"Лжедмитрий" - фокус смуты на Руси. Интернет-журнал №10

А. Н. Боханов

Центральным смысловым пунктом русской Смуты начала XVII века, её главным нервом была борьба «за благочестивого Царя». Существуют разные подходы в датировке этого грандиозного русского исторического разлома.

Некоторые историки считают, что с воцарением Годунова в 1598 году началась эпоха Смутного времени, продолжавшая полтора десятка лет и закончившаяся только в 1613 году, когда на царство был призван юный Михаил Федорович Романов (1596-1645). Касательно финального рубежа Смуты, то здесь и споров быть не может; рубеж этот бесспорен. Что же касается начала Смуты, то её вряд ли справедливо датировать 1598 годом.

Первые годы после воцарения Царя Бориса в стране наблюдалась политическая стабильность и динамичное экономическое развитие, а внешние враги Руси не угрожали. Как написал известный русский историк С.Ф. Платонов (1860-1933), «первые два года своего царствования Борис, по общему отзыву, был образцовым правителем»¹.Некоторые авторы вообще невероятно высоко оценивают историческую роль Третьего Русского Царя. Здесь в качестве своего рода парадокса можно привести высказывание одного из творцов и главных фигурантов другой Русской Смуты – 1917 года – А. Ф. Керенского (1881-1970), который заявлял, что «это был один из самых замечательных русских государственных деятелей допетровского времени»². 

В феврале 1613 года, с призванием на Царство Михаила Фёдоровича, завершилась эта странная и страшная эпоха, когда многие русские люди с каким-то немыслимым самоистязанием и потрясающим героизмом боролись друг с другом, а потом все вместе и с иностранными пришельцами. В результате всех этих пертурбаций государство было фактически разрушено, был разорён весь русский общественный миропорядок, а число потеть – людских и материальных – не поддаётся даже приблизительному подсчёту.

Русские люди опамятовались, собрались на Великий Земский Собор и «единомысленно» решили: быть Царём Михаилу Романову. Выразительную картину многочасовых молений участников Собора в Успенском Соборе и вокруг него запечатлела, составленная весной того, 1613 года, «Утверждённая Грамота об избрании на Московское Государство Михаила Фёдоровича Романова». В ней говорилось, что «все православные хрестьяне, с жёнами и с детьми и с сущими младенцами, молили всемилосердного в Троице славимаго Бога, и пречистую Его Матерь и всех святых с неутешным плачем, чтоб всемилостивый Бог отвратил от нас праведный Свой гнев, надлежащий на ны, и призрил милостивым си оком на люди Своя сотворившая ны, и дал бы нам на Московское государство Государя Царя праведна и свята, и благочестива, и благородна и христолюбива, чтоб, по милости Божией, вперёд их царская степень утвердилась на веки, и чтоб было вечно, и твёрдо, и крепко и неподвижно в род и род на веки»³.

Когда же Смута началась? Единого ответа нет. Называются разные даты и различные события. Не вдаваясь в разбор всего этого историографического многообразия, выскажем собственную точку зрения.

Смута началась тогда, когда на политическом горизонте вполне зримо появилась фигура «Царевича Дмитрия» - якобы младшего сына Иоанна Грозного, погибшего и погребённого в одиннадцатилетнем возрасте ещё в мае 1591 года, и чудесным образом явившегося во плоти через многие годы. Осенью 1604 года этот «царевич» с небольшой свитой перешёл из польско-литовского государства («Речи Посполитой») в пределы Московского Государства. С этого времени собственно и началась Великая Смута.

«Лжедмитриев» было трое, но самым известным и самым знаковым был Лжедмитрий I, летом 1605 года воцарившийся в Москве, и правивший под именем «Царя Дмитрия Ивановича» одиннадцать месяцев. Он единственный из самозванцев, кто короновался на Царство (21 июля 1605 года), и кому присягнули должностные лица всех рангов.

Лжедмитрий - грандиозный международный проект по сокрушению Православной России и приведению её под длань римской курии. Уничтожение Православия – главная цель, высшее устремление Рима и «верных сыновей кафедры Святого Апостола Петра» - польско-литовских католических правителей. Их борьба с русским объяснялась и обосновывалась «священной» миссией сокрушения «еретиков» и «схизматиков», каковыми они считали православных. Потому, не сумев сокрушить Москву силой, ненавистники Руси-России и ухватились за возможность поколебать русские устои изнутри.

По словам историка Церкви, «Иезуиты, владевшие тогда сердцем Польши, не могли не соблазниться вдруг открывшейся возможностью овладеть сердцевиной русской государственности через подлог и обман, через призрак родного для Москвы Православного Царя, хотя бы и самозванца. Осуществилась почти невероятная, фантастическая интрига. Подложный царевич Дмитрий включён был в высокую политику Польши и Рима»⁴.

Конечно, сама идея «природного Царя» родилась на Руси, она экстракт боярских умышлений, но получила развитие, вызрела она именно в Польше. В качестве образца «польского изделия», каковым и являлся Лжедмитрий, уместно привести выдержку из записок секретаря Польского Короля Сигизмунда III АлессандроЧилли, описавшего встречу самозванца с папским нунцием (представителем) при Краковском дворе графом Клавдием Рангони в высочайшей аудиенции, данной Королём Сигизмундом III 15 марта 1604 года.

«Я сам был тому свидетелем, я видел, как нунций обнимал и ласкал Димитрия, беседуя с ним о России и говоря, что ему должно торжественно объявить себя католиком для успеха в своём деле. Димитрий, с видом сердечного умиления, клялся в непременном исполнении данного им обета и вторично подтвердил свою клятву в доме у нунция, в присутствии многих вельмож. Угостив Царевича пышным обедом, Рангони повез его во дворец. Сигизмунд обыкновенно важный и величественный, принял Димитрия в кабинете стоя и с ласковой улыбкой. Димитрий поцеловал у него руку, рассказал всю свою историю. Король, с весёлым видом приподняв свою шляпу, сказал: «Да поможет вам Бог, Московский князь Димитрий! А мы, выслушав и рассмотрев все ваши свидетельства, несомненно, видим в вас Иванова сына и, в доказательство нашего искреннего благоволения, определяем вам ежегодно 40000 золотых на содержание и всякие издержки»⁵.

Прижимистые поляки в данном случае не поскупились; ставка была очень высока, а приз – утверждение польско-католического господства в Москве - таким заманчивым, что пришлось раскошелиться.

Через месяц, в апреле 1604 года, самозванец отрекся от Православия и принял Католицизм. В архиве Ватикана сохранилось его послание папе Клименту VIII, написанное 18 апреля 1604 года, где будущий «царь» изложил свой теперешний «символ веры». «Я размышлял о душе моей,- пишет он, - и свет озарил меня». Он понял всё, всё взвесил: «и заблуждения греков, и опасности уклонения от правды, и величие истинной Церкви, и чистоту её учения. Решение его непоколебимо». Приобщившись к римско-католической Церкви, он «обрел Царство Небесное, оно еще прекраснее того, которое похитили у него так несправедливо. Теперь нет жертвы, которая была бы ему не по силам. «Он преклоняется перед промыслом Господним, он откажется, это если нужно, от венца своих предков». «Отче всех овец Христовых,— взывал проходимец к римскому епископу, - Господь Бог, может воспользоваться мной, недостойным, чтобы прославить имя Своё через обращение заблудших душ и через присоединение к Церкви Своей великих наций. Кто знает, с какой целью Он уберег меня, обратил мои взоры на Церковь Свою и приобщил меня к ней? Лобызая стопы Вашего Святейшества, как бы я лобызал стопы самого Христа, склоняюсь перед Вами смиренно и глубоко и исповедую перед Вашим Святейшеством, верховным Пастырем и Отцом всех христиан, моё послушание и покорность»⁶…

1601 год стал переломным для царствования Бориса Годунова. На страну стало надвигаться тяжёлое испытание, страшное бедствие – голод. Тот год выдался необычайно дождливым, рано ударили морозы. Основные сельскохозяйственные культуры погибли; нечем было кормить скотину. Цена хлеба за год увеличилась в сто раз! Начался падёж скота, а за ним пришёл на Землю Русскую и «мор»⁷. И так продолжалось три года! Вот как о том сообщает «Новый летописец».

«Наводит Бог, грехов ради наших, приводя нас к покаянию, мы же его наказания ни во что не ставим, за то навел на нас Бог голод великий: были дожди великие все лето, хлеб же рос; и когда уже [пора пришла] хлебу наливаться, он незрелый стоял, зелен как трава; на праздник же Успения Пречистой Богородицы был мороз великий и побил весь хлеб, рожь и овес. И в том же году люди еще питались, терпя нужду, старым и новым хлебом, а рожь сеяли, чаяли, что взойдет; а весной сеяли овес, тоже чаяли, что взойдет. Тот же хлеб, рожь и овес, ничего не взошло, все погибло в земле. Был же на земле голод великий, так, что не купить и не добыть [хлеба]. Такая была беда, что отцы детей своих бросали, а мужья жен своих бросали же, и умирали люди, яко и в прогневание Божие, в моровое поветрие так не умирали. Был же тот голод три года. Царь же Борис, видя такое прогневание Божие, повелел мертвых людей погребать в убогих домах, и учредил к тому людей, кому трупы собирать»⁸.

Царь указом ограничивал цены на хлеб, преследовал тех, кто взвинчивал цены, но успеха не добился. Стремясь помочь голодающим, он раздавал беднякам деньги. Но хлеб дорожал, а деньги теряли цену. Царь Борис приказал открыть для голодающих царские амбары. Но их запасов не хватало на всех голодных, тем более, что, узнав о бесплатной раздаче, люди со всех концов страны потянулись в Москву, бросив домашние сельскохозяйственные работы. Имеются сведения, что около 127 тысяч умерших от голода было похоронено только в районе Москвы! Однако хоронить успевали не всех. Появились случаи людоедства. Люди начинали думать, что это - кара Божья. Возникало убеждение, что царствование Бориса не благословляется Богом, потому что оно беззаконно, достигнуто «неправдой». Следовательно, не может кончиться добром.

Живописно-мрачную картину бедствий Русской земли даёт келарь Троице-Сергиева монастыря, знаменитый писатель и историк того времени Авраамий Палицын. По его словам, Господь «омрачил» небо, покрыл его облаками, откуда «дождь проливался» непрестанно, а люди «во ужас впадаша», а на земле перестало родить «всякое семя сеянное» от «безмерных вод», «лиемых от воздуха». Затем «побил мраз сильный» всякий труд человеческий «и в полях, и в садах, и в дубравах», как будто вся земля огнём «поедена бысть». Беды на том не кончились, ибо наказание Божие не поняли и не покаялись, склонились к беззаконию. А за то последовали новые наказания «во второй год», ставшие «злейше» первого, так же случилось и «в третие лето». Авраамий тут присовокупляет, что «Царь же Борис в те лeта многу милостыню творяше к нищим».

Авраамий отмечает меру, которая отвечала милосердным представлениям Царя: начали раздавать по царскому повелению в Москве жизненные припасы и деньги. Однако это не только не улучшило ситуацию, но только усугубило её. «Многие тогда из ближних градов» к Москве потянулись за пропитанием. Земля обезлюдела, хозяйство везде бросали и толпы народа бродили по стране. Голод вызвал небывалую смертную статистику. Авраамий называет 127 тысяч человек; мертвых было так много, что хоронили в общих могилах без гробов и без отпевания. И это «толико во единой Москве». Многих же погребали при церквах, которых в Москве было более четырехсот, а тех погребённых было «неведомо колико»⁹. Русь переживала катастрофу национально-государственного масштаба.

Голландский купец Исаак Масса писал, что «на всех дорогах лежали люди, умершие от голода, и тела их пожирали волки и лисицы, также собаки и другие животные». Стало страшно подавать милостыню, так тут же могла возникнуть толпа страждущих, готовых разорвать дающего. «Я сам охотно бы дал поесть молодому человеку, - писал Масса, - который сидел против нашего дома и с большой жадностью ел сено в течение четырёх дней, от чего надорвался и умер, но я, опасаясь, что заметят и нападут на меня, не посмел»¹⁰.

Некоторые люди обезумели от голода. Появились случаи людоедства, невиданные ранее на Руси. Жуткую историю поведал, как очевидец, Жак Маржерет. «Я сам был свидетелем, - писал французский наёмник, - как четыре женщины, мои соседки, брошенные мужьями, решились на следующий поступок: одна пошла на рынок и, сторговавши воз дров, зазвала крестьянина на свой двор, обещая отдать ему деньги; но только он сложил дрова и зашёл в избу, чтобы получить плату, как женщины удавили его и спрятали в погреб, чтобы тело не повредилось: сперва хотели съесть лошадь убитого, а потом приняться за труп. Когда же преступление открылось, они признались, что труп этого крестьянина был уже третьим»¹¹.

Естественно, что нельзя обобщать подобные случаи, но невозможно их и игнорировать; данные о каннибализме встречаются не только в записках иностранцев.

Массовый голод вызвал народные волнения. Бродячие голодные и обездоленные люди сбивались в группы, становившиеся шайками и бандами, рыскавшими по всей стране, промышляя грабежами и убийства. Такие «ловцы удачи» появились даже в пригородах Москвы.

В 1604 году голод на Руси завершился, урожай того года был обильным и можно было надеяться на скорое оправление всего национально-государственного организма. Однако грянуло бедствие страшнее всех предыдущих, которое Борису Годунову, несмотря на его ум, политическое чутье и административное мастерство, одолеть не удалось. Под именем Царевича Дмитрия появился самозванец, которого немалое число людей постепенно стало воспринимать не только как законного корононосителя, но и «мечом возмездия» для Царя Бориса.

Слухи о том, что Царевич Дмитрий «на самом деле» спасся, а вместо него похоронен был в Угличе некий «поповский сын», ходили давно. Точно установить время их появления не представляется возможным. Русское же сознание было в ту эпоху теоцентричным и эсхатологичным; оно воспринимало мир и все события его как дар Всевышнего, Которому ведомо всё, и для Которого нет невозможного. Потому подобное событие и воспринималось как возможное, а для кого-то и желанное, проявление метафизического мира.

Конечно, верили «чудесному спасению» далеко не все; можно даже сказать, что на первых порах в это почти никто и не верил. Проводилось же расследование, была официальная процедура похорон, на которой присутствовали именитые должностные лица, родственники погибшего и даже благочестивый Митрополит Сарский и Подонский Геласий (†1601). К тому же гроб с телом Царевича стоял в Угличе в храме открытым несколько дней, а к нему стекалось множество народа, в том числе и дворовых людей Нагих, знавших Дмитрия в лицо, так что «осуществить подмену» не было никакой возможности.

Первопатриарх же Иов, как только возникли разговоры о самозванце, тут же обратился к пастве с окружным посланием, где называл истинное имя «похитителя» титула Царевича. Самозванец был предан анафеме. Всё это имело воздействие, но далеко не на всех.

Нельзя не учитывать, что с тех пор как погиб Дмитрий, прошло много лет, важные подробности его смерти и похорон забылись. Эта тема вообще была изъята из официального обращения более десяти лет. Как показало развитие событий, то была стратегическая ошибка правительства Бориса Годунова. Спохватились, когда слух о «спасённом Царевиче Дмитрии» начал приобретать характер своеобразной общественной пандемии.

Для некоторых родовитых, таких как Василий Иванович Шуйский, или Фёдор Никитич Романов, появление самозванца открыто путь к политическому реваншу, к ниспровержению Бориса Годунова; Василий Шуйский (1552-1612, Царь 1606-1610) потом в том откровенно признавался. Этот боярин, стоявший у гроба с телом погибшего Цесаревича, принимавший участие в его погребении, всё прекрасно знал. Ни в какое «чудо Царевича» он не мог верить, так как упомянутое «чудо» являлось рукотворным.

Можно сказать, что в данном случае именно слух «родил героя»; точнее говоря, – произвёл на свет одного из самых гротесковых антигероев Русской истории.

Летом 1604 года дело о «спасшимся» сыне Иоанна Грозного начало приобретать скандальный оборот, получило европейский резонанс. В июле в Москву прибыл посол Императора «Священной Римской Империи», а проще говоря – Австрийского императора Рудольфа II(1552-1612, Император с 1576) барон Генрих фон Логау, которого сопровождала блестящая свита из почти ста человек. Суть миссии сводилась к возможности установления союза с Россией, и получения от неё помощи в борьбе с турками и поляками. Высокий посланец пребывал в Москве с 1 июля по 29 августа 1604 года, но ничего не добился. Русский Царь и его ближайшие советники совершенно не собирались воевать за чужие интересы, да ещё и в союзе с «проклятыми латынами». В данном случае это не суть важно.

Интересно другое: на одной из аудиенций Логау призвал Монарха быть «предусмотрительными и осторожным», так как в Польше объявился некий человек, выдающий себя за сына Царя Иоанна, который нашёл в Польше «немало приверженцев». Надо думать, что подобное «предупреждение» со стороны иноземца произвело тяжелое впечатление на Бориса Годунова. Он довольно резко ответил, что «может одним перстом разбить этот сброд и для этого даже не понадобится всей руки»¹².

К лету 1604 года Третий Царь уже хорошо был осведомлен о самозванце; разговоры и слухи о нём были так настойчивы, что Самодержец распорядился доставить из выксунского далека мать Царевича Дмитрия инокиню Марфу. В Новодевичьем монастыре в присутствии Патриарха он лично её опросил: как было дело в 1591 году и не случилось ли тогда «подмены».

Мария-Марфа, ненавидевшая Годунова всеми фибрами своей души – он ведь её, Царицу, и её родню сверг с царской высоты и превратил почти «в грязь дорожную», отнекивалась, что-то невнятно лепетала, ссылаясь «на беспамятство». Но она всё помнила и ждала часа возмездия, взывала к Богу, чтобы покарал врагов и погубителей. Когда последняя жена Иоанна Грозного 18 июня 1605 года с триумфом въезжала в Москву в сопровождении дорогого «дитяти», то, наверное, испытывала безмерную радость, какую трудно с чем было и сравнить. Именно её признание в Лжедмитрии своего сына и стало последней преградой на пути торжества проходимца.

В «Пискаревском летописце», составленном в 40-е годы XVII века, содержится удивительный рассказ о том, что будущий самозваный «Царь всея Руси», во время своих скитаний по стране, добрался и до Выксы, где пребывала Мария Нагая, теперь инокиня Марфа. «И неведомо каким вражьим наветом, - утверждал летописец, - прельстил Царицу и сказал ей воровство своё. И она ему дала крест злат с мощами и с камением драгим сына своего благоверного Царевича Дмитрия Ивановича Углецкого. И оттоле Гришка Рострига поиде в северские грады и попущением Божиим, наветом вражьим, скинул с себя иноческий образ и облекся в мирское одеяние, и начал мяса есть и многие грехи творить»¹³.

Подобное свидетельство, которое не встречается в других документах, может вызвать только недоумение. Невозможно поверить в правдивость данной истории; иначе Мария-Марфа будет выглядеть преступной и коварной заговорщицей, дискредитировавшей полностью монашеское звание…

Тем не менее, именно позиция матери – Марии-Марфы - летом 1605 года сняла все препоны и отмела все сомнения в подлинности «Царевича Дмитрия». Маржерет, утверждая «подлинность» Лжедмитрия, вполне логично заключал: «Нельзя не обратить внимания на мать Дмитрия, и многих его родственников, которые, если это было бы не так, могли выступить с протестами»¹⁴. С позиции обычного человеческого «здравого смысла» так оно и должно было быть. Однако получилось совершенно иначе. Мать приняла правила предложенной шулерской игры. Скажи она хоть слово правды и вся эта преступная Лжедмитриада могла бы закончиться уже после «первого акта». Однако монахиня (!!!) этого слова не сказала, став одной из виновниц преступного торжества проходимца. Как видно, ненависть может лишить человека и разума и совести.

Прошло менее года, и 3 июня 1606 года Марфа уже торжественно встречала в Москве «мощи Царевича Дмитрия», доставленныве из Углича. При этом она голосила «во «всю ивановскую», чтобы простили её грешную, виноватою «пред Царём (Василием Шуйским – А.Б.), и пред всем Освященным Собором, и пред всеми людьми Московского государства, и всего более пред своим сыном, Царевичем, что долго терпела вору-расстриге, злому еретику, не объявляя о нём, и просила простить ей прежний грех и не подвергать её проклятию»¹⁵. И Шуйский её простил «от имени всех людей государства» (!!!- А.Б.) и поручил святителям молиться о ней, чтобы и Бог её простил…

Борис Годунов совсем не собирался игнорировать проблему «воскресшего Дмитрия» уже на ранней стадии её возникновения. Имелись надежные сведения, что самозванец собирает сторонников и намеревается вторгнуться в пределы государства. Будучи умным человеком и изощрённым политиком, Борис Годунов отнёсся к подобным известиям со всей серьезностью. Ему не представлялся опасным сам по себе самозванец; летом 1604 года ему была известна предыстория прохиндея.

Третий Царь не бездействовал и предпринял даже некоторые дипломатические шаги: отправил послание Императору «Священной Римской империи германской нации» РудольфуII. В нём говорилось, что «Юшка Отрепьев был в холопах у дворянина нашего, у Михаила Романова, и, будучи у него, начал воровати, и Михайло за его воровство велел его збити з двора, и тот страдник учал пуще прежнего воровать, и за то его воровство хотели его повесить, и он от тое смертные казни сбежал, постригся в дальних монастырях, а назвали его в чернецах Григорием»¹⁶.

Конечно, Самодержцу и в голову не могло прийти – такого просто никогда раньше в истории не случалось, что царские подданные, русские православные люди!, через несколько месяцев чуть ли не табунами побегут «присягать» какому-то проходимцу, забыв все клятвы, обеты и анафемы.

Царя же особо беспокоило, что за спиной самозванца стояли польские покровители – давние и извечные враги России и русских. Он опасался, что дело идёт к большой войне, а потому летом 1604 года началась военная мобилизация, причём к делу формирования ополчения привлекались даже монастыри.

В записках современника событий лютеранского пастора Мартина Бера имеются интересные подробности первой стадии Лжедмитриады на Русской земле. «Димитрий, уже честимый как Царевич многими Польскими вельможами, получил от них значительное вспоможение и, соединяясь с казаками, имел до 8 000 воинов. С этим отрядом он начал своё дело, осадил Путивль и, благодаря содействию проклятого Отрепьева, овладел пограничным городом в октябре месяце, не сделав ни одного выстрела: жители Путивля покорились ему добровольно, как законному государю. Весть о таком происшествии ужаснула Бориса. Он сказал князьям и боярам в глаза, что это было их дело (в чем и не ошибся), что они изменою и крамолами стараются свергнуть его с престола. Между тем, разослал гонцов по всему государству с повелением: всем князьям, боярам, стрельцам, иноземцам, явиться к 28 октября в Москву непременно, угрожая отнять у ослушников имения и самую жизнь. На другой день разослал других гонцов, а на третий третьих, с указами такого же содержания. В течение одного месяца собралось более 100000 человек… Строгие меры принудили всех идти к войску, которое, около Мартинова дня¹⁷, состояло уже почти из 200000 человек»¹⁸.

В приведённой цитате два момента привлекают внимание. Во-первых, утверждается, что якобы существовало два персонажа: Царевич Дмитрий и Григорий Отрепьев. Последний являлся не только как бы агентом «царевича», но и выступал чуть ли не его «альтер эго». Позднее теорию «двух Дмитриев» развивал историк Н.И. Костомаров и некоторые другие любители несуществующих «тайн истории».

Вторая интересная подробность, которая встречается в сочинении Бера, это обвинение в измене и пособничестве врагу, которое осенью 1604 года бросил Борис Годунов боярскому синклиту. Какими Самодержец на тот момент сведениями располагал, мы точно не знаем, но ясно, что он уже и не сомневался, что самозванец - продукт боярских интриг. При этом, как не без удивления написал Н.М. Карамзин, Борис Годунов «не казнил ни одного человека за явную приверженность к самозванцу»¹⁹.

Знаток сложных хитросплетений того времени историк С.Ф.Платонов написал: «Боярство не могло помещать ему (Борису Годунову – А.Б.) занять престол, потому, что помимо популярности Бориса, права его на Царство были серьёзнее прав всякого другого в глазах народа по родству Бориса с угасшей Династией. С Борисом-Царём нельзя было открыто бороться боярству, потому, что он был сильнее боярства, а сильнее и выше Бориса для народа была лишь Династия Даниловичей (Ивана Даниловича Калиты). Свергнуть его можно было только во имя её»²⁰.

От тайных разговоров и глухих слушков дело «воскресшего Дмитрия» постепенно стало приобретать характер серьезного общественного движения против Бориса Годунова. 16 октября воинство самозванца перешло границу и вторглось на территорию России. За несколько же месяцев до того, по стране начали распространяться «подметные грамоты», «прелестные письма» от имени «Царевича Дмитрия».

Уже сам по себе этот факт свидетельствовал о тот, что за спиной авантюриста стояли влиятельные и состоятельные силы, способные вести, как бы теперь сказали, «информационную войну». Нет никаких указаний на то, то эта кампания как-то и кем-то финансировалась из России. В то же время совершенно точно установлено, что «благодетелями» самозванца выступали «ясновельможные» польско-литовские покровители и сам Король Речи Посполитой. Деньги шли из Польши, а благословляли же всё это антирусское начинание «наместники кафедры Святого Петра» в Риме. Одним словом, это был, если воспользоваться современной фразеологией, «креативный международный проект» по сокрушению Православной России.

Для того, чтобы была понятна суть преступной антрепризы под названием «Лжедмитриада» достаточно привести фрагмент из «подметной грамоты», где самозванец, обращаясь к Русскому народу, изрекал, что «он невидимою Десницею Всевышнего устранённый от ножа Борисова и долго сокрываемый в неизвестности, сею же рукою изведён на феатр мира под знамёнами сильного, храброго войска, спешит в Москву взять наследие своих предков, венец и скипетр Владимиров». При этом он убеждал, что они свободны от клятвы Борису, который - «злодей богопротивный»²¹.

Самое отталкивающе во всей этой истории то, что свои тёмные дела сам авантюрист, как его менторы и приспешники, старались прикрыть «именем Божиим». Без подобной «сатисфакции» чего-то добиться на Русской Земле не было ни единого шанса ни у кого.

Подлинное происхождение Лжедмитрия и его эскапады до побега в Польшу в общих чертах хорошо известны. Первоначально Патриарх Иов озвучил перечень похождений, затем и другие писали, добавляя детали. Далеко не все историки этим свидетельствам верили, да некоторые и до сих пор не верят. Бог им судья! Нельзя же взрослого человека научить отличать свет от тьмы; подобное восприятие может открыть только «око духовное».

Если отбросит словесную шелуху о «европеизаторских намерениях» Лжедмитрия I - единственного из самозванцев, захватившего престол Государства Российского, и фактического убийцы Царя Фёдора Борисовича и Царицы Марии Григорьевны и, опираться исключительно на аутентичные документы, то «родословие» проходимца достаточно хорошо известно. Его уже знал Патриарх Иов. В Соборном определении от июня 1604 года ясно и недвусмысленно говорилось. «Царь и Великий князь Борис Фёдорович всея Русии, с отцем своим святейшим Иовом Патриархом всея Русии, и с сыном своим благородным Царевичем князем Фёдором, со всем освещенным собором с митрополиты, и архиепископы, и владыки и архимандриты, игумены и со всем своим царским синклитом, видя божеское на нас, за грехи наши, праведное прещение, яко известный всем и знаемый вор, чернец, бывший сын боярский, по реклу Отрепьев, бежав в ляхи, назвался Царевичем Димитрием, как всем ведомо, по приключению скончался во граде Угличе и погребён тамо»²².

Патриарх знал и лично «похитителя имени», который некоторое время служил при нём. Очевидно именно поэтому самозванец и не рискнул встретиться с Первопатриархом, а въехал в Москву только тогда, когда Иов был насильственно изгнан из Москвы.

Происхождение Григория Отрепьева и его похождения в «допольский период» подробно передаёт «Новый летописец». Подобные свидетельства опирались на показания его матери, дяди и прочих родственников-галичан. Дядя Григория, Смирной-Отрепьев, оказался самым толковым свидетелем, и Царь Борис даже посылал его в Польшу для обличения племянника, но ничего из этого путного не получилось. Поляки не хотели ничего слушать, а встретиться дяде с племянником - «Царевичем Дмитрием» - не позволили. Они уже начали реализовать «эпохальный проект» Лжедмитрия.

Последующие историки добавляли второстепенные детали и нюансы, но ничего нового, нового по существу, так и не установили. Так как вокруг этого сюжета всё ещё бытуют разноречивые спекулятивные суждения, то уместно привести обширный фрагмент из летописного свода.

«В пределах московских есть город Галич²³. В нём же живут в имениях своих множество воинов. Среди тех галичан жил сын боярский по имени Замятия Отрепьев²⁴. У него же было два сына: Смирной да Богдан. У того же Богдана родился сын Юшка. И когда он подрос, отдали его в Москву на учение грамоте… и был [он] грамоте весьма горазд, и в молодости постригся [в монахи] в Москве… и пришел в Суздаль, в Спасо-Евфимьев монастырь. Архимандрит же Левкий, видя его юный возраст, отдал его под начало духовному старцу. Он же жил в том монастыре года, и из того монастыря ушел и пришёл в монастырь Спасский на Куксу²⁵, и жил там двенадцать недель. И, услышав о деде своем Замятие, что тот постригся в Чудовом монастыре, пришел в Чудов монастырь, и в Чудове монастыре жил и был поставлен в дьяконы. Патриарх же Иов, слышав о нём, что он научен грамоте, взял его к себе к книжному письму. Он же жил у Патриарха и начал составлять каноны святым. Ростовский же Митрополит Иона, видя его у Патриарха, возвестил Патриарху, что сей чернец дьяволу сосуд будет. Патриарх же не поверил ему.

Он же [чернец Гришка], окаянный, живя у Патриарха в Чудовом монастыре, многих людей вопрошал об убиении Царевича Димитрия и проведал об этом подробно… [Гришка] в шутку говорил старцам: «Царь буду на Москве». Они же на него плевали и смеялись. Тот же преждереченный Митрополит ростовский возвестил самому Царю Борису, что сей чернец самому сатане сосуд. Царь же Борис, услышав такие слова, повелел дьяку Смирному Васильеву послать его [Гришку] на Соловки под крепкое начало. Тот же Смирной сказал [об этом] дьяку Семейке Евфимьеву. Тот же Семейка был Гришке родственник и молил Смирного, чтобы его сослал не сразу, а хотел о нём хлопотать. Дьявол же его [Гришку] укрывал: положил Смирному [это дело] в забвение, и [тот] царский приказ позабыл.

Он же, Гришка, узнав об этом, побежал из Москвы, и прибежал в галичский монастырь, к [Преподобному] Якову на Железный Борок²⁶, и, немного пожив тут, ушел в Муром, в Борисоглебский монастырь, а в Борисоглебском монастыре строитель дал ему лошадь и отпустил его. Он же, Гришка, пошел на Северщину²⁷, и пришел в Брянск, и в Брянске сошлись с ним такие же воры чернецы Мисаил Повадин с товарищем. С ними же [Гришка] соединился и пошел в Новгородок Северский в Спасский монастырь, и тут пожил немного. Тот же окаянный Гришка жил у архимандрита в кельи, и отпросился у архимандрита с теми же окаянными старцами в Путивль, сказав, что: «Есть де у меня в Путивле, в монастыре, родня». Архимандрит же [об обмане] не догадался, и отпустил их в Путивль, и дал им лошадей и провожатого. Он же, окаянный Гришка, написал память: «Аз есмь Царевич Димитрий, сын Царя Ивана; как буду на престоле отца своего в Москве, и я тебя пожалую за то, что ты меня принял в своей обители». И ту память оставил у архимандрита в кельи.…

Тот же Гришка с товарищами пришли в Киев. В Киеве же воеводствовал князь Василий Константинович Островской и держал православную веру крепко. Увидев их, был он рад и повелел тому Гришке служить у себя обедню. Он же [Гришка] ему полюбился, и послал его [князь] в Печерский монастырь и повелел его там покоить и беречь во всем. Тот же Гришка жил в монастыре не по христианскому обычаю: всякую скверну творил и мясо ел. Видя его скверную жизнь, возвестили[о том] архимандриту; архимандрит же возвестил князю Василию. Князь же Василий, о том услышав, повелел его поймать и казнить. Враг же его [Гришку] хранил, ведя его к последней погибели. Сведав о том, бежал [Гришка] из монастыря, и низверг с себя иноческий образ и облекся в мирское платье, и побежал к князю Адаму Вишневецкому²⁸ в его город…»²⁹.

В силу родовой ангажированности, «Новый летописец» не упоминает о службе Григория Отрепьева у бояр Романовых на Варварке, где он подвизался ещё до службы у Патриарха…

«Царевич Дмитрий» обнаружился в польско-литовской Речи Посполитой где-то в конце 1602 года, а уже весной 1604 был представлен Польскому королю Сигизмунду в Кракове, который его «признал» и выделил средства самозванцу. Этот момент и стал подлинным началом преступной антрепризы под названием «Лжедмитриада». Затем был сбор «воинства», переход русской границы. Папы Климент VIII и Павел V патронировали всё начинание и даже состояли в переписке с проходимцем.

Авантюрист и его шайка, при непосредственной поддержке польско-католических кругов, развязали в России по сути дела гражданскую войну. Как казалось, перелом наступил 21 января 1605 года, когда воинство самозванца было разгромлено у деревни Добрыничи. Армия самозванца обратилась в беспорядочное бегство; «быстрее ветра» неслась восвояси польские конники, числом в несколько сот человек. Вместе с ними уносил ноги и Лжедмитрий, едва избежавший гибели, ускакав, как выразился Н.М. Карамзин, «в беспамятстве страха» на раненой лошади в пограничный Путивль.

Казалось, что Борис Годунов одержал может быть самую важную в своей жизни победу. Хотя самозванца и не поймали, вначале решили, что он был убит, но все явные изменники, как и те, которые готовы были изменить при случае, оцепенели от ужаса. Казалось, что в облике Бориса Годунова снова является на Русь Грозный Царь Иоанн, тот, преставившийся за двадцать лет до того, при котором никакой прохиндей не смог бы никогда найти ни одного сторонника на Русской Земле. Но так только казалось.

Вся трагедия по-настоящему только начиналась. Наступило 13 апреля 1605 года и как бесстрастно повествует летописец, «после Святой недели в канун [праздника] Жен Мироносиц Царь Борис встал из-за стола, после кушанья, и внезапно пришла на него болезнь лютая, и едва успели постричь его [в монахи]. Через два часа от той же болезни [Царь] и скончался. Погребен был [царь Борис] в соборе Архистратига Михаила в приделе Ивана Списателя Лествицы, где же погребен Царь Иоанн Васильевич с детьми».

Борис Годунов умер около 15 часов в царском тереме, успев благословить на Царство сына Фёдора и, приняв перед кончиной иноческий образ с именем Боголепа. С его смертью закончилась одна эпоха и началась другая.

Ужас ситуации состоял в том, что представители родовитых боярских фамилий и значительная часть всего «служилого люда», сначала тайно, а потом и явно симпатизировали самозванцу, и открыто его поддержали, присягнув на верность проходимцу. Карамзин был совершенно прав, когда говорил, что боярская спесь была главным побудительным мотивом «нелюбви» к Годунову, вызвавшей фактически национальное предательство, совершенное русской родовой элитой в начале XVII века.

И самое страшное событие, камертон всей драмы Смуты – убийство в июне 1605 года сына Бориса Годунова Царя Фёдора Борисовича Годунова (1589-1605). Он был законным правопреемником, ему присягнули высшие должностные лица государства, но прошло всего сорок девять дней после смерти отца и 1 июня 1605 года толпа негодяев, сначала свергла Фёдора с престола, а через несколько дней (10 июня) убила и его, и его мать Царицу Марию Григорьевну.

Это – первый в Русской истории случай Цареубийства, за которое никто не покаялся и никто не понес даже минимального наказания. Один только уже престарелый и больной, вскоре «исторгнутый из сана», Патриарх Иов пытался спасти Отрока-Царя и молил Бога о ниспослании милости. Милость ниспослана не была, но зато беспощадная кара последовала.

В последующие годы в стране началась жесточайшая междоусобная война, унесшая бессчетно количество человеческих жизней. Фактически Россия пережила страшный приступ гражданской войны. Как написал настоятель Троице-Сергиевой лавры Преподобный Дионисий³⁰: «Божьим праведным судом, за умножение грехов всего православного христианства, в прошлых годах учинилось в Московском государстве, не только между общего народа христианского междоусобие, но и самое сродное естество пресечаше. Отец на сына и брат на брата восстали, единородная кровь в междоусобии проливалася»³¹.

Государство было фактически разрушено, а Москва оккупирована польско-литовскими католическими интервентами. Понадобились неимоверные усилия, море крови, чтобы изгнать захватчиков и восстановить русскую власть, а потом потребовалось ещё несколько десятилетий, чтобы залечить раны Смуты.

Поразительно, что первому факту Цареубийства в Русской истории до сих пор практически не даётся надлежащая нравственно-историческая оценка. В своё время Н.М. Карамзин, высоко оценивавший личные качества юного Фёдора, назвав его «первым счастливым плодом европейского воспитания», само его убийство не воспринимал как чудовищный акт. Историограф ограничился сентиментально-назидательной сентенций: «Сын (Фёдор – А.Б. ) естественно наследовал права его (отца – А.Б.), утвержденные двукратною присягою, и как бы давал им новую силу прелестию своей невинной юности, красоты мужественной, души равно твёрдой и кроткой…Но тень Борисова с ужасными воспоминаниями омрачала престол Фёдоров: ненависть к отцу препятствовала любви к сыну»³².

Иными словами сын стал жертвой злодеяния отца. Так пишут до сих пор. И всё. Притом, что факт причастности к «злодеянию» в Угличе Бориса Годунова не был документально установлен ни до Н.М. Карамзина, ни им, ни после. Существовало лишь «мнение», основанное на тенденциозных заключениях «Нового летописца», на некоторых более ранних безымянных «показаниях», на «записках» изолгавшихся иностранцев, да туманных намёках некоторых современников. Об этот речь пойдёт особо.

В Русской истории было несколько омерзительных случаев Цареубийства, ставших навсегда фактами богоотступничества русских людей.

В июле 1762 года был убит внук Петра I Император Пётр III (1728-1762).

В июле 1764 года в каземате Шлиссельбургской крепости был умерщвлён Император Иоанн Антонович (1740-1741), провозглашённый Императором по воле Императрицы Анны Иоанновны (1693-1740) и свергнутый с Престола в ноябре 1741 года.

В марте 1801 году группа негодяев из числа гвардейских офицеров умертвила Императора Павла I (1754-1801).

В марте 1881 года в результате террористического акта народовольцев погиб Император Александр II (1818-1881).

В июле же 1918 года в Екатеринбурге был убит вместе с Семьей Последний Царь Николай II(1868-1918), отрешённый от власти ещё в марте 1917 года.

Этот трагический мартиролог жертв богопротивного человеческого злобного неистовства открывал как раз юный Фёдор Борисович Годунов.

В отечественной светской западнической историографии, которая безраздельно доминировала у нас в стране, по крайней мере, два века, страшное богоотступничество – Цареубийство – никогда не рассматривалось в духовном контексте. Такого контекста в западоцентричной литературе просто вообще никогда не существовало. Только голый эмпиризм, сдобренный сентенциями формационной или цивилизационной методологии - и достаточно. В качестве характерного примера приведём выдержку из сочинения известного современного историка.

Об убийстве Царя Фёдора Борисовича и Царицы Марии говорится: «Царицу быстро задушили верёвками. Фёдор же отчаянно сопротивлялся, но покончили и с ним. Сестру (Ксению - А.Б.) оставили в живых. Позже её постригли в монахини и отправили в Кириллово-Белоозерский монастырь. Выйдя на крыльцо, бояре объявили народу, что Царь и Царица-Мать со страху отравились. Другие Годуновы также были обнаружены и затем высланы. Династия Годуновых прекратила своё существование»³³.

Всё; тема считается исчерпанной. Ну, ладно, не знает автор, что Кириллов монастырь являлся мужской обителью и туда женщин «не ссылали». Это, как говорится, мелочи. Куда важнее другое обстоятельство, совершенно проигнорированное. Убийство Царя – это богоотступничество, это страшный грех, за который неминуемо следует наказание Всевышнего. И оно последовало. Полное разорение страны и гибель множество людей в эпоху Смуты – разве не есть подтверждение вечной библейской истины!

Духовный смысл происходивших тогда на Руси событий объяснил Митрополит Петербургский и Ладожский Иоанн. «Клятвопреступление стало фактом. Народ, ещё недавно столь настойчиво звавший Бориса на Царство, присягавший ему как богоданному государю, попрал обеты верности, отринул законного наследника престола, попустил его злодейское убийство и воцарил над собой самозванца и вероотступника, душой и телом предавшегося давним врагам России. Вот где таится подлинная причина Смуты, как бы ни казалось это странным отравленному неверием и рационализмом современному уму. Совершилось преступление против закона Божиего, которое и повлекло дальнейшие гибельные последствия всеобщего разора и мятежа»³⁴.

^1 Платонов С.Ф. Русская история. М., 1996. С. 129.

^2 Керенский А.Ф. История России. Иркутск. 1996. С. 66.

^3 Царский сборник. Службы. Акафисты. Месяцеслов. Помянник. Молитвы за Царя. Коронация. М., 2000. С. 575.

^4 Карташёв А.В. История Русской Православной Церкви. М., 2004. С. 522.

^5 Воейков Н.Н. Церковь, Русь и Рим. Минск. 2000.. С. 428-429.

^6 Пирлинг В. Дмитрий Самозванец. Ростов-на-Дону. 1998. С. 17..

^7 Массовая смерть.

^8 Хроники смутного времени. С. 292.

^9 Сказание Авраамия Палицына. СПб., 1909. С. 212.

^10 Масса И. Краткое известие о Московии//Россия XVII века: воспоминания иностранцев. Смоленск. 2003. С. 124-125.

^11 Маржерет Ж. Состояние Российской Державы и Великого княжества Московского//РоссияXVII века: воспоминания иностранцев. Смоленск. 2003. С. 51.

^12 Масса И. Краткое известие о Московии. Там же. С. 144.

^13 Полное собрание русских летописей. Т. 34. М., 1978. С. 2-5-206.

^14 Маржерет Ж. Ук. соч. С. 75.

^15 Макарий Митрополит Московский и Коломенский. История Русской Церкви. Т. 6. М., 1996. С. 66.

^16 Скрынников Р.Г. Борис Годунов. М., 1978. С. 156.

^17 Католическая церковь 11 ноября чтит память монаха-отшельника, небесного покровителя Франции Святого Мартина Турского (335-397).

^18 Бер М. Летопись московская с 1584 по 1612// Сказания современников о Дмитрии Самозванце. Т.2. СПб., 1859. С. 38-39.

^19 Карамзин Н.М. История Государства Российского. Т. 11. М., 2009. С. 1100.

^20 Платонов С.Ф. Ук. соч. С. 131-132.

^21 Акты Археографической Экспедиции. Т. 2. СПб., 1836. С. 76.

^22 Собрание государственных грамот и договоров. Т. 2 .СПб., 1819. С. 164.

^23 Город Галич расположен на Костромской земле примерно в 120 километрах от Костромы.

^24 Род Отрепьевых восходит к польскому дворянину Владиславу Неледзевскому, приехавшему на Русь при Дмитрии Донском и оставшемуся ему служить. Участвовал в Куликовском сражении, принял Православие с именем Владимир и родовой фамилией Нелидов. Он князя Дмитрия он получил село Николаевское с деревнями под Суздалем. У него был единственный сын Георгий. В пятом поколении от Владислава-Владимира было двое Нелидовых. Старший, Давид Борисович, от Иоанна III получил прозвание Отрепьев, за то, как гласит предание, что предстал перед Великим князем в обтрёпанной одежде. От него-то и пошли Отрепьевы. Согласно «Тысячной книге» 1550 года на царской службе состояли пять Отрепьевых. Из них в Боровске сыновья боярские «Третьяк, да Игнатий, да Иван Ивановы дети Отрепьева. Третьяков сын Замятия»; в Переславле-Залесском - стрелецкий сотник Смирной-Отрепьев». Из потомства Давида Борисовича и произошёл Юрий Богданович Отрепьев («Юшка»), принятый в монашество с именем Григория. Имя Григория тяготело над родом Отрепьевых как проклятие. Отрепьевы жаловались Царю Алексею Михайловичу, что, несмотря на столетия верной службы, «от всех людей принимают понос и укоризно больше 60 лет внапрасне за их прозвище для воровства Гришки Отрепьева». Именным указом от 9 мая 1671 года Царь «указал писатца прежним прозванием по выезду Нелидовыми».

^25 Спасов-Кукоцкий или Спас на Куксе, от названия реки, мужской монастырь под Владимиром. Основан в XVI веке. Первые сведения о монастыре совпадают со временем пребывания в нём Гришки Отрепьева. В 1764 году монастырь упразднён.

^26 Свято-Предтеченский Иаково-Железноборский мужской монастырь, расположенный примерно в восьмидесяти километрах от Костромы, был основан в конце XIV века Преподобным Иаковом (ум.1442). Существует предание, что именно здесь Григорий Отрепьев принял постриг.

^27 Се́верщина или Северская земля - так в XI—XVII веках именовались территории, располагавшееся на северо-востоке современной Украины (Черниговская и Сумская области) и на юго-западе современной России (Брянская и Курская области).

^28 Ада́м Вишневе́цкий (1566-1622) – польский шляхтич и магнат, получил известность тем, что «обнаружил» Лжедмитрия I.

^29 Хроники смутного времени. М., 1998. С. 296-298.

^30 Преподобный Дионисий, в миру Давид Зобниновский, преставившейся в 1640 году, с 1605 года был архимандритом Старицкого Богородицкого монастыря, а в 1619 году, по воле Патриарха Гермогена, стал настоятелем Троице Сергиевой лавры.

^31 Россия перед Вторым Пришествием. Материалы к очерку русской эсхатологии. Составители С. и Т. Фомины. Т. 1-2. М., 2002. Т. 1. С. 248.

^32 Карамзин Н.М. История Государства Российского. Т XI. Гл. III. С. 276.

^33 Сахаров А.Н. Триумф и трагедия Лжедмитрия//ЮНЕСКО. История человечества. М., 2003. Т. VIII. С. 179.

^34 Митрополит Иоанн. Русская Симфония. Очерки русской историософии. СПб., 2009. С. 193.

Николай II (серия ЖЗЛ)

Николай II

Последний Царь (серия Царский Дом)

Император Николай II

Николай II

Судьба Императрицы

Сердечные тайны Дома Романовых

Григорий Ефимович Распутин-Новый. Мифы и реальность

Российская Империя. Образ и смысл Императрица Мария Оклеветанная Анна. Жизнеописание А. А. Вырубовой-Танеевой Царь Иоанн Грозный Павел I. Гамлет на русском троне

Российская Империя. Образ и смысл Император Николай I

Книга, которая включена в перечень «100 книг», рекомендуемый школьникам к самостоятельному прочтению.

Александр III

"...Эта книга о русском человеке, его мыслях, чувствах, представлениях. Он любил Родину, как свою мать, искренней сыновней любовью всю жизнь. Он всю свою жизнь служил этой Родине. В этом смысле эта книга очень познавательна" - Александр Боханов (ИАС Русская народная линия, 22 января 2013 года).

6 ноября 2016 г. ( 24 октября ст.ст.), воскресенье. 
Неделя 20-я по Пятидесятнице.Поста нет.

Мч. Арефы (икона) и с ним 4299 мучеников. Иконы Божией Матери "Всех скорбящих Радость" (икона). Прп. Зосимы(икона). Блж. Елезвоя (икона) (Калеба), царя Ефиопского. Мц.Синклитикии и двух дщерей ее. Прпп. Арефы, Сисоя и Феофила, затворников Печерских. Свт.Афанасия, Патриарха Цареградского. Прп. Георгия. Сщмчч. Лаврентия, еп. Балахнинского, Алексияпресвитера и мч. Алексия. Прп.Арефы исп.. Сщмчч. Иоанна иНиколая пресвитеров. Сщмч.Петра пресвитера.

Утр. - Ев. 9-е, Ин., 65 зач., XX, 19-31. Лит. - Гал., 200 зач., I, 11-19.Лк., 83 зач., XVI, 19-31.Богородицы: Флп., 240 зач., II, 5-11. Лк., 54 зач., X, 38-42; XI, 27-28.

Карта храмов