Боханов А.Н. доктор исторических наук

Петр Ι и дихотомия русского имперского бытия

Подлинный смысл преобразований императора Петра Великого

Часть 4

Протестантский образ мышления Петра Великого и его двуличность,

отношение к православной вере и Церкви

В детстве Петр получил духовное образование, и как писал В. О. Ключевский, «свободно держался на клиросе, читал и пел своим негустым баритоном и не хуже любого дьячка» и утверждал даже, что «мог прочесть наизусть Евангелие и Апостол».[1] Его отец- Царь Алексей Михайлович, его мать – Царица Наталья Кирилловна , его старший сводный брат – Царь Феодор Алексеевич, все принадлежали к числу благочестивых православных верующих, никогда не покушавшихся на святые устои Веры Христовой, на церковные каноны и законы, удостоверяемые исторической традицией.

Петр Ι  на традицию не только покушался, но и легко, «одним махом», ее перечеркивал и отбрасывал, что свидетельствовало о том, что духовного воспитания Царь-Император не получил, или получил явно недостаточное. Во всяком случае, все, кощунственные с точки зрения православной традиции, петровские известные «шутейные забавы», бесчисленные и умышленные унижения церковного клира иначе и расценить невозможно. Петр Ι , не отрицая Бога, умалял, а по сути дела отрицал, самозначимость Божьего установления – Церкви. Иначе как, богоотступничеством подобную политику и назвать невозможно.

Несмотря на свои отступления и падения Петр Алексеевич всегда оставался православным христианином. Его «шутовство» и «непотребства» этот факт перечеркнуть не могут, хотя, бесспорно, данный коронованный преобразователь примерами христианского усердия в истории себя не запечатлел. Неизвестно, каялся ли Петр в своих грехах, в грехах перед Россией и перед Церковью, при том что православный обряд он в общем-то соблюдал, хотя в зрелые лета посты «не держал», на исповеди бывал время от времени. При огромном количестве сочинений о Петре это  важнейший момент, раскрывающий религиозно-нравственный облик Царя от «древа Царского», так и не прояснен. Просто удивительно, что никто из историков (и неисториков), писавших о Петре, эту сторону личности Первого Императора фактически не затронул.

Здесь невольно возникает сравнение Первого Императора с Первым Царем Иоанном Грозным, который ощущал свои человеческие слабости и нравственные падения, в чем не раз признавался и каялся не только частным образом, но и перед церковными соборами, что свидетельствовало о живом чувстве преданности Христу в душе Иоанна.

К петра подобных покаянных слов найти невозможно. Неизбежно возникают две главные интепретации подобного поведения: он или не ощущал своей греховности, или не считал нужным публично в том признаваться. Если верно первое предположение, то тогда можно утверждать, что он был одержим страшным смертным грехом – гордыней, которую свт. Иоанн Златоуст называл «болезнью души», «причиной всех зол».[2]

Безгрешных людей на земле не бывает, весь род человеческий отмечен знаком «Адамова клейма». Мера же этой греховности у разных людей различна; тут высочайшие требования предъявляются тому, кто имеет самый значимый общественный статус, - Царю. Он ведь несет ответственность не только за жизни людей, но и за их души, которые он обязан наставлять и исправлять не только мерами властного принуждения – гнать людей в храмы строем, но и личным примером богопреданности, что пасомые должны видеть и знать.

Если согласиться со вторым предположением, то, значит, Петр Алексеевич считал отношения с Богом своим личным делом, что можно расценивать как признак торжества протестантской религиозной философии. В православной же традиции у Царя «личного дела» быть не может; его душа открыта людям и миру; он ведь пастырь, обязанный вызывать не только страх и трепет своей властью, но и любовь чистой души и высотой помышлений. «Царское дело» - это ведь «Божье дело», там нет места ничему «личному».

«Двуликость» исторического образа Петра явилась проявлением русскости, о которой современный православный пастырь написал: «Хотя Петр увлекался всем иностранным, но он был до конца русским. В нем удивительно объединились благочестие и богохульство. Был он жесток без удержу, когда дело касалась пользы государства, но приклонялся перед духовным авторитетом тех, кто осмеливался, как святитель Митрофан Воронежский, ему прекословить».[3]

Указанное заключение пожжет показаться излишне радужным, однако все-таки нет надежных свидетельств того, что, несмотря на все свои «отступления» и «падения», Петр Алексеевич готов был порвать с Православием. При нем строились известные православные храмы. По его инициативе одновременно с закладкой Петербурга в 1703 году была заложена и первая церковь новой столицы – во имя первоверховных святых апостолов Петра и Павла (апостол Петр – небесный покровитель Петра Ι). На месте первоначально деревянного собора позже был воздвигнут величественный каменный собор, колокольню которого венчал не традиционный православный крест, а установленный в 1725 году по личному распоряжению Царя-Императора Ангел с крестом в руке. Собор этот, построенный архитектором-итальянцем Д. Трезини (1670-1734), как справедливо замечает исследователь, «напоминает городские ратуши прибалтийских городов».[4]

Имя Петра Первого неотделимо и от сооружения в Петербурге Исаакиевского собора. Каменную церковь во имя Исаакия Далматского (день памяти святого приходился на день рождения Петра Алексеевича) начали строить на берегу Невы в 1717году. Современный собор сооружен по проекту архитектора О. Монферрана (1786-1858).

Самым же замечательным духовным памятником, напрямую связанным с первым Императором, навсегда остался Александро-Невский монастырь (Лавра), который задумывался Преобразователем как центральная и великолепная обитель всей России. Основана Лавра была в 1710году на том самом месте, где, по преданию, позже оспоренному, князь Александр Невский когда-то разбил шведов. В 1723году в Александро-Невский монастырь из владимирского Рождественского монастыря были перенесены мощи святого Александра Невского. Помимо своего далекого предка Александра Невского Петр чтил и Апостола Андрея Первозванного, который «святым крещением первоначально пределы наши просветившего».[5]

Уместно еще сказать и о том, что в России с 1700 по 1725 год было открыто около ста монастырей – этих русских обителей благочестия, милосердия и просвещения.[6]

При всем том протестантский «уклон» религиозного сознания Петра трудно подвергнуть сомнению. Находясь в Западной Европе, он не раз с восхищением отзывался о Лютере. Существуют свидетельства, что во время своего первого пребывания за границей, с марта 1697 года по август 1698 года, Русский Царь демонстрировал там удивительный вероисповедный индифферентизм. Он обсуждал с различными лицами вопросы веры та, как будто Русь стояла на пороге нового религиозного обращения. Царь якобы даже рассматривал вопрос о признании Папы, от чего его отговорил Король Нидерландов Вильгельм (Виллем) ΙΙΙ (1650-1703), посоветовавший русскому гостю «сделаться самому главой религии», как то было в протестантских странах, без чего «он никогда не будет у себя полным господином».[7] Хотя Царь напрямую данную рекомендацию в жизнь и не воплотил, но церковную организации он полностью подчинил компетенции государства.

Историк П. Ф. Платонов, называвшего Петра «гениальным», признавал, что «его поведение, вся манера действовать показывали, что Петр не просто видоизменяет старые порядки, но питает к ним страстную вражду и борется с ними ожесточенно. Он и улучшал старину, и гнал ее, и принудительно заменял новыми порядками».[8]

Попытка насильственно изменить русский исторический архетип свидетельствовала о том, что Царь не только не ценил то, что имел, но также и о том, что в своей политической стратегии он руководствовался иллюзорной идеей – создать «нового русского человека». Здесь невольно можно разглядеть некую перекличку с политическими технологиями и идеологическими установками коммунистического режима, почему Преобразователя порой с В. И. Лениным и сопоставляют. Такие аналогии встречаются в работах Н. А. Бердяева и у евразийцев. «Земли российской первый большевик», - назвал Преобразователя поэт М. А. Волошин (1877-1932). В широком историческом смысле эта смысловая аберрация и, как написал культурфилософ Ф. А. Степун (1884-1965), «дело Петра Великого и дело Ленина, как ни можно ныне (речь идет о конце 20-х годов XX  века – А. Б.) сближение обоих вождей, все же два весьма разных дела».[9]

Царь не собирался отменять Веру, ни даже отделять Церковь от государства4 он лишь намеревался, как удачно выразился Ф. А. Степун, «ввести ее в государственный оборот». Эта философия власти в полной мере отразилась в собственноручном указе Петра Ι  по поводу комплектования руководства Правительствующего Синода: «В Синод выбрать из афицеров доброго человека, кто б имел смелость и мог управлять, управление синодского дела знать, и быть ему обер-прокурором и дать ему инструкцию, применительно к инструкции генерал-прокурора Сената».[10] Первым главой Синода, «обер-прокурором», и стал полковник И. В. Болтин, «исполнявший должность» с июня 1722 года по май 1725 года.

Вера являлась для Петра неким фоном, ритуалом, обрядом; она не мотивировала его повседневного государственного служения. Потому он так легко переступал через традицию, нисколько не ощущая того, насколько «новое» не просто противоречит «старому», но и оскорбляет религиозное чувство. В русской повседневности весь бытовой уклад был пронизан высоким сакральным смыслом. Петр же этому содержанию не придавал никакого значения и творил свое дело как будто на чистом листе.

Продолжение следует…