«...Но пусть никто не говорит, что семя доброе бессильно взойти добром...»

К 100-летию со дня преставления Великого князя

Константина Константиновича Романова

2/15 июня 2015 года исполняется 100 лет со дня кончины Великого князя Константина Константиновича, внука Николая I, президента Академии наук, более известного своими поэтическими произведениями и переводами, подписывавшегося криптонимом «К.Р.».

Константин Константинович – второй сын Великого князя Константина Николаевича и Великой княгини Александры Иосифовны.

В детстве получил разностороннее домашнее образование. В его обучении и воспитании принимали участие известные историки С.М. Соловьев, К.Н. Бестужев-Рюмин, музыкальный критик Г.А. Ларош, виолончелист И.И. Зейферт, пианист Рудольф Кюндингер, писатели И.А. Гончаров и Ф.М. Достоевский.

Константин Констан­тинович был известным русским поэтом, автором нескольких поэтических сборников. Первые стихотворные произведения были опубликованы в журнале «Вестник Европы» в 1882 году. Первый сборник, включавший стихотворения 1879–1885 годов, вышел в 1886 году. В 1888 издал первую поэму «Севастиан-мученик», затем сборники«Новые стихотворения К.Р.», «Третий сборник стихотворений К.Р.» (1900), «Стихотворения К.Р.» (1901).

С Великим князем вели переписку И.А. Гончаров, Я.П. Полонский, А.А. Фет, ценивший его вкус и даже поручавший ему исправлять свои стихи.

Константин Констан­тинович принадлежал к так называемой старой школе, был продолжателем классических традиций. Многие его стихотворения отличались мелодичностью и были положены на музыку (самое известное – романс «Растворил я окно…» с музыкой П.И. Чайковского, сочинившего музыку также на «Я сначала тебя не любила…», «Вот миновала разлука» и другие стихотворения К.Р.). Сам написал несколько романсов на стихи В. Гюго («Луч денницы блеснул, дорогая»), А.К. Толстого («Не верь мне, друг, когда в избытке горя», «О, не пытайся дух унять тревожный» и «Горними тихо летела душа небесами»), А.Н. Майкова («Он уж снился мне когда-то» и «Далеко, на самом море»).

К.Р. перевел на русский язык трагедию Ф. Шиллера «Мессинская невеста», трагедию И.В. Гете, шекспировского «Короля Генриха IV». Также он является автором удачного перевода шекспировского «Гамлета» на русский язык, над которым работал с 1889 по 1898 годы; перевод с обширными комментарими в 3-х томах был издан в 1899 году и неоднократно переиздавался.

Константин Константинович, имея широкое музыкальное образование, проявлял особую заботу о развитии национальной русской музыки. В дневнике — о многом говорящая запись: “Были в Дворянском собрании на 2-м русском симфоническом концерте под управлением Римского-Корсакова. Зала наполовину, если не более, оставалась пуста. Мне хотелось там быть из внимания к русской музыке. И я не раскаялся: 1-я симфония Es-dur просто меня восхитила” (ГАРФ, ф.  660, оп.  1, ед.  хр. 35)

С 1889 года Великий Князь являлся президентом Академии наук и председателем Археологического общества, с 1892 вице-президент Русского музыкального общества. Великий Князь очень многое сделал для выдающегося русского композитора П.И. Чайковского. Последний признавался, что "если бы не Великий князь, то ни одна бы моя опера не увидала бы света и не была бы поставлена на сцене". Их творческое сотрудничество - одна из интереснейших страниц не столько в их личных биографиях, сколько в истории русской культуры. В личной переписке П. И. Чайковского с К.Р, насчитывается свыше 30 писем с обеих сторон (31 со стороны Чайковского и 28 со стороны К.Р.)Они обсуждали крупнейших композиторов В.А.Моцарта, Й.Гайдна, Л.Бетховена, Ф.Шуберта,Р.Вагнера, И.Брамса и поэтов Г.Р.Державина, А.Д.Кантемира, И.В.Гете, А.С.Пушкина, М.Ю.Лермонтова, Г.Гейне, Ф.И.Тютчева, А.А.Фета, А.К.Толстого, А.Н.Майкова.

Чайковский высказывается о своих произведениях, об оперной специфике, о профессионализме. Так, Чайковский писал: "Моцарт, Бетховен, Шуберт, Мендельсон, Шуман сочиняли свои бессмертные творения совершенно так, как сапожник шьет свои сапоги, т. е. изо дня в день и, по большей части, по заказу. В результате выходило нечто колоссальное. Будь Глинка сапожник, а не барин, - у него вместо двух (правда, превосходных) опер было бы их написано пятнадцать, да в придачу к ним штук 10 чудных симфоний. Я готов плакать от досады, когда думаю о том, что бы нам дал Глинка, родись он не в барской среде до эманципационного времени". А вот и некоторые важные воспоминания П.И. Чайковского о великом князе: "В высших сферах кроме благоволящих ко мне государя и государыни у меня есть особенный, специальный покровитель, а именно великий князь Константин Константинович. В это пребывание в Петербурге я нередко с ним виделся и бывал у него. Личность его необыкновенно обаятельна. Он талантливый поэт и недавно, под обозначением К.Р., вышел сборник его стихотворений, имеющий большой успех и расхваленный всеми газетными и журнальными рецензентами. Он также и музыкой занимается и написал несколько очень миленьких романсов. Жена его - очень симпатичная молодая женщина <...> Несмотря на всю мою застенчивость, особенно с людьми из высоких сфер, я чувствовал себя в среде этих симпатичнейших августейших особ совершенно свободно и в беседе с ними находил истинное удовольствие". Позднее Чайковский также писал о К.К.Романове: "Он не только талантлив и умен, но удивительно скромен, полон беззаветной преданности искусству и благородного честолюбия отличиться не по службе, что было так легко, а в художественной сфере. Он же и музыкант прекрасный, - вообще, редкостно симпатичная натура". (См. П. Е. Вайдман. П.И. Чайковский и К.Р. http://www.tchaikov.ru/kromanov.html )

Пьеса К.Р. на евангельский сюжет «Царь Иудейский» имеет особую страницу в жизни и творчестве К.Р. Авторские примечания к ней М.А. Булгаков использовал как материал для романа «Мастер и Маргарита».

В частности, сохранилось письмо императора Николая II от 14 сентября 1912 г. по поводу постановки драмы «Царь Иудейский». Государь в нем сообщал своему двоюродному дяде:

«Дорогой Костя,

Давно уже собирался тебе написать после прочтения вслух Аликс твоей драмы “Царь Иудейский”.

Она произвела на нас весьма глубокое впечатление – у меня не раз навертывались слезы и щемило в горле. Я уверен, что видеть твою драму на сцене, слышать в красивой перефразировке то, что каждый знает из Евангелия, – все это должно вызвать в зрителе прямо потрясающее чувство. Поэтому я всецело разделяю мнение Св. Синода о недопустимости постановки ее на публичной сцене. Но двери Эрмитажного или Китайского театров могут быть ей открыты для исполнения участниками “Измайловских Досугов”».

Товарищ министра внутренних дел и шеф жандармов В.Ф. Джунковский (1865–1938) позднее делился воспоминания о впечатлении по просмотру постановки «Царь Иудейский» в Петербурге в январе 1914 г.:

«В этот же день в Эрмитажном театре Зимнего дворца состоялось первое представление трагедии “Царь Иудейский”, на котором в числе приглашенных был и я.

Среди приглашенных преобладали военные, но было и много лиц высшей администрации и представителей мира искусств и литературы. В числе исполнителей был великий князь Константин Константинович – автор пьесы – в роли Иосифа Аримафейского, князья Константин и Игорь Константиновичи, некоторые артисты C[анкт]-петербургских театров и офицеры Лейб-гвардии Измайловского полка.

Не без волнения и какого-то внутреннего страха, не совершаю ли я что-то антирелигиозное, идя смотреть эту пьесу из жизни Спасителя, поехал я на этот спектакль. К счастью, когда открылся занавес, мои сомнения за содержание драмы-мистерии, по мере хода действий этой трагедии, явившейся плодом искренней веры, постепенно рассеялись. Местами трагедия даже высоко поднимала религиозное настроение, вызывая благоговейное чувство. Поставлена она была с огромной роскошью, строго исторически, костюмы, грим – все было выдержано. Особенно хороша была постановка в 4 акте, изображавшая сад Иосифа Аримафейского.

К.Р. в роли Иосифа Аримафейского

Я вернулся домой под сильным впечатлением и не пожалел, что присутствовал на этом представлении. Но в то же время я не мог не сознавать, что если б эта трагедия была поставлена в другой обстановке, в обыкновенном общественном театре с заурядными актерами и для платной публики, трудно было бы сохранить то религиозное чувство, которое не покидало присутствующих в зале Эрмитажного театра и заставляло смотреть пьесу именно с этим чувством». (Джунковский В.Ф. Воспоминания. Т. 2. М., 1997. С. 268–269.)

здание Эрмитажного театра

В дневнике императора Николая II от 9 января 1914 года имеются следующие строки с отзывом от просмотра постановки: «В 7 ¹/₂ поехал в город прямо в Эрмитаж. Шла драма Кости “Царь Иудейский”. Впечатление она производит потрясающее. Постановка редкая по красоте. Этот вечер считался Измайловским Досугом. Вернулся в Царское усталый в час с ¹/₂». (Дневники императора Николая II. М., 1991. С. 442.)

Князь императорской крови Гавриил Константинович (второй сын К. Р.) делился позднее в эмиграции своими воспоминаниями об этом неординарном событии:

«Этой же зимой ставился в Зимнем дворце в Эрмитажном театре “Царь Иудейский”, драма, написанная моим отцом. Мои братья Константин и Игорь были в числе артистов. Иоанчик принимал в пьесе косвенное участие, так как в ней участвовал его хор певчих. Я же в пьесе участия не принимал. Артистами были офицеры лейб-гвардии Измайловского полка, потому что пьеса шла под флагом “Измайловского досуга”.

Мой отец играл Иосифа Аримафейского. […]

Конечно, самым торжественным днем был спектакль в Высочайшем присутствии. Государь с великими княжнами приехал из Царского Села. Государь надел жетон “Измайловского досуга”, который Измайловцы ему поднесли, когда, будучи еще наследником, он посетил Досуг в Офицерском собрании Измайловцев.

Спектакль прошел очень удачно. Громадное впечатление производила музыка Глазунова. Он прекрасно изобразил бичевание Христа. Императорский оркестр играл очень хорошо. После спектакля Государь пошел за кулисы говорить с отцом. Отец был чрезвычайно взволнован, с его лица тек пот, он тяжело дышал. Я никогда не видел его в таком состоянии. Когда он играл, он священнодействовал. На этом спектакле были также некоторые члены Семейства. Говорили, что прежде, чем ехать на спектакль, великая княгиня Мария Павловна спросила священника, можно ли ехать, так как Синод был против постановки пьесы. Великий князь Николай Николаевич и Петр Николаевич с женами на спектакле не были. Должно быть, они были одного мнения с Синодом». (Великий князь Гавриил Константинович. В Мраморном дворце: Из хроники нашей семьи. СПб., Дюссельдорф, 1993. С. 141.)

Хотя эта пьеса не была допущена Святейшим Синодом для постановки на театральной сцене крупнейших столичных театров, однако она заслуживает глубокого и пристального внимания со стороны тонкого ценителя русской христианской поэзии. В этом произведении звучит глубокая вера князя в истинность и действенность Воскресения Христова, которое преобразило навсегда весь этот бренный мир, дало человечеству дыхание жизни, залог творческого вдохновения во Христе:

  Тебе, Воскресшему, благодаренье! 

      Минула ночь, и новая заря 
      Да знаменует миру обновленье, 
      В сердцах людей любовию горя. 
      Хвалите Господа с небес 
      И пойте непрестанно: 
      Исполнен мир Его чудес 
      И славы несказанной. 
      Хвалите сонм бесплотных сил 
      И ангельские лики: 
      Из мрака скорбного могил 
      Свет воссиял великий. 
      Хвалите Господа с небес, 
      Холмы, утесы, горы! 
      Осанна! Смерти страх исчез, 
      Светлеют наши взоры. 
      Хвалите Бога, моря даль 
      И океан безбрежный! 
      Да смолкнут всякая печаль 
      И ропот безнадежный! 
      Хвалите Господа с небес 
      И славьте, человеки! 
      Воскрес Христос! Христос воскрес! 
      И смерть попрал на веки! 
      (Пение слышно громче, продолжаясь и по падении занавеса.) 
      Занавес опускается как можно медленнее. 
Павловск. На Святой. 6 апреля 1912 г.

Но особую, народную, любовь снискали стихи К.Р. «Умер бедняга в больнице военной». Песня в исполнении Надежды Плевицкой на музыку Якова Пригожего, записанная на граммофоне и разошедшаяся в виде грампластинки по самым отдаленным уголкам Российской империи (а затем русские эмигранты разнесли ее по всему миру), была популярной среди солдат Первой мировой войны.

Великий князь Константин Констан­тинович оставил потомкам не только переводы, ставшие образцами по работе с классическими произведениями, и соб­ственные поэтические творения, но и об­ширное эпистолярное наследие, а также дневник с ежедневными записями за период с 1870 по 1915 годы. Дневник Великого князя содержит подробное описание,практически, всех значимых событий как российской, так и европейской истории, в связи с чем вызывает стойкий интерес у специалистов и любителей отечественной истории и культуры.

личный кабинет К.Р. в Мраморном дворе в Петербурге

  Великий князь был членом и почетным членом различных обществ: императорского общества поощрения художеств, любителей естествознания, антропологии и этнографии; действительным членом императорского русского музыкального общества, почетным попечителем педагогических курсов при петербургских женских гимназиях, Московского общества испытателей природы, любителей русской словесности при Московском университете. Работал Константин Константинович в различных комиссиях по вопросам русской филологии, правописания, организовывал научные экспедиции, был председателем комиссии при Академии наук по градусному измерению на островах Шпицберген  .

Сын К.Р. князь Гавриил Константинович вспоминал: «Всю свою жизнь он вел дневник, который писал в тетрадях в желтых кожаных переплетах, и завещал напечатать его через девяносто лет после своей смерти». Дейст­вительно, в отдельном, седьмом пункте завещания Великого князя были оговорены условия хранения и публикации дневниковых записей: «Завещаю Императорской Академии наук: <...> 7) все собрание тетрадей моего дневника, которому быть хранимым неприкосновенно в библиотеке или в архиве академии. Ни ближайшим моим родным, ни посторонним не предоставляю права читать мой дневник в течение девяноста (90) лет по моей кончине. По прошествию этого срока, по усмотрению академии, но не иначе как с благосоизволения царствующего Государя Императора и с согласия старейшего из прямых моих потомков, дневник мой, частями или полностью, может быть напечатан».

С 1994 года началась публикация дневниковых записей Великого князя. Однако потеря чувства элементарного стыда, меры дозволенного со стороны некоторых исследователей с огромным подобострастием относящихся к "романовской тематике", личные переживания и борьбу с некоторыми страстями превратили сугубо личные тайны Великого князя в материал для составления постыдных пасквилей, поводом для грязной возни и вымарывания светлой личности Великого Князя. Мало кто смог по достоинству оценить "дневниковые откровения" Константина Константиновича по-христиански, увидеть в них прекрасный материал для иллюстрации действенности христианской веры, ее святоотеческого предания и учения об исцелении страстей божественной благодатью. Внутренние борения князя исходили из глубоко христианского, верующего и чуткого сердца. В нем ни на миг не прекращалась борьба за христианское совершенство.  После многих лет тяжелейшей и напряженнейшей борьбы со страстью К.Р. писал, когда ему исполнилось 40 лет, что "теперь меня уже ничто не беспокоит". Это была великая победа Христа в благочестивом сердце К.Р. И когда Великий Князь Константин Константинович оставляет завещание через 90 лет после его кончины открыть его личные дневники "для назидания ", то в этих словах прочитывалось желание покойного К.Р. желание честно и откровенно показать именно то, как в его многотрудной жизни, сопряженной с многочисленными переживаниями и борениями с пороками восторжествовала "подлинная жизнь во Христе". Не грех и страсть, в которых погрязает большинство людей в своей жизни, стали нормой и правилом его жизни, а самоотверженная любовь ко Христу.

Семья Великого князя

В 1884 году Великий князь Константин Константинович вступил в брак с принцессой Саксен-Альтенбургской, получившей при замужестве титул и имя великой княгини Елизаветы Маврикиевны (ее отчество – вариант имени отца, саксонского герцога Морица). От этого брака родилось девять детей: дочери Татьяна и Вера (еще одна, Наталия, умерла в младенчестве) и шесть сыновей: Иоанн, Гавриил, Константин, Олег, Игорь, Георгий. Однако брак не был счастливым по причини категорического отказа великой княгини принимать Православие. Отсутствие духовного единства между супругами накладывало серьезный отпечаток на душе Великого Князя. Он часто писал о своем глубоко переживаемом одиночестве. Именно оно заставляло искать поддержки и в молитве, и  частых визитах к великим православным святыням Российской Церкви. К.Р. был неоднократным гостем Оптиной пустыни и ее знаменитых старцев. В течение нескольких лет продолжалась переписка между прп. Амвросием Оптинским и К.Р, в которой благодатный старец наставлял на пути христианской жизни высокого представителя императорского дома.

Оптина пустынь, современное фото

В мае 1887 года К. Р. (будем далее для краткости так называть Великого Князя Константина Константиновича) посетил Оптину Пустынь. Может быть, какое-то предчувствие было и у К. Р. о грядущих для России бедах, так как он незадолго до своей женитьбы просился у Государя Императора Александра III в монастырь, но не получил согласия. Царь сказал ему: «Костя, если все мы уйдем в монастырь, кто же будет служить России?» Тогда в дневнике К. Р. появилась запись: «Я желал бы принять мученическую смерть»… Вероятно, и принял бы, как большинство Великих Князей, как его родной брат (Дмитрий Константинович, расстрелянный в Петрограде в 1919 году в Петропавловской крепости), – но К Р. умер за два года до кровавого Октября 1917 года. Господь судил его сыновьям исполнить его желание.

Но вернемся в событию, которое для К.Р. было важным и знаменательным - его первой поездке в Оптину пустынь.

К. Р. ехал в Оптину пустынь как бы по следам Жуковского, Гоголя, Киреевского, Достоевского – именно тех больших русских писателей, которые стремились сюда за духовным утешением. Время царствования Императора Александра Третьего – время также и старческой деятельности ученика старца Макария (и одного из его помощников в издании книг для духовного окормления монахов и православных мирян) иеромонаха Амвросия (Гренкова), ставшего известным всей православной России. К нему в Скит Оптиной пустыни за словом утешения, наставления, за благословением и для исповеди стекалось неисчислимое множество людей.

Вот и К. Р., Великий Князь и русский лирический духовный поэт и просто человек, имевший очень значительные внутренние проблемы, постоянно боровшие его, собрался наконец поехать к старцу Амвросию. Грешный, как и все люди, К. Р. в борьбе с бесовскими приражениями приобрел монашескую привычку следить за своими помыслами, за действием «потаенного сердца человека», сокрушаться о своем духовном несовершенстве, считать себя недостойным всех тех благ и талантов, которые дал ему Господь.

Окончательное решение ехать в Оптину К. Р. принял после прочтения книги Константина Леонтьева «Отец Климент Зедергольм, иеромонах Оптиной пустыни», вышедшей вторым изданием в Москве в 1882 году. Леонтьев, один из своеобразнейших писателей своего времени, был духовным чадом старца Амвросия и подолгу жил в Оптиной, а в конце жизни принял от старца и монашеский постриг с именем Климент (в память иеромонаха, героя своей книги). Леонтьев в своей книге очень живо и с теплым чувством описал и Оптину, и Скит, много и умно, с глубоким пониманием рассказал о монашестве и особенно о старчестве – что это такое. (Благословенная Оптина. Великий Князь Константин Константинович Романов в Оптиной пустыни в 1887 году., http://www.velib.com/read_book/monakh_lazar/torzhestvujushhijj_dukh/chast_pervaja_zhertva_bogu/blagoslovennaja_optina_velikijj_knjaz_konstantin_konstantinovich_romanov_v_optinojj_pustyni_v_1887_godu/)

Во время своего первого посещения Оптиной пустыни в 1887 году в своем дневнике К.Р. оставит запись: "«Вот она заветная цель моих стремлений. Наконец-то сподобил Господь побывать здесь, в этой святой обители, где, как лампада перед иконой, теплится православная вера, поддерживая в нас дух родного русского благочестия»[8]," ([8] ГАРФ Ф.660,оп.1,д.№31)

«Я с волнением приближался к желаемой цели поездки. Но вот показалась и обитель со своими белыми строениями, колокольней, церквами и оградой. Наконец мы подкатили и к самим воротам.

Тут ожидали меня настоятель о. архимандрит Исаакий, в облачении с митрой, низенький, седой, бородатый, с милым добрым лицом, его окружали другие монахи, в ризах, со святой водой, с хоругвиями. Я увидел и Жукова - Калужского губернатора, и старого знакомого Алексея Оболенского - козельского предводителя дворянства. Пошли в соборную церковь. По сторонам мощёного наклонного пути толпились иноки в чёрных рясах, богомольцы и богомолки. Церковь сразу произвела на меня отрадное впечатление – всё чисто, богато, даже красиво; пахло хорошо. После краткой иктении и многолетия настоятель указал нам на небольшую икону Казанской Божьей Матери, и я приложился, кладя многочисленные поклоны. Потом меня отвели в приготовленные для нас настоятельские кельи»[9].([9] ГАРФ Ф.660,оп.1,д.№31)

Все оптинские паломники устремлялись к скиту и ожидали у врат выхода старца. «Дорожка (в скит) проходит тенистой рощицей, где растут огромные сосны, зеленые дубки и липы, нас обдало свежим душистым запахом. Мы подошли к воротам в каменной ограде. Здесь стояли богомольцы и богомолки. Это место казалось еще удивительнее от их присутствия. Длинные посохи, котомки за плечами, лапти, загорелые лица – очень мне нравились. В воротах ждали меня скитоначальник с крестом и святой водою, окружённый другими монахами. Меня повели прямо в скитскую церковь Св. Иоанна Предтечи, она маленькая, низенькая, светлая и уютная. Я сейчас заметил приметную древнюю икону Усекновение Главы и подумал об Иоанчике. Мне захотелось повесить лампаду к этой иконе. Потом повели меня к старцу Амвросию.

Давно, ещё в 81 году знал я о старчестве в «Братьях Карамазовых», идея старчества казалась мне всегда особенно привлекательною. Достоевский говорил, в старце Зосиме описал о. Амвросия. Он, слышал я, прозорливый, к нему за советами и благословением ходил народ»[10].( ГАРФ Ф.660,оп.1,д.№31)

прп. Амвросий Оптинский, прижизненное фото 1870-х гг.

В литературных источниках не встречается описания кельи Преподобного Амвросия Оптинского, единственным таким источником оказался дневник великого князя. «Я шёл к старцу с волнением. И вот переступив через порог небольшого домика с крытым балкончиком, я очутился в маленькой светлой комнате. Старец Амвросий привстал мне навстречу и благословил меня. Нас оставили вдвоём. Он среднего роста, худой, совершенно седой, с добрым лицом и умными пытливыми газами. Он болеет ногами, он, то вложит ноги в башмаки, то снова их высунет. Ему трудно ходить. Его приветливый вид, опрятность и вся простая обстановка комнатки, книги на полках, цветы на окне, корзиночки, портреты и картинки по стенам, производят самое приятное впечатление. Старец скоро заговорил со мной, что жена у меня не православная и что мне надо стараться присоединить её. Он подарил мне две книги « Иеромонах Климент Зедергольм.» Эту книгу я уже читал ранее, она то и побудила меня побывать в Оптиной пустыни. Одну из двух книг старец предназначал мне, а другую жене. Затем он говорил, что я бы должен делать что могу, чтобы низших чинов у нас не кормили скоромной пищей в постные дни. Многое я бы ещё сказал, повторил ему, но у меня слов не хватало, я терялся в мыслях. Потом водили меня по скиту, всё мне нравилось, везде так чисто, мило, хорошо»[11].(ГАРФ Ф.660,оп.1,д.№31)

Как складывались дальнейшие отношения великого князя К. К.Романова со старцами Оптиной пустыни, позволяет судить переписка. Свои послания Константин Константинович адресует старцу Амвросию и настоятелю архимандриту Исаакию. В одном из писем о. Исаакию он сообщает: «…почти пять месяцев прошло стой поры, что вы так ласково и радостно приютили меня в стенах святой вашей обители, но память о пребывании у вас не может изгадиться. Мне слишком хорошо было в вашей пустыни, я до конца дней буду с умилением и благодарностью вспоминать ваше гостеприимство»[14].(от 10 сент.1887г.).(ГРБ (ОР) Ф.295, К-51, д№11)

И так почти в каждом письме звучат его слова светлой памяти об Оптиной пустыни и желании еще раз побывать в этой святой обители. «Уже не в первый раз повторяю вам, как отрадно вспоминать о днях, проведенных в Оптиной пустыни назад тому без малого шесть лет. Так бы хотелось побывать у вас, но решительно не знаю, найдется ли в ближайшем будущем время для исполнения этого моего искреннего желания»[ГРБ (ОР) Ф.295, К-51, д№11],- пишет он в другом письме архимандриту Исаакию.(от 28 дек. 1892 г.)

Из переписки стал известен факт дарения князю Константину Константиновичу от отца Исаакия иконы Казанской Божией Матери. «Дар ваш я по гроб жизни буду хранить, как святыню и как ваше благословение, и детям завещаю по моему примеру беречь, присланный вами образ»[ГРБ (ОР) Ф.295, К-51, д№11].

От старца Амвросия князь получил в дар икону Усекновение Главы Иоанна Предтечи. Ответный дар Константина Константиновича – лампада, «…которую прошу принять от меня, как усердное приношение к иконе Усекновение Главы Честнаго Славнаго Пророка и Крестителя Господня Иоанна в скиту. Я бы желал, чтобы эта лампада неугасимо теплилась перед святой иконой, постоянно поддерживая духовное единение, установившееся между вашей обителью и мною со дня нашего первого знакомства»[ГРБ (ОР) Ф.295, К-51, д№11].

Переписка князя Константина с Амвросием Оптинским продолжалась до самой кончины последнего. В письмах речь идет не только о делах духовных. О своих личных переживаниях, о делах семейных он делится со старцем. В одном из писем сообщает о тяжком недуге, поразившем его родителя великого князя Константина Николаевича, прося молитв за болящего и за все семейство. «Прошу Вас принять в дар от меня мои новые стихотворения, хотя чтение их недостойно Вашего умного делания, но мне приятно будет знать, что у Вас, Батюшка, находится моя книжка»[ГРБ (ОР) Ф.295, К-51, д№11].

Шлет князь Константин в Оптину радостные телеграммы, у него родилась дочь Татиана, потом сын, телеграммы-поздравления с праздниками Рождества Христова и Светлого Воскресения, сохранилась и скорбная на кончину батюшки Амвросия: «Всей душей разделяю скорбь Вашей Святой Обители об утрате незабвенного старца и радуюсь об избавлении праведной его души. Сотвори ему Господь вечную память»[ГРБ (ОР) Ф.295, К-51, д№11 л.21].

В апреле 1888г. Константин Константинович поучил от оптинского батюшки письмо, в котором Амвросий продолжает начатый с Его Императорским Высочеством при встрече разговор, «…какой великий душевный вред приносится через то, что простых солдатиков без всякой надобности на службе кормят мясною пищею в постные дни. Солдатики эти, приходя домой, продолжают нарушать пост уже по привычке, подавая сим дурной пример другим, а через это мало-помалу развращается все русское народонаселение. …Все это пишу Вашему Императорскому Высочеству для того, чтобы Вы в удобное время передали и объяснили, кому следует, что капусту, и картофель, и постное масло, всегда можно иметь для солдатиков, и эта растительная пища для них обычна и безгрешна. А кроме сего, соблюдение поста во время мира подготовит войско к резким переменам пищи и во время войны, когда встречается неожиданный недостаток в ней»[ ГАРФ Ф.660, оп.2, д. № 000, л.21]. Удивительно, как глубоко смотрит старец. Как истинного духовника, его волнует нравственное состояние и духовное здоровье нации. Князь в ответном письме написал, что он полностью разделяет мнение и опасение батюшки, но изменить что-либо он не может.

Стал известен еще один интересный факт, описанный старцем (письмо от 9 окт. 1890г.). Старец Амвросий сообщает Его Высочеству, что послана братия с живой рыбой стерлядью, выловленной из реки Жиздры, к столу, «…а через Вас, если найдете возможным, и Государю Императору большую часть. Братия с рыбами уже отправилась водой по Жиздре и по Оке до Серпухова, а оттуда по железной дороге. Пишу Вам это предупредительное письмо, прося Вашего милостивого распоряжения, чтобы поскорее пустили братий наших до Вашего Высочества, ради сбережения рыбы живыми»[ ГАРФ Ф.660, оп.2, д. № 000].

Оптинская обитель оставила глубокий след в памяти великого князя К. К.Романова и у всего его семейства. Лето 1901г. семья Романовых провела в козельской деревне Нижние Прыски, имении помещика Н. С.Кашкина, по пригашению хозяина. Село расположено в живописной местности на берегу Жиздры в трех верстах от Оптиной пустыни, полной живых воспоминаний о недавно скончавшемся старце Амвросии. В семи верстах от основанного старцем Шамординского женского монастыря, который все семейство Романовых с удовольствием посещало. Спустя несколько лет девятилетний князь Олег в письме к сестре Татьяне из Ливадии вспоминал: «А помнишь ли ты, как в Прысках у нас было целое семейство ёжиков, отец, мать, да еще четыре маленьких. В конце концов, все убежали»[«Князь Олег» репринтное воспроизведение изд.1915г., Казань изд. «Стар» 1995г.]. Позже княжна Татьяна описывает: «Помню над нами, когда возвращались из Шамордина в Прыски, треугольник журавлей. Долго мы ими любовались. Папа написал стихи « Последней стаей журавлей под небом крики прозвучали…»[Князь Олег» репринтное воспроизведение изд.1915г., Казань изд. «Стар» 1995г.].

До самого разорения Оптиной пустыни хранились в монастырской библиотеке книги К. Р. и письма. Скитская летопись свидетельствует о пребывании в обители его сына князя Константина Константиновича в 1916 г. накануне отбытия последнего в армию, а так же княжны Татьяны Константиновны после гибели ее мужа.

Константин Константинович питал слабость к подмосковным «дворянским гнездам» и в 1903 году приобрел на берегу реки Руза имение Осташево, где когда-то тайно собирались декабристы. Он писал по этому поводу старшему сыну: «Мы с Мама очень тихо и приятно провели в Осташеве.

Оно далеко превзошло ожидания Мама, к великой моей радости. И местность, и дом очень ей понравились, да и не ей одной – все в восторге от нового нашего имения». С тех пор Великий князь подолгу жил на берегах Рузы и растил здесь детей; однажды вся семья совершила путешествие по «золотому кольцу» вплоть до Романова-Борисоглебска и Углича.

Константиновский дворец в Стрельне близ Петербурга

В столице К.Р. находил уют в своем дворце в Стрельне, который был грандиозным музеем. Ибо в стренах Стрельнинского дворца Великим князем были собраны уникальные произведения искусства разных эпох и времен: скульптура, книги, пергаментные свитки и древние рукописи. Здесь были произведения искусства выдающихся художников эпохи Возрождения, русских живописцев и т.д. Здесь в Стрельне КюРю погружался в мир искусства, здесь он занимался воспитанием свои незабвенных детей. Кроме своей семьи К.Р. былв самых тесных отношениях с семьями своих питомцев-преображенцев Императорской семьи - Великим князем Сергеем Алесандровичем и святым Государем Императором Николаем Александровичем. Для них К.Р. был и другом, и наставником, и советником.

С ранних лет К.Р. и великий князь Сергей Александрович, будущий генерал-губернатор Москвы и первых из царственных мучеников, были связаны крепкими узами дружбы, жизнью "душа в душу". Оба были глубоко и искренне верующими людьми и открывали друг другу свои переживания, секреты и тайны. Они постоянно поддерживали друг друга в самые тяжелые и ответственный минуты жизни. Известно. что Великий князь Константин Константинович принял самое непосредственное участие в создании семейной жизни Великого князя Сергея Александровича, а также оказал большое влияние на решение святой мученицы Великой Княгини Елизаветы Феодоровны перейти в Православие. Что удалось сделать любимой Элле, супруге Сергея Александровича, то не смогла сделать супруга К.Р. великая княгиня Елизавета Маврикиевна. Великой княгине Елизавете Феодоровне К.Р посвятил одно из самых прекрасных своих стихотворений, в котором с поразительной тонкостью и чуткостью раскрывается подлинный внутренний и внешний облик святой мученицы Великой Княгини.

Великой княгине Елизавете
            Феодоровне

Я на тебя гляжу, любуясь
ежечасно:
Ты так невыразимо хороша!
О, верно под такой наружностью
прекрасной
Такая же прекрасная душа!
Какой-то кротости и грусти
сокровенной
В твоих очах таится глубина;
Как ангел, ты тиха, чиста и совершенна;
Как женщина, стыдлива и нежна.
Пусть на земле ничто средь
зол и скорби многой
Твою не запятнает чистоту,
И всякий, увидав тебя, прославит Бога,
Создавшего такую красоту!

1884 

Лето 1914 года Константин Константинович с женой и младшими детьми проводили в Германии, на родине жены, где их застало начало Первой мировой войны; они были задержаны и выдворены за пределы Германии. К.Р. вспоминал с грустью, если не глубоким потрясением события начала войны с Германией. Он поражался тому, как два народа, которые были связаны и династическими браками и историей смогли из друзей так быстро превратится во врагов. И это чувство странной враждебности прежде всего питала Германия: "Как это могло случиться, что народ, который породил Гейне, Шиллера, Гете, стал причиной неслыханной войны?". Новое тяжелейшее потрясение Великий князь испытал осенью 1914 года с гибелью сына князя Олега. Эти испытания подорвали и без того некрепкое здоровье великого князя. В лице Олега, этого юного офицера и талантливого поэта, К.Р. потерял надежду на продолжение начатого им дела - развития русской поэзии и литературы. Он расценивал свою жизнь как христианин, видел во всех испытаниях божественный промысел.

Когда креста нести нет мочи, 

Когда тоски не побороть, 
Мы к небесам возводим очи, 
Творя молитву дни и ночи, 
Чтобы помиловал Господь. 

Но если вслед за огорченьем 
Нам улыбнётся счастье вновь, 
Благодарим ли с умиленьем, 
От всей души, всем помышленьем 
Мы Божью милость и любовь? 

10 июня 1899, Красное Село

Эти стихи в рукописном варианте бережно хранились в личном архиве Государыни Императрицы святой мученицы Александры Фодоровны. Для всей Царской семьи эти поэтические строки К.Р. были своего рода вдохновением на всем пути страшных испытаний, перенесенных перед расстрелом в Ипатьевском доме 5/17 июля 1917 года.

Великий князь Константин Константинович скончался 2/15 июня 1915 года в своем кабинете во дворце в Павловске в присутствии 9-летней дочери Веры и был отпет в дворцовой церкви. К.Р. за год до своей кончины отошел от всех общественных дел. Он тщательно готвоился к великой встрече с вечностью со Христом. Он говорил, что "не бывавет безвременной кончины. Господь знает когда и в какой момент оторвать человека от этой бренной жизни". К.Р. тщательно перебирал свою личную переписку, подготовил текст своих личных дневников, написал последнее завещание. Он был последним из Романовых, умершим до революции и погребенным в великокняжеской усыпальнице Петропавловской крепости.

Упокой, Господи, душу усопшего раба твоего Константина!

О, люди, вы часто меня язвили так больно,
Слезы не редко мои с досады текли,
И все-таки вас люблю я невольно,
О, бедные дети земли!

Виновники скорби своей, творите вы злое,
Множа печаль на земле неправдой своей,
Но, если поздней скорбите вы вдвое,
Мне жаль вас, как малых детей.

И как от души не простить задора ребенка,
Коль не под силу ему свой гнев затаить?
Хоть больно его колотит ручонка,
Но можно ль дитя не любить!
К. Р.
1889

***

Меня бранят, когда жалею

Я причиняющих печаль

Мне бессердечностью своею;

Меня бранят, когда мне жаль

Того, кто в слабости невольной

Иль в заблужденьи согрешит…

Хоть и обидно мне, и больно,

Но пусть никто не говорит,

Что семя доброе бессильно

Взойти добром; что только зло

На ниве жатвою обильной

Нам в назидание взошло.

Больней внимать таким сужденьям,

Чем грусть и скорбь сносить от тех,

Кому мгновенным увлеченьем

Случится впасть в ничтожный грех.

Не все ль виновны мы во многом,

Не все ли братья во Христе?

Не все ли грешны перед Богом,

За нас распятым на кресте?

Мраморный дворец, 1 мая 1888

***

Не говори, что к небесам

Твоя молитва не доходна;

Верь, как душистый фимиам,

Она Создателю угодна.

Когда ты молишься, не трать

Излишних слов; но всей душою

Старайся с верой сознавать,

Что слышит Он, что Он с тобою.

Что для Него слова? – О чем,

Счастливый сердцем иль скорбящий,

Ты ни помыслил бы, – о том,

Ужель не ведает Всезрящий?

Любовь к Творцу в душе твоей

Горела б только неизменно,

Как пред иконою священной

Лампады теплится елей.

Молитва
Константин Романов

Научи меня, Боже, любить
Всем умом Тебя, всем помышленьем,
Чтоб и душу Тебе посвятить
И всю жизнь с каждым сердца биеньем.

Научи Ты меня соблюдать
Лишь Твою милосердую волю,
Научи никогда не роптать
На свою многотрудную долю.

Всех, которых пришел искупить
Ты Своею Пречистою Кровью,
Бескорыстной, глубокой любовью
Научи меня, Боже, любить!