«Будем хранить и преумножать теплоту своего сердца»

Архимандрит Филофей

Игумен Афонского монастыря Каракалл

Духовные наставления досточтимого старца Филофея нынешним монахам. Священный монастырь Каракалл, 25 июля 2022 года

(Полный текст проповеди)

Я, недостойный, весьма и весьма отстаю — и в духовной жизни, и в умении выражать свои мысли грамотным и красивым языком. Сейчас ко всему этому присоединилось ещё и ухудшение памяти, поскольку мне пошёл уже 88 год, однако я начну говорить и скажу вам о том, что положит Бог мне на сердце.

1. Сегодняшнее состояние нашего мира.

Мы действительно обеспокоены тем, куда сегодня движется мир с духовной точки зрения. Мы видим, что за несколько лет зло очень сильно продвинулось вперед. И совершенно очевидно, что все это происходит целенаправленно. Вероятно, одной из их целей является Греция. Мы видим, что, несмотря на окружение других народов, далеко отстоящих от веры, греческий народ по благодати Божией сохраняет нашу Православную веру и благочестие, унаследованное им от отцов. А теперь он со всех сторон подвергается нападениям. Все это нас очень тревожит.

Мы видим, что и во время пандемии коронавируса правители применяли суровые и жесткие меры в основном именно в этой стране Европейского Союза. И мы видели, какие огромные масштабы приняло применение этих мер. Были закрыты наши храмы; было запрещено участвовать в богослужении, а к нарушителям применялись жесточайшие наказания. Мы спросили некоторых греков, которые живут за границей — в Германии, Нидерландах и других странах — и они сказали нам, что носить маски и делать прививки они могли по своему желанию, на них не оказывали давления. А какие меры были введены в Греции! Как их назвать? Жесточайшие и бесчеловечные. Было осуждено столько врачей и медсестер; им урезали зарплату, увольняли с работы... В результате, в больницах возникли серьезные проблемы. Мне недавно рассказали об одной беременной женщине, которая, чувствуя приближение родов, поехала в больницу. Поскольку там не было нужных врачей, ее отправили в другую больницу, и, в итоге, она потеряла ребенка. Подобное происшествие было и на Крите. Одного больного, который обратился в больницу, перенаправили в другое место для оказания помощи. Однако он не успел добраться туда, потому что умер в пути! Какой хаос начался в стране, когда отправили в бессрочный отпуск за свой счет семь тысяч врачей и медсестер, не привитых от коронавируса!..

Нас беспокоят и антиевангельские законы, которые пытаются преподавать даже детям начальной школы и младенцам в детском саду. Эти пагубные законы распространяют так называемое «половое воспитание». Недавно мы видели, что в этом замешаны даже некоторые иерархи Церкви, как это было с крещением детей, усыновленных гомосексуалистами[1]: оно было организовано так скрытно и подло, что даже епископ не знал, что происходит во вверенной ему епархии. Мы очень переживаем в связи со всем этим. Куда и к чему мы движемся?

Большинство нашего народа беспокоится в связи с этими событиями и выражает свой протест, свое несогласие с ними. Слава Богу, что во время пандемии многие священники, заботясь о людях, совершали тайные богослужения, а некоторые служили открыто, несмотря на то, что их подвергали различным наказаниям, подавали на них жалобы в полицию и иски в суд. Очень многие священники и в Афинах, и в Салониках, и в провинции, и в городах — точно так же, как в годы турецкого владычества, когда организовывали тайные школы для греческих детей, — спасали народ Божий, желавший ходить в церковь и жаждущий Святого Причастия и участия в других Таинствах. Эти примеры, которые мы видели в наше время, как со стороны многих священнослужителей, так и со стороны верующих людей, не оставят никого равнодушным. Возможно, когда-нибудь нам станут известны и другие случаи, которые пока сокрыты.

Великой жертвой нашего времени является молодежь, которая терпит огромный ущерб от интернета, мобильных телефонов и других электронных устройств. При этом, те, кто находится у власти, намеренно культивируют взаимодействие молодого поколения с интернетом. Вы помните, что они сделали? Они предоставили финансовую субсидию на использование интернета некоторым студентам, чтобы они согласились на прививку. А тех, кто не согласился, лишили возможности участвовать во многих мероприятиях. Они обманным путем пытались ввести в заблуждение молодых ребят и понудить их к вакцинации под предлогом того, что за это они смогут пользоваться некоторой относительной свободой! И тем самым они увлекли за собой и множество молодых. Но теперь мы уже видим результаты вакцинации. У многих людей, сделавших прививки, обостряются хронические недуги и серьезные заболевания и они умирают!

К сожалению, сегодня в нашем народе сильно ослабла религиозность, живое чувство Православной духовности. Возникает вопрос. Как нам прийти в себя? Конечно, некоторая часть наших христиан неуклонно пребывает в вере. Многие христиане подвизаются с духовным благородством, и они сподобляются великих благословений Божиих. Но большой процент людей отупели духовно. Они не осознают, что такое исповедь, что такое участие в богослужении и в других таинствах Церкви. Их религиозность весьма поверхностна.

Но даже мы, сегодняшние монахи, не таковы, как были монахи в прошлом. Насколько ослабло монашеское покаяние! Помнится, что в прошлые годы Священный Кинот был более горяч в вопросах веры, когда в него входил настоятель монастыря Григориат о. Георгий (Капсанис), о. Феоклит Дионисиатский, наш старец Ефрем, представитель (антипросоп) монастыря Филофей старец Евгений и другие. Как живо мы тогда реагировали на все возникающие проблемы — догматические и духовные! Духовная чувствительность Священного Кинота была столь высока, что он очень быстро выражал свою позицию по самым различным вопросам, например когда хотели — как это происходит и сейчас — внедрить новый документ, «карту гражданина»! В то время Святая Гора Афон выступила категорически против этого новшества, как и Священный Синод Элладской Церкви. Тогда против этих карт выступил и народ. К сожалению, сегодня, если все будет идти таким же образом и дальше, эта карта будет принята — если не произойдет какое-то непредвиденное событие, благодаря которому все вернется на круги своя.

То же самое происходит и в духовных вопросах. Если настолько ослабли мы здесь, на Афоне, то что уже говорить о живущих в миру? Поэтому прежде всего именно мы — святогорцы, духовники, Священный Кинот — должны снова вернуться на былую высоту. Нас очень беспокоит сложившаяся ситуация. На сколько важных вопросов мы закрываем глаза! Простите меня, но я очень переживаю за будущее Святой Горы Афон, так как мы впали в обмирщение. Я опасаюсь даже за безопасность Афона: за то, что может быть отменен «аватон» — запрет на посещение Святой Горы женщинами. Я точно не знаю, произойдет ли это в действительности, возможно, я ошибаюсь. Видя, что стали бесплодными мы — монахи, живущие в таком святом месте, как Сад Пресвятой Богородицы, подобного которому нет на земле, — как будут вести себя люди, живущие в миру? Да сохранит нас всех Пресвятая Богородица!

Конечно, было бы кощунством говорить, что благодать Святого Духа не во всякое время может поставлять на служение благодатные души — будь то из иерархов, из монашествующих или из мирян. Мы должны об этом молиться. Будем просить Бога, чтобы благодать Всесвятого Духа снова воздвигла на ниве Божией таких делателей, таких благодатных людей, которые будут заботиться о духовном возрождении нашего народа. Ведь одних только человеческих усилий недостаточно, чтобы коренным образом изменить ситуацию, сложившуюся ныне.

2. Пополнение афонских монастырей

Именно так произошло со Святой Горой Афон, чему я сам стал свидетелем. До 1972 года Афон приходил в упадок. Дошло до того, что там осталось всего 1200 монахов, причем пожилого возраста. Но внезапно Пресвятая Богородица совершила чудо: пополнились новой братией святые монастыри, скиты и подворья, как это произошло с братством старца Ефрема Филофейского, с братством Григория Симонопетрита и прочими.

Старец Иосиф Исихаст (которого мы называем своим «дедушкой», потому что он был духовным отцом нашего духовного отца, так же как и преподобный Паисий Святогорец) дал благословение своим духовным чадам, последующим старцам — отцу Ефрему, отцу Харалампию и отцу Иосифу Младшему, чтобы они после его кончины не жили вместе, но сразу же, с самого начала создали свои собственные братства. И действительно так и вышло. Чудесным образом вскоре к ним стали приходить новые послушники. Это было поистине чудо нашего Господа, благословившего труды преподобного Иосифа Исихаста.

Расскажем теперь более подробно, что произошло с братством старца Иосифа после его упокоения. Его послушники первоначально жили в Новом Скиту, но у каждого из них был свой собственный дом. Отец Харалампий подвизался на Келлии Честного Предтечи[2], отец Ефрем — на Благовещенской Келлии, а отец Иосиф Младший — в ксерокаливе без церкви ниже Келии Честного Предтечи. Я не знаю, сколько лет они прожили там после успения старца Иосифа. Около четырех или пяти лет? Когда число братии весьма возросло, они вынуждены были уйти из Нового Скита. Отец Ефрем, уходя со своей братией в Провату, отдал Благовещенскую Келлию братству отца Иосифа Младшего.

Так вот, мой старец, отец Ефрем, в 1967 году пришел на Келлию Святого Артемия на Провате. Это был большой и красивый дом в русском стиле, который старец отремонтировал. Он был похож на небольшой монастырь. Через несколько лет старец Харалампий тоже ушел на Келлию Буразери.

После того, как они перешли на Келлию Святого Артемия, там было около десяти братьев. В 1970 году туда приехал и я из монастыря Мега Спилеон[3], который имел особножительный устав. Поскольку в наш монастырь приходило много людей, я хотел уехать на Афон. Я слышал о старце Ефреме и потому пришел в его братство на Келлию Святого Артемия. Старец встретил меня с большой любовью. Я уже был пострижен в монашество с именем Нектарий. Но так как в братстве был еще один монах по имени Нектарий, то на следующий год он постриг меня в великую схиму с именем Филофей.

Число братии быстро росло. Из двенадцати или тринадцати отцов, которые были там в момент моего прихода, вскоре нас стало двадцать человек. В то время в монастыре Филофей оставалось пять или шесть старчиков и он имел особножительный устав, как и семь других монастырей Святой Горы Афон. Геронду Ефрема попросили перейти в Филофей, чтобы пополнить его поредевшую братию, и он согласился с этим предложением.

В начале 1973 года мы поселились в Священный монастырь Филофей. Мы пришли туда на праздник Богоявления Господня, потому что в тот день старые отцы монастыря — приснопамятные отец Евгений, отец Евдоким и другие — распределяли послушания. Они очень нас полюбили. В начале, конечно, мы столкнулись с некоторыми трудностями. Одной из них был вопрос о частоте Причащения, потому что эти отцы привыкли причащаться всего несколько раз в год. Сначала, чтобы не смущать их, мы причащались тайно от них в Параклисах[4]. Однако понемногу все наладилось. Я уже не уверен в дате, но, по-моему, в августе 1973 года состоялась интронизация старца Ефрема во игумена святой обители. С тех пор старец официально принял монастырь под свое окормление, и наше братство стало быстро расти. К концу первого года нас было почти сорок человек. В последующие годы число монастырской братии возросло примерно до восьмидесяти монахов.

В 1978 году Священный монастырь Констамонит попросил нашего старца помочь в возрождении этой обители. Он направил туда старца Агафона примерно с пятнадцатью отцами.

В 1979 году Священный монастырь Ксиропотам, который был тогда особножительным, также попросил старца Ефрема помочь ему с пополнением братии. В ответ он направил туда приснопамятного отца Ефрема Младшего с восемнадцатью отцами. Это был очень благодатный послушник, преданный старцу, и он очень помог нашему братству. У него был ангельский голос. Мы все его очень любили. Если старец отсутствовал (или если он даже был на месте), отец Ефрем Младший все равно нас навещал — в ту пору он еще не был иеромонахом, но уже был пострижен в великую схиму — и очень нам помогал. Он говорил с нами духовно. Он давал нам ответы на различные занимавшие нас вопросы. Он очень поддерживал наше братство.

Через два года, в 1981 году, старца Ефрема попросили помочь и в возрождении Священного монастыря Каракалл, который в течение многих лет, как всем известно, находился в очень неспокойном и нестабильном состоянию В то время в этом монастыре подвизался один святой старец, иеромонах Матфей (мы даже написали книгу о его жизни). Он был совершенно чужд житейских попечений и желал лишь одного: каждый день служить Литургию. В какой-то момент, после успения проигумена Павла, к нам приехала экзархия Вселенского Патриархата, чтобы помочь в избрании нового игумена. Экзархия была уведомлена о том, что кроме иеромонаха Матфея для игуменства никто не годится. В экзархию входило четыре архиерея. Когда позвали отца Матфея, он положил перед ними земной поклон и сказал: «Благословите!». Ему говорят: «Садись, старче. Мы позвали тебя, так как в монастыре теперь нет настоятеля. Просим тебя принять игуменский сан». Однако на это он ответил: «Благословите! Я хочу только служить Литургию. Благословите». Положил еще один земной поклон и ушел.

Наступило лето 1981 года. Священный Кинот был по-прежнему обеспокоен ситуацией в монастыре Каракалл. По просьбе старых отцов — которых было около десяти — в Каракалле поселилось одно небольшое братство во главе с о. Стефаном (Лаханисом). Однако они не только не смогли помочь восстановить и наладить работу монастыря, но еще и создали множество трудностей. И тогда отец Матфей Ватопедский, который в то время был Протом в Священном Киноте и вообще очень энергичным человеком по характеру, сказал: «Мы должны принять решение по монастырю Каракалл. Монастырь не может оставаться без духовного окормления». Был уже июнь месяц и приближался праздник апостолов Петра и Павла, престольный праздник монастыря. И действительно Священный Кинот, который в ту пору был единодушен по всем вопросам, как в общем-то и все монастыри между собой, принял решение действовать энергично и живо.

За два дня до панигира вокруг монастыря загорелся огонь. Я видел, как его тушили самолеты, подлетавшие со стороны монастыря Филофей.

Наконец, в канун праздника в монастырь прибыли члены Священного Кинота, прокурор, офицеры полиции и множество полицейских из Халкидики. Они взяли с собой лестницы на тот случай, если придется брать монастырь штурмом, потому что те, кто захватил монастырь, заперли его ворота. Их предводитель ушел несколько дней назад, и в монастыре оставалось всего четверо или пятеро человек, которые не хотели никого пускать внутрь. Однако после полудня они послушали представителей Священного Кинота, которые общались с ними по стационарному телефону (это было настоящее чудо). Если сначала они отказывались подчиниться, говоря: «Мы не откроем и не уйдем», то затем они сказали иначе: «Если вы дадите нам уйти и не задержите нас с применением силы, мы согласны покинуть монастырь». 'Так и произошло. За час до вечерни праздника святых апостолов Петра и Павла в главный храм монастыря вошли члены Священного Кинота и смогли отслужить там вечерню. Конечно, служба была простой, а не торжественной. Великое чудо Святых Апостолов! После вечерни для присутствующих был накрыт стол со скромным угощением, которое приготовили некоторые братья монастыря Филофей, пришедшие в Каракалл на праздник.

Затем состоялось заседание Священного Кинота, на котором присутствовал и я вместе со старцем Ефремом. После того, как было сказано многое, обратились к старцу Ефрему: «Геронда, просим вас прислать сюда братьев, как и в другие монастыри, чтобы и этот монастырь тоже был укомплектован». Старец ответил: «Мы постараемся сделать что сможем, в меру наших сил». После этого он прислал в Каракалл отца Феофана, одного иеромонаха из монастыря Филофей, с восемью братьями, чтобы положить начало возрождению монашеской жизни. Но ситуация оставалась крайне тяжелой. Одни братья уходили, другие приходили.

Старец Ефрем после праздника святого Космы Этолийского[5] уехал из Филофея в Америку. Но в начале октября он поспешно вернулся.

В монастыре Каракалл дела обстояли очень плохо. Не было никакого порядка. Кроме того, отец Феофан часто страдал от желудочных кровотечений, и он был не в силах руководить монашеской общиной. Да он и сам того не хотел. Время от времени приезжал отец Савва, бывший врач, чтобы немного помочь в этой трудной ситуации, но все, по большому счету, оставалось без изменений.

После того, как отец Феофан перешел в Каракалл, я остался единственным иеромонахом в Священном монастыре Филофей. Я служил каждый день без перерыва с 30 июня до праздника святого Космы. В начале октября старец Ефрем позвонил мне и сказал: «Чадо мое, ты видел, что в Каракалле дела обстоят по-прежнему плохо и нет улучшений. Священный Кинот просил нас послать туда братьев. Но отец Феофан не может больше продолжать. Окажи послушание и пойди в Каракалл». Следует отметить, что отец Феофан на тот момент уже отказался от духовного руководства братством. Была ночь, до службы оставалось два или три часа (так мы обычно вставали). Я ему отвечаю: «Геронда, монастырю Каракалл, которому довелось столько претерпеть, нужен человек, способный выполнять обязанности игумена, и очень опытный. Вы знаете, насколько я немощен. Я не в состоянии взять на себя такую ​​задачу». Но он настаивал: «Иди, чадо мое, и за послушание Господь поможет тебе. Ты пойдешь туда за послушание». Я слышал, что он был расстроен. И тогда я ответил: «Буди благословенно, Геронда. Пойду и прошу ваших молитв». Он был очень рад. Таким образом, с октября, после отъезда Геронды Ефрема в Америку, я стал посещать монастырь Каракалл. Не в качестве игумена, конечно, потому что там еще был отец Феофан.

В конце концов, я окончательно перешел в этот монастырь в конце октября 1981 года, сначала неофициально. В середине ноября было проведено формальное голосование, чтобы показать, что игуменом меня назначает сам монастырь. Из старых отцов в монастыре оставались тогда старец Хризостом, который принял великую схиму, но жил за пределами обители. Незадолго до моего прихода он вернулся обратно, потому что у него был очень высокий сахар и ему ампутировали ногу. Но он бы и не мог взять на себя обязанности игумена, потому что был начальником скита. Так же, как и старец Кондратий, который преставился в прошлом году, старец Пантелеимон и старец Матфей, который всегда пребывал в своем собственном мире. Таким образом, обязанности игумена пришлось взять на себя мне.

Все это было очень сложно. После произошедшего здесь бунта и нестроений, бесы предъявляли свои права… Демоническое воздействие чувствовалось со страшной силой. Вот что сказал преподобный Паисий Святогорец отцу Панарету Григориатскому: «Не ходи в Каракалл. Там тебе будет очень трудно, потому что бесы предъявляют свои права на это место». Преподобный Паисий очень любил наш монастырь, поскольку раньше здесь жило много отцов из Малой Азии, откуда он тоже был родом. Вечером, когда я ложился спать, приходили бесы с ножами, чтобы зарезать меня. Меня охватывал страх, и я становился на молитву. Долгое время я страдал от бесовских нападений. Но когда человек действует по послушанию, бесы не могут причинить ему вреда.

Мы читаем в «Отечнике» о том, как один епископ отправил своего послушника в город, далеко отстоящий от их монастыря. Когда послушник пришел в это место, он был весь мокрый от пота, потому что стояла жара, и ему захотелось искупаться в одной из общественных бань. Но в те времена перед тем, как открыть баню, на том месте совершали человеческое жертвоприношение. Поэтому бесы имели власть над такими местами, о чем мы читаем и в житии святого апостола Иоанна Богослова в Синаксаре от 26 сентября. После захода солнца, когда послушник пошел искупаться в бане, бесы захотели его утопить. Но, приблизившись к нему, они закричали: «А-а-а… он имеет благодать послушания!». И, не в силах нанести ему вред, они ушли прочь.

Нечто подобное произошло и в моем случае. Не потому, что я был достоин, а потому, что меня покрывало послушание. Таким образом, мы понемногу продвигались вперед — медленно, но верно. К нам приходили отцы из Филофея, но, сталкиваясь с трудностями, они уходили прочь. Тогда казалось непостижимым, как можно преодолеть все эти напасти! Наконец, по прошествии трех или четырех лет, к нам пришел первый послушник, который остался на этом месте. Это был отец Гедеон. Он учился на богословском факультете, но оставил его. Через год пришел отец Ефрем. Так мало-помалу стали прибывать новые отцы.

В то время старец Георгий из монастыря Григориат пригласил меня на праздник святителя Николая: «Приходи к нам на панигир, будешь предстоятельствовать на службе», — сказал мне он. На это я ему отвечаю: «Геронда, сейчас моя череда в нашем монастыре». Он говорит: «Как-нибудь да найдешь себе замену. Мы хотим тебя видеть у нас». Я и сам не знаю, почему старец Георгий вдруг так полюбил меня, недостойного. Я продолжал отказываться: «Кроме того, Геронда, не знаю, что и как говорить», — я сказал это потому, что, если бы я возглавил службу, мне пришлось бы говорить проповедь. «Не страшно, — говорит он мне. — Приходи, пожалуйста». Я ему говорю: «Мы маленькое братство». А он: «И в маленьком братстве есть своя благодать». В конце концов, я пошел. Должно быть, это было в 1985 или в 1986 году. Благодатный старец уважил мою просьбу и в конце службы сам произнес проповедь. Он приглашал меня на службы еще раза два или три. Но и раньше, в 1975 году, мне довелось побывать на престольном празднике этого монастыря, в день всех Григориатских святых. В то время я был иеромонахом в Филофее. Меня послал туда старец Ефрем, и меня поставили служащим священником. Среди приглашенных на праздник был и старец Гавриил Дионисиатский. Помню, как отец Андрей, секретарь монастыря, дал мне тогда немного денег «на чай».

Постепенно в наш монастырь стали прибывать новые отцы. Нас посещал и старец Ефрем, когда он приезжал из Америки, и он подбадривал меня. Впрочем, я никогда и не думал уходить, несмотря на множество трудностей. Я говорил себе: «Поскольку я выполняю послушание, Бог все управит. И нас не оставит Пресвятая Богородица». Эта мысль укрепляла меня, и мы потихоньку продвигались вперед. В 1988 году к нам пришел отец Иосиф. В тот год у нас, ко всему прочему, случился пожар. Возгорание произошло из-за удара молнии. Сгорел весь архондарик. Вскоре после этого загорелась часовня Святого Гедеона. Она чудом уцелела после пожара. В начале девяностых годов мы отремонтировали ее. А в 1990 году пожар случился в лесу. Огонь дошел до Григориата, Симонопетры, монастыря Святого Павла и Дафни. Только в нашем лесу выгорело около двух тысяч квадратных метров. Борьба с пожаром продолжалась две недели. Самолеты прилетали даже из-за границы, но они ничего не могли сделать. А 14 августа[6], накануне Всенощного бдения в честь Успения Пресвятой Богородицы, он погас сам собой. Пожар продолжался с 1 по 14 августа, по попущению Госпожи Богородицы.

В возрождении монашеской жизни на Святой Горе Афон помимо послушников преподобного Иосифа Исихаста участвовали и другие благодатные старцы, приехавшие сюда со своими братствами, такие как старец Емилиан (Вафидис), который пополнил братию монастыря Симонопетра, и старец Георгий (Капсанис), пополнивший братию монастыря Григориат. Богоматерь привела их для украшения Своего сада. Так же, как и старца Василия, который стал насельником монастыря Ставроникита. В молодые годы он стремился найти на Афоне исихастов, таких как старец Паисий, старец Димас и прочие. Он был великим молитвенником, вместе со старцем Григорием. Тогда под заботливой опекой Пресвятой Владычицы нашей Богородицы начался расцвет монашества в Ее Саду, на Святой Горе Афон.

3. О молитве

Преподобный Ефрем Катунакский придавал величайшее значение добродетели послушания. Он говорил: «У тебя нет условий для непрестанной молитвы? Сотвори послушание. И оно восполнит недостаток молитвы». Он всегда подчеркивал необходимость послушания в духовной жизни. Однажды его духовник, отец Никифор, отвел его к старцу Иосифу Исихасту. Тот спросил: «Старец Никифор, слушается ли тебя твой монах?». Вспоминая об этой встрече, старец Ефрем писал: «Геронда Иосиф не спросил, хорош ли я в рукоделии или в каких-то других вещах, но хорош ли я в послушании. Это произвело на меня неизгладимое впечатление».

Отец Ефрем был служащим священником своей Келлии. По благословению своего старца, отца Никифора, он приходил к старцу Иосифу, который в то время жил на Келлии Честного Предтечи в скиту Святого Василия и служил для них Литургию.

Наш старец, отец Ефрем Филофейский, научился молитвенному деланию от нашего «дедушки», старца Иосифа Исихаста; он обучил этому и нас еще до того, как мы перешли в монастырь Филофей. Старец Иосиф не позволял своей братии разговаривать друг с другом. В его братство входили: отец Ефрем, отец Харалампий, отец Иосиф Младший и отец Арсений. Весь день они занимались рукоделием, не произнося ни единого слова. Распорядок их дня был такой же, как и у нас, на Келлии Святого Артемия в Провате.

На закате солнца мы поднимались на молитву. Мы молились по четкам с 12-го часа по византийскому времени до 6-го часа, то есть до полуночи. Далее была вечерня, повечерие и вся утреня. В это время звонили колокола. Потом мы поднимались в храм, и по понедельникам, средам и пятницам служили молебен Божией Матери и часы, а в другие дни — во вторник, четверг и субботу — мы начинали с Последования ко Святому Причащению, затем читали часы и, наконец, совершали Божественную Литургию. В нашем братстве был только один иеромонах, наш старец Ефрем. Служить он начинал всегда в полночь (в 6 часов по византийскому времени). Летом мы заканчивали, когда начинало светать, «на рассвете дня»[7]. В целом наше бдение занимало восемь часов, от заката до рассвета. Зимой мы, конечно, заканчивали, когда было еще темно, потому что зимой рассветает позже. В холодное время года мы всю ночь совершали молитву по четкам. Вместо вечерни мы тянули четыре четки на триста узлов с молитвой Иисусовой и две четки к Богородице (итого шесть четок), и столько же вместо повечерия. Вместо утрени мы совершали пятнадцать четок на триста узлов. Молились мы то сидя, то стоя. Иногда нас начинал одолевать сон, но мы старались не поддаваться и продолжали молиться. Если нам очень хотелось спать, то мы выходили на свежий воздух возле нашей Келлии или туда, где сушили белье, а зимой — в коридор. Мы прогуливались и произносили молитву. Если не получалось молиться про себя, говорили молитву вслух. Все время от захода солнца до полуночи мы посвящали молитве Иисусовой — произнося ее в голос или молясь сокровенно, в уме.

Когда мы перешли в монастырь Филофей, у нас не было возможности сохранять тот же распорядок дня, что был у нас в уединении, потому что мы должны были следовать монастырскому уставу со всеми богослужениями. Тогда старец Ефрем ввел следующую практику: повечерие мы служили сразу после вечерней трапезы. После захода солнца мы спали четыре часа. Когда мы просыпались, то зимой оставались в келии еще четыре часа, совершая молитву, а потом приходили на службу в храм. Летом же, когда ночи короткие, мы молились в келии три часа, а потом приходили на службу в храме. Некоторые отцы, которые не могли заснуть рано, после заката солнца бодрствовали и совершали молитву. Они ложились отдохнуть позже, когда мы только просыпались, и вставали к началу утрени, чтобы вместе со всеми пойти в храм. Зимой, когда солнце садится в половине шестого (по гражданскому времени), мы вставали в полдесятого, через четыре часа. Это значит, что утреня начиналась в половине второго, то есть еще через четыре часа. Летом, когда солнце садится в полдевятого-девять, мы вставали в полпервого-час и отправлялись на утреню в три тридцать.

Те часы, что мы проводили в своей келии перед богослужением, мы могли посвятить своим монашеским обязанностям, то есть своему правилу; могли что-нибудь почитать или заняться умной молитвой, особенно зимой, когда времени для этого больше.

Конечно, часто ум во время молитвы рассеивается, происходит парение мыслей. Что ж, с этим можно бороться, возвращая свой ум к молитве снова и снова. Иногда это бывает несложно, ум легко удается собрать. Но порой это дается тяжело. Однако все равно следует прилагать усилия, чтобы молиться внимательно. Это имеет огромное значение для нашей души. Как бы мала ни была наша брань, Бог ее видит и принимает.

Конечно, если у человека при этом есть помысел превозношения, то сколько бы часов он не предавался бодрствованию, его молитва все равно остается бесплодной. Об этом следует помнить всегда. Нужно бороться не только с помыслами превозношения и гордости, но и со всеми помыслами другого рода. Брань ведется великая. Требуется со вниманием хранить молитву в уме и в сердце и отсекать все вражеские прилоги. Не принимать с самого начала приражение помысла, как учат нас святоотеческие книги.

Когда человек ведет брань таким образом, он сподобляется посещения Божия. Что вам сказать! Поскольку нас покрывала благодать послушания, молитва приходила сама собой. Помню, когда мы жилина Келлии Святого Артемия, в выходные дни — например, в воскресенье — по милости Божией и по молитвам старца, с восьми часов утра (по гражданскому времени) мы пребывали в безмолвии. Сначала после службы мы отдыхали, а затем, поскольку был выходной, мы сидели каждый у себя в келии до двенадцати или до часу, когда была трапеза. Потом нам нужно было немного поспать, потому что после захода солнца мы должны были вставать снова. Помню, что в этом промежутке до трапезы молитва была очень сильна, то есть четыре-пять часов проходили практически незаметно. Молитва приходила сама, и она захватывала нас полностью. То же было, конечно, и ночью. Но все это происходило. потому что нас покрывало послушание. А теперь, чтобы пришла молитва, нужно усилие. Тогда же, насколько я помню, молитва шла без особых затруднений. Не идеально, но весьма хорошо.

Благодатный старец Георгий Григориатский тоже обрел молитву в юности, еще в тогда, когда он учился в школе. Помню, как в 1988 году мы с отцом Саввой поехали в Иерусалим, где епископ Иерусалимского Патриархата накрыл для нас стол (кажется, впоследствии он стал митрополитом Неапольским). Он был из Старого Фалиро, откуда родом был и старец Георгий, они учились в одной школе. Он говорил нам. «Старец имел такую благодать, что когда он молился, от него исходило благоухание». Митрополит Неапольский (я уже не помню, было ли его имя Амвросий) рассказывал нам об этом с большим удивлением. Старец Георгий был необыкновенно благодатным юношей еще со школьной скамьи. В студенческие же годы он избегал большого количества общения и много времени посвящал молитве. Его лицо отражало ту благодать, что была у него в душе, как говорил нам Владыка с нескрываемым изумлением. Вот почему он возлюбил монашеское житие и, хотя ему сулили прекрасную университетскую карьеру, он выбрал монашество. Во всех своих произведениях он непременно говорил о молитве.

4. Возобновление духовной жизни.

В том упадке, который мы переживаем сегодня, следует прибегнуть к тому, что оставили нам в наследство отцы. Сколь многое оставил нам старец Георгий! Сколь многое оставил нам старец Емилиан! Сколь многое оставил нам старец Паисий! И старец Феоклит Дионисиатский! Как благодатны были все эти старцы! Я уже не говорю о нашем старце Ефреме, который поддерживал нас уже только тем, что непрестанно молился и настоятельно просил, чтобы мы насаждали и взращивали Иисусову молитву в своей душе! Сколь многое оставил нам благодатный старец Иосиф! Сколь многое оставил нам благодатный старец Ефрем Катунакский! Сколь многое все они оставили нам! Разве нам не с кого брать пример? И все они — наши современники. Я уже не говорю о древних отцах. Немало и наших новых отцов, которые жили совсем недавно.

Но вместо этого мы впадаем в обмирщение.

Особенно рискуют те, кто обладает некоторой образованностью, потому что это подпитывает их высокое мнение о себе. И хотя они пытаются подвизаться, это представление глубоко проникает в их сердце и создает определенное устроение души, «незаметно» погубляющее все остальное. Человек исполняется самомнения постепенно и неощутимо для себя, и хотя много с ним борется, оно упорно пребывает в душе. Как правило, человек приобретает его еще в молодости, в годы учебы. Конечно, Вселенские учители и святители тоже получили высокое образование в университетах своего времени, но у них было другое устроение души: учеба им не вредила. Мы же имеем такой образ мышления, когда рассудок ставится превыше всего (греч. νοησιαρχία), поэтому у нас возникают проблемы.

А еще мы слишком сильно увлеклись работами по ремонту и восстановлению монастырей. Мы впали в попечение о работах по необходимости, потому что монастыри были разрушены. Старые отцы монастыря Григориат делали, что могли. И когда игуменом стал старец Георгий, ему тоже пришлось заниматься некоторыми строительными и ремонтными работами. Конечно же, занимался работами и святитель Афанасий Афонский. Он трудился, да еще и как! Мы читаем в его житии, что однажды, спускаясь к пристани с огромным бревном[8] — в то время, когда строили пристань, — он получил такие сильные травмы, что его здоровье поправилось только через три года.[9] Какими трудами он построил этот огромный монастырь! Но это не причинило вреда его душе.

На нас также влияет телевидение. Дети и молодежь находятся под влиянием компьютеров и мобильных телефонов. Все это наносит им большой вред, даже если они, бедняжки, имеют духовное усердие и стараются подвизаться. Мы живем в такой обстановке, когда создается впечатление, что демонизировано буквально все. Это касается и нас, монахов: на нас тоже влияет эта обстановка, все эти процессы. Осквернено все кругом: радиоприемники, телевизоры, мобильные телефоны, все они подпали под влияние сатаны.

Первоначальная ревность притупляется, угасает. Мы не сохраняем ее. Мы не удерживаем в себе то духовное состояние, которое испытали, когда впервые пришли в монастырь, исполненные любви к Богу, ту горячность, порыв, желание подвизаться. Эта ревность мало-помалу убывает. Именно этого и ожидает лукавый: чтобы угасло первоначальное горение духа. Чтобы достичь этого, он наводит на нас нерадение и помыслы. Так ослабевает наше первое рвение, наша первая любовь к монашеской жизни. Как печально, когда молодые монахи постепенно утрачивают этот пыл! Думая о том, каким мне надлежало бы быть, я постоянно осуждаю себя, потому что я не таков, каким мне быть должно.

Как мы можем сохранить эту любовь? Как мы можем вернуть ее обратно? Для этого требуется быть оченьвнимательными! Мы не должны упускать это из виду. Когда придет небольшое расслабление, важно не допустить, чтобы оно стало сильным. Мы должны сохранить, насколько это возможно, нашу первую любовь. Здесь требуется борьба, духовная брань. Мы не должны позволить, чтобы охладела наша решимость посвящать себя Богу, решимость, которую по молитвам Пресвятой Богородицы даровал нам Сам Бог. Нами не должна овладеть многопопечительность.

Насколько нам следует беречь чувство благодарности за тот дар, что мы получили от Пресвятой Богородицы! Это великое дело! Пресвятая Богородица несказанно одарила нас! Это для нас огромная честь! И как сильно Она огорчается, когда видит, что вместо того, чтобы возгревать этот дар, мы им пренебрегаем.

На это обращал внимание и старец Ефрем. Об этом твердили и старец Георгий, и старец Емилиан, и наш «дедушка» Иосиф. На этом зиждется все: как преумножить наше стремление к Богу, как нам иметь эту духовную горячность, как обрести непрестанную молитву, как ревностно выполнять свои духовные обязанности. На этом они всегда настаивали.

Наш старец, Геронда Ефрем, постоянно подчеркивал, что мы должны прилежать непрестанной молитве, чтобы не оставаться без молитвы ни ночью, ни днем во время послушания, чтобы она оживляла нас и укрепляла, чтобы мы не расслабевали, но всегда пребывали в бодрствовании, в том самом благословенном бодрствовании. Святые отцы, жившие незадолго до нас, советовали то же самое. Мы должны уделять больше внимания своему внутреннему человеку, больше заниматься устроением своей души.

В этом очень помогает самоукорение. Мы претерпеваем большой ущерб, когда вместо того, чтобы осуждать себя, мы судим других и говорим: «Патриарх нехорошо поступил… премьер-министр... архиепископ... митрополит такой-то поступили неправильно». В этом случаем своим умом мы выходим в мир. Или мы судим наших братьев: «Вы только посмотрите, что делает этот человек. Вы только посмотрите, что делает тот или другой». Так ослабевает наша ревность и охладевает наше духовное горение. Насколько ужасное это зло, осуждение! Оно нас опустошает. Оно ожесточает нашу душу. Именно этого и желает лукавый. Таким образом уходит Божественная благодать: она убывает. Всю ту благодать, которую мы получаем во время служб, своего правила, своего старания, мы теряем во мгновение ока.

Также требуется большое внимание, чтобы мы не принимали помыслы против старца. Однажды старец Ефрем Катунакский рассказывал, что пришлось ему претерпеть, когда пошатнулось его доверие к старцу. Он полностью потерял благодать Божию. Он был, по его словам, «совершенно разбит»; он не мог молиться, не мог сосредоточиться. Он сел и стал размышлять, почему с ним такое происходит: «Вероятно, это потому, что я так отнесся к Геронде». И он сразу же побежал просить прощения у своего старца, отца Никифора. Именно об этом говорит и преподобный Иосиф Исихаст в одном из своих писем: «Чадо мое, обрати внимание на помыслы против старца. От тебя отойдет благодать, и тогда тебе придется очень сильно трудиться, чтобы обрести ее вновь»[10].

Он говорил, что диавол пытается убедить нас принять эти помыслы, чтобы терзать нас в дальнейшем. Поэтому он с такой горячностью обращается к нам: «Остерегайся принимать помыслы против старца». Цель лукавого — отделить нас от старца, чтобы затем добиться своего. И с нами, нынешними монахами, которые более восприимчивы к диавольским внушениям, ему удается это сделать. Мы терпим огромный ущерб. Отношения послушника и старца являются таинством. И от этого напрямую зависит преуспеяние монаха в духовной жизни.

Как мы, сегодняшние монахи-святогорцы, с каким страхом и трепетом будем хранить это трезвение, это бодрствование, эту благодать нашего монашеского призвания? Ибо сегодня ярость диавола сильна. Его нечестие зашло намного дальше, чем пятьдесят и более лет тому назад. Демоническое давление весьма ощутимо. Мы, вслед за всеми остальными людьми, естественно, подвергаемся влиянию мира. Как жили в былые времена и как живут сейчас? Один святой как-то сказал. «В последние времена в монастыре будет как в миру, а в миру будет как в аду». До чего мы дошли по сравнению с тем, что было пятьдесят лет назад? Какие ситуации законодательство одобряет в последнее время, которое уже наступило?

В прежние годы на Афоне не было дорог для машин, их только начинали делать. Люди передвигались пешком и на ишаках. Мы использовали керосиновые лампы. У нас не было генераторов. Разве этого было мало? В первые годы существовала небольшая дорога от Дафни до Кариеса. Когда праздновали тысячелетие Святой Горы Афон, открыли еще одну дорогу от Кариеса до Иверского монастыря. Если у нас бывали проблемы со здоровьем, мы добирались в Кариес на муле или на осле, чтобы пойти к какому-нибудь фельдшеру. Мы перевозили покупки при помощи животных. Мы путешествовали на большие расстояния, но это нас нисколько не смущало. А теперь, чтобы проехать немного, мы хотим брать машину. Наш образ жизни уже не столь аскетический. Все земные блага достаются нам без труда. И мы с легкостью выезжаем из монастыря в мир. Преподобный Паисий говорил: «Большие удобства влекут за собой большие трудности»[11]. Он говорил это очень живо и выразительно, потому что очень переживал за всех нас.

Чтобы сравнить, насколько отличался тогдашний монашеский быт от сегодняшнего, стоит рассказать и кое-что другое, чтобы это стало известно монахам помоложе. Я помню, как в начале 1960-х годов, еще будучи мирским юношей, я ненадолго остался на Афоне и провел большую часть времени у моего земляка, иеромонаха-келлиота. В то время у всех келлиотов, так же, как и у монастырей, были свои мулы или ослы. Однажды нам с этим иеромонахом понадобилось поехать в Кариес. Мы отправились туда на осле. Когда мы доехали до Кариеса, он сказал мне: «Надо привязать осла здесь, так как животным строго воспрещается входить в Кариес, да и я должен надеть свою рясу, потому что мы должны входить внутрь непременно в облачении». Я видел, как все монахи скромно шли в своих рясах, проходили перед Протатом, кланялись, полагали на себе крестное знамение и многие заходили в храм, чтобы поклониться находящейся там иконе «Достойно Есть». Позднее, когда уже появились автомобили, им было запрещено въезжать в Кариес. Машины оставляли снаружи на площади, по строгому распоряжению Священного Кинота и Священной Эпистасии, за соблюдением которого внимательно следили офицеры полиции. Такие строгие правила были в ту пору!

Да сохранит нас Пресвятая Богородица в эти трудные времена, когда мы, отцы последнего времени, столь немощны! В каком месте мы пребываем! В этом святом месте, где Пресвятая Богородица так близка к нам, как Она Сама обещала: «Я буду для монахов Святой Горы и Целительницей, и Матерью, Я буду заботиться обо всем, что будет им нужно — как для души, так и для тела. Монахи, которые наполнят мой Сад, должны вести брань против нашего общего врага. А я буду сражаться за них в этой брани»[12]. Давайте-ка подумаем: что это значит? Как близка к нам Пресвятая Дева! «Буду сражаться за них», — говорит Она. Это означает: «Буду помогать им в их битве с диаволом». Как прекрасны эти слова о том, что Она будет покровительствовать нам в брани, насколько же они умилительны! Как сильно Она заботится о нас! И Она хочет, чтобы личными духовными трудами мы как можно лучше возделывали Ее Сад, как это делали предыдущие отцы. С какой ревностью, с каким борением! Какие несли труды и подвиги и в каких лишениях они жили? Они всей душой желали такой жизни и такой брани. Они сами просили о том, чтобы отдать все, что только можно, лишиться всех благ земных ради благ небесных.

Преподобный Порфирий говорил, что для того, чтобы мы возлюбили Бога, Он должен сначала возлюбить нас. Он должен увидеть что-то с нашей стороны, чтобы мы были Им любимы. Увидеть, что мы сохраняем свою ревность, что мы любим свое монашеское жительство и заботимся о своем спасении, что мы понуждаем себя, как это и подобает монахам; что мы подвизаемся, помня об идеалах монашества, пребывая в монашеской благодати, в понуждении себя, в старании — во всех этих и в любом другом духовном делании истинного монаха.

И тогда как Ему не возлюбить нас! Разве может быть нелюбим Богом такой монах? Только так и никак иначе.

Монах должен как-то доказать свою любовь к Богу. Мы должны судить себя по этому критерию: насколько мы прилагаем старания, чтобы угодить Ему. Если мы не подвизаемся, то терпим ущерб, потому что нас постепенно оставляет благодать Божия и мы лишаемся того, что должен иметь каждый монах: этой особой, монашеской благодати, ревности о Господе, молитвы и состояния близости к Богу.

Часто бывает, что мы идем на службу, садимся в стасидию и засыпаем, или мы читаем Псалтырь очень быстро, чтобы поскорее закончить. Мы ведем себя так, будто это тяжелая повинность. Мы совершаем службу без усердия и не стараемся участвовать в ней всей своей душой. Конечно, наш ум порою рассеивается, но мы должны по мере своих сил понуждать себя быть внимательными. Когда мы жили на Келлии Святого Артемия, мой ум удалялся от молитвы, но мы силой старались удерживать его и, насколько было возможно, связать его памятованием о Боге.

Некоторые думают, что если они будут поступать таким образом, то у них пострадают нервы и они станут душевнобольными. Это совершенно неверно, ведь нас покрывает благодать Божия. Молитва зависит не только от наших усилий, но, в первую очередь, от Божественной благодати. Как может Бог допустить, чтобы кто-то пострадал от молитвы? Даже если человек болен, он исцеляется. Возможно ли заболеть от молитвы и от духовного делания? Утверждать подобное — самое настоящее богохульство. Монашеская жизнь благотворно влияет на состояние души. Об этом говорил благодатный старец Паисий: если человек по-настоящему, с горячностью, с желанием подвизаться, ревностно живет монашеской жизнью, она не делает его больным, но, напротив, оздоравливает его[13].

Нервы могут пострадать только тогда, когда не соблюдаются необходимые условия для преуспеяния в духовной жизни. Ты можешь повторять молитву множество раз, но если у тебя лукавая совесть, помыслы против старца, если ты осуждаешь других и считаешь маловажным делом нарушение поста, если ты ведешь невнимательную жизнь и боишься наступления Великой Четыредесятницы, если ты все делаешь с ропотом, не имея смиренного образа мыслей и любви к Богу и ближнему, то как же к тебе придет благодать Божия?

Мы должны привлечь к себе Божественную благодать. Мы должны своей ревностью угодить Богу, угодить Пресвятой Владычице нашей Богородице, угодить нашим святым отцам. Разве не молятся о нас наши отцы, во Святой Горе Афонской просиявшие? Разве не видят они, в каком состоянии мы пребываем сегодня? Разве напрасны были те труды, благодаря которым они освятили место сие? Здесь они проливали свой пот, вели духовную брань, претерпевали искушения. Вся Святая Гора освящена ими.

Именно по этой причине, как только благочестивые паломники прибывают на Афон, их осеняет благодать Божия. Они говорят: «Мы забываем о наших проблемах и тревогах. Здесь другой воздух — все исполнено благодати». Это результат тех молитв, что совершаются на Афоне.

Даже атеисты меняются. Однажды к нам в монастырь приехал один политик, он был настроен весьма скептически. Но он изменился. Когда застучало било, созывая всех на Божественную Литургию, мы пригласили его вместе с сопровождавшими его лицами в наш главный храм (кафоликон). В храме он наблюдал за молящимися отцами. Их благостный вид и то, что они стояли неподвижно столь длинную службу, произвели на него огромное впечатление; он наблюдал за происходящим с невыразимым чувством. Время от времени я поглядывал на него. Он кому-то сказал: «Здесь невозможно оставаться неверующим: хочешь не хочешь, а приходится верить»…

Мы, люди, сегодня намного слабее физически и более болезненны, чем отцы, жившие прежде. Это правда. А все это потому, что мы слабее духовно. Но когда монах имеет большую ревность о Господе, то егоукрепляет благодать Божия и дает ему телесные силы. По мере стяжевания благодати, тело становится более сильным и выносливым. Духовная же слабость влечет за собой и слабость телесную. Второе является естественным следствием первого; оба эти явления взаимосвязаны. Наши отцы, жившие в былые времена, были великанами духа, потому-то у них и было много телесных сил. И теперь нам нужно держаться, чтобы не дойти до еще худшего состояния, когда дальше уже некуда!

Нам крайне необходимо понуждать себя к добродетели: это то самое понуждение, которое нам советуют Святые Отцы. «Всегдашнее понуждение естества»[14]. Наши Отцы говорят об этом совершенно ясно. Они обращают особенное внимание на то, что монах должен пребывать в понуждении себя, в страхе Божием, в своей первой любви к монашеской жизни и сделать все возможное, чтобы она не угасала. Когда мы по своей небрежности, по своей немощи, по своей страстности начинаем давать слабину, как корабль дает течь, точно так же будет «давать течь» и наша монашеская жизнь, ее качество будет ухудшаться, это совершенно естественно. Так давайте же не будем ослабевать, не будем расхолаживаться. Это должно быть нашим важнейшим попечением.

Мы должны иметь благое попечение о духовной жизни. Как поддерживать ее с великим страхом Божиим? Какими желает нас видеть наша Госпожа Богородица, Которая привела нас в свой Сад? Какими желают нас видеть Отцы-Святогорцы, которые питались сухарями и спали на каком-то тряпье? Как, например, наш дедушка Иосиф, который ел червивые сухари. Они кушали в сумерках, чтобы их не видеть, вместе со старцем Арсением. А на спине у старца Иосифа образовалась опухоль, огромный нарыв, из которого истекал гной на его рубашку, так что ткань стала жесткой как брезент, но он все равно не переодевал ее.

Они стяжали непрестанную память смертную. Их ревность и любовь ко Христу была такова, что они желали пойти ради Него на мучения. Но поскольку им не представлялось для этого возможности, они устремлялись на аскетические подвиги, на брань, на злострадания. Они ходили без обуви, босиком. Они хотели что-то сделать ради любви ко Христу. Так велико было у них горение духа! Так сильно желали они угодить Богу! И, конечно же, в ответ Господь щедро одарял их Своей благодатью.

Это именно то, что так нужно миру сегодня: живой личный пример. Когда мирские люди видят молодых и старых монахов, ведущих аскетическую жизнь, видят их ревность, их любовь, их желание подвизаться, их послушание, — а такие отцы, слава Богу, существуют и сегодня, — когда видят молодых ребят, приходящих в монастыри, они умиляются сердцем и изменяются.

Однако же мы, старшее поколение, должны обратить внимание на то, какой пример мы подаем молодым. Что увидят молодые ребята, если мы будем пребывать в нерадении и не будем подвизаться? Случится то, о чем Господь сказал иудеям: «Горе вам, книжники и фарисеи, лицемеры, что обходите море и сушу, дабы обратить хотя одного; и когда это случится, делаете его сыном геенны, вдвое худшим вас»[15].

Ушла та горячая любовь, которая должна была быть между нами. Мы не сохраняем ее надлежащим образом и первый есмь аз… Я укоряю свое падшее «я» и обвиняю его за это, поскольку с нашим умением любить связаны и многие другие действия, в основе которых лежит любовь. Если ты любишь брата, значит ты сможешь и сочувствовать ему. Любовь сильно оскудела в наше время. Мы должны обратить на это самое пристальное внимание. Простите меня, что я говорю об этом. Я — самый настоящий лицемер, потому что, говоря о любви, я сам не поступаю как должно.

Любовь требует, чтобы мы молились и за нашего Патриарха, и за архиереев, и за весь мир. Мы, конечно, очень сожалеем о некоторых позициях Вселенской Патриархии, таких как ее «экуменические инициативы» и ее действия по украинскому вопросу, но мы все равно любим нашего Патриарха и его соборных архиереев. Нам подобает молиться о них с большим усердием и любовью. Потому что, если бы мы были лучше, то и они тоже были бы более ревностны и не впали бы в заблуждение. Многие святые цари и патриархи строили монастыри и помогали им, чтобы монахи молились за них. Они говорили братии: «Мы будем заботиться о всех ваших нуждах, а взамен просим у вас лишь одного: ваших молитв». Так что мы поступаем неверно, если мы не желаем усердно молиться за нашего Патриарха, за Архиепископа, за наших архиереев и за народ. Мы должны сильно прилежать молитве за всех.

Простите меня за то, что я говорю сбивчиво и нескладно. Тому виной — не только недостаток образования, но и моя духовная неграмотность и неустроенность, поскольку я не сохранил того, что получил — от моего старца, от нашего «дедушки», от наших отцов и от тех современных отцов, которые были для нас примером.

И все же, по благодати Божией, я не прекращу до конца хранить благое попечение о спасении и старание положить новое начало и продолжать подвизаться.

Простите меня! И молитесь обо мне!