Русскiй Мартирологiй
князь Владимир Палей, мученик Алапаевска
Царственный Мученик Княз Владимiръ Палей, одн изъ Алапаевскихъ Новомучениковъ, убитыхъ 18-го Июля 1918 года, на слѣдующiй день послеѣ убiенiя Царя-Мученика Николая и его Семьи. Князь Владимiръ Палей, двоюродный братъ послѣдняго Царя, былъ поэтомъ изъ дома Романовыхъ, но не Романовымъ. Изъ-за неравнаго брака его родителей онъ не могъ считаться членомъ династiи. Это обстоятельство могло бы спасти ему жизнь; однако, когда большевики потребовали отъ него, чтобы онъ отказался отъ своего любимаго отца, Великаго Князя Павла Александровича, Владимiръ остался вѣрнымъ сыновней любви и чести и выбралъ заточенiе и смерть. Онъ прожилъ на землѣ всего лишь 21 годъ. Однако за время такого краткаго земнаго пути онъ сумѣлъ оставить у всѣхъ окружающихъ сильное впечатленiе отъ своихъ необычайныхъ дарованiй. Особенно удивительно было видѣть, какимъ естественнымъ и обильнымъ потокомъ лились изъ-подъ его пера свѣтлые и гармоничные стихи, какъ музыкальныя ноты у Моцарта. Онъ былъ звѣрски убитъ въ 1918 году, въ то время, когда онъ, казалось, былъ призванъ стать одной изъ величинъ русской литературы, а его поэзiя, полная пылкихъ чувствъ, юной свѣжести и подчасъ мистической глубины, была по политическимъ причинамъ забыта, а его любимая Родина переживала режимъ террора, одной изъ первыхъ жертвъ котораго сталъ онъ самъ.
1. ДѣТСТВО
Князь Владимиръ родился въ Санктъ-Петербургѣ 28-го Декабря 1896 года. Онъ былъ сыномъ Великаго Князя Павла Александровича, младшаго изъ сыновей Императора Александра II, и Ольги Валерiановны Карновичъ, дочери одного изъ придворныхъ Императорскаго Двора. Ввиду того, что бракъ его родителей былъ морганатическимъ, Владимiръ не могъ носитъ фамилiю своего отца — Романовъ, но позже получилъ титулъ князя Палей особымъ указомъ Царя Николая II.
Дѣтство свое князь Владимiръ провелъ въ Парижѣ, гдѣ родители его сначала жили въ изгнанiи послѣ недозволеннаго (по законамъ Императорской фамилiи) брака, въ атмосферѣ глубокой любви и нѣжности. Съ раннихъ лѣтъ было ясно, что онъ необычайно одаренный ребенокъ. Онъ быстро научился играть на роялѣ и другихъ инструментахъ и проявилъ поразительные способности къ рисованiю и живописи. Онъ научился читать и писать одинаково бѣгло на французскомъ и нѣмецкомъ языкахъ, а позже и на русскомъ. Въ очень раннемъ возрастѣ онъ поражалъ окружающихъ своимъ обширнымъ чтенiемъ и удивительной памятью.
Послѣ длительныхъ переговоровъ съ Императорскимъ Дворомъ, Великiй Князь Павелъ получилъ прощенiе за свой морганатическiй бракъ и разрѣшенiе всей семьѣ вернуться въ Россiю. Великiй Князь хотѣлъ, чтобы сынъ его послѣдовалъ династической традицiи поступленiя на военную службу, и въ 1908 году князь Владимiръ поступилъ въ Пажескiй Корпусъ — петербургское военное училище для аристократической молодежи. Въ теченiе своего пребыванiя въ Пажескомъ Корпусѣ Владимiръ продолжалъ частнымъ образомъ обучаться живописи и музыкѣ, а въ 1910 году юный князь сталъ писать стихи, выявляя свое призванiе. Его мать писала:
«Съ 13-лѣтняго возраста Владимiръ писалъ очаровательные стихи... Каждый разъ, когда онъ возвращался домой, его талантъ къ поэзiи проявлялся все сильнѣй и сильнѣй... Онъ пользовался каждой свободной минутой, чтобы отдавать свой умъ возлюбленной поэзiи. Обладая темпераментомъ мечтателя, онъ обозрѣвалъ все вокругъ себя, и ничто не ускользало отъ его чуткаго настороженнаго вниманiя... Онъ страстно любилъ природу. Онъ приходилъ въ восторгъ отъ всего, что сотворилъ Господь Богъ. Лунный лучъ вдохновлялъ его, ароматъ цвѣтка подсказывалъ ему новые стихи. У него была невѣроятная память. Все то, что онъ зналъ, что онъ сумѣлъ прочесть за свою короткую жизнь, было поистинѣ изумительнымъ». Даръ поэзiи не былъ чуждъ династiи Романовыхъ. Одинъ изъ двоюродныхъ братьевъ Великаго Князя Павла Александровича — талантливый Великiй Князь Константинъ Константиновичъ — былъ виднымъ ученымъ и знаменитымъ поэтомъ, который съ 1880-хъ годовъ издавалъ стихи подъ псевдонимомъ «К.Р.» Нѣкоторые изъ нихъ были переложены на музыку Чайковскимъ. Владимiръ съ упоенiемъ читалъ стихи К.Р. и нѣкоторые изъ его собственныхъ литературныхъ произведенiй написаны подъ ихъ влiянiемъ. Владимiръ также былъ знакомъ по Пажескому Корпусу съ двумя изъ сыновей К.Р., князьями Константиномъ и Игоремъ, которые впослѣдствiи раздѣлили его послѣднiе дни и мученическiй вѣнецъ.
2. война
Съ наступленiемъ Первой мiровой войны князь Владимiръ, какъ многiе русскiе юноши, преисполнился патрiотическаго энтузiазма, который онъ часто выражалъ и въ своихъ стихахъ. Однако надѣжды на быструю побѣду вскорѣ исчезли, а Россiя, какъ и другiя воюющiя страны, оказалась втянутой въ нескончаемый кровавый кошмаръ. Для Пажескаго Корпуса война обозначала ускоренное продвиженiе. Въ декабрѣ 1914 года князь Владимiръ поступилъ въ Императорскiй гусарскiй полкъ, а въ февралѣ 1915 онъ уже отправился на фронтъ. Въ день своего отъѣзда онъ присутствовалъ на ранней литургiи со своей матерью и сестрами. Кромѣ нихъ и двухъ сестеръ милосердiя въ церкви никого не было. Каково же было удивленiе Владимiра и его семьи, когда они обнаружили, что эти сестры милосердiя были сама Императрица Александра Феодоровна и ея ближайшая фрейлина Анна Вырубова. Императрица поздоровалась съ Владимiромъ и подарила ему на путь маленькую иконку и молитвенникъ. Положенiе сына Великаго Князя не ограждало Владимiра отъ опасностей и жестокости войны. Нѣсколько разъ его посылали въ опасныя развѣдки, а пули и снаряды постоянно сыпались вокругъ него. За храбрость онъ былъ пожалованъ военнымъ орденомъ Анны 4-ой степени. Кромѣ того, ему было присвоено званiе лейтенанта, и онъ былъ очень любимъ своими соратниками. Письмо къ матери отъ 10-го Марта 1915 года:
«Родная моя Мамочка!
Какое радостное извѣстiе насчетъ Перемышля, но какой ужасъ въ Дарданеллахъ! Сегодня съ утра здѣсь ходятъ слухи объ объявленiи войны Италiей, что, конечно, тоже имѣло бы первоклассное значенiе. C’est maintenant que cela commence a deveuir passionant! Только бы намъ не проморгать въ концѣ. Слишкомъ грандiозная, слишкомъ пламенная и всеобъемлющая была битва, чтобъ кончиться вздоромъ. На прошлой недѣлѣ у насъ была присяга новобранцевъ и — довольно, я скажу, неожиданно — наша офицерская. Всѣ эскадроны собрались въ коллоссальномъ манежѣ. Была дивная торжественная минута, когда эти сотни рукъ поднялись, когда сотни молодыхъ голосовъ выговаривали слова присяги и когда всѣ эти руки снова опустились въ воцарившемся гробовомъ молчанiи — comme une mousson de force et d’energie fauchee par le silence. Охъ! Какъ я люблю такiя минуты, когда чувствуешь мощь вооруженнаго войска, когда что-то святое и ненарушимое загорается во всѣхъ глазахъ, словно отблескъ простой и вѣрной до гроба своему Царю души.
Мамочка! Я въ херувимскомъ настроенiи послѣ говѣнiя и придумалъ массу стиховъ. Какъ-то лучше пишешь послѣ церкви — я это совсѣмъ искренно говорю — всѣ мысли, всѣ строчки полны кротостью тихаго блеска восковыхъ свѣчей, и невольно отъ стиховъ вѣетъ вѣковымъ покоемъ иконъ. Грезы чище, благороднѣе и слова льются проще. Второй Павловъ тоже уѣхалъ. Вѣроятно, меня теперь телеграммой Шевичъ? потребуетъ туда, все отъ него зависитъ... На Пасху меня, вѣроятно, «Галлъ-юбчикъ» отпуститъ дней на 5-6. И то хлѣбъ! Я васъ не видалъ около мѣсяца! Моихъ драгоцѣнныхъ Бибишекъ... я собираюсь мучать двумя дѣтскими стихотворенiями, спецiально для нихъ написанными. У меня былъ сильный бронхитъ, но къ счастью проходитъ. Я очень подружился съ корнетомъ Сергѣемъ Таптыковымъ, Коннаго Полка, милѣйшiй и очень уютный. Пор. Торнау также очень милъ. Въ день присяги мы съ нимъ выпили «на ты», онъ ко мнѣ часто заходитъ. Русскаго Барина я дочиталъ — интересно. Прочтите непремѣнно того же Лаппо-Данилевскаго «Въ туманѣ жизни», очень красиво. Задыхаешься до самаго конца. Прочелъ также письма А.П. Чехова, le Frelon l’Aeroplane sur la Cathedrale, кое-что Oscar Wilde, Кнута Гамсуна, Ибсенъ, Murger, Maupassant, Joucourt, Леонида Андрѣева, Толстого.Но самое главное слѣдующее: оказывается, нашъ начальникъ гарнизона, полковникъ Петровъ — очень и очень недурный опереточный композиторъ. И вообрази, изъ чего онъ сочиняетъ свою послѣднюю вещь: изъ la Belle Aventure! Выходитъ прелестно. Ярокъ ему написалъ уже русскiй текстъ первыхъ двухъ дѣйствiй, я моментально сочинилъ французскiе слова и просто — конфетка-штучка. ... Выходятъ бабушки съ куплетами и на мотивъ стараго Quadriles des Lauciers. Такъ трогательно и наивно!
C’etait le bon temps de l’Empire!
Helas! tout va de mal en pire:
Ou sent mes seize ans d’autre fois,
Que j’eus sous Napoleon Trois?
La Republique m’a fait don
D’un rhumatisme et d’un baton...
Прости, что я безъ всякаго порядка большого о всемъ. Но вѣдь здѣсь тоже никакихъ развлеченiй, скука зе-ле-на-я. Такъ правда прiятно послушать «une jolie musiquette». Господи! Какъ далеко теперь Рождество, поѣздки съ Кокошей, Gaite Richechonart, la Cigale. Quel abiuce entre la Cigale et Муравьи! Но какъ все хорошо въ своемъ духѣ! Въ сущности, можно быть счастливымъ только съ однимъ принципомъ: ужъ если работать, такъ работать, а если веселиться — такъ веселиться во всю... Теперь время работы, серьезной и упорной. Но qu’est-ce que je deviendrais, если бы я не могъ писать стиховъ и вообще не имѣлъ способности не скучать въ одиночестве!? Вѣдь я никаго къ себѣ почти не зову. Кругомъ все такое дурачье, такая невоспитанность, такое пьянство настоящее и такая поза на него!
Я нисколько не претендую на то, что я лучше другихъ, но, слава Богу, вы меня воспитывали въ иныхъ правилахъ, и людей я видалъ порядочныхъ. Sapristi! Qu’il faut y regarder a deux fois, avant de faire quelque chose! Великое дѣло — воспитанiе и какъ чувствуется абсолютное отсутствiе его у нашей «jeunesse doree». Я думаю, это зависитъ отъ того, что всѣ слои общества, исключая аристократiю, которая въ это время въ носу ковыряла и бѣгала за Лукой Непутевымъ, поднялись на одну ступеньку — но, конечно, только со стороны матерiальной и внѣшней. Духовная осталась по-прежнему слегка хамоватой, слегка добродушной и въ общемъ гнусной! Я это уже замѣчалъ съ Пажескаго Корпуса, гдѣ чувствуется больше всего наплывъ новаго слоя: мѣщанство, еще неопытные снобы, все это смѣшивается въ довольно отвратительную кашицу. Изрѣдка встрѣчаются милые люди — но гдѣ же? Aux deux extremes: это или славный сынъ бѣднѣйшаго полковника Семгевскаго или персидскiй принцъ! Все остальное — брр! Но все таки, я думаю, можно жить счастливо, разбираясь въ людяхъ и главное имѣя за собой такихъ двухъ ангеловъ-хранителей, какъ вы, мои родные, которые, я это знаю и чувствую и глубоко цѣню, никогда никому не дадутъ въ обиду своего офицерика! Ахъ, Мамочка! Если бы ты знала, какъ идеально умно говорилъ со мной Сашка Павловъ передъ отъѣздомъ. Онъ выпилъ со мной на ты (это было въ день присяги, мы были оба въ мухѣ и говорилось легче), потомъ отвелъ въ сторону и началъ говоритъ со мной по душѣ. Ты знаешь, закрывъ глаза, я побожился бы, что это говоритъ Папа, такъ это было просто, искренно, доброжелательно. Я это лучше на словахъ разскажу, но могу привести одну фразу: «Дай тебѣ Богъ вести себя въ полку такъ, какъ ты велъ себя здѣсь при моемъ братѣ и мнѣ. Тогда ты будешь не только лучшимъ товарищемъ, не только младшимъ офицеромъ и сослуживцемъ — ты будешь духомъ самаго полка!»
Ты знаешь, Мамочка, des mots comme сa, сa ne se dit pas pour faire de chiches. Je sentais qu’il me parlait d’homme а homme, avec une profonde amitie par laquelle je pourrais toujours compter plus tard! Et ca, ca fait vraiment plaisir! Обнимаю, моя родная, тебя тысячу разъ, моего Папа и дѣвулекъ тоже. — Страсть какъ хочу васъ видѣть! Твой Own Boy». Въ окопахъ Владимiръ продолжалъ писать, и наравнѣ со многими стихами о любви и былыхъ воспоминанiяхъ, его поэзiя стала отображать страданiе и разруху, приносимую войной, самоотверженную работу сестеръ милосердiя и смерть дорогихъ собратьевъ по Пажескому Корпусу. Онъ также перевелъ на французскiй языкъ извѣстный поэтическiй трудъ Великаго Князя Константина Константиновича «Царь Iудейскiй». К.Р. пожелалъ услышать переводъ своего произведенiя, и въ апрѣлѣ 1915 года, когда молодой офицеръ прибылъ домой на побывку, К.Р. пригласилъ его къ себѣ въ Павловскъ. Великiй Князь былъ уже сильно боленъ, и красота перевода тронула его до глубины души. Со слезами на глазахъ онъ сказалъ: «Я пережилъ одно изъ самыхъ сильныхъ чувствъ моей жизни и обязанъ этимъ Володѣ. Я умираю. Я передаю ему свою лиру. Я завѣщаю ему въ наслѣдство, какъ сыну, мой даръ поэта». К.Р. хотѣлъ, чтобы переводъ Владимiра былъ напечатанъ во Францiи, но военное время не подходило для такихъ проектовъ. Къ сожалѣнiю, текстъ произведенiя никогда не былъ напечатанъ въ Россiи и былъ утерянъ во время революцiи.
3. КРЕСТНЫЙ ПУТЬ
Въ приходѣ революцiи князь Владимiръ Палей увидѣлъ приближенiе антихриста. 1-го Ноября 1917 года онъ записываетъ въ дневникѣ о разстрѣлѣ одного священника въ Царскомъ Селѣ и продолжаетъ: «Но что можетъ бытъ хуже разстрѣловъ, служба церковная въ Царскомъ запрещена. Развѣ это не знаменiе времени? Развѣ не ясно, къ чему мы идемъ и чѣмъ это кончится? Паденiемъ монархiй, одна за другой, ограниченiемъ правъ христiанъ, всемiрной республикой и — несомнѣнно! — всемiрной же тиранiей. И этотъ тиранъ будетъ предсказаннымъ антихристомъ... Невеселыя мысли лезутъ въ усталую голову. И все таки свѣтлая сила побѣдитъ! И зарыдаютъ гласомъ великимъ тѣ, кто бѣснуется. Не здѣсь, такъ тамъ, но побѣда останется за Христомъ, потому что Онъ — Правда, Добро, Красота, Гармонiя». Нѣсколько ранѣе, въ Августѣ 1917 года онъ написалъ стихотворенiе «Антихристъ», гдѣ есть такiя строки:
Идетъ въ одѣждѣ огневой
Онъ править нами на мгновенье,
Его предвѣстникъ громовой —
Республиканское смятенье.
И онъ въ кощунственной хвалѣ
Докажетъ намъ съ надмѣнной ложью,
Что надо счастье на землѣ
Противоставить Царству Божью.
Но пролетитъ короткiй срокъ,
Погаснутъ дьявольскiя бредни
И возсiяетъ крестъ высокъ...
Октябрьскiй переворотъ въ Россiи и начало большевицкаго режима явились первыми шагами долгаго крестнаго пути для всхъ родственниковъ Царя, пожелавшихъ остаться въ Россiи. 3-го Марта 1918 года одинъ изъ самыхъ могущественныхъ комиссаровъ Петрограда приказалъ всмъ членамъ семьи Романовыхъ явиться въ городской отделъ ЧК. Ввиду того, что Великiй Князь Павелъ былъ боленъ, семья ршила, что княгиня Палей понесетъ въ ЧК справку отъ врача, а Владимiръ, не идущiй подъ фамилiей Романовыхъ, останется дома, въ надежд пройти незамченнымъ. Однако агенты ЧК приказали Владимiру явиться на слдующiй же день.
4-го Марта Владимiръ отправился въ ЧК Петрограда. Его принялъ Урицкiй, который сдлалъ поэту наглое предложенiе: «Вы подпишите бумагу о томъ, что Вы перестанете считать Павла Александровича Вашимъ отцомъ, и тогда сразу станете свободнымъ; въ противномъ случа Вы подпишите вотъ эту другую бумагу, которая будетъ означать изгнанiе».
Это былъ послднiй билетъ на жизнь, но князь Владимiръ былъ человкомъ принципа. Несмотря на то, что онъ киплъ отъ негодованiя, онъ ничего не отвтилъ, лишь пристально посмотрлъ на большевицкаго комиссара. На лиц князя Урицкiй увидлъ такой полный упрека и презрнiя взглядъ, что онъ рзко сказалъ: «Ну, ладно, тогда, ужъ если такъ, то подпишите бумагу объ изгнанiи».
Княгиня Палей длала все возможное, чтобы вызволить своего сына изъ когтей ЧК, но уже было слишкомъ поздно. Ея мольбы оказались безуспшны, и Владимiру было приказано быть на вокзал 22-го Марта, чтобы хать въ Вятку вмст съ другими изгнанными членами Императорской фамилiи: князьями Iоанномъ, Константиномъ и Игоремъ Константиновичами, Великимъ Княземъ Сергемъ Михайловичемъ и ихъ верными слугами.
4. ИЗГНАННИКИ
Въ Вяткѣ, почти еще не тронутой революцiей, жители отнеслись къ изгнанникамъ сочувственно, принося имъ дары и помогая въ устройствѣ, а монахини изъ ближайшаго монастыря предложили готовить имъ ѣду. Большевики обезпокоились все возрастающимъ проявленiемъ доброты къ изгнанникамъ и рѣшили немедленно перевести князей въ другой городъ. 17-го Апрѣля 1918 года семья Владимiра въ Царскомъ Селѣ получила отъ него телеграмму, въ которой онъ сообщалъ, что по приказу изъ Москвы, онъ и его двоюродные братья Романовы будутъ отправлены въ Екатеринбургъ. Ихъ пребыванiе въ Вяткѣ длилось всего лишь 11 дней.
Екатеринбургъ былъ столицей уральскаго регiона и одной изъ твердынь большевизма. У Владимiра было дурное предчувствiе, и онъ былъ очень удрученъ перемѣной. Его журили за мрачный взглядъ на вещи, но вскорѣ убѣдились, что онъ былъ правъ.
Владимiръ и его родственники прибыли въ Екатеринбургъ 20-го Апрѣля, какъ разъ въ Страстную Пятницу. Имъ сказали, что Императоръ Николай II: Императрица Александра и дочь ихъ, Великая Княжна Марiя, уже живутъ въ Екатеринбургѣ, заключенные мѣстными совѣтскими властями въ домѣ, отнятомъ у богатаго купца Ипатьева. 10-го Мая въ домъ Ипатьева прибыли еще узники: больной Царевичъ Алексѣй, сестры его Великiя Княжны Ольга, Татьяна и Анастасiя, и нѣсколько слугъ, которые остались вѣрны Романовымъ и которымъ было разрѣшено раздѣлить съ ними заточенiе.
Одновременно къ молодымъ князьямъ неожиданно присоединился еще одинъ членъ династiи, Великая Княгиня Елизавета Феодоровна, сестра Императрицы. Несмотря на ея многолѣтнiя милосердныя труды и помощь нищимъ въ Москвѣ, ея заставили покинуть свою обитель и выслали въ Екатеринбургъ съ двумя изъ ея монахинь. Владимiръ и его соузники прилагали всяческiе усилiя, чтобы войти въ контактъ съ Царемъ и его Семьей, но послѣднiе содержались въ домѣ Ипатьева подъ очень строгимъ режимомъ. Однако въ скоромъ времени уральскiй совѣтъ рѣшилъ, что опасно держать князей по сосѣдству съ Царемъ. 5-го Мая, въ день своего ангела, княгиня Палей получила поздравительную телеграмму отъ своего сына, въ которой князь Владимiръ также сообщилъ, что онъ и его соузники переводятся въ Алапаевскъ, маленькiй городокъ съ грязными немощенными улочками, разположенный въ 120-ти км отъ Екатеринбурга. Изгнанники прибыли въ Алапаевскъ 7-го Мая. Поначалу Великая Княгиня Елизавета Феодоровна не очень была рада тому, что ей приходится раздѣлять заточенiе съ княземъ Владимiромъ. Она никогда не признала княгиню Палей и поэтому перенесла свои враждебныя чувства къ ней на ея дѣтей. Однако въ Алапаевскѣ Великая Княгиня Елизавета и князь Владимiръ близко узнали и полюбили другъ друга. Его сестра Марiя Павловна писала: «...Володя и тетя Элла по-разному помогали ободрять и поддерживать своихъ соузниковъ... Володя былъ совсѣмъ необычайной личностью, и онъ, и моя тетя, до того какъ они умерли одной смертью, раздѣлили дружбу, о которой онъ писалъ домой съ великимъ воодушевленiемъ».
Въ Iюнѣ, въ преддверiи ихъ убiйства, царственные узники были подвержены строжайшему тюремному режиму. Алапаевскiе большевики не убили преданныхъ слугъ узниковъ, но заставили ихъ покинуть Алапаевскъ. Вѣрный камердинеръ князя Владимiра взялъ съ собой послѣднее его письмо къ родителямъ, въ которомъ онъ описывалъ страданiя и униженiя, испытываемые царственными узниками въ Алапаевскѣ, но гдѣ онъ отмѣчалъ и то, какъ его вѣра вселяла въ него мужество и надежду. Онъ также написалъ: «Все, что меня раньше интересовало, — тѣ блестящiе балеты, та декадентская живопись, та новая музыка, — все теперь кажется тупымъ и безцвѣтнымъ. Я ищу правду, настоящую правду, я ищу свѣтъ и добро...»
5. МУЧЕНИЧЕСКIЙ ПОДВИГЪ
Князь Владимiръ и его товарищи по изгнанью пробыли почти мѣсяцъ подъ невыносимымъ тюремнымъ режимомъ. Улучшенiя обстоятельствъ уже не предвидѣлось: къ Уралу приближалась Бѣлая Армiя и большевики рѣшили убить Царя Николая II и всѣхъ его родственниковъ, сосланныхъ сюда, прежде чѣмъ они будутъ спасены «контрреволюцiонерами».
Въ ночь на 17-ое Iюля Царь Николай, его супруга и дѣти и ихъ вѣрные слуги были звѣрски убиты въ подвалѣ Ипатьевскаго дома и погребены въ тайной могилѣ въ лѣсахъ подъ Екатеринбургомъ.
Не зная ничего объ этомъ, алапаевскiе узники провели утро 17-го Iюля — свое послѣднее —въ своемъ обычномъ заточенiи. Въ полдень къ нимъ явился чекистъ Старцевъ съ группой рабочихъ-большевиковъ, отослалъ всю стражу, отобралъ у изгнанниковъ ихъ послѣднее имущество и объявилъ имъ, что ночью они будутъ перевезены въ другое мѣсто, находящееся въ 10-ти верстахъ отъ Алапаевска. На самомъ же дѣлѣ большевики намѣревались отвезти ихъ къ заброшенной и полузатопленной рудной шахтѣ близъ деревни Синячиха, которая была выбрана мѣстомъ убiйства. На днѣ шахты была яма, называемая Нижнеселимской, глубиной метровъ въ 11, въ которой тѣла нескоро были бы обнаружены.
Поздно ночью они завязали за спиной руки Великой Княгинѣ Елизаветѣ и ея вѣрной спутницѣ. Князья со связанными руками и завязанными глазами были выведены и посажены въ повозки. Великiй Князь Сергѣй понялъ, что должно произойти и сопротивлялся. Большевики въ него выстрѣлили, ранивъ въ руку, и посадили въ послѣднюю повозку.
Выѣхавъ изъ Алапаевска, повозки объединились въ жуткую молчаливую колонну. Въ темнотѣ идущая въ городъ группа крестьянъ въ послѣднiй разъ увидѣла князей и ихъ убiйцъ. Князья были одѣты въ простую гражданскую одѣжду. Колонна продвигалась тихо, изъ повозокъ не доносилось ни звука. Около часа ночи колонна добралась до шахты. Наступило 18-ое Iюля — день Ангела Великаго Князя Сергѣя. По прибытiи узниковъ заставили пройти нѣсколько сотъ метровъ отъ повозокъ. Великая Княгиня Елизавета пѣла по дорогѣ пѣснопѣнiя. Ихъ сбрасывали по одному. Съ завязанными глазами и со связанными за спиной руками, узники не могли защищаться отъ побоевъ или стараться бѣжать. Великiй Князь Сергiй, возможно, сдѣлалъ послѣднюю попытку къ сопротивленiю, т.к. ему выстрѣлили въ голову. Спустя много мѣсяцевъ послѣ убiйства, вскрытiе тѣлъ показало, что несмотря на побои, жертвы были еще живы, когда ихъ сбросили въ шахту. У всѣхъ были сильно травмированы черепъ и мозгъ. Князь Владимiръ и князь Игорь были безъ сознанiя послѣ своихъ раненiй, которые были особенно тяжелыми. Свидѣтельство убiйцы Рябова подтверждаетъ предположенiе, что жертвы оставались живыми послѣ того, какъ были сброшены въ шахту, и даетъ представленiе о жестокости палачей:
«Никто изъ нихъ, по-видимому, не утонулъ и не захлебнулся въ водѣ, и черезъ нѣкоторое время мы снова могли слышать почти всѣ ихъ голоса.
Тогда я бросилъ туда гранату. Она взорвалась, и все было тихо... Мы рѣшили немного подождать. провѣрить, если всѣ они погибли. Вскорѣ мы услышали разговоръ и едва слышный стонъ. Я бросилъ туда еще одну гранату. И что же вы думаете — изъ-подъ земли мы услышали пѣнiе! Я былъ объятъ ужасомъ. Они пѣли молитву «Спаси, Господи, люди Твоя!» У насъ больше не было гранатъ, однако невозможно было оставить дѣло незаконченнымъ. Мы рѣшили завалить шахту сухимъ хворостомъ и зажечь его. Сквозь густой дымъ еще долгое время продолжало доноситься до насъ ихъ пѣнiе...»
Нѣкоторые изъ убiйцъ остались сторожить шахту, а другiе вернулись въ Алапаевскъ, гдѣ они затрезвонили въ соборные колокола и забили тревогу, что князей увезли какiе-то неизвѣстные лица. Вѣсть о «побѣгѣ» была напечатана въ большевистской прессѣ Петрограда, и въ теченiе цѣлаго года семьи жертвъ вѣрили, что князья живы и находятся гдѣ-то въ Сибири.
Но князь Владимiръ Палей и его соузники ушли навсегда, ставъ жертвой массоваго побоища, которое начинало охватывать всю Россiю и отъ котораго въ конечномъ итогѣ погибли многiе миллiоны людей на протяженiи мрачнаго 20-го вѣка. 18-го Iюля 1918 года русская литература также потеряла одного изъ своихъ самыхъ многообѣщающихъ поэтовъ. Лучшiе произведенiя Палея по силѣ и красотѣ не уступаютъ великимъ поэтамъ «серебряннаго вѣка», а по нравственной чистотѣ онъ и выше многихъ. Ему былъ только 21 годъ, когда заключительныя строки одного изъ его стихотворенiй —«Надпись на могилѣ» — стали для него дѣйствительностью.
Къ Создателю, убитая, взлетитъ
Святый Мучениче Княже Владимiре,
моли Бога о насъ!
«Уже Сгустилась Полумгла...»
стихи Новомученика Князя Владимiра Палей
Изъ вожделѣнной вѣчности глядитъ на насъ благородный тихiй полуневидный взглядъ живой любящей души роднаго соотечественника, прошедшаго на своемъ краткомъ жизненномъ пути страданiя какъ житейскiя, такъ и невинно пролитую кровь Новомученика. Приходитъ онъ изъ нераскаяннаго прошлаго окровавленной Руси и трогаетъ насъ своей неземной пѣсней, созвучной съ тихой иноческой лирой, какъ бы предвидя «полумглу» удаляющагося христiанства съ лица земли... Услыши насъ, младой печальникъ русскiй, и вдохнови современную молодую Русь!
СУМЕРКИ
Уже сгустилась полумгла,
Но въ небѣ, надъ землей усталой,
На золотые купола
Еще ложится отблескъ алый;
Зовя къ молитвеннымъ мечтамъ
Того, кто сиръ и обездоленъ,
Кресты высокихъ колоколенъ
Еще сiяютъ здѣсь и тамъ,
Какъ будто солнца замедленье
На каждомъ куполѣ златомъ
Напомнить хочетъ намъ о Томъ,
Кто обѣщалъ намъ воскресенье...
Петроградъ. Февраль 1917 г.
О СВѣТЕ ТИХIЙ!
О Свѣте тихiй, Боже правый!
Ты ниспошли Свои лучи,
Въ покой таинственной оправы
Алмазы сердца заточи...
Измученъ я нѣмымъ страданьемъ,
Не знаю — чѣмъ душа полна?
Такъ пусть Тобой, Твоимъ сiяньемъ
Навѣкъ исполнится она.
Во мнѣ мерцаетъ, догорая,
Недостижимая мечта —
Возьми, возьми ея для рая,
Гдѣ все покой и красота!
И Ты, о Пресвятая Дѣва,
Склонись надъ жизнью молодой,
И грусть чуть слышную напѣва
Возьми незримою рукой!
Храни ея! Въ ней всѣ стремленья,
Всѣ думы свѣтлыя мои,
Въ ней дань земнаго умиленья,
Въ ней всѣхъ источниковъ струи!
Храни ея надъ облаками,
Въ нѣмой лазурной вышинѣ,
И въ часъ, когда безпечность съ нами,
Отдай ея Ты снова мнѣ!
И будетъ что-то неземное
Звучать съ тѣхъ поръ въ стихѣ моемъ,
Въ немъ все далекое, святое
Сольется съ жизненнымъ огнемъ.
Въ немъ отзвукъ ангельской свирели
Скользнетъ, какъ чистая слеза,
И буду знать я, что смотрѣли
Мнѣ въ сердца глубь Твои глаза.
ГОСПОДЬ ВО ВСЕМЪ
Господь во всемъ, Господь вездѣ:
Не только въ ласковой звѣздѣ,
Не только въ сладостныхъ цвѣтахъ,
Не только въ радостныхъ мечтахъ,
Но и во мракѣ нищеты,
Въ слѣпомъ испугѣ суеты,
Во всемъ, что больно и темно,
Что на страданье намъ дано...
Господь въ рыданьи нашихъ мукъ,
Въ безмолвной горечи разлукъ,
Въ безвѣрныхъ поискахъ умомъ —
Господь въ страданiи самомъ.
Мы этой жизнiю должны
Достичь невѣдомой страны,
Гдѣ алымъ слѣдомъ отъ гвоздей
Христосъ коснется ранъ людей...
И оттого такъ бренна плоть,
И оттого во всемъ — Господь.
Посвящается К.Р.
Отдаваясь святому лиризму,
Я про нѣмощь свою забывалъ
И на страсти смотрѣлъ я сквозь призму
Непорочныхъ далекихъ началъ.
Апрѣль 1915 г.
ВЕЛИКIЙ ПОСТЪ
Черныя ризы... Тихое пѣнье...
Ласковый отблескъ алыхъ лампадъ...
Боже всесильный! Дай мнѣ терпѣнья:
Борются въ сердцѣ небо и адъ...
Шепотъ молитвы... Строгiе лики...
Звонкихъ кадильницъ дымъ голубой...
Дай мнѣ растаять, Боже великiй,
Ладаномъ синимъ передъ Тобой!
Выйду изъ храма — снова нарушу
Святость обѣтовъ, данныхъ Тебѣ —
Боже, очисти грѣшную душу,
Дай ей окрѣпнуть въ вѣчной борьбѣ!
Въ цѣпкихъ объятьяхъ жизненныхъ тернiй
Дай мнѣ отвагу смѣлыхъ рѣчей.
Черныя ризы... Сумракъ вечернiй...
Скорбныя очи желтыхъ свѣчей...
* * *
Развѣ не узникъ и ты, Поэтъ? Ты тѣлесно
Жизнью прикованъ къ земному понятью о ней,
Вѣчно ты слышишь душой словно хоръ поднебесный,
Вѣчно ты долженъ томиться со скорбью своей...
Февраль 1915 г.
* * *
Мнѣ дорогъ часъ, когда царицей властной
Встаетъ вдали румяная заря
И къ жизни вновь готовится прекрасной
Душа, любовью трепетной горя...
Но всѣхъ дороже мнѣ тотъ часъ упокоенья,
Когда туманъ рождается ночной,
И вся душа, источникъ вдохновенья,
Горитъ въ тиши высокою звѣздой.
Но коль Родины вѣрнымъ и преданнымъ сыномъ
Паду я въ жестокомъ бою —
Дай рабу Твоему умерѣть христiаниномъ,
И пускай, уже чуждый страстямъ и кручинамъ,
Прославитъ онъ волю Твою...
Дѣйствующая армiя. Сентябрь 1915 г.
* * *
...Къ народу вышелъ Государь.
И предъ своимъ Вождемъ Державнымъ
Толпа однимъ движеньемъ плавнымъ
Въ одномъ стремленьи пала ницъ...
И мигъ сей, созданный толпою,
О Русь, останется одною
Изъ историческихъ страницъ...
Царь говорилъ — и это Слово
Всегда звучать намъ будетъ снова
Въ минуты скорби и тоски,
А тотъ, кто слышалъ эти рѣчи,
Не сгорбитъ побѣжденно плечи
До гробовой доски...
«Миръ заключенъ не будетъ Мною,
Покоя Я врагу не дамъ,
Пока онъ вновь не будетъ тамъ,
За пограничною чертою...»
И залы Зимняго Дворца
«Ура» какъ громомъ огласились.
Дрожали стекла, и сердца
Восторгомъ трепетнымъ забились!
Сiяя чудной красотой,
Вся въ бѣломъ, плакала Царица;
Она на подвигъ шла святой
Быть милосердною сестрицей.
И клики снова поднялись,
Взлетая неудержно ввысь.
Толпа какъ море бушевала,
Безумной храбростью горя,
И съ умиленьемъ повторяла
Слова Россiйскаго Царя...
Петербургъ. 1914 г.
* * *
Въ травѣ густой, въ травѣ душистой,
Гдѣ Божьимъ тварямъ есть прiютъ,
Гордясь свирелью серебристой
Цикады звонкiя поютъ...
Царитъ послѣднiй отблескъ лѣта,
Но мiръ не хочетъ на покой,
И пѣсня маленькая спѣта
Съ великой, чудною тоской!
Въ напрасныхъ поискахъ отрады,
Когда цвѣты ужъ отцвѣли
Поютъ незримыя цикады
О бѣглыхъ радостяхъ земли...
О чемъ-то хрупкомъ и печальномъ,
О чемъ-то полномъ красоты,
Какъ счастье — призрачно-хрустальномъ,
Воздушно-легкомъ какъ мечты...
И тихо плачутъ эти трели,
Какъ будто тамъ, въ травѣ живя,
Цикады вѣщiя узрѣли
Недостижимые края!
22-го Августа 1916 г
* * *
Нѣмая ночь жутка. Мгновенiя ползутъ.
Не спится узнику... Душа полна страданья;
Далекихъ милыхъ прожитыхъ минутъ
Нахлынули воспоминанья...
Мысль узника въ мольбѣ уноситъ высоко —
То, что растетъ кругомъ — такъ мрачно и такъ низко.
Родные, близкiе такъ страшно далеко,
А недруги такъ жутко близко.
* * *
Спите, солдатики, спите, соколики,
Вамъ здѣсь просторъ и покой.
Благословилъ васъ Господь нашъ Всевидящiй
Миротворящей рукой.
Русь защищая, ребята бывалые,
Долго дрались вы съ врагомъ.
Спите, родимые, спите, усталые,
Подъ деревяннымъ крестомъ.
