Жан Клод Ларше

3. Исповедание православной веры как основной экклезиологический критерий

мозаика кафоликона Неа Мони, XI век

В качестве вывода мы бы хотели подчеркнуть четыре пункта, которые нам кажутся особенно важными и интересными в экклезиологических построениях преподобного Максима.

а) Исповедание православной веры как основной экклезиологический критерий.

Следует отметить, что преподобный Максим особенно часто настаивает на исповедании православной веры. Эта настойчивость естественным образом объясняется тем фактом, что существенная часть его жизни (с 633 до 662 г.) была всецело посвящена защите православной веры и что, пока он не принял мученическую смерть за эту веру, он боролся за нее каждую секунду своего бытия и всеми силами своей души.

Исповедание православной веры обусловливает в его глазах, как мы это видели, первенствующую роль, которую он признает в действительности и принципе за Римской Церковью и папой. Еще более существенно то, что правая вера является условием принадлежности и непринадлежности к Церкви, отлучения от нее или присоединения к ней и, таким образом, общения и необщения с ней. Этот принцип распространяется как на личности по отношению к Церкви, так и на отдельные Церкви по отношению к Церкви соборной.

Если церковное общение свидетельствует о единстве, его оформляет и являет его на самом высоком уровне, единство с соборной Церковью не определяется и не обусловливается общением (которое есть завершение, а не средство), но исповеданием правой веры.

Для преподобного Максима общение — это причастие ко Христу и во Христе, и это общение осуществляется в общем исповедании правой веры в Него. Если Христа исповедуют ложно, то общение с Ним и с теми, кто исповедует Его правоверно, становится невозможным. Можно найти множество утверждений в сочинениях преподобного Максима, что исповедание правой веры есть непререкаемое условие общения, ибо те, кто не исповедуют Христа верно, то есть согласно традиции, оказываются вне Его: «Те, кто не принимают апостолов, пророков и учителей [то есть отцов], но отвергают их слова, отвергают Самого Христа». Общение, которое осуществляется и проявляется на самой высокой ступени реальности и совершенства в евхаристическом причастии Телу и Крови Христа, еще в большей мере предполагает правую веру, ибо если причащающийся не исповедует ее, то он «отвергает и уничтожает великое, пресветлое и препрославленное Таинство православного богослужения христиан», призывание Святого Духа в эпиклезе остается без ответа, Святые Дары не получают освящения, и как следствие — он не может получить благодатного причастия.

б) Согласие с традицией как критерий православности веры.

Православная вера как критерий принадлежности к Церкви не определена отдельно взятой Церковью, ее клиром, ее папой, ее патриархом или ее верующими, но всей традицией соборной Церкви. Критерием Православия является (преподобный Максим повторяет это неоднократно не только в текстах, которые мы исследовали, но и во всех своих сочинениях следование традиции, которая выражается в изучении Святого Писания, апостолов, Соборов и отцов. Не только догматические позиции папы, патриархов и епископов, но и самих Соборов должны быть приняты и утверждены в свете православной веры, как она определена традицией и составляющими ее частями.

В Церкви, утверждает преподобный Максим, «мы поучаемы сразу и Святым Писанием, Ветхим и Новым Заветами, и святыми учителями, и Соборами». Традиция выстраивается по учению, которое Христос Сам преподал Своим ученикам, а те, в свою очередь, сообщили «своим преемникам, отцам соборной Церкви, созданной Богом». Преподобный Максим придает особенно важное значение учению отцов. Для него, как отмечает J. Реlikan, «установить учение соборной Церкви означает придерживаться того, что отцы передали через традицию», или, как пишет V. Croce, «по преподобному Максиму, традиция есть по существу «традиция патристическая». Преподобный Максим признает, что слова отцов есть «закон и норма Церкви» и утверждает: «Что касается нас, мы следуем отцам во всем». Надлежит, говорит он, «утвердить православное учение святых отцов, которые приняли от святых апостольских Божиих Церквей то, что следует думать и говорить» о Боге. Обращаясь к аргументам еретиков, он отмечает: «Пусть они нам докажут их, исходя из того, что установлено отцами, чтобы отсюда их собственные догматы обрели доверие и одобрение. Если же это для них невозможно, то пусть они их отвергнут и согласятся с нами лишь в одном, что было благочестиво определено Богоносными отцами соборной Церкви и пятью Вселенскими Соборами!»

Тот, кто признает то, что сообразно православной вере, выказывает согласие с отцами; и, напротив, «тот, не верует таким образом, тот не принимает отцов, которые эту веру утверждали; и это ясно, поскольку одно вытекает из другого».

Исповедание правой веры обусловливает, как мы уже видели, принадлежность к Церкви, общение, принятие Святого Духа, единство со Христом и причастие Его Телу. Таким образом, это жизненно касается нас, и от этого зависит наше спасение. Вот почему защита православной веры не есть для преподобного Максима лишь абстрактная догматическая дискуссия, но вопрос жизни и смерти. Так, он пишет:

«Великим, первым средством для нашего спасения, сияющего наследия веры, является исповедание сердцем и устами того, чему научили нас отцы, следование тем, кто с самого начала был очевидцем и служителем Слова».

Хотя преподобный Максим утверждает, что для того, чтобы догматическое положение могло рассматриваться как согласное с православной верой, оно должно соответствовать учению «или Собора, или отца, или Писания». Ни один из компонентов, составляющих традицию, будучи изолированными от других, не имеет для него абсолютного авторитета, но лишь в согласии с остальными и вместе с ними. Как это заметил J. Pelican, для преподобного Максима «Писание имеет высший авторитет, но только если оно истолковано духовно и правоверно. Отцы являются нормативными, но только если находятся в единодушии с другими отцами и с Писанием, к которому они обращаются как к первоисточнику. Соборы являются определяющими, но только как голос единого апостольского, пророческого и святоотеческого учения».

Преподобный Максим мог бы подписаться под хорошо известным принципом, провозглашенным святым Викентием Леринским: «В соборной Церкви надо неусыпно заботиться о том, чтобы придерживаться того, во что верили повсюду, всегда и все»; принципом, который он сам устанавливает под разными словесными формами, но в том же самом смысле, когда пишет, например, что «правило веры есть «воззрение» или «верование, общее для христиан», что эта вера есть та, которая «всеми и везде крепко исповедана и православно выражена, сообразно тому, как ее явили учителя, избранные Богом», или что «несогласие характеризует иноверие, согласие — тех, кто являются православными».

в) Что есть соборная Церковь.

Другой особенно интересный вопрос, затрагиваемый преподобным Максимом, относится к его концепции соборной Церкви. Соборная Церковь не отождествляется для него a priori ни с Поместной Церковью, ни с какой-то конкретной Церковью^[1], ни с Вселенской Церковью. Ему чужда проблематика современной экклезиологии в связи с Церковью Поместной и Церковью Вселенской, равно как и латинская концепция, согласно которой соборная Церковь должна быть Церковью Вселенской как сумма и совокупность Поместных Церквей. «Соборная Церковь» есть для преподобного Максима «Церковь, основанная Богом», Церковь Христа, чьим краеугольным камнем (Еф. 2, 20) или также чьей Главой и Чьим Телом (Кол. 1, 18,24) является Он, как это Он Сам определил на основании правого исповедания веры в Него, веры единственной и единой. То, что ее определяет как соборную, есть исповедание православной веры, как мы могли это увидеть во многих, проанализированных нами текстах и особенно отчетливо в утверждении, возглашенном перед патриархом Петром и изложенном в «Послании монаху Анастасию»: «Соборная Церковь есть правое и спасительное исповедание веры в Бога вселенной». Большинство других отрывков из «Корпуса» творений преподобного Максима, где используется выражение «соборная Церковь», стоят в контексте, в котором православная вера выдвинута на передний план и противопоставлена еретическим суждениям. Например, преподобный Максим в характерной для него манере поминает кого-то, кто «крепко держится на непоколебимой скале прародительской веры и не дышит ничем другим, кроме веры в Бога, которую проповедует соборная Церковь Бога». Или он пишет сестрам, живущим в окрестностях Карфагена, некогда вовлеченным в ересь и недавно вернувшимся к православной вере: «Я уверен, что вы действительно укреплены во благом, что ваша душа не отступается более от правого и благочестивого исповедания чистой и непорочной веры во Христа и надежды на Него, по благодати Бога, Которого вы в страхе призвали и приобщились Живому Телу, сродному и незапятнанному, святой соборной и апостольской Церкви; [...] в ней благочестивое, правое, верное и спасительное учение веры проповедано со всей силой и со всем благочестием».

Отцы, которые исповедовали и защищали православную веру, делали это от имени соборной Церкви и ради ее существования; это «ради соборной и апостольской Церкви трудились апостолы, святые отцы, учителя и мученики, посвятившие ей свои собственные деяния и слова, свою брань, свой пот, свои страдания, свою кровь и, в конце концов, свою жестокую смерть». Напротив, те, кто исповедовал еретические учения, противопоставляли себя соборной Церкви и работали над ее разрушением. Одному из своих обвинителей, сказавшему преподобному Максиму: «Утверждением такого рода вещей ты установил церковную схизму», он ответил: «Если тот, кто произносит слова Священного Писания и святых отцов, полагает в Церкви схизму с теми, кто уничтожает догматы святых, что делать Церкви, которая не может без них даже существовать?» Итак, можно утверждать, что преподобный Максим «идентифицирует соборную Церковь с правым исповеданием веры», которое является для него «исповеданием православной веры, которая эту Церковь утверждает и выстраивает».

«Соборная», или «кафолическая» (kaqolikoj) не означает, таким образом, «вселенская» (oikoumenikoj): преподобный Максим, как древние отцы, четко различает эти два определения и оказывается в согласии с древним пониманием. Действительно, как это убедительно отмечает прот. Г. Флоровский: «В самых древних документах термин "ekklesia kaqolikh" никогда не употреблялся в количественном смысле, обозначавшем географическое распространение Церкви: скорее, он имел в виду единство веры или учения, верность "Великой Церкви" полной и первоначальной традиции в противовес сектантским устремлениям еретиков, которые отделялись от этой первоначальной полноты, следуя каждый своей особенной и партикуляристской линии, и означал, скорее, Церковь "православную", чем "вселенскую"»[2]. Кафоличность со всем, чем она отличается от вселенскости, включает ее в себя в определенном смысле. Если кафолическая Церковь есть вселенская, ее «вселенскость» не есть ни понятие географическое или юридическое, ни понятие власти. Эта «вселенскость», охватывающая во времени и в пространстве собрание истин, которые всегда и повсюду определяют православную веру[3], а также все те, кто всегда и повсюду исповедовали и продолжают исповедовать эту веру[4]. Именно в силу этого общего исповедания той же самой веры в ту же Святую Троицу и в того же Иисуса Христа Поместные Церкви и их верующие оказываются едиными в единой соборной Церкви[5]. Именно это исповедание объединяет христиан, рассеянных по всему миру и в веках, как об этом писал преподобный Максим:

«[Кафолическая Церковь] собирает в себе все, что есть под небом, и продолжает присоединять тех, кто еще остался вне, к тем, кто уже приобщен, являя Духом от одних пределов земли до других единую душу и единый язык единогласием веры и согласием в ее выражении».

Но в то же самое время необходимо осознать, что в данный исторический момент, когда ересь распространилась по всем Церквам или почти по всем — то, что уже бывало много раз, и то, о возможности чего свидетельствует Сам Христос: Сын Человеческий придя, найдет ли веру на земле? (Лк. 18, 8), кафолическая Церковь может оказаться уменьшенной до нескольких верующих и даже, в пределе, до одного. Так, В. Лосский пишет: «Каждая часть Церкви, даже самая малая, даже только один верующий, может быть названа «соборной». Когда святой Максим, которого церковная традиция называет Исповедником, ответил тем, кто хотел принудить его войти причащаться с монофелитами: «Даже если бы вся вселенная (экумена) причащалась с вами, я один не причащался бы», он противопоставлял свою кафоличность предполагаемой вселенскости еретиков»[6]. Исповедуя и защищая православную веру, преподобный Максим хорошо осознавал, что он исповедовал и защищал «догмат [...] который является общим для кафолической Церкви», то есть ту веру, которую апостолы, отцы, Соборы, клир и верные православные всегда и повсюду исповедовали. Те, кто исповедовал православную веру, соединялись или присоединялись к кафолической Церкви и общению с ней; те, кто признавал учение, несообразное с православием, отлучались от кафолической Церкви или должны были быть отлучены[7]. Этот принцип действовал в отношении лиц, но также и в отношении отдельных Церквей: они принадлежали к соборной Церкви, или, еще точнее, идентифицировались с ней, поскольку они исповедовали православную веру; и они от нее отлучались (даже если они институционально продолжали быть Церквами и носить имя Церкви), если они проникались учениями, чуждыми православной вере, той, которая была определена апостолами, отцами и Соборами. Таким образом, преподобный Максим отождествляет Римскую Церковь с соборной Церковью лишь по той причине, что она исповедует православную веру, и даже в период монофелитских споров она есть единственная Церковь, которая ее исповедует (и когда римские апокрисиарии готовы были принять еретическую доктрину патриарха Петра, преподобный Максим оценивает это как то, что «по этой причине дело почти всей соборной и апостольской Церкви, созданной Богом, находится в серьезной опасности». Напротив, Церкви Константинополя, Антиохии, Александрии, Ие­русалима находятся вне кафолической Церкви и вне общения с ней (хотя они пребывают в общении друг с другом), потому что они приняли ересь. Считая же, что они исповедуют православную веру, эти Церкви, напротив, казались себе «святыми соборными Церквами».

Если врата ада не могут одолеть Церкви, созданной Христом, то это не потому, что ее представляет какая-то одна особая Церковь, которая никогда бы не смогла впасть в ересь по данной ей харизме, по своей власти или каким-то специальным преимуществам, ибо, как мы уже говорили, никакая отдельная Церковь не отождествляет себя a priori и окончательно с Церковью. Все Церкви, как это показывала история, пребывали в тот или иной момент в ереси и, таким образом, вне соборной Церкви. А бывали моменты, когда все Церкви пребывали в ереси, и соборная Церковь не существовала более, кроме как среди нескольких верующих, которые продолжали исповедовать православную веру. Таким образом, если врата ада не могут одолеть Церковь, это по Божией благодати, которую она получает, будучи Телом, чьей Главой является Христос, или же поскольку она является Христовой Невестой. Так, преподобный Максим пишет, что «соборная Церковь, Господня Невеста», Он Сам «хранит ее в безопасности, чтобы спасти нас от нападения врагов». Соборная Церковь не может утратить ни свою целостность, ни свою кафоличность, потому что, по существу, она есть мистическая реальность, которая отождествляется с Телом Христовым. Это идеальное видение Церкви появляется в начале 63-й главы «Вопросоответов к Фалассию»: «Свещник злат весь есть всесвятая Церковь Божия, чистая и незапятнанная, безукоризненная и неподдельная, неумаляемая и восприемлющая истинный Свет... Всесвятой Церкви Божией присуще быть подобной чистейшему естеству золота. Она является неподдельной, поскольку в таинстве [своего] богословия по вере совсем не имеет ничего чуждого и примешанного [к этому богословию]; чистой, поскольку сияет и славится светлостью добродетелей; незапятнанной, поскольку никакая грязь страстей не оскверняет ее; безукоризненной, поскольку ее не касаются никакие лукавые духи и поскольку она не позволяет материальным обстоятельствам чернить ее каким-либо пороком; неумаляемой и неуменынаемой, поскольку бросаемая по временам в горнило гонений и периодически подвергаемая испытанию при восстании ересей, она стойко выдерживает напор и не уступает тяжести искушений, [оставаясь неизменной] как в своем разумении, так и в жизни, то есть в вере и житии».

г) Церковное сознание как последний критерий принадлежности к соборной Церкви.

Привлекает внимание утверждение преподобного Максима о том, что церковное сознание есть последний критерий исповедания правой веры и, таким образом, последний критерий принадлежности к соборной и апостольской Церкви. Это утверждение выражено в следующей формулировке: «Нет ничего более жестокого, чем осуждение совести, и ничего более свободного, чем следование ее совету». То, что мы уже ранее говорили, позволяет нам лучше понять, как именно преподобный Максим понимает церковное сознание. Это, как мы уже отмечали, не есть индивидуальное сознание, — сознание, теснейшим образом соединенное с собственной волей или с тем, что преподобный Максим называет gnome (направление воли) и что является сознанием индивидуалистическим, посредством которого индивидуум стремится придать себе весу, утвердить свою оригинальность или свое превосходство и потом противопоставить себя другим: тем, что оборачивается среди людей источником разделений и вражды. Сознание, которое имеет в виду преподобный Максим, есть сознание духовное, чьи ценности связаны с ценностями традиции и которое просвещено Богом. Преподобный Максим много раз подчеркивает, что принципы, которые он отстаивает, в отличие от принципов еретиков, не были нацелены на то, чтобы выделиться и противопоставить себя чему-то, и не являлись индивидуальным изобретением, не отражали личные идеи, не стремились к реализации собственного проекта, но сообразовывались во всем с Писанием, Соборами и отцами[8] и стремились свидетельствовать о реальности, которая их превосходит и которой они подчиняются. Короче говоря, его личное сознание отражает сознание церковное, сознание соборной Церкви, перед которым оно смиренно отходит в сторону и для которого оно делается совершенно прозрачным. «Я, — восклицает преподобный Максим, — не имею какого-то особенного догмата, но лишь тот, который является общим с соборной Церковью. И я никогда не возвышал голос, чтобы высказать догмат, который был бы чем-то особенным». Это церковное сознание не есть естественное: оно формируется в самой соборной Церкви, в верности ее учению, в смиренном сообразовании (о чем часто свидетельствует преподобный Максим) с традицией и в духовной жизни, в которой аскеза позволяет сердцу и духу очиститься и, вследствие этого, быть просвещенными благодатью. Преподобный Максим, беря пример с отцов, с удовольствием подчеркивает, что в своей защите и прославлении православной веры они были «богодухновенными», не ведя речь о самих себе, но о Христе, Который в них живет: Христос «становится душой их души, являясь всем через их труды, слова и мысли, поскольку те происходили не от них самих, но от Христа, пребывавшего в них по благодати». Таким образом, авторитет отцов не был их собственным авторитетом, но скорее авторитетом «Истины, Которая говорит и говорила через них». Рассуждения В. Лосского достаточно хорошо выражают то, что характеризует кафолическое сознание отцов, к которому сам преподобный Максим, окруженный ересями, заставлял взывать как к последнему критерию: «Сознателен в Истине тот, кто перестает быть предметом собственного сознания. И тогда исповедуемая Истина стоит перед ним во всей своей объективности: не как «собственно» мнение, «собственное мое богословие», но как собственность Церкви, как «сообразное всему» — kath'olon, — как кафолическая истина [...] Этими несколькими сознательными (людьми) и торжествует Истина, ибо сознанию этому чужд всякий субъективизм, ибо это сознание тех, кто говорит не от своего собственного имени, а от имени Церкви, полагая Церковь единственным содержанием личных, многочисленных сознаний. Если мы хотим приложить понятие «сознание» к реальности экклезиологии, мы должны понять, что в этой реальности много сознаний, но одно содержание, только «само-сознание» — Церковь. И в этом смысле отцы Церкви — и все те, кто, освобождаясь от своих индивидуальных ограничений, идут по их стопам, — они и есть отцы церковного сознания»[9].

ЖАН-КЛОД ЛАРШЕ. Преподобный Максим Исповедник – посредник между Востоком и Западом. Перевод Олеси Николаеваой. Изд. Сретенского мон. М., 2004.