Политику в целом характеризуют как искусство возможного. Это возможное не всегда и везде одинаково, но для него требуются усилия и компромиссы. Для того чтобы преуспеть в своей деятельности и избежать всевозможных реакций, которые могут помешать в ее осуществлении или нанести широкий общественный ущерб или вызвать беспорядки, политик и прибегает к компромиссам. Он ведет себя таким образом, который, возможно, не отражает его убеждения, но ведет к решениям, недалеко от них отстоящим. Так проблематика политики ведет к расхождению между политической практикой и поведением и личными убеждениями.

Marc Riboud, 1967

То, что верно для политика, касается в какой-то степени и гражданина, каждого человека. Человек, как «существо политическое», несет определенную политическую ответственность. Она порождает соответствующие обязательства. А исполнение этих обязательств предписывает следовать некой тактике. Следование этой тактике формирует личную политику каждого человека.

При формировании своей личной политики человек сталкивается с необходимостью вести себя и таким образом, который совсем не отражает его убеждения. Пока расхождение этого поведения и личных убеждений ограничивается тактическими рамками и не предает убеждений, такое положение еще понятно. Компромисс же в делах представляется как необходимый выход во избежание худшего развития событий. Но когда расхождение переходит дальше, оно вызывает раскол в сознании человека и соответственно приводит его к неприемлемому поведению.

В социологии принято говорить об этике убеждения и этике ответственности (Μ. Вебер, К. Маннгейм). Независимая личность может следовать этике убеждения. Но лицо ответственное, каковым является политик, обязан следовать этике ответственности.

Это различие на феноменологическом уровне вполне понятно. Однако существенное различие между этикой убеждения и этикой ответственности не может быть принято с нравственной точки зрения. Да и на самом деле подобное различие означало бы, что независимая личность является политически безответственной, а ответственное политическое лицо не имеет личных убеждений. Но ни одно из этих положение не может быть оправдано. Как не может считаться то, что политически безответственная личность имеет здравые убеждения, так и не может считаться, что у политически ответственного лица отсутствуют здравые убеждения. И только осознание ответственности политическим лицом отражает этику убеждений. Итак, если полезно или также необходимо введение новых переменных в политическую жизнь, эти переменные не должны раздроблять характер человека, но ограничиваться на уровне его выражения. Они должны определять не этику, а тактику.

Этику ответственности можно отличить от этики убеждения по ее тактике. Но в случае ее полного разрыва с личными убеждениям она перестает быть и этикой. Также как, с другой стороны, этику убеждения можно отличить от этики ответственности по ее спонтанности и искренности. Но в случае ее полного разрыва с политической ответственностью и она перестает быть этикой.

Однако здесь возникает некоторая проблема. Политика не может придавать смысл человеческой жизни. Основные поиски человека превосходят область политики и простираются в сферу мифа, утопии, религии. Подчиняя человека политике, мы приходим либо к абсолютизации политики, либо к механизации человека. Первый вид отклонения господствовал в дохристианском мире, а второй является в наше время.

Абсолютизация политики нашла свое самое полное выражение в обожествлении римского императора и возведении политической идеологии в степень религиозного псевдобогословия. Именно ему в первый период своей истории христианство дало решительный бой. Христианство воспротивилось обожествлению кесаря и своим учение боролось с политическим псеводобогословием. Оно подчеркивало относительность политических институтов и выдвигало на первый план человеческую личность. Оно поставляло политическую власть в естественные рамки и отказывало ей в ее псевдобогословском характере. Знаменитая фраза Христа: «Воздавайте кесарю кесарево, а Божие Богу», проводит четкое различие между Богом и кесарем. Она опровергает обожествление политического лидера и ограничивает его власть земным уровнем.

Евангелие – это не политическая идеология, но слово Божие, которое придает жизни человека смысл. А потому оно не противоречит ни какой политической идеологии. Но когда политическая идеология принимает на себя и роль богословия, претендуя на абсолютную власть над человеком и желая определять и его личное кредо, тогда она подлежит бескомпромиссному суду и осуждению. Евангелие не занимается политикой, но ставит политику в свойственные ей рамки и может служить для нее источником вдохновения. Высшая ценность для христианской любви – личность, на которую она и обращена. Этика любви не может превратиться в этику справедливости. Подобное превращение означало бы возвращение от Нового Завета к Ветхому, и от Благодати к Закону. Потому на институциональном уровне, который руководствуется принципом справедливости, более подходящим представляется Ветхий Завет, а Новый Завет как будто дает сбои. Но как любовь может превратиться в закон политики или даже общественной жизни?

Однако это естественно, что опыт любви на уровне личной жизни и межличностных отношений выражается и во вторую очередь на уровне безличных институтов. Снисхождение, терпимость, милость, социальная благотворительность и социальное попечение – это проявления духа любви, который дополняет дух справедливости. Это проявления истины личности, свидетельствующие о ее превосходстве по сравнению с институтами. А потому всегда вместе с институтами политики и общественной жизни и помимо них, необходимым видится наличие человеческой личности и личного этоса.[1]

Согласно христианскому учению, мерой человеческой жизни является не сам человек, но Бог. Когда это не так, то угнетение человека человеком является не нравственным отклонением, но нравственным следствием. Евангелие отрицает творение кумира из любой ценности и поставляет каждого в личную ответственность перед Богом.

Marc Riboud, 1967

Человек – это не средство для обслуживания какой-либо цели. Но напротив, все должно служить человеку: «Суббота для человека, а не человек для субботы». Человек – не раб мира или мирских начальников, но личность, обладающая уникальной и неповторимой ценностью. С христианской точки зрения неприемлемо признание господства человека над человеком. Даже Бог не навязывает свое господство человеку. Не человек для власти, а власть для человека. Неправы те лидеры, которые распоряжаются жизнью граждан как абсолютные хозяева. Их власть формальна. А формальность эта диктуется абсолютной ценностью человеческой личности и историческим коллективным сознанием народа, в среде которого осуществляется. Так у политических лидеров нет права вмешиваться в частную жизнь граждан. Частная жизнь находится в компетенции личности. Это верно и тогда, когда некто наносит вред самому себе. Но когда вред распространяется и на других, то тогда требуется вмешательство власти, потому что совершается несправедливость.

Помимо этого политические лидеры не имеют права оскорблять историческое сознание народа, которым правят. А историческое сознание выражается в традиции народа. Она не может подчиниться произволу власти. Напротив, сама власть должна ей руководствоваться, потому что только так она может служить народу и исполнять свое истинное предназначение. Соответственно и лица, которые осуществляют власть в истории народа, должны уважать его традицию, а не содействовать его разложению. Уважение к народной традиции есть уважение к самому народу. Усилия, которые ведутся для ее разложения или искажения и осуществляются с помощью политических методов или на личном примере власть имущих, являются попыткой разложения или изменения самого народа. Развитие по ходу истории традиции происходят органично. А решительные изменения осуществляются в результате социальных революций, которые есть не просто политические события, а события духовного плана.

Историческое сознание греческого народа культивировалось и формировалось в лоне Православной Церкви. А потому и важность Православной Церкви в сохранении его идентичности является первостепенной. Но сегодня у многих даже само слово «Церковь» вызывает бурную реакцию или даже аллергию. И на это есть свои причины, если принять во внимание образ, который часто являет ее администрация или представители. Но Церковь это не обязательно церковный истеблишмент или его представители. Церковь – это весь народ Божий. И подлинные ее представители – мученики и святые. Именно являются выразителями ее духа, потому что они живут ее истиной. А потому и этос Церкви – это этос ее мучеников и святых. Это этос свободы и бескорыстия, которым она руководствуется в своей жизни и которым эта жизнь отмечена.

Эти две составляющих, свобода и бескорыстие, характеризуют православный христианский этос. Если мы посмотрим на историю нашего народа, то увидим, что самые подлинные его проявления связаны с этими двумя основными добродетелями, равно как свойственны они и наиболее ярким его выразителям. Но и, с другой стороны, бурные его перипетии и катастрофы, связаны с отказом от этих добродетелей и господством духа раболепства, разделения и корыстолюбия.

Этос свободы и бескорыстия имеет фундаментальное значение для общественной и политической жизни. Особенно сегодня, когда гигантизм социально-политических структур грозит уничтожить нашу личную и общественную свободу, сегодня, когда господство безличных организаций и коалиций, которые, превратившись в невообразимые силы и сверхдержавы, приносят в жертву своим жестоким интересам права или и саму жизнь отдельных людей и народов, этос свободы и бескорыстия становится особенно драгоценным. А поскольку политика всегда накладывает свою печать на общественную жизнь, а политические лидеры имеют самые существеннейшие и эффективнейшие возможности культивировать или и разрушать этот этос, их нравственная самоидентификация имеет определяющий характер.

Православие со своим этосом свободы и бескорыстия является самым подлинным вдохновителем нашей общественной и политической жизни. Его присутствие помогает сохранить государство на уровне и в рамках его компетенции. Но это предполагает, что Церковь живет и пользуется свободой по отношению к государству. Когда Церковь превращается в государственный орган, она обезображивает не только себя, но и само государство. Чтобы помочь государству, она должна быть свободной. Свободная Церковь помогает государству оставаться в его границах.

Личный этос необходим для принятия политической ответственности. Политическая ответственность требует компромиссов, бросающих вызов этосу и порождающих дилеммы для нравственного сознания. Осознание и решение этих дилемм подтверждают существование личного этоса. И наоборот, безразличие и традиционное их решение свидетельствуют о политическом аморализме. Политика существует для человека, а не человек для политики. Эта аксиома не может быть верной только в отношениях политиков с гражданами, но и в отношениях политиков с самими собой. Прежде любых компромиссов и ухищрений должен существовать этос личности. Как и за любыми социальными, экономическими и политическими институтами, занимающими политиков, должна различаться человеческая личность, к которой они в конце концов и обращаются.

Источник: Γεωργίου Ι. Μαντζαρίδη, Ομοτ. Καθηγητού Παν/μίου, «Ορθόδοξη Θεολογία και κοινωνική ζωή», с.89-96. Εκδ. Π. Πουρναρά – Θεσ/νίκη

[1] Этос – зд. моральный облик, нравственность, нравственный уровень, совокупность душевных свойств человека, мир его души