усик к усику. Глянешь на эти крылья, и где твой весь страх денется: молишься “осени”, и сейчас весь стишаешь, и в душе станет мир. Вот это была какая икона!” (1, 400 – 401).

В иконописном фрагменте рассказа Лескова сохранён стиль русской агиографии во всей его чистоте и красоте, как он представлен у  лучших писателей древней Руси – Нестора, Епифания Премудрого, Пахомия Логофета. Богатство словесной культуры, развитая риторика, пышно изукрашенное “плетение словес” и – главное – “нравственная серьёзность перед лицом красоты”. На это свойство русского искусства указал С.С. Аверинцев. Старинное слово “благообразие” выражает “идею красоты как святости и святости как красоты. Красота тесно связана в русской народной психологии с трудным усилием самоотречения”[18]. Праведность иконописца “совершенно неотделима от сверхличной святости иконописания как такового”[19].

Художник Юрий Селивёрстов в частном письме утверждал, что “икона никогда не была искусством и не будет. Икона не произведение, но молитва – и только! Она и вне времени и вне пространства. Она везде. Создавалась она руками чистыми, чистой душой, воспарением духа. По Духу Святому. Вот почему и прикасаться к ней можно только очищенным и в чистоте желающему быть…”[20]. 

В отличие от полотен светских художников, которые “изучены представлять то, что в теле земного, животолюбивого человека содержится”, икона – творение боговдохновенное: “в священной русской иконописи изображается тип лица небожительный, насчёт коего материальный человек даже истового воображения иметь не может” (1, 423). Потому и отправляются герои “Запечатленного Ангела”в долгий путь на поиски “изографа”– истинного христианского иконописца.

Известно, что “изограф Севастьян” в рассказе во многом списан с “художного мужа” Никиты Савостьяновича Рачейскова, с которым был дружен Лесков. Сыну писателя запомнилась прежде всего духовность в колоритном облике мастера. Он настолько был “растворён” в иконописи, что и внешностью своей напоминал древнее художество: “был стилен с головы до пят. Весь Строганова письма. Высок, фигурой суховат, в чёрном армячке почти до полу, застёгнут под-душу, русские сапоги со скрипом. Картина! За работой <...> весь внимание и благоговейная поглощённость в созидании Деисусов, Спасов, Ангелов, “воев небесных” и многоразличных “во имя”. <…> лик постный, тихий, нос прямой и тонкий, тёмные волосы серебром тронуты и на прямой пробор в обе стороны положены; будто и строг, а взглядом благостен. Речь степенная, негромкая, немногословная, но внятная и в разуме растворённая. Во всем образе – духовен!”[21].

Только Христос “мог установить между истиною и красотою тот союз мира, из которого потом возникло христианское искусство” [22], – подчёркивал профессор богословия Ф. Смирнов.         

Рассказ Лескова был книгой для семейного чтения. Интересно сообщение Чехова редактору Лейкину 7 марта 1884 года: «Отец читает вслух матери “Запечатленного Ангела”» [23]. Таким образом, лесковский “Ангел”, был у Чехова “на слуху”, что не могло не отразиться в его творчестве, а именно – в создании пасхального рассказа “Святою ночью” (1886).

Бесспорно, этот рассказ создан в художественной манере Лескова. Как лесковский шедевр снискал всеобщее признание, так и чеховское творение принесло автору заслуженную награду: рассказ был упомянут в материалах о присуждении Чехову Пушкинской премии.

Духовно-эстетическое начало рассказа Чехова связано не с иконописью, как у Лескова, а с красотой церковной поэзии, святого слова. Чеховский герой  иеродиакон Николай – простой монах, который “нигде не обучался и даже видимости наружной не имел” (С5, 96), – обладал Божественным даром создавать  акафисты. “Радуйся, древо светлоплодовитое, древо благосеннолиственное, им же покрываются мнози!” (С5, 97), – воспевается в хвалебном гимне Богородице. Сложные, многокорневые слова, усвоенные православной гимнографией из греческой традиции торжественной церковной риторики, выражают чувство благоговения перед святыней и в какой-то мере чувство бессилия достойно воспроизвести святой образ на человеческом языке.

В рассказе “Святою ночью” словно слышен лесковский рассказчик с его удивлением перед чудом ангельского лика:  “Лик у него <…> самый светлобожественный и этакий скоропомощный” (1, 400).  Чеховский герой также стремится передать святую красоту иконы в святой фразе – теми же многокорневыми словообразованиями, свойственными  церковным песнопениям, которые, как сказано у Чехова, вмещают “много слов и мыслей” в одном слове. “Найдёт же такие слова! Даст же Господь такую способность! – дивится чеховский рассказчик таланту сочинителя акафистов. – Для краткости много слов и мыслей пригонит в одно слово <…> “Светоподательна”! <…> слова такого нет ни в разговоре, ни в книгах, а ведь придумал же его, нашёл в уме своём” (С5, 98).

Устами своего рассказчика – молодого послушника Иеронима – писатель развивает теорию жанра и стиля русского религиозного искусства: “Кроме плавности и велеречия <…> нужно еще, чтоб каждая строчечка изукрашена была всячески, чтоб тут и цветы были, и молнии, и ветер, и солнце, и все предметы мира видимого” (С5, 98), “надо, чтоб в каждой строчечке была мягкость, ласковость, нежность <…> Так надо писать, чтоб молящийся сердцем радовался и плакал, а умом содрогался и в трепет приходил” (С5, 97).

Здесь отчётливо различима та “очарованность” – душевное свойство изумляться открывающейся взору святой красоте, молитвенная способность к тончайшему духовному и эстетическому переживанию, характерная для любимых героев Лескова – праведников, “очарованных странников”. Наличествует не только слуховая, но и зрительная, живописная, как в “Запечатленном Ангеле”, образность. Стиль этих художественных творений Лескова и Чехова можно определить как словесную живопись.

Оба писателя настойчиво подчёркивают, что создание такого искусства, по Лескову, – “редкого отеческого художества” (1, 417) – возможно только при условии высочайшей нравственности, красоты духовной самого художника, творца прекрасного, вдали от суеты и корысти.

Так, с болью видит рассказчик “Запечатленного Ангела”, как цинизм и корыстолюбие, “обман и ложь бессовестные” разрушают “отеческие предания”: “Встарь благочестивые художники, принимаясь за священное художество, постились и молились и производили одинаково, что за большие деньги, что за малые, как того честь возвышенного дела требует” (1, 428). Но теперь “это люди не того духа”: “как чёрные цыгане лошадьми друг друга обманывают, так и они святынею <…> что становится за них стыдно и видишь во всём этом один грех да соблазн и вере поношение. Кто привычку к сему бесстыдству усвоил <…> даже <…> хвалятся: что-де тот-то того-то так вот Деисусом надул, а этот этого вон как Николою огрел, или каким подлым манером поддельную Владычицу ещё подсунул” (1, 429).

В рассказе “Святою ночью” Чехов пишет, что подлинного благообразия нет и в монастыре: “народ всё хороший, добрый, благочестивый, но … Ни в ком нет мягкости, деликатности” (С5, 99), “некому вникать” в слова пасхального канона, и кроткий поэтичный человек – безвестный творец акафистов – остаётся непонятым, ненужным даже среди монастырской братии. Он умирает под Пасху, и, согласно традиционному житийному представлению, это смерть праведника, открывающая двери в Царствие Небесное. 

Также под праздник Светлого Христова Воскресения заканчивает свой земной путь герой другого пасхального рассказа Чехова – “Архиерей” (1902).

Главный герой рассказа – представитель высшего церковного духовенства, викарный архиерей.  Наречённый в монашестве Петром, при крещении в младенчестве он получил имя Павел. Так в имени и судьбе архиерея соединяются  имена новозаветных Апостолов Петра и Павла, вводятся мотивы апостольского служения,  подвижничества, мученичества.

Сюжетное действие разворачивается на фоне прогрессирующей болезни архиерея. Но перед самой кончиной ему ниспослано утешение, точно он скидывает с себя тяготивший земной груз, тяжкое телесное бремя и становится бесплотным, невесомым, готовым раствориться в небесных сферах, в милосердии Божием. Преосвященный Пётр “в какой-нибудь час очень похудел, побледнел, осунулся, лицо сморщилось, глаза были большие, и как будто он постарел, стал меньше ростом, и ему уже казалось, что он худее и слабее, незначительнее всех, что всё то, что было, ушло куда-то очень-очень далеко и уже более не повторится, не будет продолжаться.

"Как хорошо! – думал он. – Как хорошо!"” (3, 361).

Герой уже не ощущает себя высшим церковным иерархом, наоборот – он один “из малых сих”, дитя Божье, дитя своей матери. А старуха-мать – вдова  бедного сельского дьячка, которая стеснялась и робела перед высоким саном владыки, не знала, как вести себя с ним, – только теперь увидела в преосвященном Петре своё дитя – сыночка Павлушу:  “она уже не помнила, что он архиерей, и целовала его, как ребёнка, очень близкого, родного.

– Павлуша, голубчик, – заговорила она, – родной мой!.. Сыночек мой!.. Отчего ты такой стал? Павлуша, отвечай же мне!” (3, 361).

Любовь, жалость, сострадание острее проявляются к слабому, незначительному, беззащитному. Любовь соединяет человека с Богом и с людьми, а всё остальное, в том числе  служба, карьера, чины, – разъединяет, подавляет душу, приносит страдание, одиночество.

На пороге инобытия  преосвященному привиделось, что  он стал простым богомольцем: “он уже не мог выговорить ни слова, ничего не понимал, и представлялось ему, что он, уже простой, обыкновенный человек, идёт по полю быстро, весело, постукивая палочкой, а над ним широкое небо, залитое солнцем, и он свободен теперь, как птица, может идти, куда угодно!” (3, 362).

Отлетающей душе  открылась истинная суть человека, который в своей земной юдоли – только путник к Богу. Герой испытал чувство необъятной свободы – той, что даруется свыше, но люди, придавленные материальными попечениями, забывают об этом даре, не умеют ценить его. И лишь душа, от Бога исшедшая и к Нему отходящая, освобождённая от гнёта земных забот, способна постичь эту свободу сполна.

Событийный ряд рассказа “Архиерей” разворачивается в течение Страстной Седмицы и завершается в праздник Пасхи. Автор преднамеренно точно указывает вехи развития действия во времени и в пространстве. “Под Вербное воскресенье в Старо-Петровском монастыре шла всенощная” (3, 348) – это точка отсчёта. Развязка основного действия происходит с наступлением Светлого Христова Воскресения: “А на другой день была Пасха. В городе было сорок две церкви и шесть монастырей; гулкий, радостный звон с утра до вечера стоял над городом, не умолкая, волнуя весенний воздух; птицы пели, солнце ярко светило” (3, 362).

Очевидно, что у Чехова представлено религиозно-философское понимание времени и пространства. Эти категории в рассказе “Архиерей” пасхальны, христиански сакрализованы. События Священной истории прочными духовными нитями связаны с православной верой, богохранимой землёй русской.

Настоящее показано в свете минувшего и в духовной перспективе предстоящего, православного чаяния “жизни будущего века”. Именно эта философия времени, определяющая христианский смысл русских пасхальных рассказов, представлена в чеховском рассказе “Студент” (1894).

Убедившись на живом примере, что новозаветные пасхальные события имеют непосредственную связь с настоящим,  герой рассказа Иван Великопольский – студент духовной академии – испытал небывалую, захватившую дух радость: “и он даже остановился на минуту, чтобы перевести дух. “Прошлое, – думал он, – связано с настоящим непрерывною цепью событий, вытекавших одно из другого”.  И ему казалось, что он только что видел оба конца этой цепи: дотронулся до одного конца, как дрогнул другой” (2, 511).  

Действие рассказа происходит в Страстную Пятницу – трагический день распятия Христа. Подводное течение внутреннего лирико-символического сюжетного плана движется от ощущения вселенского холода и мрака, людского одиночества и отчаяния, сиротского чувства богооставленности: “казалось, что этот внезапно наступивший холод нарушил во всём порядок и согласие, что самой природе жутко, и оттого вечерние потёмки сгустились быстрей, чем надо. Кругом было пустынно и как-то особенно мрачно” (2, 508) – к ликующей пасхальной радости, приветной молитвенной вести о Светлом Христовом Воскресении, о торжествующей победе вечной жизни с её высоким таинственным смыслом: “Правда и Красота, направлявшие человеческую жизнь там, в саду и во дворе первосвященника, продолжались непрерывно до сего дня и, по-видимому, всегда составляли главное в человеческой жизни и вообще на земле; и чувство молодости, здоровья, силы <…> невыразимо сладкое ожидание счастья, неведомого, таинственного счастья, овладевали им <героем. – А.Н.-С.> мало-помалу, и жизнь казалась ему восхитительной, чудесной и полной высокого смысла” (2, 511).

Художественное время русских пасхальных рассказов не ограничено календарными рамками. Настоящее и  прошлое сливаются воедино с грядущим в поистине евангельской “полноте времён”, проповеданной Апостолом Павлом: “Когда пришла полнота времени, Бог послал Сына Своего (Единородного) <…>, Чтобы искупить подзаконных, дабы нам получить усыновление”(Гал. 4: 4 – 5); “В устроение полноты времён, дабы всё небесное и земное соединились под главою Христом” (Ефес. 1: 10).

Так, в русских пасхальных рассказах устанавливается диалогическая соотнесённость с христианским новозаветным контекстом. Праздник Пасхи является мощным импульсом, уводящим в метафизические глубины художественного текста; придаёт ему религиозно-философскую универсальность, позволяет обратиться к вечным вопросам бытия.

Особое эмоционально-психологическое состояние радостной просветлённости, изумления перед непостижимостью Божественного Промысла, характерное для пасхального мироощущения, передано так, что “плакать хочется”, “дух захватывает” (С5, 99). В произведениях русских классиков открывается необозримая духовная перспектива. Это подлинное чудо, и не случайно оно становится в пасхальном повествовании ключевым: “Чудо, Господи, да и только <…> Истинное чудо!” (С5, 96).

Блаженной памяти о. Епифаний Феодоропулос о совместном праздновании Пасхи вместе с неправославными.

Ο μακαριστός π. Επιφάνιος Θεοδωρόπουλος περί κοινού εορτασμού του Πάσχα μετά των ετεροδόξων

От. Редакции ПА:Вопрос о совместном праздновании главного христианского праздника Светлого Христова Воскресения не раз поднимался в ходе т.н. Экуменического диалога. В последний раз он был поднят нынешним папой римским Франциском и вскоре был поддержан Вселенским , Константинопольским Патриархом Варфломеем, что вызвало в среде православных христиан несомненное беспойство. Хорошо известно, что Александрийская Пасхалия, которая лежит в основе исчисления Православной Пасхи, была принята Святыми Отцами на Ι Вселенском соборе, о чем имеется упоминание в письме св. императора Константина Великого, в послании Ι Вселенского собора, в котором в частности говорится следующее:  «Все наши восточные братья, которые до сих пор не были в согласии с римлянами, с вами, и всеми теми, кто изначала поступает, как вы, будут отныне совершать Пасху в то же время, что и вы». Об этом постановлении упоминает известный церковный писатель Евсевий Кесарийский в своем знаменитом труде «О Жизни блаженного василевса Константина» свидетельствует: «Для согласного исповедания Веры спасительное празднование Пасхи надлежало совершать всем в одно и то же время. Поэтому сделано было общее постановление и утверждено подписью каждого из присутствовавших», — и приводит слова равноап. Константина: «Мы, конечно, не потерпим, чтобы наша Пасха праздновалась в одном и том же году в другой раз. Итак, да размыслит благоразумие вашего преподобия, как худо и неприлично то, что в известное время одни соблюдают пост, а другие совершают пиры, и что после дней Пасхи одни проводят время в празднованиях и покое, а другие держат положенные посты. Посему, божественный Промысел благоволил, чтобы это надлежащим образом было исправлено и приведено к одному порядку, на что, думаю, все согласятся» (Евсевий Кесарийский Жизнь Константина книга 3 гл. 14, 18.).  Ряд важных принципов празднования Пасхи был зафиксирован в 7 правиле святых Апостолов: "Аще кто, епископ, или пресвитер, или диакон святый день Пасхи прежде весеннего равноденствия с иудеями праздновати будет: да будет извержен от священнаго чина.", в 1 правиле Антиохийского собора: "Все дерзающие нарушати определение святого и великого собора в Никеи бывшего, в присутствии благочестивейшего и боголюбезнейшего царя Константина, о святом празднике спасительныя пасхи, да будут отлучены от общения и отвержены от церкви, аще продолжат любопрительно возставати противу доброго установления. И сие речено о мирянах. Аще же кто из предстоятелей церкви, епископ или пресвитер, или диакон, после сего определения, дерзнет к развращению людей, и к возмущению церквей, особитися, и со иудеями совершати пасху: такового святый собор отныне уже осуждает быти чуждым церкви, яко соделавшегося не токмо виною греха для самого себя, но и виною расстройства и развращения многих. И не токмо таковых собор отрешает от священнослужения, но и всех дерзающих быти в общении с ними, по их извержении из священства. Изверженные же лишаются и внешние чести, каковыя были они причастны по святому правилу и Божию священству." Римская Церковь в 16 веке перейдя на Григорианский календарь и отвергнув расчеты Александрийской Пасхалии, пришла к тому, что часто празднует Пасху либо до иудейской Ветхозаветной Пасхи, как в этом году (31 марта), либо вместе с иудеями, тем самым нарушая священные правила Древней Церкви Христовой и Ι Собора. Современно очевидно, что в вопросе о праздновании совместном христианами, то есть православными и западными, еретиками, существует только лишь один единственный путь, который в принципе был выбран вначале и самого Экуменического диалога - возвращение к традиции Древней "Неразделенной Церкви". То есть речь может лишь идти о возвращении западных христиан, римо-католиков и протестантов, в правилам, выработанным Ι Вселенским Собором, к Александрийской Пасхалии. Другого пути не существует в принципе. Об том же говорит и выдающийся священник, пастырь и богослов Элладской Церкви, блаженной памяти архимандрита. Епифаний Феодоропулос, имевший в Церкви огромный вес и авторитет. (О нем См. π. Επιφάνιος Θεοδωρόπουλος († 10 Νοεμβρίου), μια ασκητική και θεολογική μορφή//https://www.pemptousia.gr/2019/11/p-epifanios-theodoropoulos/)

     Элладская Церковь, столкнувшись с предложением о совместном праздновании Пасхи или любого другого праздника вместе с инославными, должна отказаться даже от обсуждения этого вопроса. Эту дискуссию необходимо исключить во что бы то ни стало и как бы то ни стало, ибо она представляет собой ниспровержение основ православной догматики и самой экклезиологии. Либо мы верим, что мы Единая, Святая, Соборная и Апостольская Церковь, либо нет.

Православная Церковь, полагая, что только только она и есть Тело Христово, столп и утверждение Истины, Фонд Благодати, Мастерская Спасения, остро заинтересована в возвращении в нее заблудших, но совершенно безразлична к их внутренним вопросам, хотя они остаются ошибочными. Первый Вселенский Собор хотел установить общее празднование, но для членов Церкви, а не для тех, кто находится вне ее. Она не советовалась ни с гностиками, ни с маркионитами, ни с манихеями, ни с монтанистами, ни с донатистами, чтобы найти основу для соглашения об общих праздниках. И когда впоследствии от Тела Церкви были отрезаны ариане, несториане, монофизиты, иконоборцы и т. д. и т. п., Церковь так и не смогла с ними договориться об установлении общего празднования ни Пасхи, ни какого бы то ни было другого праздника.

      Церковь регулирует свои вопросы, принимая во внимание исключительно и только интересы своих членов, а не желания тех, кто находится вне ее. Если праздники еретиков совпадают с праздниками Церкви, пусть они совпадают. Если они не совпадают, пусть не совпадают. Церковь не обсуждает вопросы с еретиками на равных. Да, конечно она ведет диалог и  с ними, но пусть она укажет им обратный для возвращения. Учреждение «Экуменических симпозиумов» или других типов конференций между православными и панспермиями еретиков и обсуждение на них определения общих праздников, однако, оставаясь как (православными, так и еретическими) в своих соответствующих доктринальных областях, является неизвестным и невообразимым явлением в истории Церкви, являением страшного религиозного синкретизма и тенденция к установлению гармоничного и ненарушенного сосуществования истины и заблуждения, света и тьмы, а посему они могут быть истолкованы лишь как «знамение времени».[…]
С глубоким уважением и любовью о Господе Иисусе Христе.

Περιοδικό “ΕΝΟΡΙΑ”, φύλλον 549, 10/5/1974

Геронда Архимандрит Георгий Капсанис, Проигумен монастыря прп. Григория, святая Гора Афон (2014)

Γέροντας Γεώργιος Καψάνης, Προηγούμενος Ι.Μ. Οσίου Γρηγορίου († 2014)

Иисус Христос – священнейшая Пасха

Ο Ιησούς Χριστός, το ιερώτατον Πάσχα

Слово «Пасха» означает переход(*). Евреи праздновали Пасху, то есть они праздновали выход из Египетского рабства и переход в Землю Обетованную. Но эта Пасха была предизображением вечной Пасхи, настоящей Пасхи, к которой стремилось все человечество, когда не только люди будут освобождены от некоего человеческого рабства, но они будут освобождены от рабства смерти. И этот переход от смерти к жизни был совершен новым Моисеем. Древний же Моисей вывел людей из Египта и привел к свободе. Новый Моисей, Господь Иисус Христос, привел нас от смерти к жизни, это наша Пасха, как нам об этом говорят священные песнопения, которые мы сегодня вечером пели: «Пасха… священнейшая Христе»:

Христос - Священнейшая Пасха, наш переход от смерти к жизни. Но чтобы Господь мог вывести нас, Его братьев, Его детей из смерти к жизни, Ему следовало пройти через осуждение на смерть и победить смерть лично. И Он сделал это с бесконечной любовью и смирением к нам. Он Сам принял нашу смерть, чтобы Своей смертью Он мог победить ее и даровать нам вечную жизнь.

Теперь мы знаем, что тот, кто хочет участвовать в Воскресении Христовом, должен быть соединен со Христом. Нельзя идти от смерти к жизни в одиночестве. Если тогда, в Ветхом Завете, явилась нужда в человеке, Моисее, чтобы вывести людей из рабства на свободу, не говоря уже о том, что человеку недостаточно только человека, то теперь он нуждается в Богочеловеке, Который  смог бы его вывести из рабства смерти, страстей, греха, дьявола, «в свободу славы детей Божиих» [2], через Его смерть и Его Воскресение.

Это великое событие, Пасха, которую мы, православные христиане всего мира, празднуем сегодня. И нам предоставляется возможность еще раз выразить нашу огромную благодарность Господу за Его великий дар, которым является Его Воскресение и за наше воскресение. Но, поскольку все дары Божьи являются Его собственными дарами, то нам следует, нам необходимо быть достойными, дабы мы их принимали и их взращивали. Так и этот дар - дар Воскресения нам не принесет пользы, если мы не станем просить дара, если мы не будем достойными дара. Но как нам стать достойными дара? Давайте послушаем Православного Геронду о. Иустина Поповича, великого богослова, но и святого человека, серба по происхождению, который нам сказал как нам стать достойными дара Воскресения: нашей борьбой против греха.[3]. Каждый грех приводит нас к смерти. Каждая победа над нашими грехами нам приносит вечную жизнь. И отец Иустин был человеком Воскресения, он был среди воскресших людей, тех, кто отныне получил семена Воскресения, и именно поэтому они уже перешли от смерти к жизни. Наша Церковь полна воскресших людей, старых и молодых, которые являются для нас и светом, и надеждой, и силой.

Мы благодарим Воскресшего Господа и просим Его благость, чтобы просветить нас и нас включить в окружение сопровождающих воскресших людей, которые следовали за Ним на протяжении веков. Долгий путь. Распятый и Воскресший Господь идет впереди, а распятые и воскресшие христиане идут сзади. Поскольку даже христианин не может быть воскрешенным, если он не стал прежде распятым; он не распял свои страсти и ветхого человека. В этой литании Господь призывает нас. И мы хотим следовать за Ним. Наша слабость, наша беззаботность, наши страсти мешают нам. И все же мы должны бороться из любви к Богу, из любви ко Христу и любви к нашему собственному спасению.

Я желаю, чтобы Воскресший Господь был всегда с нами в различных трудностях нашей жизни. Но, прежде всего, пусть Господь будет с нами в тот час, когда мы будем покидать этот мир и когда мы столкнемся с нашей собственной смертью, которая является самым критическим моментом в нашей жизни. Это самые сложные экзамены, которые мы будем сдавать. Много раз мы призываемся сдавать экзамены в этой жизни, я имею в виду духовные экзамены, но последние экзамены и самые трудные - это те, которые мы дадим в час нашей смерти. Пусть мы в это время будем наполнены Благодатью и Светом нашего Господа и Воскресшего Господа, чтобы наш выход из этого мира мог быть во Свете Воскресшего Христа.

Χριστός Ανέστη! Αληθώς Ανέστη!

Христос Воскресе! Воистину Воскресе!

©Перевод выполнен интернет-содружеством «Православный Апологет» 2020год.

https://www.pemptousia.gr/2020/04/o-iisous-christos-to-ierotaton-pascha/

Примечания:

(*) Речь, сказанная архимандритом Георгием во время монастырской трапезы в 2007г. Ομιλία στην Τράπεζα της Μονής, το Πάσχα του 2007.

[1] См. «Пасха велия, и священнейшая, Христе» (тропарь 9 песни канона утрени на Пасху)Πρβλ. «Ω Πάσχα το μέγα, και ιερώτατον, Χριστέ» (τροπάριον θ’ ωδής του Κανόνος της Αναστάσεως).

[2] Ρим. 8,21.

[3] Прп. Иустин Попович. Οσίου Ιουστίνου Πόποβιτς, Καταδικασμένοι να είναι αθάνατοι, «Φιλοσοφικοί Κρημνοί», εκδ. Ι. Μ. Χιλανδαρίου, σελ. 160, παρ. 3.

Иоанн Фундулис

Заслуженный профессор Фессалоникского университета им. Аристотеля

Воскресение (неделя) Жен Мироносиц

Κυριακὴ τῶν Μυροφόρων

Византийская икона 16 в. Монаятырь Ставроникита, Святая Гора Афон. Явление Ангела Господня на гробе Христа Богоматери и Марие Магдалине

В соответствии с древним литургическим обычаем нашей Церкви, вслед за великими праздниками совершаются «Соборы-Синаксисы (Σύναξις)», то есть праздничные собрания верующих ради почтения этих священных лиц, которые сыграли важную роль в празднуемом событии. Так после Рождества Христова мы празднуем Собор Богоматери, а в Воскресение после Рождества Христова память царя Давида, Иосифа обручника и Иакова брата Божия. После Богоявления мы совершаем Собор Иоанна Крестителя. После Сретения Господня мы празднуем Собор Симеона Богоприимца и пророчицы Анны. После Благовещения Богоматери мы совершаем Собор Архангела Гавриила и т.д. Вполне вероятно, что та же причина привела к празднованию в последующее Воскресение памяти двух групп людей, которые послужили событию Воскресения Господа: с одной стороны – это Иосиф Аримафейский и Никодим, которые испросили тело Господа, а с другой стороны – это жены мироносицы, которые пришли помазать миром тело Христа, и они первые услышали весть о Воскресении и они первые увидели воскресшего Господа. Согласно всему выше изложенному, Собор- синаксис в честь этих священных лиц следовало бы совершать-праздновать в последующий после Пасхи день, то есть в Светлый Понедельник. Но, однако же, вся эта неделя, начиная с понедельника и до субботы, наполнена тематикой Воскресения. Она «считается» единым днем Пасхи. И вновь, Воскресенье после Пасхи по причине события, которые случилось в этот день, то есть явления Воскресшего Христа Фоме и ученикам, уже оказалось занятым празднованием данного события. Это празднование продолжается в течение всей последующей недели, а первый после Пасхи свободный день для совершения «Собора» остался Понедельником Пасхи Господней.

Так, согласно эортологию Константинопольской Церкви 10 столетия, мы находим, что в это Воскресение отмечается «память праведного Иосифа Аримафейского и Марии Магдалины, и остальных учениц Господа»[1], к которым позднее была добавлена память «ночного собеседника-ученика» Христа, Никодима. Тропарем данного дня, кроме хорошо известного «Благообразный Иосиф с древа снем пречистое Тело Твое…», был и древний тропарь «Ученик Твоих лик…», который сегодня, в некоторой степени изменен, и соответствует более второму седальну утрени Воскресения жен Мироносиц после 3 песни канона и к параклитике как второй, и снова как седален после второго стихословия (кафизмы) стихираря на утрени Воскресного дня 2 гласа. Действительно этот тропарь, который имеет особое написание, поскольку он появляется для данного праздника, нам преподносит и тематику Воскресения жен Мироносиц, и указывает на его связь с Воскресением Христовым:

Ученико́въ Твои́хъ ли́къ съ мѵроно́сицами жена́ми ра́дуется согла́сно: о́бщій бо пра́здникъ съ ни́ми пра́зднуютъ въ сла́ву и че́сть Твоего́ Воскресе́нія. И тѣ́ми вопіе́мъ Ти́, Человѣколю́бче Го́споди: лю́демъ Твои́мъ пода́ждь ве́лію ми́лость

Общий праздник для учеников Христа, Иосифа и Никодима, и жен мироносиц празднуется ради славы и чести Воскресению Христову. Это является неким воспоминанием, обновлением торжественного праздника Воскресения с новым центром, личностями, которые самым непосредственным образом оказались связанными с этим событием.

Иосиф и Никодим в иудейском обществе имели высокое положение, достоинство. Они были членами Великого Синедриона, Совета. Первый, Иосиф из Аримафея, города Иудейского[2], «человек богат»[3], «благообразен советник»[4], «сый ученик Иисусов, потаен же страха ради иудейска»[5], который «чаяше и сам царствия Божия»[6], и которые не соглашался с другими членами Синедриона в их совете против Христа и Его деяний, согласно сообщении. Евангелий, он принимает на себя ответственную и дерзновенную роль просить для погребения тело скончавшегося как подобающему вновь воскреснуть при римской власти царя иудейского. Он приходит к Пилату и просит тело. Он принимает разрешение на погребение тела, которому воздает поспешные погребальные почести и полагает его в пустом гробе, который он приготовил для самого себя. В этом деле ему оказал помощь другой начальник иудеев, Никодим, фарисей, член этого же Синедриона, который ранее ночью приходил для встречи со Христом и слушал Его наставления, и позднее предпринял попытки защитить Господа перед Синедрионом. Он приносит дорогостоящие благовония «состав из смирны и алоя, литр около ста» для того, чтобы погребсти Христа согласно иудейскому обычаю.[7]

Византийская икона 16 столетия. Явления Христа Богоматери и Марие Магдалине

Итак, эти две важные и благообразные личности Церковью выставляются как два неложных свидетеля смерти и погребения Христа. Они его видели умершим, они просили Его тело у римского правителя, Его сняли с Креста, Его умастили благовониями и обернули в погребельный саван-пелены, Его перенесли и его похоронили и привалили «камень велий» на двери усыпальницы. Это своего рода косвенный ответ тем, которые почти что сомневались в действительной смерти распятого на кресте Господа. « при устех двою свидетелей и при устехъ триех свидетелей да станет всяк глагол», - согласно словам Моисеева закона[8] И в данном случае свидетель смерти Христа не единичный, их много: солдаты из отряда, которые присутствовали при завершении всех событий, сотник, Пилат, жены участники событий. Но также и два начальника иудеев. Две общепризнанных и почитаемых личности.

Церковные песнописцы вложили в уста этих двух замечательных мужей слова погребального плача. Один из них это тот, который связывается со словами «славы» 2-го гласа стихир на стиховне вечерни. Это одно из прекраснейших песнопений, и оно поется в день смерти Господа, в Великую Пятницу, и во время совершения богослужения недели жен Мироносиц:

Тебе́, одѣ́ющагося свѣ́томъ, я́ко ри́зою, сне́мъ Іо́сифъ съ Дре́ва съ Никоди́момъ и, ви́дѣвъ ме́ртва, на́га, непогребе́на, благосе́рдный пла́чь воспріи́мъ, рыда́я, глаго́лаше: увы́ мнѣ́, Сладча́йшій Іису́се! Его́же вма́лѣ со́лнце на Крестѣ́ ви́сима узрѣ́вшее мра́комъ облага́шеся, и земля́ стра́хомъ колеба́шеся, и раздира́шеся церко́вная завѣ́са, но се́ ны́нѣ ви́жу Тя́, мене́ ра́ди во́лею подъе́мша сме́рть. Ка́ко погребу́ Тя́, Бо́же мо́й, или́ ка́кою плащани́цею обвію́? Ко́има ли рука́ма прикосну́ся нетлѣ́нному Твоему́ Тѣ́лу? Или́ кíя пѣ́сни воспою́ Твоему́ исхо́ду, Ще́дре? Велича́ю Стра́сти Твоя́, пѣсносло́влю и погребе́ніе Твое́ со Воскресе́ніемъ, зовы́й: Го́споди, сла́ва Тебѣ́!

Если Иосиф и Никодим являются свидетелями смерти и погребения, то жены Мироносицы являются первыми свидетелями Воскресения. Они те, которые возжелали восполнить недостающее во время поспешного погребения, но вместо того, чтобы возлить миро на мертвое тело, вместо того, чтобы оплакивать мертвого, они стали первыми очевидцами пустого гроба, и они были теми первыми, которые услышали из уст одетого в белые одежды Ангела радостную и поразительную весть о Воскресении. Они стали вместо мироносиц вестниками-евангелистами, и принесли весть о восстании Господа ученикам и миру.

Этот приход жен мироносиц ко гробу и весть Ангела, сообщение о Воскресении, были в точности творчески переработаны в «славе» 2 –го гласа хвалитных стихир (на утрени), которую мы непосредственно услышим сразу. Это творение императора Льва Мудрого, он был вдохновлен соответствующим воскресным зачалом из Евангелия от Марка., которое является 2-м утренним Евангелием Воскресного дня.

Съ мѵ́ры прише́дшимъ я́же съ Марíею жена́мъ и недоумѣва́ющимся, ка́ко бу́детъ и́мъ улучи́ти жела́ніе, яви́ся ка́мень взя́тый и боже́ственный ю́ноша, утоля́яй мяте́жъ ду́шъ и́хъ: воста́ бо, глаго́летъ, Іису́съ Госпо́дь! Тѣ́мже проповѣ́дите проповѣ́дникомъ Его́ ученико́мъ въ Галиле́ю тещи́ и ви́дѣти Его́ воскре́сша изъ ме́ртвыхъ, я́ко Жизнода́вца и Го́спода.

Итак, в Неделю (Воскресенье) жен Мироносиц будет вновь славословится победитель смерти и ада. Мертвый – это подтверждают Иосиф и Никодим, - стал живым  - это подтверждают мироносицы жены. «Жизнь и безсмертие», который снизошел в царство ада и умертвил ад своим Невечерним Светом, блистанием Своего Божества. Он, Который воскресил умерших, почивающих в темных гробах. Жизнодавец, Который Своим Воскресением соединил воедино в нескончаемом славословии силы небесные и народы на земле. Он тот, Который умер и снизошел во ад, чтобы нас своим восстанием возвести на небеса.

Об этом в точности воспевает песнь воскресного тропаря 2-го гласа, который мы услышим в это Воскресенье в наших храмах:

Егда́ снизше́лъ еси́ къ сме́рти, Животе́ Безсме́ртный, тогда́ а́дъ умертви́лъ еси́ блиста́ніемъ Божества́; егда́ же и уме́ршія отъ преиспо́днихъ воскреси́лъ еси́, вся́ си́лы небе́сныя взыва́ху: Жизнода́вче, Христе́ Бо́же на́шъ, сла́ва Тебѣ́. 

Источник: ΙΩΑΝΝΟΥ Μ. ΦΟΥΝΤΟΥΛΗ, Καθηγητοῦ Παν/μίου Θεσσαλονίκης. ΛΟΓΙΚΗ ΛΑΤΡΕΙΑ. Έκδοση Τρίτη. ΕΚΔΟΣΕΙΣ ΑΠΟΣΤΟΛΙΚΗΣ ΔΙΑΚΟΝΙΑΣ ΤΗΣ ΕΚΚΛΗΣΙΑΣ ΤΗΣ ΕΛΛΑΔΟΣ. 1997, σελ.95-100

© перевод выполнен интернет-содружеством «Православный Апологет» 2020г.

[1]ἡ μνήμη τῶν δικαίων Ἰωσήφ τοῦ ἀπὸ Ἀριμαθαὶας καὶ Μαρίας τῆς Μαγδαληνῆς, καὶ λοιπῶν μαθητριῶν τοῦ Κυρίου

[2] Лук. 23, 51

[3] Мф. 27, 57

[4] Мк. 15, 43

[5] Ин.19, 38, Мф. 27, 57

[6] Лук. 23, 51, Марк. 15, 43

[7] Ин. 19, 19-40

[8] Второзаконие 19, 15 «при словах двух свидетелей, или при словах трех свидетелей состоится дело»

Иоанн Фундулис

Заслуженный профессор Фессалоникского университета им. Аристотеля

Воскресение (неделя) Жен Мироносиц

Κυριακὴ τῶν Μυροφόρων

Византийская икона 16 в. Явление Ангела Господня на гробе Христа Богоматери и Марие Магдалине

В соответствии с древним литургическим обычаем нашей Церкви, вслед за великими праздниками совершаются «Соборы-Синаксисы (Σύναξις)», то есть праздничные собрания верующих ради почтения этих священных лиц, которые сыграли важную роль в празднуемом событии. Так после Рождества Христова мы празднуем Собор Богоматери, а в Воскресение после Рождества Христова память царя Давида, Иосифа обручника и Иакова брата Божия. После Богоявления мы совершаем Собор Иоанна Крестителя. После Сретения Господня мы празднуем Собор Симеона Богоприимца и пророчицы Анны. После Благовещения Богоматери мы совершаем Собор Архангела Гавриила и т.д. Вполне вероятно, что та же причина привела к празднованию в последующее Воскресение памяти двух групп людей, которые послужили событию Воскресения Господа: с одной стороны – это Иосиф Аримафейский и Никодим, которые испросили тело Господа, а с другой стороны – это жены мироносицы, которые пришли помазать миром тело Христа, и они первые услышали весть о Воскресении и они первые увидели воскресшего Господа. Согласно всему выше изложенному, Собор- синаксис в честь этих священных лиц следовало бы совершать-праздновать в последующий после Пасхи день, то есть в Светлый Понедельник. Но, однако же, вся эта неделя, начиная с понедельника и до субботы, наполнена тематикой Воскресения. Она «считается» единым днем Пасхи. И вновь, Воскресенье после Пасхи по причине события, которые случилось в этот день, то есть явления Воскресшего Христа Фоме и ученикам, уже оказалось занятым празднованием данного события. Это празднование продолжается в течение всей последующей недели, а первый после Пасхи свободный день для совершения «Собора» остался Понедельником Пасхи Господней.

Так, согласно эортологию Константинопольской Церкви 10 столетия, мы находим, что в это Воскресение отмечается «память праведного Иосифа Аримафейского и Марии Магдалины, и остальных учениц Господа»[1], к которым позднее была добавлена память «ночного собеседника-ученика» Христа, Никодима. Тропарем данного дня, кроме хорошо известного «Благообразный Иосиф с древа снем пречистое Тело Твое…», был и древний тропарь «Ученик Твоих лик…», который сегодня, в некоторой степени изменен, и соответствует более второму седальну утрени Воскресения жен Мироносиц после 3 песни канона и к параклитике как второй, и снова как седален после второго стихословия (кафизмы) стихираря на утрени Воскресного дня 2 гласа. Действительно этот тропарь, который имеет особое написание, поскольку он появляется для данного праздника, нам преподносит и тематику Воскресения жен Мироносиц, и указывает на его связь с Воскресением Христовым:

Ученико́въ Твои́хъ ли́къ съ мѵроно́сицами жена́ми ра́дуется согла́сно: о́бщій бо пра́здникъ съ ни́ми пра́зднуютъ въ сла́ву и че́сть Твоего́ Воскресе́нія. И тѣ́ми вопіе́мъ Ти́, Человѣколю́бче Го́споди: лю́демъ Твои́мъ пода́ждь ве́лію ми́лость

Общий праздник для учеников Христа, Иосифа и Никодима, и жен мироносиц празднуется ради славы и чести Воскресению Христову. Это является неким воспоминанием, обновлением торжественного праздника Воскресения с новым центром, личностями, которые самым непосредственным образом оказались связанными с этим событием.

Иосиф и Никодим в иудейском обществе имели высокое положение, достоинство. Они были членами Великого Синедриона, Совета. Первый, Иосиф из Аримафея, города Иудейского[2], «человек богат»[3], «благообразен советник»[4], «сый ученик Иисусов, потаен же страха ради иудейска»[5], который «чаяше и сам царствия Божия»[6], и которые не соглашался с другими членами Синедриона в их совете против Христа и Его деяний, согласно сообщении. Евангелий, он принимает на себя ответственную и дерзновенную роль просить для погребения тело скончавшегося как подобающему вновь воскреснуть при римской власти царя иудейского. Он приходит к Пилату и просит тело. Он принимает разрешение на погребение тела, которому воздает поспешные погребальные почести и полагает его в пустом гробе, который он приготовил для самого себя. В этом деле ему оказал помощь другой начальник иудеев, Никодим, фарисей, член этого же Синедриона, который ранее ночью приходил для встречи со Христом и слушал Его наставления, и позднее предпринял попытки защитить Господа перед Синедрионом. Он приносит дорогостоящие благовония «состав из смирны и алоя, литр около ста» для того, чтобы погребсти Христа согласно иудейскому обычаю.[7]

Византийская икона 16 столетия. Явления Христа Богоматери и Марие Магдалине

Итак, эти две важные и благообразные личности Церковью выставляются как два неложных свидетеля смерти и погребения Христа. Они его видели умершим, они просили Его тело у римского правителя, Его сняли с Креста, Его умастили благовониями и обернули в погребельный саван-пелены, Его перенесли и его похоронили и привалили «камень велий» на двери усыпальницы. Это своего рода косвенный ответ тем, которые почти что сомневались в действительной смерти распятого на кресте Господа. « при устех двою свидетелей и при устехъ триех свидетелей да станет всяк глагол», - согласно словам Моисеева закона[8] И в данном случае свидетель смерти Христа не единичный, их много: солдаты из отряда, которые присутствовали при завершении всех событий, сотник, Пилат, жены участники событий. Но также и два начальника иудеев. Две общепризнанных и почитаемых личности.

Церковные песнописцы вложили в уста этих двух замечательных мужей слова погребального плача. Один из них это тот, который связывается со словами «славы» 2-го гласа стихир на стиховне вечерни. Это одно из прекраснейших песнопений, и оно поется в день смерти Господа, в Великую Пятницу, и во время совершения богослужения недели жен Мироносиц:

Тебе́, одѣ́ющагося свѣ́томъ, я́ко ри́зою, сне́мъ Іо́сифъ съ Дре́ва съ Никоди́момъ и, ви́дѣвъ ме́ртва, на́га, непогребе́на, благосе́рдный пла́чь воспріи́мъ, рыда́я, глаго́лаше: увы́ мнѣ́, Сладча́йшій Іису́се! Его́же вма́лѣ со́лнце на Крестѣ́ ви́сима узрѣ́вшее мра́комъ облага́шеся, и земля́ стра́хомъ колеба́шеся, и раздира́шеся церко́вная завѣ́са, но се́ ны́нѣ ви́жу Тя́, мене́ ра́ди во́лею подъе́мша сме́рть. Ка́ко погребу́ Тя́, Бо́же мо́й, или́ ка́кою плащани́цею обвію́? Ко́има ли рука́ма прикосну́ся нетлѣ́нному Твоему́ Тѣ́лу? Или́ кíя пѣ́сни воспою́ Твоему́ исхо́ду, Ще́дре? Велича́ю Стра́сти Твоя́, пѣсносло́влю и погребе́ніе Твое́ со Воскресе́ніемъ, зовы́й: Го́споди, сла́ва Тебѣ́!

Если Иосиф и Никодим являются свидетелями смерти и погребения, то жены мироносицы являются первыми свидетелями Воскресения. Они те, которые возжелали восполнить недостающее во время поспешного погребения, но вместо того, чтобы возлить миро на мертвое тело, вместо того, чтобы оплакивать мертвого, они стали первыми очевидцами пустого гроба, и они были теми первыми, которые услышали из уст одетого в белые одежды Ангела радостную и поразительную весть о Воскресении. Они стали вместо мироносиц вестниками-евангелистами, и принесли весть о восстании Господа ученикам и миру.

Этот приход жен мироносиц ко гробу и весть Ангела, сообщение о Воскресении, были в точности творчески переработаны в «славе» 2 –го гласа хвалитных стихир (на утрени), которую мы непосредственно услышим сразу. Это творение императора Льва Мудрого, он был вдохновлен соответствующим воскресным зачалом из Евангелия от Марка., которое является 2-м утренним Евангелием Воскресного дня.

Съ мѵ́ры прише́дшимъ я́же съ Марíею жена́мъ и недоумѣва́ющимся, ка́ко бу́детъ и́мъ улучи́ти жела́ніе, яви́ся ка́мень взя́тый и боже́ственный ю́ноша, утоля́яй мяте́жъ ду́шъ и́хъ: воста́ бо, глаго́летъ, Іису́съ Госпо́дь! Тѣ́мже проповѣ́дите проповѣ́дникомъ Его́ ученико́мъ въ Галиле́ю тещи́ и ви́дѣти Его́ воскре́сша изъ ме́ртвыхъ, я́ко Жизнода́вца и Го́спода.

Итак, в Неделю (Воскресенье) жен Мироносиц будет вновь славословится победитель смерти и ада. Мертвый – это подтверждают Иосиф и Никодим, - стал живым  - это подтверждают мироносицы жены. «Жизнь и безсмертие», который снизошел в царство ада и умертвил ад своим Невечерним Светом, блистанием Своего Божества. Он, Который воскресил умерших, почивающих в темных гробах. Жизнодавец, Который Своим Воскресением соединил воедино в нескончаемом славословии силы небесные и народы на земле. Он тот, Который умер и снизошел во ад, чтобы нас своим восстанием возвести на небеса.

Об этом в точности воспевает песнь воскресного тропаря 2-го гласа, который мы услышим в это Воскресенье в наших храмах:

Егда́ снизше́лъ еси́ къ сме́рти, Животе́ Безсме́ртный, тогда́ а́дъ умертви́лъ еси́ блиста́ніемъ Божества́; егда́ же и уме́ршія отъ преиспо́днихъ воскреси́лъ еси́, вся́ си́лы небе́сныя взыва́ху: Жизнода́вче, Христе́ Бо́же на́шъ, сла́ва Тебѣ́. 

Источник: ΙΩΑΝΝΟΥ Μ. ΦΟΥΝΤΟΥΛΗ, Καθηγητοῦ Παν/μίου Θεσσαλονίκης. ΛΟΓΙΚΗ ΛΑΤΡΕΙΑ. Έκδοση Τρίτη. ΕΚΔΟΣΕΙΣ ΑΠΟΣΤΟΛΙΚΗΣ ΔΙΑΚΟΝΙΑΣ ΤΗΣ ΕΚΚΛΗΣΙΑΣ ΤΗΣ ΕΛΛΑΔΟΣ. 1997, σελ.95-100

© перевод выполнен интернет-содружеством «Православный Апологет» 2020г.

Иоанн Фундулис

Почетный профессор Фессалоникского университета им. Аристотеля

О традиции богослужения в праздник святой Пасхи,

Светлого Христова Воскресения

Приидите и приимите свет и прославите Христа воскресшаго из мертвых!

Втечение ночи на Пасху, которая начиналась с вечера Субботы и завершалась утром Воскресного дня, почти что с самых первых времен Христианской Церкви совершалось большое, длительное богослужение в течение всей ночи. Им является древнейшая христианская паннихида (η αρχαιοτέρα χριστιανική παννυχίς). Согласно Византийскому типику она включала в себя вечерню Великой Субботы, при совершении которой крестили оглашенных, литургию свт. Василия Великого, длительное чтение Деяний святых Апостолов, последование полуношницы Воскресения Пасхи, в которой вместо обычного троичного канона поется канон Великой Субботы «Волною морскою…», богослужение утрени и воскресная литургия.

На приходах длинное богослужение по духовным причинам было разделено на две части, а вечерня с литургией свт. Василия Великого была перенесена на утро Великой Субботы для того, чтобы облегчить для народа возможность причаститься. Крещение оглашенных прекратилось совершаться вообще, длинное чтение Деяний Апостолов, которое соединяет литургию свт. Василия Великого с полуношницей, не стало на приходах читаться также, а последование паннихиды ограничилось только полуношницей, утреней и литургией.

В литургическом контексте этих богослужений, последование Воскресения Пасхи оказывается после окончания полуношницы и в начале утрени, своеобразным началом которого она и является. Именно такое литургическое положение богослужения Воскресения указывает на то, что оно совершалось в первые часы после полуночи, то есть когда начиналось и обычное последование утрени.

Более того, это же прямо предписывается некоторыми древними Типиками с характерными фразами: «в надлежащее установленное время до наступления утрени («ή «φθασάσης»») и т. д.». или «около часа для утрени» (περί ώραν όρθρου), как отмечает напечатанный устав-типик Цветной Триоди (Πεντηκοσταρίου).

Другие Типики обычно помещают начало Воскресного Пасхального богослужения после восьмого или девятого часа ночи, то есть примерно после 2 или 3 часа по полуночи.

Другие устанавливают его несколько ранее. По их словам, избавление перед Воскресной службой произшло около шестого часа ночи, то есть в полночь. При всем разнообразии, представляемом на первый взгляд свидетельствами этих древних Типиков, характерно, что они сходятся во мнении, что Воскресение Пасхи совершается после полуночи и еще до того, как ночь начнет отступать, т. е. «утру глубоку» (όρθρου βαθέως)  Воскресенья. Эта практика обосновывается более поздней рукописью (1813 г.) Типикона для Филофейского монастыря Святой Горы Афон следующим образом: «когда совершается Воскресение, должен был пройти шестой час ночи, потому что Господь наш воскрес после полуночи»[1] .

Но в то же время существовало и другое предание, что Господь воскрес в полночь. В Синаксарии на примере Пасхального Воскресенья, которое включается в Цветную Триодь (Пентикостарион), который был написан Никифором Ксанфопуло, говорится, что «около полуночи» («περί μέσον της νυκτός») сошел ангел и отвалил камень гроба. Эта традиция, а также стремление ускорить окончание всей процессии повлияли и на сегодняшнюю практику, и Воскресение Христово празднуется ровно в полночь. Несмотря на это, в некоторых местах и нашей страны Воскресение Христово празднуют после полуночи, в 3 часа утра, то есть в девятом часу ночи, как мы видели в некоторых древних типиках. Делается это не только по нужде, когда один священник обслуживает две деревни, но и в нормальных условиях по старому обычаю» («Ответы на богослужебные вопросы»Απαντήσεις εις Λειτουργικάς Απορίας, τ. Α΄, σ. 168-170. Αντιγραφή: «Ορθόδοξος Τύπος», т. А, стр. 168-170.)

I. Предание ясное, как видно из вышеизложенного, и, кроме того, оно имеет НЕПРЕРЫВНЫЙ характер по 89-му правилу Пято-Шестого Святого Вселенского Собора. Если сомневаются во Вселенском Соборе, то сомневаются и в Церкови!

Служба Пасхального Воскресения обязательно совершается не раньше 12 часов ночи. Даже когда по какой-либо необходимости необходимо совершить более одной Пасхальной службы, первая из них не может быть совершена до полуночи!

Правило 89 Шестого Вселенеского Собора

Проводя дни спасительного Страдания в посте, молитве и сокрушении сердца, верные должны оканчивать пост (απονηστίζεσθε) около средних часов после Великой субботы, потому что божественные евнгелисты Матфей и Лука, первый изречением по прошествии субботы, а второй - очень рано, указывают нам на глубокую ночь.

Источник: https://orthodoxostypos.gr/ ο-φουντούλης-καταρρίπτει-την-απόφασ/

© Перевод выполнен интернет-содружеством «Православный Апологет»2023г.

ПАСХАЛЬНОЕ ПОСЛАНИЕ

БЛАЖЕННЕЙШЕГО ФЕОФИЛАIII

ПАТРИАРХА СВЯТАГО ГРАДА ИЕРУСАЛИМА И ВСЕЙ ПАЛЕСТИНЫ

Всей церковной полноте, благодать милость и мир от

Всесвятаго и Живоподательнаго Гроба Воскресения Христова

ΘΕΟΦΙΛΟΣ  Γ’

Ἐλέῳ Θεοῦ Πατριάρχης τῆς Ἁγίας Πόλεως Ἱερουσαλήμ

                                                                         καί πάσης Παλαιστίνης

Ныне вся исполнишася света;

Небо же земля и преисподняя.

Да празднует убо вся тварь восстание Христово,

 в Нем же утверждается.

Νῦν πάντα πεπλήρωται φωτός,

Οὐρανός τε καί γῆ καί τά καταχθόνια,

ἑορταζέτω γοῦν πᾶσα κτίσις τήν ἔγερσιν    Χριστοῦ, ἐν ᾖ ἐστερέωται.

(Тропарь 3-й песни канона Пасхи прп. Иоанна Дамаскина.Τροπάριον γ΄ ὠδῆς Κανόνος τοῦ Πάσχα Ἰω.Δαμασκηνοῦ).

Действительно ныне исполнилась вселенная невечернего и священного света, исходящего от Воскресшего из мертвых Господа и Бога и Спасителя нашего Иисуса Христа

Иисус Христос,Сын Божий и Бог Слово, Вочеловечившийся от Святого Духа и Марии Девы, Назарянин, Распятый, претерпевший телесные страдания и погребение и сошедшый во ад, победил смерть. Через Его смерть была попрана смерть. Пребыв три дня во аде Он проповедовал находящимся во аде от века содержащимися в его узах, и освободил их от него. Он освободил их от мучительных страданий от угрызения совести, от глубокого мрака неведения и невыносимой безнадежности и Он вновь ввел их в Рай. Завершая дело Своего Отца на земле, Он его исполнил и ниже земли, во аде. «Не узрело пречистое тело Искупителя наших душ истления во гробе». Он самовластно своей всемогущей силою воскрес из мертвых вместе с  Его восприятой плотью и встретил Праотца Адама и усопших Его сродников.

Это сверхъестественное дело обновления и пересоздания своего творение через Воскресение Христа возвестил Бог через ангела людям. Отвалив камень от гроба и, седя на нем, светоносный ангел сказал женам Мироносицам: «Не ужасайтеся, иисуса ищете Назарянина распятаго: восста, несть зде: се место, идеже положиша Его» (Марк. 16, 6). Это видение, этого исполненного света явления ангела и утешительным известием убедительным образом засвидетельствовало и запечатлело Воскресение из мертвых Господа. С уничиженным и прославленным Его телом, прободенным копием боком, имеющим на своих руках и ногах следы от гвоздей, «явися прежде Мирии Магдалине, из неяже изгна семь бесов» (Марк.16, 9), рече ей: «не прикасайся ко мне, не у бо взыдох во Отцу Моему (Ин. 20, 17)». Затем Он явился «сущее позде, в день той во едину от Суббот», собранным во едино Своим ученикам, «дверем затворенным», говоря им «Мир вам», и «приимите Дух Свят», «имже отпустите грехи, отпустятся им», и «по днех осми паки», «и Фоме с ними», исправляя его доброе неверие добрым убеждением и говоря «блажени не видевши, и веровавше» (Ин. 20-19-29). Действительно, «Сколь премудры суть его суды», как поет песнопевец , «идеже яко Петру дает познати Воскресение Свое в погребальных пеленах, такожде с Лукой и Клеопой вместе идя беседует и беседоваша не сразу явися има Сам, но в благословении хлеба даша им познать Себя... Онема отверзостеся очи, и познаста Ео, и Той невидим бысть има»(Луки 24; 30-31).  Сразу после сего, – о чудо Его вездесущности, – Он «ста посреде их и глагола има», говоря им: «Видите руце Мои и нозе Мои, яко сам Аз есмь: осяжите Мя и видите: яко дух плоти и кости не имать, якоже Мене видите имуща» и попросил у них пищу и «взем пред ними яде, рыбы печены часть и от пчел сот» (Лк 24: 36 – 43), как объясняет святой Иоанн Дамаскин, «не потому, что Он нуждался в пище после Воскресения, но по икономии, домостроительно, тем самым подтверждая истинность Воскресения».

Таким образом, Он «постави Себе жива по страдании Своем во мнозех истинных знамениих, деньми четыредесятьми являяся им и глаголя яже о Царствии Божии» (Деян 1: 3) и, когда они взирали на Него, «взятся, и облак подъят Его от очию их» (Деян 1: 9), «возшед на высоту» (Пс 67: 19, Еф. 4: 8), обожил нашу человеческую природу, принятую Им в воплощении, и сел одесную (справа) от Отца, «грядуший снова со славою, чтобы судить живых и мертвых».

Исполняя Свое обещание, Он оттуда послал нам другого Утешителя от Отца, Духа Истины, и их просветил, укрепил, одушевил и обрадовал святых учеников и апостолов и через них Свое тело – Церковь. Этой благодатью и данной от Него властью Церковь продолжает Его искупительное дело на земле. Она принимает людей, делает их своими членами крещением, «сочетает их со Христом», очеловечивает их Его учением, примирением, миром, согласием и любовью не только по отношению к ближнему, но даже к врагам, освящает их таинствами, делает их делателями добрых дел в обществе, и после их смерти она переносит их в небесную жизнь в радости и ликовании, в наслаждении вечным светом трисолнечного Божества в надежде на Воскресение к вечной жизни.

Иерусалимская Церковь, «яковы врата возлюби Господь паче всех селений Иаковлих», которая «первая получиша оставление грехов Воскресением», теперь состраждет человечеству в пандемической чуме Covid-19 и молится в пустом и живоносном Гробе об исцелении всех, страдающих от нее, молится за возвращение паломников, за мир и процветание мира и Ближнего Востока, и особенно за здоровье, процветание и спасение христоименной полноты во всем мире.

Ἐν τῇ Ἁγίᾳ Πόλει Ἱερουσαλήμ ΠΑΣΧΑ 2021.

Μετά Πατρικῶν εὐχῶν καί Πατριαρχικῶν εὐλογιῶν,

Διάπυρος πρός Κύριον Εὐχέτης,

ΘΕΟΦΙΛΟΣ Γ’

Πατριάρχης Ἱεροσολύμων

В Святом Граде Иерусалиме ПАСХА 2021 года

с Отеческими пожеланиями и Патриаршими благословениями,

пылающий молитвенник ко Господу

ФЕОФИЛ III

Патриарх Иерусалимский

©перевод выполнен интернет-содружеством «Православный Апологет»2021г.

Источник: https://jerusalem-patriarchate.info/μηνυμα-του-μακαριωτατου-πατριαρχου-ι-2/

Таинство Пасхи доставляетъ всѣмъ вѣрующимъ во Христа, возрожденнымъ вѣрою, каждогодно возвращающуюся радость и славу блаженства вѣры, хотя священное имя ея происходитъ отъ страданія самаго Спасителя, какъ видно изъ словъ блаженнаго Апостола: ибо пасха наша за ны пожренъ бысть Христосъ (1 Кор. 5, 7). Поелику Христосъ, принявъ человѣческое тѣло, для того и посвятилъ себя, въ таинствѣ Пасхи, на страданіе, чтобы всякій, получившій чрезъ вѣру участіе въ семъ дарѣ, по справедливости могъ почесться достойнымъ участія и въ блаженствѣ Господа.

Съ Пасхою дѣйствительно начинается годъ, наступаетъ первый мѣсяцъ, снова возраждаются растенія, и, по прошествіи ночи страшной зимы, возобновляется пріятность первобытной весны. Въ сіе-то, какъ думаю, время Богъ, Создатель видимаго и невидимаго, утвердивъ землю и повѣсивъ небо, освѣтилъ день лучами солнечнаго свѣта, далъ сіяніе лунѣ въ утѣшеніе ночи, украсилъ висящій сводъ неба блескомъ сіяющихъ звѣздъ, заключилъ море въ извѣстныхъ границахъ береговъ, воспретилъ стремленію глубокой и шумной волны преступать назначенные предѣлы, и украсилъ видъ земли лѣсистыми холмами и высокими горами, такъ что ровная поверхность земли, скрываясь вдали отъ взора очей, дѣлаетъ красоту полей для смертныхъ пріятною.

Человѣкъ у котораго Богъ благоволилъ создать особеннымъ образомъ, получилъ назначеніе быть владыкою земной твари съ тѣмъ, чтобы самъ повиновался Божественнымъ постановленіямъ, и исполнялъ волю только Того, Кто изъ ничего посавилъ его владыкою надъ столь многочисленными тварями. Но онъ въ самомъ началѣ, возжелавъ, не по невѣдѣнію, но по зависти, сдѣлаться, вопреки своей природѣ, выше, нежели каковымъ по благодати Божіей сотворенъ былъ, лишился благодати, которую даровала ему любовь Творца. И преступникъ за вожделѣніе того, чѣмъ обольщалъ его діаволъ, тотчасъ подвергшись осужденію на смерть, распространилъ (оное) и на имѣвшее произойти отъ него потомство, такъ что въ семъ случаѣ совершенно исполнилось Божественное изреченіе: завистію діаволею смерть вниде въ міръ(Прем. 2, 25). Такимъ образомъ, по причинѣ грѣхопаденія, діаволъ получилъ державу смерти надъ всѣми грѣшниками, и овладѣлъ всѣми удалившимися отъ Бога, связавъ ихъ узами грѣха, и заключивъ въ темницѣ смраднаго тартара.

Скорбя о погибели ихъ, Богъ, по божественному смотрѣнію, не Пророка послалъ, не раба, и не Ангела невидимаго, но, принявъ истинную человѣческую плоть, самъ пришелъ и обиталъ съ человѣкомъ, чтобы дать смертнымъ образецъ святаго житія, и примѣромъ своей смерти и своего воскресенія явить временнымъ, вѣрующимъ въ Него, жизнь вѣчную. Ибо какъ невѣріе и идолослуженіе заключили входъ на небо, такъ вѣроломство низвергло вѣроломныхъ въ бездну ада, гдѣ діаволъ царствовалъ надъ ними чрезъ смерть, муча ихъ, до пришествія Спасителя Господа Іисуса Христа, до тѣхъ поръ, пока Онъ, соединивъ существо человѣческой плоти съ Богомъ, не предалъ непорочнаго тѣла смерти. Непричастный грѣху Христосъ, сошедъ въ преисподняя тартара, сокрушилъ вереи и врата адовы, и, разрушивъ владычество смерти, воззвалъ связанныя грѣхомъ души изъ челюстей діавола къ жизни, и — Божественное торжество начертано вѣчными буквами Писанія, говорящаго: гдѣ ти смерте жало? гдѣ ти аде побѣда (1 Кор. 15, 55)? Разсуждая о семъ блаженствѣ возстановленаго спасенія, Павелъ говоритъ: какъ чрезъ Адама вошла въ сей міръ смерть, такъ чрезъ Христа возвращено міру спасеніе (1 Кор. 15, 22), и въ другомъ мѣстѣ: первый человѣкъ отъ земли перстенъ: вторый человѣкъ съ небесе небесенъ (1 Кор. 15, 47), и присовокупляетъ: якоже облекохомся во образъ перстнаго, т. е., ветхаго грѣховнаго человѣка, да облечемся во образъ небеснаго (1 Кор. 15, 49), т. е., да получимъ спасеніе воспринятаго, искупленнаго, обновленнаго и очищеннаго во Христѣ человѣка; потому что тотъ же Апостолъ говоритъ, что начатокъ, то есть, выновникъ воскресенія и жизни, — Христосъ, потомъ же — Христовы (1 Кор. 15, 25), то есть, тѣ, которые, подражая въ жизни чистотѣ Его, достигнутъ надежды воскресенія Его, чтобы получить съ Нимъ обѣтованную небесную славу, какъ говоритъ самъ Господь въ Евангеліи. Ибо кто, говоритъ Онъ, послѣдуетъ Мнѣ, тотъ не погибнетъ, но прейдетъ отъ смерти въ животъ(Іоан. 5, 24). Такимъ образомъ страданіе Спасителя есть спасеніе человѣческой жизни. Ибо Онъ для того восхотѣлъ умереть за насъ, чтобы мы, вѣруя въ Него, жили вѣчно; для того Онъ восхотѣлъ быть на время тѣмъ, что мы, чтобы мы, получивъ обѣщанную Имъ вѣчность, вѣчно съ Нимъ пребывали.

Такова, говорю, благодать небесныхъ таинствъ! Таковъ даръ Пасхи! Такова вожделѣнная пріятность года! Таково начало рожденія вещей! Отсюда младенцы, рожденные въ животной банѣ святой Церкви, будучи возрождены, съ дѣтскою простотой играютъ въ глубинѣ невинной совѣсти. Отсюда чистые отцы и цѣломудренныя матери получаютъ новое безчисленное поколѣніе по вѣрѣ. Отсюда подъ древомъ вѣры отъ чрева непорочнаго источника блистаетъ красота свѣтильниковъ. Отсюда (люди) освящаются даромъ заслуги небесной, и насыщаются торжественнымъ празднествомъ небеснаго таинства. Отсюда люди, составляя одинъ народъ, какъ братья, воспитанные на лонѣ блаженной Церкви, чтя единое по существу Божество и тріединое имя силы (et virtutis triunum nomen), воспѣваютъ съ Пророкомъ пѣснь ежегоднаго празднества: сей день, егоже сотвори Господь, возрадуемся и возвеселимся въ онь (Псал. 117, 24). Какой, говорю, это день? Тотъ самый, который доставилъ намъ начальникъ жизни, источникъ свѣта, виновникъ просвѣщенія, то есть, самъ Господь Іисусъ Христосъ, сказавшій о себе: Азъ есмь день: кто ходитъ во дни, не поткнется (Іоан. 11, 9), то есть, кто во всемъ слѣдуетъ Христу, тотъ по слѣдамъ Его дойдетъ до престола вѣчнаго свѣта, какъ и самъ Онь, будучи еще въ тѣлѣ, молился о насъ Отцу, говоря: Отче, хощу, да идѣже есмь Азъ, и тіи, т. е., увѣровавшіе въ Меня, будутъ со Мною (Іоан. 17, 24): якоже Ты во Мнѣ, и Азъ въ Тебѣ, такъ да и тіи въ насъ будутъ (Іоан. 17, 21). — Вотъ, говорю, день радости и веселія, въ который, достигнувъ обѣщанной совершенной славы, мы, народъ, поистинѣ святый, еще въ семъ вѣкѣ, подобно Ангеламъ, воспѣваемъ съ Пророкомъ Господу таинство будущей хвалы: сей день, егоже сотвори Господь, возрадуемся и возвеселимся въ онь, — Господь, то есть, виновникъ возстановленія, искупленія, и вѣчной жизни, Господь Іисусъ Христосъ, Который есть Царь царствующихъ и Господь господствующихъ, безъ начала и безъ конца царствующій въ Отцѣ со Святымъ Духомъ, нынѣ и всегда, и во вѣки вѣковъ. Аминь.

Печатается по изданію: Святаго Амвросія епископа Медіоланскаго О таинствѣ Пасхи. // Журналъ «Христiанское чтенiе, издаваемое при Санктпетербургской Духовной Академiи». – 1841 г. – Часть II. – с. 40-47.

Таинство Пасхи доставляетъ всѣмъ вѣрующимъ во Христа, возрожденнымъ вѣрою, каждогодно возвращающуюся радость и славу блаженства вѣры, хотя священное имя ея происходитъ отъ страданія самаго Спасителя, какъ видно изъ словъ блаженнаго Апостола: ибо пасха наша за ны пожренъ бысть Христосъ (1 Кор. 5, 7). Поелику Христосъ, принявъ человѣческое тѣло, для того и посвятилъ себя, въ таинствѣ Пасхи, на страданіе, чтобы всякій, получившій чрезъ вѣру участіе въ семъ дарѣ, по справедливости могъ почесться достойнымъ участія и въ блаженствѣ Господа.

Съ Пасхою дѣйствительно начинается годъ, наступаетъ первый мѣсяцъ, снова возраждаются растенія, и, по прошествіи ночи страшной зимы, возобновляется пріятность первобытной весны. Въ сіе-то, какъ думаю, время Богъ, Создатель видимаго и невидимаго, утвердивъ землю и повѣсивъ небо, освѣтилъ день лучами солнечнаго свѣта, далъ сіяніе лунѣ въ утѣшеніе ночи, украсилъ висящій сводъ неба блескомъ сіяющихъ звѣздъ, заключилъ море въ извѣстныхъ границахъ береговъ, воспретилъ стремленію глубокой и шумной волны преступать назначенные предѣлы, и украсилъ видъ земли лѣсистыми холмами и высокими горами, такъ что ровная поверхность земли, скрываясь вдали отъ взора очей, дѣлаетъ красоту полей для смертныхъ пріятною.

Человѣкъ у котораго Богъ благоволилъ создать особеннымъ образомъ, получилъ назначеніе быть владыкою земной твари съ тѣмъ, чтобы самъ повиновался Божественнымъ постановленіямъ, и исполнялъ волю только Того, Кто изъ ничего посавилъ его владыкою надъ столь многочисленными тварями. Но онъ въ самомъ началѣ, возжелавъ, не по невѣдѣнію, но по зависти, сдѣлаться, вопреки своей природѣ, выше, нежели каковымъ по благодати Божіей сотворенъ былъ, лишился благодати, которую даровала ему любовь Творца. И преступникъ за вожделѣніе того, чѣмъ обольщалъ его діаволъ, тотчасъ подвергшись осужденію на смерть, распространилъ (оное) и на имѣвшее произойти отъ него потомство, такъ что въ семъ случаѣ совершенно исполнилось Божественное изреченіе: завистію діаволею смерть вниде въ міръ (Прем. 2, 25). Такимъ образомъ, по причинѣ грѣхопаденія, діаволъ получилъ державу смерти надъ всѣми грѣшниками, и овладѣлъ всѣми удалившимися отъ Бога, связавъ ихъ узами грѣха, и заключивъ въ темницѣ смраднаго тартара.

Скорбя о погибели ихъ, Богъ, по божественному смотрѣнію, не Пророка послалъ, не раба, и не Ангела невидимаго, но, принявъ истинную человѣческую плоть, самъ пришелъ и обиталъ съ человѣкомъ, чтобы дать смертнымъ образецъ святаго житія, и примѣромъ своей смерти и своего воскресенія явить временнымъ, вѣрующимъ въ Него, жизнь вѣчную. Ибо какъ невѣріе и идолослуженіе заключили входъ на небо, такъ вѣроломство низвергло вѣроломныхъ въ бездну ада, гдѣ діаволъ царствовалъ надъ ними чрезъ смерть, муча ихъ, до пришествія Спасителя Господа Іисуса Христа, до тѣхъ поръ, пока Онъ, соединивъ существо человѣческой плоти съ Богомъ, не предалъ непорочнаго тѣла смерти. Непричастный грѣху Христосъ, сошедъ въ преисподняя тартара, сокрушилъ вереи и врата адовы, и, разрушивъ владычество смерти, воззвалъ связанныя грѣхомъ души изъ челюстей діавола къ жизни, и — Божественное торжество начертано вѣчными буквами Писанія, говорящаго: гдѣ ти смерте жало? гдѣ ти аде побѣда (1 Кор. 15, 55)? Разсуждая о семъ блаженствѣ возстановленаго спасенія, Павелъ говоритъ: какъ чрезъ Адама вошла въ сей міръ смерть, такъ чрезъ Христа возвращено міру спасеніе (1 Кор. 15, 22), и въ другомъ мѣстѣ: первый человѣкъ отъ земли перстенъ: вторый человѣкъ съ небесе небесенъ (1 Кор. 15, 47), и присовокупляетъ: якоже облекохомся во образъ перстнаго, т. е., ветхаго грѣховнаго человѣка, да облечемся во образъ небеснаго (1 Кор. 15, 49), т. е., да получимъ спасеніе воспринятаго, искупленнаго, обновленнаго и очищеннаго во Христѣ человѣка; потому что тотъ же Апостолъ говоритъ, что начатокъ, то есть, выновникъ воскресенія и жизни, — Христосъ, потомъ же — Христовы (1 Кор. 15, 25), то есть, тѣ, которые, подражая въ жизни чистотѣ Его, достигнутъ надежды воскресенія Его, чтобы получить съ Нимъ обѣтованную небесную славу, какъ говоритъ самъ Господь въ Евангеліи. Ибо кто, говоритъ Онъ, послѣдуетъ Мнѣ, тотъ не погибнетъ, но прейдетъ отъ смерти въ животъ (Іоан. 5, 24). Такимъ образомъ страданіе Спасителя есть спасеніе человѣческой жизни. Ибо Онъ для того восхотѣлъ умереть за насъ, чтобы мы, вѣруя въ Него, жили вѣчно; для того Онъ восхотѣлъ быть на время тѣмъ, что мы, чтобы мы, получивъ обѣщанную Имъ вѣчность, вѣчно съ Нимъ пребывали.

Такова, говорю, благодать небесныхъ таинствъ! Таковъ даръ Пасхи! Такова вожделѣнная пріятность года! Таково начало рожденія вещей! Отсюда младенцы, рожденные въ животной банѣ святой Церкви, будучи возрождены, съ дѣтскою простотой играютъ въ глубинѣ невинной совѣсти. Отсюда чистые отцы и цѣломудренныя матери получаютъ новое безчисленное поколѣніе по вѣрѣ. Отсюда подъ древомъ вѣры отъ чрева непорочнаго источника блистаетъ красота свѣтильниковъ. Отсюда (люди) освящаются даромъ заслуги небесной, и насыщаются торжественнымъ празднествомъ небеснаго таинства. Отсюда люди, составляя одинъ народъ, какъ братья, воспитанные на лонѣ блаженной Церкви, чтя единое по существу Божество и тріединое имя силы (et virtutis triunum nomen), воспѣваютъ съ Пророкомъ пѣснь ежегоднаго празднества: сей день, егоже сотвори Господь, возрадуемся и возвеселимся въ онь (Псал. 117, 24). Какой, говорю, это день? Тотъ самый, который доставилъ намъ начальникъ жизни, источникъ свѣта, виновникъ просвѣщенія, то есть, самъ Господь Іисусъ Христосъ, сказавшій о себе: Азъ есмь день: кто ходитъ во дни, не поткнется (Іоан. 11, 9), то есть, кто во всемъ слѣдуетъ Христу, тотъ по слѣдамъ Его дойдетъ до престола вѣчнаго свѣта, какъ и самъ Онь, будучи еще въ тѣлѣ, молился о насъ Отцу, говоря: Отче, хощу, да идѣже есмь Азъ, и тіи, т. е., увѣровавшіе въ Меня, будутъ со Мною (Іоан. 17, 24): якоже Ты во Мнѣ, и Азъ въ Тебѣ, такъ да и тіи въ насъ будутъ (Іоан. 17, 21). — Вотъ, говорю, день радости и веселія, въ который, достигнувъ обѣщанной совершенной славы, мы, народъ, поистинѣ святый, еще въ семъ вѣкѣ, подобно Ангеламъ, воспѣваемъ съ Пророкомъ Господу таинство будущей хвалы: сей день, егоже сотвори Господь, возрадуемся и возвеселимся въ онь, — Господь, то есть, виновникъ возстановленія, искупленія, и вѣчной жизни, Господь Іисусъ Христосъ, Который есть Царь царствующихъ и Господь господствующихъ, безъ начала и безъ конца царствующій въ Отцѣ со Святымъ Духомъ, нынѣ и всегда, и во вѣки вѣковъ. Аминь.

Печатается по изданію: Святаго Амвросія епископа Медіоланскаго О таинствѣ Пасхи. // Журналъ «Христiанское чтенiе, издаваемое при Санктпетербургской Духовной Академiи». – 1841 г. – Часть II. – с. 40-47.