Свт. Феофан Затворник о опасности пренебрежения к церковным правилам и обычаям и их истоках

Ὁ Ἅγιος Φεοφάνης Έγκλιστος περί κινδίνου γιά την Εκκλησία τῆς περιφρόνησης στούς κανόνας τῆς καί τα ἔθημα τῆς καί γιά τές πηγές τῶν

 
 

Заповеди или обязанности составляют основание, устройство и твердость нравственного царства...

свт. Феофан Затворник. Воплощенное домостроительство.

Некоторые тенденции в нашей церковной жизни (ревизия и кромсание богослужения и в первую очередь Божественной литургии, неудачные и бесполезные переводы на современный язык богослужебных текстов, введение разговорного языка в богослужение, предпочтение внутреннему деланию внешней активности, неуместное и опасное порицание монашества и т.д.), которые стали получать одобрение высшей иерархии после кончины приснопамятного Святейшего патриарха Алексия II, и даже выставлять в качестве некоего церковного образца и правила для выстраивания «новой» церковной жизни, заставили нас обратиться к авторитету свт. Феофана Затворника, епископа Вышенского. Несмотря на то, что в некоторых научно-богословских кругах труды свт. Феофана, и в особенности некоторые его переводы (например греческое Добротолюбие) подвергаются критике, тем не менее его авторитет для научного богословия и церковной жизни остается и будет оставаться великим. Мы только лишь вкратце заметим, что как правило критика переводческих трудов, не говоря уже о самой личности, в основном носит весьма поверхностный характер. Эта критика в основном вызвана непониманием тех задач, который ставил в своей деятельности Святитель Тамбовский – сотериологических. Свт. Феофан не считал нужным, в отличие от прп. Паисия (Величковского) следовать букве перевода, а часто передавал смысл греческого оригинала, делал по возможности обширный комментарий к переводу с той целью, чтобы авторский текст стал более доступен и понятен читателю XIX столетия. И свт. Феофан этого не скрывал. В своих письмах к доверенным людям и чадам, он сообщал о тех основных принципах подхода к переводу греческого теста Святых Отцов, которым он следовал. Однако при тщательном изучении переводной деятельности свт. Феофана, мы обнаружим тщательный научный подход: поиск рукописей на древнегреческом языке, их сопоставление и т.д.[1] Свт. Феофан не скрывал от своих друзей и тех трудностей, которые возникали при переводе: они в основном касались глубины боговедения и раскрытия тайн божественного трезвения и исихии, которые требовали от переводчика опытного знания всех этих видов высочайшего аскетического делания.[2] То, что свт. Феофан обладал этим наиважнейшим опытом, признавали многие его современники, и прежде всего профессура императорской Санкт-Петербургской Духовной Академии: «В своих произведениях свт. Феофан выступает самостоятельным глубоким православным богословом- мыслителем созерцательного направления, таким богословом, у которого богословские православные понятия глубоко проникли через сознание, приняли оригинальную форму и получили своеобразную систему».[3]

Данный небольшой отрывок из труда свт. Феофана «Воплощенное домостроительство», дает возможность увидеть истоки всех модернистских устремлений в Русской Церкви нашего времени – развращенное сердце, притупленность совести.

 

 

 

Это тяжелое нравственное состояние является следствием отсутствия правильной духовной жизни, задачей которой является не рационализация и логическое обоснование устройство церковной жизни, соединение ума с сердцем. Выдающийся подвижник нашего времени архимандрит Софроний (Сахаров) подчеркивает, что путь Православия – это путь сердца, его воспитания и очищения (кафарсис). «В своём обычном состоянии, свойственном падшему человеку, ум направлен, главным образом, вовне; он занят приобретением внешних познаний и отрывается от сердца. Современная культура и цивилизация строятся на этом принципе отрыва ума от сердца. Забыта культура сердца».[4] Правильная же духовная жизнь, как усвоение православной культуры сердца, восстанавливает в человеке богообразную личность, персону. И необходимым элементом этой великой культуры является усвоение благоговейного трепетного отношение в обычаям Православной Церкви, ее установлениям. Ибо все они не являются некой мертвой буквой, но формой, которая порождена благодатным действием Духа Божия в подвижниках веры.

 

* * *

Общее основание нравственной необходимости, свойственной заповедям, или обязанностям, есть сознание волибожией в них. Как во внешнем мире воле сей противиться никто не может, так и во внутреннем, нравственном мире должно быть молчаливое послушание Божественной воле...

Судя по сим ближайшим основаниям, а частию и по другим соприкосновенностям, обязанности наши, или дела, которые совершать мы чувствуем себя внутренно понуждаемыми, получают разные оттенки. Первый из сих оттенков кладется их происхождением. В сем отношении есть обязанности совестные, такие внушения, для коих достаточно одной совести, хотя бы не было никаких сторонних указаний. Их называют естественными, ибо мы с ними рождаемся. Есть обязанности положительные, такие, кои после уже наложены на совесть и стали в ряд ее собственных обязанностей. Сила обязательства сих последних зависит от того, что они воспринимаются самою совестию в закон, с этой минуты перестают быть чисто положительными. Правда, некоторые из них суть только развития естественных, совестных; однако ж от сего и те, коим не к чему, так сказать, привиться в совести, не теряют ничего от свойственной им силы, а иные даже становятся выше всех естественных. Из положительных – одни Божеские, и притом непосредственные, каково Откровение Господа нашего Иисуса Христа и святых Его Апостолов, содержащееся в слове Божием и в священном Предании Церкви, и Божеские посредственные, каковы постановления Соборов Вселенских. Другие – человеческие, и притом церковные и гражданские. Последние происходят от лица Государя, а первые от церковной иерархии. Обязательство на те и другие вытекает из Божественного происхождения властей и совестного нашего им подчинения. Преданный Церкви и Престолу все исходящее от них принимает с благоговением и творит то, как им угодно, то есть по силе обязательства, какое они налагают.

Особый в сем отношении класс правил составляют обычаи, и церковные и гражданские. Так приятно влекут они к себе, так покойно в них духу нашему, по чувству безопасности, огражденности и вековой неизменности. Обычаи вообще должны быть священны для нас: от них зависит твердость нашей жизни; отторгшийся от них влается[5] как ветром. Но собственно в число правил законных и обязательных они вступают небезусловно: именно для сего необходимо, чтоб они были согласны во всем с нравственным законом и духом христианства: чем сильнее их действия, тем опаснее погрешность в сем отношении.

Память предков обязывает к молчаливой покорности. Опыт показывает, что нарушение таких обычаев всегда в близкой связи с развращением нравов,что отсюда исключаются все обычаи века развращенные, это разумеется само собою. Но и вообще строго должно помнить различие между обычаем и заповедию, или законом. Потому что развращающийся в сердце и уме всегда почти начинает с презрения к обычаям, а потом, по неведению, хотя не без желания, и все уже начинает почитать обычаем, то есть и веру, и нравственность, и также начинает их презирать. Так надобно знать сию границу. Что окрест, на то еще можешь наложить руку; но сердца, нравственной жизни, обязанностей не касайся.

---