Разделы сайта

История Церкви

О святомъ Діонисіѣ Ареопагитѣ и его твореніяхъ. Сщмч. Дионисий Ареопагит. Икона

Св. Лука въ Дѣяніяхъ повѣствуетъ, что, когда Апостолъ Павелъ огласилъ своею проповѣдію ареопагъ, нѣкоторые изъ слушателей увѣровали во Христа, и между прочими — Діонисій Ареопагитскій (Дѣян. 17, 32-34). Почему святый повѣствователь замѣтилъ имя Діонисія Ареопагитскаго, какъ нѣчто особенно важное, — объясняется изъ преданія. Говорятъ, Діонисій былъ первымъ сановникомъ и мудрецомъ Греціи: онъ предсѣдательствовалъ въ ареопагѣ, этомъ верховномъ судилищѣ Аѳинъ, куда со временъ Солона, основателя его, переносились на окончательное рѣшеніе труднѣйшія дѣла изъ всѣхъ греческихъ республикъ, а въ послѣднее время не рѣдко и изъ римскихъ областей. Говорятъ, Діонисій Ареопагитъ былъ краснорѣчивѣйшій изъ ораторовъ, глубокомысленнѣйшій изъ философовъ, прозорливѣйшій изъ астрономовъ, правдивѣйшій изъ судей, наконецъ, — что это былъ человѣкъ украшенный всѣмъ блескомъ наукъ, искуствъ и добродѣтелей [1]. Обращеніе такого лица въ христіанство, конечно, было важнымъ пріобрѣтеніемъ для Церкви Христовой.

Въ непродолжительное время, подъ руководствомъ Іерофея, предстоятеля аѳинской церкви, новообращенный Діонисій оказалъ такіе успѣхи въ христіанскомъ ученіи и благочестіи, что Апостолъ Павелъ, отходя изъ Аѳинъ, рукоположилъ его во епископа на мѣсто Іероѳея, который также оставилъ Аѳины для проповѣданія вѣры Христовой въ другихъ странахъ [2]. Это было около 55 года по Рожд. Хр. — Аѳинская церковь нашла въ Діонисіѣ попечительнаго пастыря и мудраго учителя. «Устное слово его, говоритъ Симеонъ Метафрастъ, было со властію, подобно слову Спасителя; оно невольно покоряло и вмѣстѣ привлекало къ нему сердца всѣхъ. Въ обращеніи съ людьми, подражая своему учителю, Апостолу Павлу, онъ умѣлъ быть всѣмъ вся» [3]. Не долго однако же эта паства находилась подъ управленіемъ Діонисія. Въ 58-мъ году по Рожд. Хр., онъ, горя желаніемъ видѣть Матерь Божію, которая приближалась уже къ блаженной кончинѣ, отправился въ Іерусалимъ, куда собрались въ то время Апостолы и славные ихъ споспѣшники со всѣхъ странъ, по внушенію Духа Божія [4]. Здѣсь зрѣлище дивнаго Успенія Пресвятой Богородицы, вдохновенныя рѣчи самовидцевъ и слугъ Бога-Слова, видъ Голгоѳы, и другихъ святыхъ мѣстъ града Божія — все это воспламенило въ сердцѣ аѳинскаго пастыря такую сильную ревность по вѣрѣ Христовой, что для успѣховъ ея онъ рѣшился навсегда оставить отечество и родныхъ и не знать другихъ занятій, кромѣ проповѣди Евангелія въ странахъ языческихъ. Посему, хотя онъ и возвратился въ Аѳины, но только для того, чтобы утвердить преемника своей власти (Публія). Взявъ на помощь себѣ нѣсколькихъ избранныхъ клириковъ, онъ направилъ стопы свои на западъ Европы, гдѣ господствовало еще грубое идолопоклонство. Господь видимо покровительствовалъ усердію своего новаго Апостола, прославляя проповѣдь его знаменіями и чудесами, и жизнь долголѣтіемъ [5]. Полстолѣтія подвизался Святый на этомъ трудномъ поприщѣ, озаряя свѣтомъ Евангелія многіе города и веси Италіи, Испаніи, Германіи и Галліи, пока наконецъ въ Парижѣ (Лютеция - так назывался Париж в римские времена), для котораго онъ наиболѣе потрудился, не усѣчена была священная глава его ревнителями идолопоклонства. Это обстоятельство надобно полагать не ранѣе 110 года по Рожд. Хр., согласно свидѣтельствамъ Свиды и Синкелла, что святитель скончался въ послѣдніе годы царствованія Траяна [6]. Церковь празднуетъ память св. Діонисія Ареопагита 3 Октября, въ день его кончины.

Къ славѣ апостольскихъ подвиговъ этого великаго мужа присоединяется еще слава его писаній, неподражаемыхъ по высотѣ мыслей и по высотѣ языка, за которыя древность называла его «птицею небесною (το πετείνον του ουρανου)» [7], и которыя, по прекрасному выраженію церковнаго пѣснопѣвца, «яко нѣкій небесный шумъ носимъ, громятъ разумы безбожныхъ» [8].

Въ исторической судьбѣ Діонисіевыхъ твореній было одно очень странное обстоятельство, которое могло бы навлечь подозрѣніе на ихъ подлинность, если-бы въ нихъ же самихъ не открывалась намъ причина этой странности. Именно, до половины шестаго вѣка по Рожд. Хр. столь важныя творенія не были общеизвѣстны въ Церкви. Очевидно, они содержались въ-тайнѣ между немногими избранными христіанами, согласно желанію сочинителя [9]; — такъ какъ можно было опасаться, что невѣрные, язычники и іудеи, обратятъ въ посмѣяніе тѣ священныя тайны, которыя описалъ онъ для потомства, вопреки правилу первенствующей Церкви — не говорить гласно о таинствахъ, пока вѣра христіанская не сдѣлается господствующею. Избранными хранителями этого сокровища были, кажется, александрійскіе богословы. По-крайней-мѣрѣ, единственныя въ древности лица, о которыхъ съ достовѣрностію можно сказать, что имъ извѣстны были книги св. Діонисія Ареопагита, — это Климентъ Александрійскій, Оригенъ, Діонисій Александрійскій, преемственно управлявшіе огласительнымъ училищемъ въ Александріи, и св. Григорій Назіанзинъ, учившійся въ этомъ знаменитомъ училищѣ. У Климента, особенно въ его Строматахъ, встрѣчается много рѣдкихъ мыслей и выраженій, которыя явно заимствованы изъ сочиненій Ареопагита, какъ увидимъ ниже. Въ одной бесѣдѣ Оригена, которой подлинность засвидѣтельствована Руфиномъ, читаемъ: «въ Немъ (въ Іисусѣ Христѣ), какъ говоритъ великій Діонисій Ареопагитъ, пресущественность и Божество» [10]. Слова эти дѣйствительно находятся въ одной изъ книгъ Діонисія Ареопагита. Св. Діонисій Александрійскій, по свидѣтельству св. Анастасія Антіохійскаго и св. Максима Исповѣдника, писалъ даже толкованіе на книги соименника своего, Ареопагита, которое, къ сожалѣнію, рано утратилось [11]. Наконецъ св. Григорій Назіанзинъ, по общему признанію безпристрастныхъ ученыхъ, разумѣлъ не другаго кого, какъ Діонисія Ареопагита, когда, разсуждая подобно ему о Божествѣ въ словѣ на Богоявленіе, говоритъ: «таково святое святыхъ, закрываемое и отъ Серафимовъ и прославляемое тремя Святынями, которыя сходятся въ единое господство и Божество, — какъ другой нѣкто прежде насъ любомудрствовалъ объ этомъ весьма краснорѣчиво и возвышенно» [12]. Отъ-чего-же Климентъ, вопреки своему обычаю, не открываетъ своимъ читателямъ, что онъ заимствовалъ нѣкоторыя высокія истины изъ Діонисіевыхъ твореній ? Отъ чего Оригенъ не объясняетъ, какимъ образомъ дошло до него приводимое имъ изреченіе мужа апостольскаго? Отъ-чего Св. Григорій не хочетъ даже наименовать этого возвышеннаго и краснорѣчиваго богослова? Нельзя не примѣтить у всѣхъ трехъ учителей какъ-бы условленнаго намѣренія — больше молчать, чѣмъ распространяться о книгахъ св. Діонисія Ареопагита. Не потому-ли и толкованіе Діонисія Александрійскаго на эти книги такъ скоро затерялось, что оно писано было не для общественнаго употребленія, но для немногихъ избранныхъ учениковъ александрійскаго училища? А извѣстно, что обычай древнихъ христіанъ — скрывать свое таинственное ученіе отъ непросвѣщенныхъ и не зрѣлыхъ въ вѣрѣ (disciplina arcani) нигдѣ строже не соблюдался, какъ въ огласительномъ училищѣ александрійскомъ, состоявшемъ изъ отдѣленія внутренняго и внѣшняго [13].

Когда этотъ обычай, по устраненіи причинъ, его вызвавшихъ, сталъ ослабѣвать, именно въ шестомъ вѣкѣ по Рожд. Хр. [14], еретики северіане первые нарушили молчаніе древнихъ о твореніяхъ св. Діонисія Ареопагита. На одномъ частномъ соборѣ въ Константинополѣ въ 535 году они стали гласно приводить свидѣтельства изъ Діонисіевыхъ писаній въ подтвержденіе своей ереси, разумѣется, искажая ихъ. Но православные возразили: «а какими доказательствами подтвердите вы, что эти свидѣтельства подлинно принадлежатъ Діонисію Ареопагиту? Если-бы они ему принадлежали, то не могли бы быть не извѣстны блаженному Кириллу и блаженному Афанасію (Александрійскимъ)» [15]. Такое возраженіе показываетъ, какъ и тогда еще малоизвѣстны были книги Діонисія; потому-что, если бы возражавшіе сами читали ихъ, то знали-бы, какъ все тутъ православно, и никогда не согласились-бы, что представленныя имъ свидѣтельства дѣйствительно имѣютъ у Діонисія тотъ еретическій смыслъ, какой находили северіане. Вскорѣ однакоже послѣ того, предстоятели церквей восточныхъ и западныхъ, лучше узнавъ ученіе св. Діонисія и, безъ-сомнѣнія, причину, по которой до того времени скрывались его писанія, сдѣлались первыми ихъ почитателями и уже ни мало не сомнѣвались въ ихъ подлинности. Они тѣмъ охотнѣе обращались къ голосу апостольскаго отца, что книги его пущены во всеобщую гласность еретиками, а не православными, которыхъ слѣдовательно никто не можетъ упрекнуть, будто они выдали подъ именемъ Діонисія книги своего изобрѣтенія.

Такъ въ томъ же шестомъ вѣкѣ св. Анастасій, опровергая еретиковъ авторитетомъ древнихъ учителей, на первомъ мѣстѣ ставитъ «св. Діонисія Ареопагита, современника Апостоловъ и возвышеннаго богослова» [16]; св. папа Григорій Великій руководствуется изслѣдованіями Діонисія о свойствахъ и дѣйствіяхъ блаженныхъ духовъ, и отзывается объ немъ, какъ объ отцѣ древнемъ и достоуважаемомъ [17]. Не иначе смотрѣли на Діонисіевы творенія Леонтій Византійскій, Ювеналій Іерусалимскій, Ефремъ Антіохійскій и Андрей Критскій [18]. Седьмой вѣкъ былъ уже вѣкомъ полной славы Ареопагита. Св. Максимъ Исповѣдникъ пишетъ на него свои схоліи (краткія объясненія), которыя сохранились и доселѣ; папа Мартинъ I предъ лицемъ цѣлаго Собора латеранскаго говоритъ: «славный Діонисій научаетъ насъ въ своей книгѣ объ именахъ Божіихъ, что Господь образовался изъ чистой дѣвственной крови превыше природы» и проч., — и 400 соборныхъ Епископовъ съ благоговѣніемъ внимаютъ мужу апостольскому и слѣдуютъ его наставленіямъ [19]; другой папа, Агаѳонъ пользуется тѣмъ же авторитетомъ въ письмѣ къ греческому императору Константину [20]: обстоятельство очень важное, какъ потому, что изъ него усматриваемъ согласіе Востока и Запада относительно подлинности Діонисіевыхъ книгъ, такъ и потому особенно, что письмо папы Агаѳона утверждено св. шестымъ вселенскимъ Соборомъ. «Пріискано, — такъ говорится въ дѣяніяхъ Собора, — и другое свидѣтельство въ твореніяхъ св. Діонисія, Епископа Аѳинскаго; и, сличивъ его съ книгою объ именахъ Божіихъ, увидѣли, что одно вѣчное Слово истинно приняло нашу природу и все, что ее составляетъ» [21] и проч. — Софроній, знаменитый того времени Патріархъ Іерусалимскій, обличаетъ моноѳелита Сергія также свидѣтельствами «св. Діонисія Ареопагита, божественно обращеннаго Павломъ»; и еретикъ не только не возстаетъ противъ ихъ подлинности, но и самъ старается защититься ими, посредствомъ превратнаго толкованія [22].

Будемъ слѣдить далѣе судьбу Діонисіевыхъ писаній. Лучшимъ органомъ восточной Церкви въ осьмомъ вѣкѣ былъ св. Іоаннъ Дамаскинъ: но его «Исповѣданіе православной вѣры» преисполнено свидѣтельствами изъ Ареопагита, котораго поставляетъ онъ рядомъ послѣ священныхъ писателей [23]. На западѣ въ то же время папа Адріанъ, отъ лица всей римской Церкви, изъясняетъ Карлу Великому: «св. Діонисій былъ епископомъ аѳинскимъ; это былъ современникъ Апостоловъ, какъ видно изъ книги Дѣяній. Вотъ почему славные первосвященники, предшествовавшіе намъ, на разныхъ соборахъ подтверждали истину иконопочитанія особенно изъ его твореній» [24]. Наконецъ тогда-же и св. седьмой вселенскій Соборъ запечатлѣлъ важность и подлинность книгъ св. Діонисія Ареопагита, съ почтеніемъ указавъ на его мысли о небесной іерархіи [25]. Фотій говоритъ, что въ его время обращалось между христіанами сочиненіе пресвитера Ѳеодора Раиѳскаго, гдѣ разрѣшены были разныя возраженія противъ подлинности Діонисіевыхъ твореній [26], и самъ Фотій, прозорливѣйшій изъ критиковъ, не высказалъ о немъ никакихъ сомнѣній, напротивъ, называетъ Ареопагита писателемъ возвышеннымъ въ словахъ, и еще болѣе возвышеннымъ въ мысляхъ [27]. При Фотіѣ западная церковь отпала отъ Церкви вселенской; но никогда не переставала, единомысленно съ нею, чтить писанія св. Діонисія. На западѣ называли блаженною ту страну, которая обладала такимъ сокровищемъ [28]; брали великаго учителя временъ апостольскихъ за образецъ и руководителя не только въ богословіи, но и въ философіи; его голосомъ окончательно рѣшались соборныя пренія и споры схоластиковъ [29]; толкованіемъ его высокихъ созерцаній занимались знаменитѣйшіе ученые среднихъ вѣковъ, философы, филологи и археологи, — Іоаннъ Эригена, Гюго де Сенъ-Викторъ, Албертъ великій, Ѳома Аквинатъ, Діонисій картузіанскій, Марсилій Фицинъ, и многіе другіе [30]. И позднѣйшіе представители православія грековосточной Церкви нисколько не измѣнили предкамъ въ должномъ уваженіи къ трудамъ св. Діонисія. Это слышимъ мы въ молитвословіяхъ и пѣснопѣніяхъ, оглашающихъ храмы наши 3 Октября [31]; читаемъ въ греческихъ и славянскихъ Минеяхъ [32], въ твореніяхъ отечественныхъ богослововъ, и во всѣхъ нашихъ символическихъ книгахъ [33].

Такимъ образомъ, отвергать подлинность Діонисіевыхъ писаній или сомнѣваться въ ней — значило-бы отказаться отъ авторитета вселенской Церкви, Соборовъ, отцевъ и учителей.

Должно замѣтить притомъ, что писатель твореній, которыя мы имѣемъ въ виду, самъ называетъ себя Діонисіемъ, говоритъ о себѣ, какъ о современникѣ Апостоловъ, очевидномъ свидѣтелѣ Успенія Божіей Матери и того солнечнаго затмѣнія, которое послѣдовало во время распятія Іисуса Христа; а творенія проникнуты такимъ неподдѣльнымъ благочестіемъ и страхомъ Божіимъ, въ нихъ высказывается такая высокая душа, такое чистое сердце, что нельзя и представить, чтобы этотъ другъ и ревнитель святой правды, посрамляющій своими уроками всякую ложь, чтобы этотъ возвышенный богословъ, который восторгаетъ насъ отъ земли на небо, гдѣ самъ постоянно витаетъ духомъ, — рѣшился обманывать цѣлый свѣтъ, ложно выдавая себя за Діонисія Ареопагита. И для чего-бы онъ это сдѣлалъ? Бывали примѣры, что какой-нибудь бездарный писатель или еретикъ, желая пустить въ ходъ свои нелѣпыя мнѣнія, прикрывалъ ихъ именемъ того или другаго знаменитаго учителя: но учить такъ православно, такъ согласно съ св. Писаніемъ и преданіемъ Церкви, разсуждать столь основательно и возвышенно, говорить съ такою силою и искуствомъ, какъ авторъ разсматриваемыхъ твореній, — и приписать другому лицу свои труды, подъ которыми самый лучшій богословъ не постыдился-бы подписать свое имя, — это самопожертвованіе безпримѣрное и совершенно непонятное!

Изъ слѣдующаго краткаго обзора этихъ твореній читатель увидитъ, справедливо-ли то, что мы замѣтили о характерѣ сочинителя.

I. Книга о небесной іерархіи. Во всѣхъ изданіяхъ св. Діонисія эта книга занимаетъ первое мѣсто, потому конечно, что она явилась въ свѣтъ прежде другихъ, сохранившихся до нашего времени, хотя не прежде книги о Божественныхъ гимнахъ, которая утратилась. Въ книгѣ о небесной іерархіи встрѣчаемъ нѣсколько свидѣтельствъ изъ Апокалипсиса и Евангелія Іоанна: это показываетъ, что она писана была не раньше послѣдняго десятилѣтія перваго вѣка по Рожд. Хр., — и слѣдовательно, уже не въ Аѳинахъ, а въ западныхъ странахъ, гдѣ св. Діонисій распространялъ тогда вѣру Христову. По обычаю тѣхъ временъ, освященному примѣромъ апостольскимъ, Діонисій называетъ себя, въ надписаніи, скромнымъ именемъ пресвитера: «пресвитеръ Діонисій — сопресвитеру Тимоѳею». Думаютъ, что и этотъ Тимоѳей былъ не кто иной, какъ Епископъ Ефесской Церкви, ученикъ и споспѣшникъ Апостола Павла.

Книга раздѣляется на 15 главъ. Намѣреваясь говорить о небесныхъ тайнахъ, св. Діонисій обращается прежде всего съ молитвою къ Богу, подателю всякаго свѣта и всякаго блага, чтобы Онъ далъ ему уразумѣть тѣ символы, подъ которыми въ св. Писаніи представляются ангельскіе чины и чрезъ разнообразіе которыхъ должно восходить къ понятіямъ чисто-духовнымъ, или, какъ онъ говоритъ, къ простому лучу божественнаго свѣта, неимѣющему никакого чувственнаго образа. Потомъ онъ объясняетъ необходимость символовъ, какъ въ описаніи ангельской іерархіи, такъ и въ церковныхъ обрядахъ, изъ того, что умъ нашъ не иначе можетъ проникать въ горнія тайны, какъ при посредствѣ свойственнаго ему, вещественнаго руководства. Но ни въ какомъ случаѣ не должно принимать эти символы за точное изображеніе предметовъ, — напр. представлять себѣ умныя силы съ тѣлесными членами тѣхъ или другихъ животныхъ, на колесницахъ и т. д.; потому-что въ дѣйствительности міръ горній есть міръ безтѣлесный. — Зачѣмъ-же было священнымъ писателямъ унижать духовные предметы грубыми и несходными съ ними образами, и вводить людей въ соблазнъ? Св. отецъ предвидитъ это возраженіе, и отвѣчаетъ, что въ защиту Писанія можно, — кромѣ помянутой выше слабости ума человѣческаго, — представить и священно-таинственность премірныхъ умовъ, которой прилично быть прикрытою отъ плотскихъ людей непроницаемыми завѣсами; — священные писатели прибѣгли для этого къ несходнымъ и грубымъ подобіямъ, чтобы самою грубостію и вопіющимъ несходствомъ ихъ возбудить нашъ умъ къ высшимъ созерцаніямъ, — между-тѣмъ какъ благороднѣйшими, хотя все-же не точными образами, мы скорѣе-бы обманулись, представивъ небесныя существа какими-нибудь свѣтовидными, молніеносными и т. под. Впрочемъ, прибавляетъ святитель, въ мірѣ нѣтъ ничего такого, что не было-бы совершенно въ своемъ родѣ. Получивъ бытіе отъ истинной Красоты, міръ въ устройствѣ всѣхъ своихъ частей отражаетъ слѣды этой духовной Красоты, которые могутъ возводить нашъ умъ къ невещественнымъ первообразамъ, если только мы будемъ одно и тоже понимать съ разныхъ сторонъ, правильно различая духовныя и вещественныя свойства.

Пояснивъ эти мысли нѣкоторыми частными примѣрами, св. Діонисій даетъ понятіе объ іерархіи вообще, и объ іерархіи небесной или ангельской въ-частности. Іерархія вообще, по его словамъ, есть священное учрежденіе между разными чинами, имѣющее цѣлію возможное для нихъ уподобленіе своему началу чрезъ очищеніе, просвѣщеніе и совершенствованіе себя и подчиненныхъ себѣ. Въ іерархіи Ангеловъ это начало есть самъ Богъ, Творецъ всяческихъ, котораго они стремятся и сами познать, и многоразлично открывать другимъ, — отъ чего и называются вообще всѣ Ангелами (вѣстниками). Собственно это наименованіе принадлежитъ послѣдней степени небесныхъ чиновъ, но можетъ быть прилично и Высшимъ, такъ-какъ высшіе духи имѣютъ свѣтъ и силы нисшихъ. По указаніямъ Слова Божія и руководителя своего (вѣроятно, Іероѳея, а можетъ-быть и Ап. Павла), св. отецъ всю небесную іерархію раздѣляетъ на три тройственныя степени и въ первой считаетъ Серафимовъ, Херувимовъ и Престолы, во второй — Власти, Господства и Силы, въ третьей — Начала, Архангеловъ и Ангеловъ, — всего девять чиновъ. Отличительныя свойства первой степени онъ истолковываетъ изъ самыхъ именъ Серафимовъ (знач. пламенѣющіе — нравственно), Херувимовъ (премудрые) и Престоловъ, сокращая потомъ всѣ такія, толкованія въ той мысли, что одна эта степень, какъ достойнѣйшая, непосредственно пріобщается Божеству и получаетъ отъ Него и свѣтъ, и чистоту, и совершенство, въ самомъ первомъ ихъ проявленіи. Слѣдующіе за тѣмъ чины Властей, Господствъ и Силъ, которыхъ особенности такъ-же указываются самыми ихъ именами, очищаются, просвѣщаются и совершенствуются уже посредствомъ божественныхъ озареній, сообщаемыхъ, имъ отъ первой степени, и сами въ свою очередь разливаютъ тѣ-же озаренія на нисшіе чины, посредствомъ вторичнаго проявленія: при чемъ божественное вѣдѣніе, переходя отъ одного Ангела къ другому, постепенно ослабѣваетъ. — Но какъ первая степень начальствуетъ надъ второю, вторая — надъ третьею: такъ и эта послѣдняя, состоящая изъ Началъ, Архангеловъ и Ангеловъ, не даромъ носитъ богоподобныя названія, но начальствуетъ надъ учрежденіями человѣческими, чтобы все въ порядкѣ восходило къ Божеству. Подтвержденіе сему св. Діонисій находитъ въ книгѣ пророка Даніила, гдѣ Ангелъ Михаилъ называется княземъ іудейскаго народа (Дан. гл. 10). — Спросятъ: отъ-чего-же одинъ народъ еврейскій удостоенъ былъ Божественныхъ откровеній? Въ отвѣтъ на это объясняется, что и другими народами управляли не чужіе какіе-нибудь боги, а Единое Начало всего, къ которому и приводили отовсюду достойныхъ послѣдователей Ангелы же, начальствующіе каждый надъ особымъ народомъ, какъ видно изъ исторіи Мельхиседека, фараона и царей вавилонскихъ; но-что одинъ только Израиль обращенъ былъ къ познанію истиннаго Бога, и въ этомъ-то смыслѣ называется частію или удѣломъ Господа. Если, замѣчаетъ притомъ святитель, и подъ управленіемъ Ангеловъ люди уклонялись отъ истиннаго Бога къ ложнымъ: то сіе должно вмѣнять не Ангеламъ, а злоупотребленію человѣческой свободы, которую не угодно Богу стѣснять необходимостію. Затѣмъ рѣшаются еще нѣкоторые вопросы, естественно возникающіе изъ того, чтó сказано о порядкѣ св. Ангеловъ, и изъясняются разные символы, употребляемые въ Библіи при описаніи небеснаго міра. Напримѣръ: отъ-чего пророкъ Исаія былъ очищенъ Серафимомъ, а не какимъ-нибудь нисшимъ Ангеломъ? По мнѣнію самого св. Діонисія, Писаніе назвало въ этомъ случаѣ Серафимомъ нисшаго Ангела — потому только, что онъ совершилъ очищеніе посредствомъ огня: но св. Отцу не совсѣмъ неумѣстнымъ кажется и другое мнѣніе, предложенное ему кѣмъ-то, т. е. что Ангелъ, очистившій Исаію, приписалъ свое дѣйствіе Серафиму, какъ высшей по Богѣ іерархіи; — такъ-какъ высшій чинъ небесныхъ умовъ по-справедливости всѣми прочими почитается послѣ Бога, какъ начало всякаго боговѣдѣнія и богоподражанія. — Въ какомъ знаменованіи такъ часто употребляются въ Библіи символы огня, каковы огненныя колеса, престолы, рѣки, угли, огненныя животныя и т. д.? Священные писатели хотятъ внушить намъ всѣмъ этимъ богоподобныя свойства небесныхъ существъ: потому-что огонь, подобно Божеству, находится, можно сказать, всюду, чрезъ все свободно проходитъ, ничѣмъ неудерживается; онъ ясенъ и вмѣстѣ сокровенъ; животворною Теплотою все возобновляетъ, лучами все освѣщаетъ; стремится вверхъ, ни съ чѣмъ не можетъ смѣситься; всегда движется, притомъ самъ собою, и движетъ все; оставленный въ небреженіи кажется несуществующимъ, но чрезъ треніе, какъ-бы чрезъ нѣкоторое исканіе, внезапно появляется, и тотчасъ опять исчезаетъ; всему обильно сообщая себя, самъ отъ-того не уменьшается и проч. Подобнымъ образомъ толкуетъ св. Діонисій и другіе символы, до малѣйшихъ подробностей.

II. Книга о Церковной іерархіи. Ее можно назвать продолженіемъ предъидущей книги, какъ дальнѣйшее раскрытіе однихъ и тѣхъ-же началъ. И посвящается она тому-же Тимоѳею. Ей предшествовало разсужденіе о умственномъ и чувственномъ, на которое здѣсь ссылается св. Діонисій, но котораго мы теперь уже не имѣемъ. — Она состоитъ только изъ семи главъ; но каждая глава подраздѣляется на три части: догматическую, историческую и толковательную, — исключая первой главы, которая составляетъ приступъ или, лучше сказать, переходъ отъ небесной іерархіи къ церковной.

Содержаніе книги слѣдующее. Строго внушивъ читателю — не открывать священныхъ тайнъ лицамъ непосвященнымъ, св. Діонисій изъясняетъ, что свѣтомъ Господнимъ озаряются преемственно не одни Ангелы, но и всѣ люди, входящіе въ составъ Церкви; что и между ними также есть своя іерархія, т. е. чины совершенствующихъ, просвѣщающихъ и очищающихъ — съ одной стороны, а съ другой — чины совершенствующихся, просвѣщаемыхъ и очищаемыхъ; что, хотя по началу, обязанностямъ и цѣли небесная и церковная іерархіи одинаковы, но въ другомъ отношеніи различны. Именно: между Ангелами, какъ существами чисто-духовными, божественный свѣтъ распространяется безъ всякаго вещественнаго прикрытія; а намъ, которые состоимъ изъ души и тѣла, онъ нисходитъ и преподается не иначе, какъ подъ покровомъ символовъ, вещественныхъ по виду, но духовныхъ но сокровенному смыслу. Таковы всѣ церковныя таинства.

На первомъ мѣстѣ въ этомъ тайноводствѣ Церкви св. отецъ ставитъ таинство Крещенія, какъ вступленіе возрожденной души въ царствіе Божіе, какъ начало святой жизни, какъ врата къ небесному наслѣдію. Это высокое значеніе, эта важность Крещенія и раскрывается въ догматической части. Потомъ подробно описывается порядокъ совершенія сего таинства, — начиная съ того, какъ новопросвѣщаемый пріискиваетъ себѣ воспріемнаго отца, который долженъ наставить его въ вѣрѣ, — и до запечатлѣнія его св. мѵромъ (мѵропомазанія). Но, какъ всѣ эти дѣйствія и символы суть зеркало для духовнаго созерцанія, то рядомъ за описаніемъ ихъ слѣдуетъ толкованіе, постепенно восходящее отъ смысла простѣйшаго до самаго сокровеннаго. Такъ всякой легко пойметъ, что омовеніе тѣла указываетъ на омовеніе грѣховныхъ нечистотъ, которыми осквернена была прежняя жизнь крещаемаго. Но не въ водѣ только скрывается мысль таинства, а и въ лицѣ воспріемнаго отца, который представляетъ собою Божество, готовое изливать свой свѣтъ на омраченныхъ и заблудшихъ, — и въ томъ, что имя крещаемаго вносится въ церковную книгу, такъ какъ тогда же вносится въ книгу живота вѣчнаго на небѣ, чтобы могъ онъ быть сонаслѣдникомъ Ангеловъ, — и въ томъ, что онъ не однажды, а много разъ произноситъ священныя заклинанія, чтобы зналъ, сколькихъ усилій стóитъ падшей душѣ утвердиться въ непоколебимомъ совершенствѣ и такъ далѣе. Подобнымъ образомъ разсматриваетъ св. отецъ и Евхаристію, которой не напрасно, говоритъ, даютъ названіе таинства таинствъ, потому-что всѣ прочія таинства отъ ней получаютъ свою полноту и совершенство. Описаніе обрядовъ Евхаристіи довольно кратко, — хотя въ немъ упомянуты какъ тѣ священнодѣйствія, которыя совершаются на проскомидіи и литургіи оглашенныхъ, такъ и тѣ, которыя принадлежатъ литургіи вѣрныхъ. Въ созерцаніи таинственной стороны этихъ обрядовъ изъясняется сначала то, какъ можемъ мы назидаться на литургіи священными пѣснями, чтеніемъ слова Божія, союзомъ съ братіею и воспоминаніемъ тайной Христовой вечери, на которую недостойно явиться дерзнулъ только одинъ Іуда; потомъ, — какъ отражается въ Евхаристіи воплощеніе Сына Божія ради насъ, а съ тѣмъ вмѣстѣ и все домостроительство нашего спасенія; также, — для-чего оглашенные отлучаются отъ литургіи вѣрныхъ, — для-чего священнослужители умываютъ руки и пріобщаются прежде мірянъ. — Съ таинствомь Причащенія, по словамъ св. Діонисія, имѣетъ тѣсную связь освященіе мѵра, которое употребляется потомъ при посвященіяхъ и при всѣхъ важнѣйшихъ обрядахъ Церкви. Въ благовонныхъ мастяхъ, изъ которыхъ составляется мѵро, мы должны провидѣть изливающееся на достойныхъ людей благоуханіе совершенствъ Іисуса Христа и всеосвящающую благодать Святаго Духа. Такимъ образомъ переходитъ святитель къ таинству Священства или рукоположенія главныхъ чиновъ церковной іерархіи, — первосвященниковъ, священниковъ и діаконовъ. Отличительное свойство первосвященническаго чина поставляетъ онъ въ способности и обязанности совершенствовать нисшіе чины; священническаго — просвѣщать подъ начальствомъ первосвященника; діаконскаго — очищать при руководствѣ священника. Эта постепенность обязанностей и достоинства чиновъ замѣтна и въ ихъ посвященіи: первосвященникъ въ это время преклоняетъ предъ алтаремъ оба колѣна и на него притомъ возлагается книга св. Писанія; священникъ хотя также преклоняетъ оба колѣна, но вмѣсто книги на него возлагается уже рука первосвященника; діаконъ преклоняетъ только одно колѣно. Тѣмъ не менѣе всѣ они свидѣтельствуютъ свою покорность Богу и Его закону; всѣ запечатлѣваются кромѣ того крестомъ въ знакъ требуемаго отъ нихъ самоумерщвленія и подражанія Іисусу Христу; всѣ принимаютъ взаимное цѣлованіе; какъ символъ любви, которая должна одушевлять ихъ общій союзъ; имена ихъ провозглашаются во всеуслышаніе, чтобы всякой зналъ, что они приступаютъ къ священному служенію не по своему произволу, но по опредѣленію Божію. — Что касается до нисшихъ чиновъ церковной іерархіи; ихъ св. Діонисій — раздѣляетъ также на три степени. Самая нисшая степень — толпа грѣшниковъ, очищаемыхъ діаконами внѣ храма посредствомъ предварительныхъ наставленій; нѣсколько выше степень тѣхъ мірянъ, которые допущены уже къ таинствамъ и просвѣщаются поученіями священниковъ; самую высшую степень составляютъ монахи (неимѣющіе священнаго сана), такъ-какъ они стремятся къ совершенству, невыносимому для мірянъ. На пути этого совершенствованія они удостоиваются особенной заботливости первосвященника и торжественнаго постриженія предъ алтаремъ. Во время постриженія монахъ не преклоняетъ колѣнъ, но стоитъ прямо: это, по толкованію св. отца, значитъ, что монахъ не берется нести никакой другой обязанности, кромѣ собственнаго совершенствованія въ уединеніи. Онъ даетъ новое отреченіе отъ міра и всего мірскаго: это значитъ, что ему запрещаются и такія удовольствія, которыя не были-бы преступленіемъ у мірянъ. Онъ получаетъ крестъ — съ тою мыслію, что рѣшается на полное умерщвленіе страстей. Ему постригаются волосы, — чтобы онъ не заботился о внѣшнихъ украшеніяхъ, а думалъ только о сокровенной въ Богѣ красотѣ своей души. Съ него совлекается прежняя одежда и замѣняется новою; потому-что онъ даетъ обѣтъ возвышаться отъ святости посредственной до святости болѣе совершенной.

Остальныя страницы книги посвящены разсужденію о тѣхъ обрядахъ, которыми Церковь напутствуетъ своихъ чадъ при переходѣ ихъ изъ временной жизни въ вѣчную. Святитель осуждаетъ тѣхъ, которые учили, что со смертію для насъ оканчивается все, или по крайней-мѣрѣ навсегда разрывается союзъ души съ тѣломъ, или, — что души переселяются въ другія тѣла, или наконецъ, — что умершимъ святымъ готовится еще и въ этомъ мірѣ какое-то плотское блаженство. Св. Церковь, отвергая подобныя заблужденія, вѣритъ въ безсмертіе души и тѣла, и въ небесныя награды, ожидающія благочестиво жившихъ и умершихъ; а потому и конецъ земнаго поприща ихъ знаменуетъ обрядами, исполненными священной радости и любви. Она привѣтствуетъ усопшихъ, какъ побѣдителей, заслужившихъ вѣнецъ нетлѣнія; даетъ тѣламъ ихъ почетное мѣсто во храмѣ; возсылаетъ молитвы и благодаренія Богу; увѣщаваетъ всѣхъ предстоящихъ просить у Господа блаженной кончины и утѣшаетъ ихъ обѣтованіями Слова Божія; воспоминаетъ прежде умершихъ святыхъ и предстательствуетъ о сопричисленіи къ нимъ вновь-скончавшагося и о прощеніи ему грѣховъ; въ заключеніе всего братія даютъ ему цѣлованіе, а предстоятель возливаетъ на него елей, и тѣло хоронится въ приличномь мѣстѣ. Показывая основанія и назидательность этихъ обрядовъ, св. Діонисій пространно опровергаетъ тѣ ложныя мнѣнія, будто молитвы о прощеніи грѣховъ умершему и разрѣшеніе ихъ предстоятелемъ не могутъ имѣть никакой силы. Правда, говоритъ, Богъ воздастъ всякому по заслугамъ: но и Церковь предстательствуетъ не за такихъ людей, которые жили нечестиво и умерли нераскаянно, — притомъ предстательствуетъ подъ условіемъ, если то угодно Богу; а разрѣшаетъ грѣхи на основаніи слова Божія: еже аще разрѣшите на земли, будетъ разрѣшено на небесѣхъ (Матѳ. 16, 19). Здѣсь-же опровергается въ немногихъ словахъ и то нареканіе, будто Церковь безъ разумныхъ причинъ допускаетъ къ таинствамъ и дѣтей, когда они еще не могуть ничего понимать. Св. отецъ напоминаетъ, что это дѣлается не иначе, какъ подъ отвѣтственностію взрослаго человѣка.

III. Книга объ именахъ Божіихъ — къ Тимоѳею-же. Это — самое обширное изъ твореній св. Діонисія, раздѣленное на 13 главъ: но оно и еще обширнѣе было-бы, если-бы святитель писалъ его, не имѣя предъ собою книги наставника своего Іероѳея, которую мы знаемъ только по отрывкамъ, приводимымъ здѣсь св. Діонисіемъ, но въ которой, по словамъ его, ученіе о Божествѣ излагалось съ такою полнотою, что трудно было прибавить къ тому еще что-нибудь. Ученику оставалось только упростить и разъяснить сказанное учителемъ кратко и не для всякаго удобопонятно. Тимоѳей много разъ просилъ Діонисія взяться за этотъ трудъ, приславъ ему и самую книгу Іероѳея, какъ недоступную для обыкновенныхъ умовъ. Разсматриваемое твореніе было слѣдствіемъ этой просьбы. Оно писано не рядомъ за книгами о небесной и церковной іерархіяхъ, но послѣ книги богословскихъ наставленій, книги о душѣ, книги о праведномъ судѣ Божіемъ, которыхъ теперь уже не существуетъ. Посему неудивительно, что оно вышло въ свѣтъ уже во второмъ столѣтіи и что въ немъ приводятся слова изъ посланія св. Игнатія Богоносца къ Римлянамъ, явившагося въ 107-мъ году по Рожд. Хр.

Три первыя главы книги заняты предварительными разсужденіями — о томъ во-первыхъ, откуда и въ какой степени мы можемъ знать объ именахъ или совершенствахъ Божіихъ; во-вторыхъ, что не должно раздѣлять эти совершенства по лицамъ Святой Троицы, точно такъ-же, какъ и личныя свойства не должно смѣшивать или сливать между собою; и въ-третьихъ, что человѣкъ всего болѣе приближается къ Богу и посвящается въ познаніе совершенствъ Его молитвою. Такъ раскрываетъ это св. Діонисій. Бога, какъ Существо безпредѣльно высшее всѣхъ существъ, знаетъ только — самъ Богъ; мы можемъ знать о Немъ отчасти и не больше того, сколько онъ благоволитъ открывать себя. Тщетно умъ человѣческій сталъ-бы испытывать эту бездну и искать своихъ путей къ неизслѣдимымъ ея тайнамъ: напротивъ, только тѣ люди и могутъ сколько-нибудь знать Божественную природу, которые, не полагаясь на силы своего ума, пользуются свѣтомъ свыше-приходящей благодати, съ совершенною преданностію, любовію и благоговѣніемъ къ таинству. Такимъ образомъ слово Божіе должно быть первымъ нашимъ руководствомъ въ богопознаніи; но не единственнымъ: потому-что есть много и другихъ свѣтовъ, сообразныхъ съ св. Писаніемъ, которые передаются намъ отцами нашими посредствомъ сокровеннаго ученія. — Богъ превосходитъ всякое слово и всякое вѣдѣніе; собственно Онъ не есть ни то, что мы называемъ существомъ, ни то, что представляемъ совершенствомъ: посему и славословить Его мы могли-бы только отрицательно и, такъ-сказать, безмолвно, если-бы въ многообразныхъ дѣлахъ Провидѣнія не отражались нѣкоторые слѣды чего-то похожаго на наши совершенства, если-бы самъ Богъ, не допустившій Маное распрашивать о Его чудномъ имени, не называлъ себя иногда и положительными именами, какъ-то: сый, животъ, свѣтъ, Господь и проч. Въ этомъ смыслѣ Богъ есть и безъимененъ и многоимененъ. — Всѣ имена, въ которыхъ прославляется Онъ, какъ пресущественная благость, мудрость и т. п., или которыми отрицается въ Немъ все ограниченное и несовершенное, а равно и тѣ, которыя заимствуются отъ необыкновенныхъ благодѣяній Божіихъ, — всѣ эти имена равно принадлежатъ каждому изъ трехъ лицъ Божества. И это не значитъ смѣшивать лица Святой Троицы; потому-что у каждаго изъ нихъ есть собственныя имена, а съ тѣмъ вмѣстѣ и особенныя свойства — Отца, Сына и Святаго Духа; Сыну Божію въ-частности приписывается воплощеніе. Такимъ образомъ единство существа въ Богѣ не исключаетъ разности по лицамъ. Это поясняется нѣкоторыми чувственными подобіями; именно — подобіемъ свѣта, когда онъ составляется изъ лучей нѣсколькихъ свѣтильниковъ въ одной комнатѣ, также подобіемъ оттисковъ одной и той-же печати: впрочемъ св. Діонисій оговаривается, что и такія подобія не соотвѣтствуютъ во всей точности изъясняемому предмету. — Для того, чтобы умъ нашъ могъ представлять себѣ Бога достойнымъ образомъ и въ возможно-лучшемъ свѣтѣ, св. отецъ велитъ прибѣгать къ молитвѣ, не потому впрочемъ, чтобы мы молитвою приближали къ себѣ Бога, — Онъ не можетъ переходить съ мѣста на мѣсто, — но потому, что чистая и усердная молитва самихъ насъ приближаетъ къ Богу. Такъ, если-бы на сводѣ небесномъ прикрѣплена была цѣпь и спущена оттуда до земли, а мы, ухватившись за эту цѣпь, стали больше, и больше забирать ее въ свои руки; то хотя, можетъ-быть, мы и вообразили-бы, что верхній конецъ ея приближаемъ къ себѣ, но на дѣлѣ только сами приближались-бы къ нему. Или, если-бы взошедши на судно, мы прикрѣпили къ какой-нибудь скалѣ канатъ съ судна и тянули этотъ канатъ; то не скалу придвигали-бы къ себѣ, а только сами-бы къ ней придвигались. Или еще, если-бы кто съ края судна сталъ упираться шестомъ въ утесистый берегъ, то нимало не пошатнулъ-бы съ мѣста утесовъ, но только себя отталкивалъ-бы отъ нихъ. — Здѣсь у мѣста замѣтить, что эти сравненія, почти изъ-слова-въ-слово, повторяетъ Климентъ Александрійскій [34]; онъ раскрываетъ обширно и ту мысль св. Діонисія, что Бога нельзя назвать собственно или достойно Его величія никакимъ именемъ [35].

Посмотримъ теперь, какъ разсуждаетъ мудрый Ареопагитъ объ употребительныхъ именахъ Божіихъ. Сначала онъ говоритъ о верховной благости; — потому-что такъ мы часто называемъ Бога. Благость, по словамъ святителя, есть какъ-бы сущность Божества; Богъ благъ по природѣ, и такъ-сказать, необходимо благъ. Подобно солнцу, Онъ разливаетъ повсюду благо, уже потому самому, что существуетъ; не имѣя въ виду никакой собственно для Себя пользы или выгоды отъ благодѣяній, благодѣтельствуетъ всѣмъ существамъ по-мѣрѣ пріемлемости каждаго. По этой благости всѣ небесныя силы вызваны изъ ничтожества, продолжаютъ свое бытіе, наслаждаются жизнію неувядающею, избавлены отъ всякаго поврежденія и смерти, одарены обширнымъ разумомъ, познаютъ причины всѣхъ вещей и сообщаютъ другимъ свои познанія, имѣютъ прочную опору и безопасное прибѣжище въ безпрестанномъ стремленіи къ верховному благу, и, по-возможности подражая ему, какъ въ своемъ кругу составляютъ блаженный союзъ, такъ и въ нисшихъ существахъ стараются возбудить желаніе тѣхъ-же даровъ, которыми осыпаны сами. По этой-же благости существуютъ души земнородныхъ съ ихъ разнообразными совершенствами, — животныя неразумныя, наслаждающіяся жизнію на сушѣ, въ воздухѣ и водѣ, — растѣнія и все, чтó одарено бытіемъ. Небеса, отъ того предѣла, гдѣ они начинаются, и до того, гдѣ оканчиваются, ихъ составъ, не увеличивающійся, ни уменьшающійся, неизмѣнный, — безмолвное теченіе неизмѣримыхъ сферъ, теряющихся въ пространствѣ, ихъ удивительная стройность, свѣтъ, красота, — неподвижныя звѣзды, блуждающія кометы, и эти два великія свѣтила, какъ говоритъ Писаніе, періодически появляющіяся на однихъ и тѣхъ-же мѣстахъ горизонта, и такъ правильно опредѣляющія время съ разнообразіемъ весны, лѣта, осени, зимы, мѣсяцевъ, дней, часовъ: — все это есть дѣйствіе и свидѣтельство верховной благости. — Не довольствуясь общимъ обзоромъ твореній, святитель еще отдѣльно, и какъ-бы для примѣра, разсматриваетъ солнце въ разныхъ отношеніяхъ, и повсюду находитъ отраженіе той-же благости всеобъемлющей, всему доступной, все привлекающей, всему дающей жизнь и порядокъ. — Богъ также называется свѣтомъ, — продолжаетъ онъ; потому-что сіяніемъ своимъ озаряетъ всѣхъ духовъ небесныхъ, прогоняетъ невѣжество и недоразумѣнія отъ душъ нашихъ, возбуждаетъ и поддерживаетъ въ нихъ любовь къ просвѣщенію, открываетъ имъ истину и отъ понятій смѣшанныхъ и чувственныхъ постепенно возводитъ ихъ къ созерцанію простому, чистому, единичному. — Богъ называется красотою и любовію; — и точно это есть любовь и красота, неотцвѣтающая, неизмѣнная, равно восхитительная во всѣхъ странахъ и для всякаго взора: отсюда-то всѣ существа заимствуютъ — каждое приличную себѣ красоту и блескъ; отсюда во всемъ гармонія и сочувствіе, связь и единство, покой и движеніе, производительность и плодотворность. — При семъ случаѣ св. отецъ не одобряетъ тѣхъ, которые находятъ неприличнымъ называть Бога любовію; это, говоритъ, люди, привязывающіеся къ мертвой буквѣ и непроникающіе въ духъ словъ, — какъ-будто нельзя вмѣсто: четыре, прямолинейная фигура, отечество сказать проще: дважды-два, фигура съ прямыми линіями, родная земля; къ-тому-же слово — любовь въ хорошемъ, духовномъ смыслѣ употребляется и въ св. Писаніи; и божественный Игнатій сказалъ: «любовь моя распялась»! Священные писатели называютъ Бога даже ревнивымъ; потому-что Онъ преисполненъ любви къ своимъ созданіямъ и хочетъ быть любимъ безраздѣльно и безконечно.

Затѣмъ слѣдуетъ глубокое и обширное изслѣдованіе вопроса: откуда и какъ существуетъ зло въ мірѣ, если Богъ таковъ, какимъ Онъ описанъ выше? Главныя мысли св. Діонисія объ этомъ предметѣ можно изложить такъ: зло не могло произойти отъ всеблагаго Бога; потому-что холодъ не можетъ происходить отъ огня, или, какъ говоритъ Писаніе, не можетъ древо добро плоды злы творити. Зло и не существуетъ, какъ что-либо самостоятельно: иначе оно разрушило-бы само себя; потому-что, какъ свойство добра — производить и сохранять, такъ свойство зла — разрушать. Если зло и бываетъ, то не иначе какъ въ примѣси къ добру, которое одно обладаетъ истиннымъ бытіемъ. Вотъ почему зло не имѣетъ ни опредѣленнаго вида, ни единства, ни прочности, но безпрестанно принимаетъ разныя формы и падаетъ всегда ниже той цѣли, къ которой порывается. Вотъ почему ни одно существо не стремится къ злу иначе, какъ воображая его добромъ. Тѣмъ болѣе самъ Богъ ничего не представляетъ Себѣ, какъ зло: въ Его очахъ самое небытіе имѣетъ видъ возможнаго добра. Итакъ зло не есть бытіе; оно ниже даже небытія, а есть только случайное уклоненіе отъ истиннаго добра къ мнимому. Если-бы зло имѣло самостоятельное бытіе; тогда, во-первыхъ, Богъ не былъ-бы независимъ и не могъ-бы наслаждаться вѣчнымъ покоемъ, во-вторыхъ, въ мірѣ повсюду царствовалъ-бы непримиримый хаотическій безпорядокъ: но нельзя допустить ни того, ни другаго. Безпорядокъ есть, — но безпорядокъ частный, а не всеобщій, т. е. не рѣшительное зло, но только несовершенное или поврежденное добро. Подъ этотъ взглядъ подходятъ и самые демоны. И они не чужды добра — по природѣ: иначе они не были-бы твореніемъ верховнаго Добра, не могли-бы существовать, или — были-бы отъ-начала и всецѣло, во всѣхъ отношеніяхъ, злы и не имѣли-бы возможности уклониться отъ добра. И они не всецѣло злы: потому-что одарены бытіемъ, живутъ, мыслятъ, волнуются разными желаніями, которыя нравятся имъ, какъ нѣчто доброе. Они только не хотятъ знать истиннаго добра, которое сохраняется въ ихъ природныхъ способностяхъ и къ которому Богъ предназначилъ имъ стремиться, — не хотятъ знать по произвольному ослѣпленію; такъ-какъ они сами себя навсегда лишили истиннаго свѣта. — Скажутъ: зачѣмъ-же Провидѣніе попустило и попускаетъ имъ быть злыми? — Но Провидѣнію не свойственно свободныя существа удерживать насильственно въ добрѣ или влечь къ добру противъ ихъ воли: это значило-бы лишать ихъ свободы, лучшаго ихъ украшенія и преимущества предъ животными безсловесными, — значило-бы искажать природу, которая создана совершенною. — Такъ-же, и еще легче, можно убѣдиться, что рѣшительнаго зла нѣтъ ни въ людяхъ, ни въ животныхъ неразумныхъ, ни въ цѣломъ составѣ міра, ни въ тѣлахъ, ни въ матеріи, — вопреки мнѣнію нѣкоторыхъ. — Все, что ни существуетъ, даже то, что оказывается зломъ, имѣетъ добро и началомъ своимъ и концомъ, къ которому предназначено; — и Богъ всегда былъ, есть и будетъ верховная благость, свѣтъ духовный, красота и любовь.

Съ тою-же силою, хотя не такъ обширно, изъясняется далѣе, почему и въ какомъ смыслѣ называютъ Бога бытіемъ, жизнію, мудростію, разумомъ, истиною, могуществомъ, правдою, спасеніемъ, искупленіемъ, великимъ и малымъ, и одинаковымъ, и различнымъ, подобнымъ и неподобнымъ, покоемъ и движеніемъ, равнымъ, Владыкою, ветхимъ деньми, вѣчнымъ, миромъ, самобытнымъ, самомудрымъ и т. под., Святымъ святыхъ, Царемъ царствующихъ, Господомъ господствующихъ, Богомъ боговъ, совершеннымъ и Единымъ. И послѣ того святитель, не продолжая изъяснять другія имена Божіи, кромѣ исчисленныхъ, сказалъ въ заключеніи: «если что-нибудь подобное осталось у насъ необъясненнымъ; пусть предположатъ, что мы и то стали-бы изъяснять такъ-же», т. е. въ томъ-же духѣ и тѣмъ-же способомъ.

IV. Книга о таинственномъ богословіи. — Еще твореніе, посвященное тому-же Тимоѳею; но самое краткое. Оно состоитъ изъ пяти небольшихъ главъ. Предметомъ его служитъ то боговѣдѣніе, которое, признавая не вполнѣ достойными Бога самыя высокія славословія положительныя, восходитъ къ Нему чрезъ отрицаніе всѣхъ понятій и словъ человѣческихъ, и созерцаетъ непостижимаго въ молчаніи, таинственно поучающемъ, и во мракѣ, преисполненномъ неземнаго свѣта. Въ этомъ предметѣ заключается и причина краткости таинственнаго Богословія, какъ изъясняетъ самъ св. Діонисій. Упомянувъ о своемъ символическомъ Богословіи (утраченномъ), онъ говоритъ: «въ этомъ символическомъ Богословіи рѣчь моя, нисходя отъ самаго высшаго къ нисшему, по-мѣрѣ нисхожденія, соотвѣтственно расширялась; а теперь, восходя отъ нисшихъ вещей къ высочайшему, по мѣрѣ восхожденія сокращается и наконецъ дѣлается совершенно безгласною, теряясь въ неизглаголанномъ»... Такимъ образомъ св. отецъ произноситъ только нѣсколько отрицаній о Богѣ, начиная съ того, что Онъ не есть что-либо вещественное и доходя до той мысли, что о Немъ даже нельзя рѣшительно ничего ни отрицать, ни утверждать вполнѣ достойно Его величія. Съ тѣмъ вмѣстѣ оканчивается и самая книга; — высокое боговѣдѣніе, открывавшееся тайнозрителю въ молчаніи и священномъ мракѣ, осталось тайною святой души.

V. Письма. Изъ десяти писемъ, сохранившихся намъ отъ Діонисія Ареопагита, четыре надписаны къ ѳерапевту или монаху Кайю. Мы узнаемъ изъ перваго, какъ должно понимать тотъ таинственный мракъ, въ которомъ созерцается Непостижимый, — т. е. какъ превосходство, а не какъ лишеніе знанія. Во-второмъ святитель показываетъ, что можно представлять Непостижимаго и выше названія Божества, если подъ нимъ будемъ разумѣть не самое верховное Существо, но только тотъ даръ Его, которымъ обожаются Ангелы и святые. Третье письмо заключаетъ въ себѣ изъясненіе слова — внезапу, употребленнаго пророкомъ Малахіею о пришествіи Мессіи, который, дѣйствительно, явился въ міръ внезапно, бывъ дотолѣ сокровенъ, и по плоти остался сокровеннымъ, какъ Богъ. Въ четвертомъ говорится о пресущественномъ соединеніи двухъ естествъ во Христѣ, — отъ-чего Онъ, и какъ человѣкъ, выше человѣковъ. Пятое — писано къ діакону Дороѳею: тутъ св. Діонисій подтверждаетъ свою мысль о таинственномъ мракѣ и непостижимости Божіей, какъ самомъ возвышенномъ представленіи, изреченіями Псалмопѣвца и Апостола Павла (Псал. 138, 6; Флп. 4, 1). Въ шестомъ — священнику Сосипатру преподается мудрый урокъ, что истинное торжество богослова состоитъ не въ опроверженіи мнѣнія противниковъ, но въ подтвержденіи своей истины такими доказательствами, которыхъ нельзя было-бы опровергнуть. Гораздо обширнѣе другихъ писемъ седьмое — къ священноначальнику Поликарпу, или противъ софиста Аполофана, бывшаго нѣкогда другомъ Діонисія, осьмое — къ монаху Демофилу, и девятое — къ священноначальнику Титу. Аполофанъ, разорвавъ дружественный союзъ съ Ареопагитомъ, по случаю обращенія его въ христіанскую вѣру, смѣялся надъ нимъ, какъ надъ человѣкомъ, который промѣнялъ греческую мудрость на суевѣріе. Святый отецъ проситъ Поликарпа передать софисту, что, если онъ вникнетъ въ дѣло, истинная мудрость окажется не на сторонѣ греческихъ баснописцевъ и философовъ, но на сторонѣ Христіанства, — припомнить ему то чудесное затмѣніе солнца, которое во время распятія Христова оба они наблюдали съ благоговѣніемъ, — и подобными тому убѣжденіями привесть невѣрующаго къ спасительной вѣрѣ. Монахъ Демофилъ имѣлъ дерзость оскорбить во храмѣ священника — за то, что, по снисхожденію его, допущенъ былъ одинъ отъявленный грѣшникъ къ покаянію, во святилище. Св. Діонисій, узнавъ объ этомъ происшествіи изъ письма самаго Демофила, который думалъ похвалиться своею ревностію, сильно и трогательно обличаетъ такую ревность не по разуму. Кромѣ примѣровъ кротости, открывающихся намъ въ жизни Моисея и другихъ патріарховъ, а особенно въ жизни Іисуса Христа, святитель напоминаетъ Демофилу долгъ всякаго простаго монаха оказывать почтеніе священникамъ, каковы-бы они ни были, и разсказываетъ, что однажды нѣкто Карпъ на островѣ Критѣ по такой-же неумѣренной ревности вопіялъ на небо о скорѣйшей погибели грѣшниковъ, но ему явился въ видѣніи Христосъ-Спаситель и сказалъ: «порази лучше Меня; Я и снова готовъ пострадать за людей». Титъ просилъ у св. Діонисія изъясненія нѣкоторыхъ символовъ, употребляемыхъ въ Писаніи, именно: что такое домъ Премудрости, что ея чаша, ея пища и питіе? Но такъ-какъ о символахъ подробно разсуждалъ св. отецъ, въ своемъ символическомъ Богословіи; то онъ посылаетъ Титу эту книгу, присовокупляя въ письмѣ только дополнительныя замѣчанія — о томъ, для чего употребляются символы, и — что ихъ всегда надобно понимать духовно и богоприлично: напримѣръ, подъ домомъ и чашей Премудрости должно разумѣть Промыслъ Божій, который всѣмъ существамъ доставляетъ прибѣжище и покой, оставаясь самъ неподвижнымъ, какъ домъ, открытымъ и безначальнымъ, какъ круглая чаша; подъ твердою пищею — высшее нравственное совершенство, подъ жидкою — обидіе того ученія, которое посредствомъ частныхъ истинъ возводитъ питающихся ими къ простому и нераздѣльному познанію Божества. Послѣднее письмо послано было къ Евангелисту Іоанну Богослову, когда Онъ заключенъ былъ на островѣ Патмосѣ: Ареопагитъ утѣшаетъ святаго узника предсказаніемъ скораго освобожденія и хвалитъ его, какъ образецъ совершенства не только для современниковъ, но и для будущихъ поколѣній.

На всѣ эти творенія св. Максимъ Исповѣдникъ писалъ свои схоліи, а Пахимеръ — парафразы, которые много облегчаютъ чтеніе текста св. Діонисія. Тѣ и другія обыкновенно печатаются подъ-рядъ съ текстомъ. Въ изданіи Валтассара Кордерія (Антверпенъ, 1834 г.), которое признается лучшимъ, помѣщены кромѣ того обширныя и ученыя примѣчанія самаго издателя. Изъ новѣйшихъ переводовъ Діонисіевыхъ твореній вполнѣ заслуживаетъ одобренія, по ясности и благонамѣренности, французскій переводъ аббата Дарбуа (Darboy), Paris, 1845.

Примѣчанія:
[1] Mich. Syngel. in Vita S. Dionysii, Said., Sim. Metaphr., Nicephor et Melhod. — въ Кордеріевомъ изданіи Opp. Dionysii, tom. II, pag. 190-252.
[2] Vita S. Dionysii ex Menaeis graecis въ Кордеріевомъ изданіи Opp. Dionys pag. 320.
[3] In Vita S. Dionysii, apud Corderium.
[4] Ibid. pag. 193; Dionys, lib. de divinis nominibus, cap. 3. Сн. Epiphan. presbyt. constantinopol, de aelate Virginis.
[5] Mich. Syngei. in Vita Dionys.
[6] Соображенія объ этомъ см. у Halloix in Vita s. Dionys. cap. XX.
[7] Inter Opp. S. Chrysostomi sermo de pseudoprophetis et falsis doctoribus.
[8] Служб. св. Діонисію. 3 Октября. Пѣснь 5, ирмосъ.
[9] De eccles. hierarchia cap. 1. Ορα, οπως ουκ εξορχηση τα αγια των αγιων… και τα του κρυφιον Θεου αμεθεκτα και αχραντα τοις ατελεστοις θιατηρων, ιεροι, μονοις των ιερων ιεροπρεπως κοινονων etc.
[10] Inter. Opp. Orig. hom. 1 in quaedam N. Test. loca.
[11] Anast. in Odeg.; Maxim. in cap. 5 lib. de coel. hierarch.
[12] Въ Твореніяхъ св. отцевъ, слово 38.
[13] См. объ этомъ Toclot Dissertatio de disciplina arcani.
[14] Ibid.
[15] Concil. Mansi. t. VIII, p. 821.
[16] Anagog. Contempl. in Hexaemer. lib. VII.
[17] Homil. 34 in Lucam cap. 15 — de dragma perdita.
[18] Leont. lib. II contra Nestor. et Eutich., et lib. de sectis act. 3. Juvenal. ap. Liberat. in Breviario de causa Nest. et Eut. cap. 10 et Niceph. Hist. eccl. lib. XV, cap. 14. Ephremi apologia apud Photium cod. 299. Andr. Cr. in Apocalyps. cap. 10, 45.
[19] Acta Synod. Later. 1 et 3. Concil. Labb. tom. VI.
[20] Vid. in Act. 8 Concil. constantinopol. III, tom. VI.
[21] Ibid.
[22] Sophr. Epist. ad Sergium; confer Concil. Later. et Concil. constantinopol. quinisexli.
[23] De fide orthodoxa lib. 1, cap. 12.
[24] Epist. Mart. ad Carlom. Conf. Concil. Labb. tom. VII.
[25] Concil. Labb. tom. VIII.
[26] Phot. Biblioth. cod. 1.
[27] Ibid. cod. 231. Και Διονυσιος ο πολυς μεν την γλοσσαν, πλειων δε την θεοριαν, ο μαθητης Παυλου και Αθηναιων επισκοπος.
[28] Hilduin. Epist. ad Ludovic. cit. apud Martin Delr.
[29] Anast. Biblioth. apud Martin. Delr. Vindic. areopag.
[30] См. Darboy Oeuvres de S. Denys. Areopag. 1845. Introduct. pag. LIX-LXIX. Engelgardt Die Schriften des Areopag. Dionys. 1823. Vorrede S. XIII.
[31] Служба 3 Октября. Стихир. на Господи воззвахъ. — Свѣтиленъ. — Ирм. пѣснь 5.
[32] Мѣс. Мин. 3 Октября. — Сн. выписки изъ греч. Миней въ концѣ Кордеріева изд. Opp. S. D.
[33] Патр. грам. чл. 16. стр. 48; 15, 41. Петр. Могил: исп гл. 1 вопр. 4, 104 и пр. Свт. Дим. Рост. Четь-мин. 3 Окт. и 8 Ноябр. Стеф. Яв. Кам. вѣры кн. I, гл. 4, стр. 34; кн. II, гл. 4; кн. III, гл. 4. стр. 34, 224, 19. Катихиз. преосв. Филар. Митр. Моск. изд. 1840 г. стр. 53-55.
[34] Stromat. 4 sub finem.
[35] Strom. 5.

Источникъ: О святомъ Діонисіѣ Ареопагитѣ и его твореніяхъ. // Журналъ «Христiанское чтенiе, издаваемое при Санктпетербургской Духовной Академiи». — СПб.: Въ Типографiи Е. Фишера. — 1848 г. — Часть II. — С. 146-178.

Первый Вселенский Собор

Иерофей, Митрополит Навпактский и святовласиевский.

Первый Вселенский Собор

Η Α΄ Οικουμενική Σύνοδος

В коротких летних воскресных проповедях этого года, дорогие братья, я буду говорить о Вселенских Соборах нашей Церкви, и главным образом к вероучительным вопросам, которыми занимались наши святые Отцы, которые были выдающимися ее членами. Мы, православные христиане, должны знать свою православную веру.

Конечно, эти вопросы большие и серьезные и они не могут быть в полной мере проанализированы в небольших коротких проповедях во время Евхаристичского собрания, но некоторые основные моменты решений Вселенских Соборов, которые необходимо знать нам, как православным христианам, мной будут освещены. То есть это лишь небольшая часть знаний, а желающие смогут получить больше информации.

Первый Вселенский Собор был созван в Никее, в Вифинской области в 325 годупо Р. Х. миператором Константином Великим. Председателями Собора были Евстафий Антиохийский и Александр Александрийский, и, возможно, также Осия Кррдубский.

Вероучительным вопросом, которым занимался этот Собор, была ересь Ария. Арий был пресвитером Александрийской церкви и ранее был осужден собором Александрийской церкви за ереси относительно Божественности Христа. Однако, поскольку его еретические взгляды распространились на другие церковные области Римской империи и создали проблемы, именно поэтому император Константин Великий созвал Первый Вселенский Собор, чтобы решить этот вопрос.

Основное положение вероучения Ария заключалось в том, что Сына Божьего когда-то не существовало. Он говорил: «ην ποτέ ότε ουκ ην»[1]. Следствием этого мнения было то, что Сын и Слово Божие были созданы Отцом во времени, т. е. было время, когда Сына Божия не существовало, поэтому он поставил время между Отцом и Сыном; что Сын не имеет той же сущности, что и Отец, а это означает, что Он вероятно и не знает Отца; И, следовательно, Святой Дух также является творением, сотворенным Отцом через Сына.

Арий исходил из философских точек зрения, особенно из принципа Аристотеля, согласно которому все, что исходит из природы, является вынужденным. Поэтому, если бы Сын родился от природы Отца, то Он обязательно был бы Сыном Божьим, поэтому и говорил, что создан по воле Отца. Это означало, что Слово будет не Богом, а творением, и в действительности первым творением. Также основной позицией Ария было то, что Сын служит как низшее божество, творящее людей, но чуждое по своей сути высшему Отцу.

Эти еретические воззрения создали великое смятение во всей Церкви, ибо верующие знали от Пророков Ветхого Завета, видевших бестелесное Слово, и Апостолов Нового Завета, видевших Божественность Христа, что они видели Свет Бога – как Ученики на горе Фавор, но и во время других событиях, особенно в день Пятидесятницы, – что Христос есть истинный Бог, рожденный от Отца прежде веков, есть Свет, исходящий от Света, и имеющий ту же сущность, что и Отец и Он знает Отца и открыл Его людям.

Так, отцы Первого Вселенского Собора исповедовали эту веру Пророков и Апостолов, но и из собственного опыта, который они имели, и составили первые статьи Символа веры, который мы исповедуем и читаем по сей день.

В частности, в Символе веры написано, что мы верим в единого Бога Отца, который является творцом всего видимого и невидимого, чтобы исключить представление о том, что творец мира есть низший Бог, как это утверждали философы-гностики. Поэтому исповедуется божественность Христа, родившегося прежде всех веков от Отца и нет времени между Отцом и Сыном, исповедуется, что Христос есть Свет, как Отец, Он единосущен Отцу и что Сын Божий стал человеком для нашего спасения. Также в этом первом Символе веры написано, что и мы веруем в Святого Духа, а в конце осуждены те, кто учит противоположному этому.

Конечно, этот текст Символ был окончательно написан Вторым Вселенским Собором, как мы увидим в следующее воскресенье, но главное то, что мы, православные христиане, абсолютно верим в божественность Христа, в чем нас убеждают те, кто видел Его славу, Его божественность.. Это Пророки, Апостолы и Отцы на протяжении всех веков.

Арий и все еретики говорят на эти темы, используя философию, воображение и рассуждение, а провидцы Пророки, Апостолы и Отцы излагают пережитый ими опыт и исповедуют, что Христос есть Свет, рожденный превыше всех веков от Света и есть истинный Бог.

Ему мы поклоняемся, Его любим и соблюдаем Его заповеди, чтобы достичь Света.

Источник: Εκκλησιαστική Παρέμβαση, ΤΕΥΧΟΣ 251 – ΙΟΥΝΙΟΣ 2017

©перевод интернет-содружества «Православный Апологет»2024г.

[1] То есть было время, когда Его не было

Святые равноапостольные Кирилл и Мефодий – пример для подражания в миссионерской деятельности церкви (Часть 1)

kirilos

Доклад, произнесенный в г. Новосибирске 23 мая 2013 г. на Кирилло-Мефодиевских чтениях Новосибирской митрополии.

Докладчик: Протопресвитер Георгий Марнеллос, профессор Критской высшей духовной академии, президент Института греческого языка, православного богословия и культуры

Высокопреосвященнейший Владыко, митрополит Новосибирский и Бердский Тихон, честные отцы, уважаемые представители городской администрации, преподаватели университетов, участники настоящих Чтений, господа!

Тема моего выступления, моего посильного вклада в качестве профессора Критской высшей духовной академии, президента Института греческого языка, православного богословия и культуры в работу данной научной конференции такова: ПАСТЫРСКОЕ, МИССИОНЕРСКОЕ И ФИЛОЛОГИЧЕСКОЕ СЛУЖЕНИЕ СВЯТЫХ РАВНОАПОСТОЛЬНЫХ КИРИЛЛА И МЕФОДИЯ СЛАВЯНАМ — ПРИМЕР ДЛЯ ПОДРАЖАНИЯ В МИССИОНЕРСКОЙ ДЕЯТЕЛЬНОСТИ ЦЕРКВИ СЕГОДНЯ. Троечастность сего служения поможет нам понять и оценить в рамках Пастырского богословия и Церковной истории значение славянского языка и филологии, которые мы рассмотрим как «средство и метод, примененные» святым Фотием, патриархом Константинопольским, и посланными в Моравию и Болгарию византийскими миссионерами «для совершения их пастырского и миссионерского служения». В формулировке темы и ее центральной идее, что славянское письмо было ризами, облекающими содержание евангельской истины, я руководствовался заметками профессора Власия Фидаса, написавшего во введении к курсу лекций по славянской истории следующее:

«Бог, человек и мир слагаются в вечный триптих — трехчастную картину — истории человеческого рода, скрепленный печатью спасительного воззвания христианской веры» // (Г.М. «Итак идите, научите все народы,… и се, Я с вами (Матф. 28: 19-20) и «…они пошли и проповедывали везде, при Господнем содействии и подкреплении слова последующими знамениями». (Мк. 16: 20) // «независимо от любых положительных или отрицательных оценок их конкретных проявлений в каждую эпоху и на каждом участке церковной жизни. Целью истории является запись сих основных координат церковной жизни» (= событий церковной жизни, произошедших, собранных и оформленных на протяжении истории) «без изменения соотношения размеров триптиха «Бог-мир-человек» или искажения их отношений. Церковь и ее исторический путь формировались, дабы приспособить ее роль к потребностям каждой эпохи, не исказив тем самым ее природы, сущность и миссию, ибо при всех своих исторических изменениях остается непоколебимым и неизменным содержание исповедываемой нами веры. Важнейшие, следовательно, для исторического пути Церкви события связаны с природой, сущностью и миссией Церкви в мире и оцениваются в целом на основании апостольской и церковной традиции, запечатленной в аутентичной адаптации неизменного содержания христианской веры к изменяющимся в зависимости от места и времени историческим условиям» (Церковная история. Т.1. Изд-е 3-е, Афины, 2002. С. 17–20).

Итак, начав с триптиха «БОГ – МИР – ЧЕЛОВЕК», переводимого в ЦЕРКОВЬ, ТЕЛО ХРИСТОВО — ВИЗАНТИЙСКИЙ, СЛАВЯНСКИЙ МИР — «СПАСЕННЫЙ ЧЕЛОВЕК», призвав благодать Троичного Духа и ваши, Пречестные и боголюбивые отцы, молитвы и благословение, попытаемся в рамках выделенного нам времени сделать следующее: 1) дать краткое описание и оценку апостольской миссии святых Кирилла и Мефодия 2) попытаться глубже понять суть церковной политики святого Фотия, патриарха Константинопольского, пославшего их. Научаясь от них миротворческой деятельности, пастырским и филологическим методам, использованным ими в славянских землях для успеха их миссионерского служения, для создания и развития Церкви, для обучения славянского клира, для передачи культурных ценностей Византии, для развития письменности, иными словами славянской книжности, ставшей движущей силой в деле спасения и «обожения» человека, мы вступаем в подлинное и по существу общение с святыми Кириллом и Мефодием, чью память мы совершаем ныне, и одновременно воздаем им достодолжную честь и славу.

И потому, мне представляется, что мы получим от этого великую пользу и подойдем к правильным выводам, важным не только для преодоления национального противостояния и националистических тенденций, но и научимся на этом примере, применяя сходные методы и в многонациональной, многоконфессиональной и безбожной Европе, в сей космополитической «деревне» современного мира, а также в странах Африканского континента.

Обращение в христианство славян и болгар, создание славянского языка и книжности входят в число наиболее славных достижений Византийской империи.

(Дион. Закинфос, Византийская история 324-1071, Афины, 1977, стр. 234).

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ: СЛУЖЕНИЕ СВЯТЫХ КИРИЛЛА И МЕФОДИЯ СЛАВЯНАМ

1. АПОСТОЛЬСКОЕ И ФИЛОЛОГИЧЕСКОЕ ПРИНОШЕНИЕ СВЯТЫХ РАВНОАПОСТОЛЬНЫХ КИРИЛЛА И МЕФОДИЯ В МОРАВИИ

Известно, что деятельность святых Кирилла и Мефодия имела громадное и значение не только для привития славян к древу христианской веры, но и для организации Церкви и для развития общественной и духовной жизни. Обладая духом, уважающим свободу, они ввели использование национальных языков в церковную книжность и оказали содействие постепенному формированию национальных самосознаний. Алфавит, созданный Кириллом и получивший название глаголического, основывался на греческой скорописи (мунискульное письмо), тогда как кириллица, создание которой нередко приписывается ученику святого Климента, является модификацией греческого уставного письма. Этими знаками впервые был зафиксирован на бумаге первый литературный язык славян: старославянский, или церковнославянский (Дионисиос Закифинос. Византийская история324-1071, Афины 1971, стр. 235). Первыми переведенными книгами были Евангелие Апракос, богослужебные книги, а также «Эклога» императоров Исавров, вошедшая в древнейший славянский сборник законов «Закон судный людем» и т. д. (вышеуказ. пр-е, стр. 235-236).

Академик Кон. Амандос и историк Дион. Закинфинос говорят, что оба брата создали славянский алфавит – кириллицу – на основе греческого торжественного унициала и таким образом смогли перевести Евангелие и необходимые богослужебные книги. Посредством этих переводов два Солунских грека не только распространили христианство среди моравского населения, но и заложили основы славянской книжности. Они взрастили многочисленных учеников, продолживших их дело в Болгарии, а позднее и в Сербии (Констант. Амантос, История Византийского государства. Т. 1. Афины, 1963, стр. 432-433). Профессор Димитриос Гонис, говоря об истории моравской и болгарской миссий Византии, в частности, пишет: «Фотий послал в Болгарию некоего епископа, крестившего Бориса под именем Михаил. Затем последовала катехизация и крещение болгарского народа. Эти события произошли в 864 г. Впоследствии в Болгарию прибывают организованные миссионерские группы, состоящие из архиереев, иереев и монахов, начавшие там катехизаторскую и просветительскую работу. (История Православных Церквей Болгарии и Сербии, Изд-во «Армос», Афины, 2001, стр. 13).

Сие великое дело было продолжено в Болгарии учениками святых равноапостольных миссионеров. После кончины святого Мефодия в Моравии (885 по Р.Х.), как известно, последовали гонения против учеников и их соратников. Всеведающий Бог, как видно, попустил изгнание троих из них: Климента, Наума и Ангелария, дабы прибыли они, по направлению военного наместника в Белград (где они скрывались от гонений) к князю Борису. Благосклонный прием и высокая оценка их роли как учителей для миссионерской деятельности, по всей видимости, тоже были Промыслом Святого Духа. Кроме того, тот факт, что св. Климент был назначен учителем западного Болгарского государства, и общество полностью взяло на себя его содержание, дабы он мог полностью посвятить себя преподавательской деятельности и осуществить важный миссионерский и катехизаторский труд в городах и селах (проповедь), а также организацию в каждом приходе «школы» с общим количеством учеников, достигающим 3500 (Гонис, вышеуказ. пр-е, стр. 27). В них преподавалось письмо, чтение и толкование Святого Писания, параллельное обучение будущих церковных деятелей (чтецов, диаконов, пресвитеров) для пастырского окормления новой Церкви, а впоследствии назначение его епископом Древеницы (Велитзы) (893-916 по Р.Х.), которая находится западнее реки Стримон на территории современной Македонии. Все это свидетельствует о масштабах его филологического и пастырского служения и об уважении к языку, на котором говорили славяне. То же можно сказать и о деятельности святого Наума (который трудился до 893 г. по Р.Х. в Плиске), активно подвизался на учительском, миссионерском и культурном поприще в Преславе, в Охриде и по всей стране (вышеуказ. пр-е, стр. 28). {Из жития св. Наума мы также узнаем о деятельности многих других учеников святых равноапостольных братьев, чьи имена не дошли до нас, а также о гонениях, мучениях, заточениях, которым они были подвергнуты, о бегстве многих из них в соседние Балканские страны, даже о продаже некоторых из них в рабство евреям (вышеуказ. пр-е, стр. 29)}.

{В данном месте просто упомянем и фигуру Константина Преславского, ученика святого Мефодия, работавшего в Плиске и затем в Преславе. В совершенстве владея греческим языком, он внес большой вклад в деятельность Церкви как священнослужитель, учитель, писатель. По свидетельству старославянского перевода жития до 906 г. Константин принял сан епископа (Вышеуказ. пр-е, стр. 29) } .

2. ОЦЕНКА МИССИОНЕРСКОЙ ДЕЯТЕЛЬНОСТИ В МОРАВИИ И В БОЛГАРИИ

α) ДУХОВНЫЕ И КУЛЬТУРНЫЕ ЦЕННОСТИ, ПОЛУЧЕННЫЕ БОЛГАРИЕЙ ПОСЛЕ ПРИНЯТИЯ ХРИСТИАНСТВА

После принятия Борисом христианской веры Болгария поднялась на более высокую ступень в иерархии цивилизованных государств Европы (Гонис, вышеуказ. пр-е, стр. 15). По моему мнению, свидетельством глубины веры Бориса может быть следующее: 1) столь благотворны были последствия византийской миссии, столь осознанно была осуществлена пастырская и филологическия работа, столь глубокое влияние оказал провославный нрав Фотия и его учеников святых Кирилла и Мефодия, трудившихся в славянских землях, на его душу, что он покинул княжеский престол и постригся в монахи (примерно 889 – 893 гг.) 2) византийское образование и искусство, в целом православная культура, сформировавшаяся в Византии, благотворно повлияла на Болгарию, вознеся ее на выдающееся место среди цивилизованных государств Европы того времени.

2) Вышеназванные действия и благотворные результаты пастырской и просветительской деятельности миссионеров в Моравии и Болгарии сделали славянский язык священным языком, а точнее, языком освященным руками святителей и единоверными славянскими народами как благословенным народом Господним, ибо при посредничестве этих святых и равноапостольных миссионеров славилось имя Иисуса Христа и «народ Божий», наша Святая Церковь. Профессор Афинского университета о. Георгий Металлинос утверждает, что поскольку «ни один язык не имеет божественного происхождения, ни один и не может претендовать на название священного языка». В святоотеческой традиции признается не абсолютный характер всех языков в передаче опыта Божественного откровения. (О нашей вере, языке и истории. Изд-во: Ортодоксос Кипсели, Фессалоники 2011, стр. 77,78). По моему же мнению, принимая во внимание понятие «боговдохновения», которое свойственно книгам Священного Писания, поскольку их написание святыми авторами стало плодом сотрудничества Бога и людей, а также слова Христовы при Его встрече с греками «пришел час прославиться Сыну Человеческому» (Иоанн. 12: 23), благословение, ниспосылаемое грекам и, следовательно, всем «слагаемым» их культуры (язык Нового Завета, язык проповеди, определения истин веры на Вселенских Соборах), мы приходим к выводу, что как греческий язык, так и славянский являются языками, освященными благодатию Божией, святостью святителя Фотия и равноапостольных братьев-византийцев, просветителей славян. Образные и функциональные средства языка, подобно инструментам, используемым святыми, попадая в их руки, освящаются. Никакое дело или миссия, касающиеся Домостроительства Божия (иными словами, дело избавления и спасения), касающееся распространения и утверждения веры «во все народы» (Матф. 28: 19-20), не выходит за пределы Промысла Троичного Бога: «И сказал Господь Авраму: пойди из земли твоей, от родства твоего и из дома отца твоего [и иди] в землю, которую Я укажу тебе; …и благословятся в тебе все племена земные» (Быт. 12; 1-3). На эту истину указал мне прозорливый старец Симеон Пендельский. И эти слова подходят к миссии просветителей славян IX в., однако подходят и к сегодняшнему дню, к нам, встретившимся здесь «единодушно вместе» (Деян. 2: 1), в евхаристическом единении и на настоящей конференции в прекрасной и освященной кровью мучеников Сибири. Мой дорогой друг иеромонах о. Дионисий Шленов в своей статье на данную тему, опубликованной в журнале «Идор ек Петрас» (Изд-во Центра изучения православной культуры, Агиос Николаос, Крит, 2008) пишет: «Святые братья по промыслу Божию стали создателями славянской письменности».

{В другом месте он пишет и о следующем важном моменте: «В житии святого Кирилла сохранилась его беседа с императором Михаилом III и его дядей Вардой, в котором они призывают святого создать славянский алфавит. На возражения Кирилла, связанные с трудностью данного предприятия, они ответили: «Если захочешь, то может тебе дать (их) Бог, Который дает тем, кто просит без сомнения и открывает всем стучащим… Кирилл подчинился и, помолившись вместе со своими единомышленниками, сразу взялся за дело. И Бог, Который слышит молитвы своих рабов, быстро открыл ему (письмо), и тогда он изобрел буквы и начал писать слово Евангелия: “В начале бе Слово, и Слово бе у Бога, и Слово бе Бог” (Ин. 16 1) и прочее». И отсюда о. Шленов приходит к следующему выводу: «Глаголица имела характер ниспосланной Богом христианской письменности». Ее создание стало результатом трудов боговдохновенного человека (Журнал «Идор ек Петрас», Агиос Николаос, Крит 2008, стр. 248-259).

Все вышеизложенное свидетельствует о том, что св. Кирилл не только создал алфавит, но и преобразил славянский язык таким образом, чтобы он смог выразить богатство греческого языка. «Славянский язык, — как замечает профессор Антониос-Эмилиос Тахиаос, — преображенный таким образом, наполненный духовным содержанием, погруженный в святоотеческую традицию, стал основой для формирования особой и чудесно цельной славянской культуры. Именно в этом состоит всемирное значение деятельности Кирилла и Мефодия» («Идор ек Петрас», вышеуказ. пр-е).

{Все данные описания и оценки деятельности византийских миссионеров явственно показывают на то, что все эти чудесные события, все эти «великие чудеса и знамения» (Деян. 4:30-31 и 6:8) были проявлениями мудрого Промысла Бога Вседержителя}.

В подтверждении моих вышеотмеченных взглядов приведу словаслова профессора Д. Гониса: «Ученики святых прибыли в Болгарию в наиболее подходящий момент (886 г.), интенсивно трудились ради вхождения болгар и славян в семью христианских народов и благодаря своим переводам и трудам, созданным изначально на славянском языке стали основателями древнецерковнославянской книжности. Это не только проистекало из принципа, вдохновлявшего всю их деятельность, то есть того, что каждый человек и каждый народ имеет право славить Бога на своем родном языке, но и совпало с желанием политических игемонов страны, главным образом Симеона (893-927). Симеон, по сути, привлек миссионеров на службу болгарскому народу.

Небольшой сохранившийся текст, написанный в конце IX в. под заголовком «О письменах», подписанный неким черноризцем Храбром, содержит аргументы в пользу вышеотмеченных наших взглядов о святости и освящении людей и письменности, иными словами славянской церковной письменности. Этот текст, согласно Д. Гонису, является апологией славянской письменности и языка }.

Д. Гонис, основываясь на этом небольшом тексте IX в., утверждает что достоинство славянского языка состоит в том, что он был создан человеком Церкви, отличавшимся особой святостью, и его святыми учениками, в совершенстве владевшими славянским языком.

3. СЕГОДНЯ

Урок, который мы можем извлечь сегодня, состоит в том, что: 1) без осмысленных усилий, без православного духа, без озарения и святости, без преодоления самого себя и наших страстей, без любви и уважения к местным культурным традициям, без жертв, сотрудничества и стратегической церковной политики, без главного руководящего центра (я имею в виду Церковь, без благословления которой не может проходить миссия), без благодати и помощи от Господа миссия не пройдет успешно. Итак, да научимся мы на примере святого Фотия и святых равноапостольных братьев. Филологическая и пастырская работа осуществляется успешно, творит чудеса, становится колыбелью мыслей и идей и средством культурного пробуждения нации, средством изменения не просто догм и идеологий, но и действительности, когда она исходит из озаренного и освященного сердца.Фотий с неистощимым упорством, с его даром предвидения, с огненной интуицией и горящим сердцем послал множество ревностных миссионеров в славянские народы, и они в свою очередь, несмотря на многочисленные опасности, смогли зажечь Евангельский свет в их сердцах. Многие народы приобщились к новой вере, к явленной в откровении истине и к таинственной жизни Церкви.

2) Миссия «идите, научите все народы» должна исходить из Божественного призыва, как и случилось с Фотием, и из уважения к языку и традициям каждого народа. Приглашение моравского князя Ростислава, а также хазар, живших к северо-востоку от Византии, Фотий воспринял как призыв Троичного Бога, и потому возложил сию нелегкую миссию на своих ближайших соратников Кирилла и Мефодия. Профессор Христос Вантсос пишет следующее: «Подобно тому, как у апостола Павла язык сыграл решающую роль в деле, совершенном апостолом народов, так и в этом случае так и в этом случае знание славянского языка двумя Солунскими братьями было основным фактором успеха их славянской миссии. И это значит, что миссионерская деятельность не может осуществляться при помощи перевода. Также как, конечно, не может она происходить и путем навязывания иностранного языка, как это делали латинские миссионеры… Ибо именно родной язык способен подвигнуть внутренний мир человека. Именно на нем человек высказывает сокровенное своего сердца. На нем он хочет воспевать и славить Бога. Во времена Великого Фотия одиннадцать веков назад как нельзя более успешно объединили свои усилия моравский князь, византийский император, святой Фотий и братья Кирилл и Мефодий. Это сотрудничество и успех всего предприятия являются наилучшим образцом для миссионерской деятельности Церкви сегодня». («Миссионерская работа Церкви в эпоху святого Фотия». Доклады XV Богословской конференции «Фотий Великий», Издание митрополии Фессалоники, Фессалоники 1995, стр. 86-87).

http://www.pemptousia.ru/2016/02/святые-равноапостольные-кирилл-и-меф/

ПЕРВЫЙ ВСЕЛЕНСКИЙ СОБОР

Ἡ ΠΡΩ͂ΤΗ ΟἸΚΟΥΜΕΝΙΚΉ ΣΎΝΟΔΟΣ

NEKTARIOS_AEGINA_PORTRAIT edited

Свт. Нектарий, митрополит Эгинский

Арий.

Арий родился в Ливии в середине 3 в. по Р. Х, Он учился в Александрии и стал последователем Оригена, Мелетия и Лукиана пресвитера и начальника Антиохийской школы. Его разностороннее воспитание, его философское образование и искусность в науке истолкования Священного Писания, сделали его известным и создали ему образ основательного и серьезного человека, что в свою очередь сделало его высокопарным, придало ему необыкновенное величие, а его внешний прекрасный вид вызывал к нему уважение и симпатию. В принципе к нему было проявлено весьма сильное внимание Мелетия, благодаря которому он был рукоположен епископом Александрийской церкви Петром дьяконом этой церкви. С этого времени проявляется его характер, властность и его настойчивость в его убеждениях. Затем, когда Перт Александрийский публично осудил участников группы Мелетия и не признал их крещения Арий был первым, кто возмутился, упрекал епископа за такие действия и протестовал против такой меры епископа. А в дальнейшем он покинул Александрию а когда, после этого, скончался епископ Петр и его престол занял Ахилла, Арий испросил прощения и вернулся в Церковь, а в 312 году он был хиротонисан во пресвитера.

Учение христианства о Триедином Боге после его появления стало предметом соблазна для иудеев и эллинов, и уже с середины 2 столетия появилась ересь монархианства. Она вызвала много споров, вызвала неудержимый дух Ария, который проявляя недовольство к непреодолимым рамкам догмата, и они требуют проявления любви к духу свободы, они разорвали узы догмата дабы прокрасться в царство таинства и подвергнуть его исследованию, а, если это возможно, их прощупать и поставить их ниже своих взглядов.

Арий прекрасно изучил теории Александрийской и Антиохийской школ, согласно Оригену принимая только подчинение логике, а согласно Лукиану он отвергает единосущие (Ομοουσιότητος). Для распространения своего учения и преобладания его над другими он составил разные песнопения и стихи и их распространял в народе, дабы его лобызали как, в сущности, правильное учение, и считали бы его безвредным.

Свт. Афанасий

Среди клириков Александрийского епископа возрос и стал обладать большим влиянием новый диакон, маленького роста и преданный, но небольшой и немощный телом, он обладал пламенной душой, светоносность которой проявлялась в его взоре, взгляде. Этим двадцатилетним юношей, который в последствии наполнит всю христианскую ойкумену редкими добродетелями был Афанасий. Глубокий ум, сильная логика, разносторонняя ученость, изящная манера разговора и слога, и искусство непревзойденной риторики были его украшением и соделали его сильным борцом во время предстоявших важных спорах.

Афанасий, обладая поразительно острым практическим духом, был одарен завидным красноречием, и изумительныммужеством, и он с самого начала понял что ему предстоит и непосредственно понял какая разверзлась пропасть в которую могла пасть наша вера. Афанасий, видя изменчивость характера его противника, его непостоянство и полярность во взглядах, посчитал, что Арий либо не стремится все вполне ясно разъяснить, либо же не обладает сознанием и понимаем к каким конечным выводам приводят его умозаключения, однако он дошел до того, что стал отрицать божественную природу Спасителя и в своей проповеди низводил Его до учения о человеке, лишая тем самым божественное откровения его защиты, обнажая его ставя его под нападки духа философии.
Посему он устремился к борьбе с большой уверенностью и в завершении вышел из нее с триумфом победителя, посвящая всю свою жизнь, а также все свои духовные и телесные силы в защиту воплощенного Бога Слова, проявляя при этом невероятное дерзновение, так что он вполне справедливо был в последствии назван «, столп и утверждение Церкви Христовой».

Константин Великий.

Божественное Провидение проявляя заботу о Церкви Христовой, вдохновило в то время держащего скипетр огромной Римской империи во-истину Великого и равноапостольного Константина на дело спасения Церковного корабля от бурлящего беспокойства. По причине нависшей над Церковь опасности раскола император направил прежде всего письмо в Александрию к епископу Александру и к Арию, побуждая их прибегнуть к орудию обсуждения и восстанавливая вновь в Церкви мир.

Однако примиряющий и разумный голос царя не был услышан. Тогда инициатор этого примиряющего письма епископ Кордубский как только прибыл в Александрию, встретился с епископом Александром и осудил Ария. Арий же написал царю письмо, в котором он нагло жалуется, что под попытками умиротворения он узрел бездейственность. Император Константин касательно сути вопроса не стал составлять собственного мнения и в принципе уверенно продемонстрировал безразличие и почти что проигнорировал существующие границы в богословии, как это вытекает из его примиряющего письма.
Поэтому вполне вероятно можно прийти к заключению, что император Константин в большей степени прислушивался к учениям Ария, по сообщениям Евсевия Памфила, который был его верным другом и мыслил как Арий, считал не имеющей значения. Он в принципе не понимал той опасности, которая, по сути, нависла над верой по причине навязывания Арием своего учения. Однако император Константин быстро вошел непосредственно в суть этой угрозы , поскольку примерно одновременно и ничего не добившись в Александрии, в Константинополь из Александрии возвратился Осия Кордубский, и он сообщил что в Александрии произошло смущение простой народ больше не воздавал его изображению почтения. Итак, разгневавшись на все это, и в особенно на Ария, император вновь посылает новую делегацию в Александрию, имея при себе письмо с угрозой к этим еретикам, и при этом призывал Ария предстать пред ним и разъяснить перед ним свое учение.
Арий в действительности предстал перед царем, но во время беседы он предпринял меры к тому, чтобы расположить душу императора Константина по по отношению к тонким уловкам, дабы тем самым привнести в душу Константана сомнения относительно многих вещей. И после всего этого в душе Константина произошло смущение, был вызван разлад. Так что царь вследствие его гениальности понял необходимость предпринять практические меры в отношении появившегося затруднения, и он созвал в Никее Вифинской Вселенский собор, дабы он исследовал учение Ария и принял конкретное решения в отношении этого великого различия в вере и дал бы Церкви желанный мир.

Первый Вселенский Собор в Никее.

Выверение и спасение христианского догмата, в действительности, являлись вопросом жизни и смерти для мира того времени, от урегулирования этого вопроса главным образом зависело нравственное обновление мира. По приглашению императора примерно к середине месяца июня 325 года по Р. Х. в Никее собралось 318 Отцов Церкви, и состоялся I Вселенский собор. На нем председательствовали Александр Константинопольский, престарелый Александр Александрийский вместе со своим новым символом и диаконом Афанасием Великим.

Свт. Сильвестр, папа Римский, и его преемник Юлий были представлены на соборе посланными ими уполномоченными: Осией Кордубским, епископом Испанским и двумя пресвитерами Викентием и Витоном. И присутствовали Пафнутий, Спиридон, Николай, Иаков, Максим и другие лица, украшенные апостольскими дарами. Во время первого официального заседания собора, происходившее 5 и 6 июля царь Константин произнес свое слово на открытие собора на латинском языке, которое в тоже время переводилось на греческий язык. В нем он говорил, что закон этой священной религии, проистекшей из лона Востока, призывает ее служителей и вождей народов ко спасению. Вслед за этим согласно порядку и чину был поставлен вопрос об Арии и его сторонниках, об их мнениях и учении, но против них разумно и храбро вели борьбу Отцы Церкви.

Значение Первого Вселенского Собора.

Необходимо понять важность этого Собора и, в данном случае, представить себе ту огромное влияние, которое оказала философия на дух той эпохи, которая пыталась подчинить догмат знанию, то есть она искала некий способ чтобы поднять руку и , если даже возможно прощупать все то, что христианство передало как таинство и как догмат веры.
Христианство явилось для иудеев, нелепостью для эллинов, ибо оба, иудеи и эллины, искали возможность с помощью переплавляющей философии выделить из богооткровенной веры некую философскую систему, которая в большей степени удовлетворяла бы требованиям горделивой человеческой философии, или религиозное чувство человека. Философы пренебрегая и игнорируя потребность сердца в таинстве веры, смерились в абсолютной мере довольствовать ум, подчиняя ему всю истину. Но они игнорируют тот факт, что существует и истины, высшего порядка, превышающие представления нашего ума, а они не сокрыты от искушенного ума человека, который приемлет это знания, убеждаясь в их реальности, и свидетельствуют о том, что они сверхъестественны. Они проигнорировали то, то человек родился не для того, чтобы стать философом, но стать религиозным человеком.

Хотя философствующие не философски показали человеку, что человек не обладает не только лишь силой ума, но и силами сердца и с помощью этих двух жизненных центров человек восходит к совершенству. А силы сердца обучают его тому, чему невозможно научиться с помощью ума. Если же ум был учителем для постижения физического мира, то сердце является учителем сверхъестественного мира, которому по подобию стал равен мир чувственный. И ничто тогда мы не сможем у изучать подробно и в точности, но только как изучением посредством сердца того, что относится к сверхъестественному миру. Философ без сердца, то есть без религиозного чувства, является не философом, поскольку не видит всего в целом, но частично. До тех пор пока он не сможет охватывать всего в целом, то есть умом охватывать всецело все то, что относится к миру, мир чувственный и сверхчувственный (поскольку является его частью), он никогда не захочет постичь того, что относится к всецелому, без научения религиозным чувством того, что является бытие сверхъестественного мира в целом. Именно под таким углом зрения и с самого начала изучали христианство иудаизм и греческая философия. Иудаизм и греческая философия встретились в Египте на общей сцене и вынужден были создать различные теории и философские системы.

Александрия располагалась на границе трех континентов Европы, Азии и Африки, была создана к центре так сказать древнего мира, она была очагом для жизни и общения идей и плодородной почвой для новых систем. Пифагорейская философия, записавшаяся на протяжении достаточного времени еще прежде некоторых исчезнувших философских систем, выделилась в начале последнего до Рождества Христова столетия в виде неопифагорейской философии. Иудеи Александрии считая, что посредством изучения греческой философии они смогут в большей степени постигнуть глубину таинственности мудрости Моисее, и стали посвящать ей свою жизнь. Они этому посвящению придали некий характер духовного движения. Оно представляло собой обычную великолепную Александрийскую теософию. И она представляла собой сочетание Богословия Моисея и греческой философии, а в особенности идей платонизма и стоицизма. Между тем она являлась самым зрелым продуктом Александрийской теософии, выраженной в творениях Филона, где в большей степени сочетались богословие Моисея и греческая философия.

Философские системы Платона, Аристотеля и стоицизма в Александрии находят для себя горячо преданных приверженцев, глубоко изучая философский дух, который был не в состоянии успокоиться при принятии учения монотеизма, совершенно непостижимого для живущих в этом мире и не имеющих никакой связи с грядущим в мир, ни с теорией пантеизма, в котором божество исчезает, растворяется в природе и нечто средним, неким принципом симбиоза, дабы с обеих сторон открыть истину. Они искали опоры в живой кипучей энергии философии. В это время появляется христианство, обещая удовлетворить всем потребностям человека. Сторонники различных философских систем, находя в нем связь одномерных истин с тем, что имеется иудаизме и язычестве лично питают к нему расположение. Однако поскольку христианство является мудростью Божественного Откровения, то оно не постигается с помощью философских заключений и суждений о нем, поэтому они не могут быть в целом ободрены, но только частично. Но поскольку частичность неспособна удовлетворить требованиям философского ума, то им создается собственная система, в которой, как он считает, находится вся истина. Эта система в Церкви не получает одобрение и она называлась ересью, и таким же образом создавались всевозможные ересиарх философскими системами, которые вместо философии облекались к порфиру христианства. Эти системы имели чисто внешне христианский характер, в сущности же являясь чистыми продуктами неоплатонической философии.
Развитие же учения Ария в достаточной мере продемонстрировало философский характер его учения. Таким образом, христианское учение, в эту эпоху жизненности философии и ее духовной энергичности, явилось во всех отношениях как ведущее борьбу, как всецело отличное и иное. Поэтому чуть ли ни с самого начала собирались божественные и священные Соборы, поскольку в конечном итоге не православное учение исключало православное учение Церкви. А Символы, догматы, каноны, положения создавались ради сохранения и защиты чистоты и святости этого учения Церкви.

Учение Aрия.

Борьба против арианизма в Церкви имела очень напряженный характер, поскольку эта мысль о Боге носила не просто иудейский характер, но была неким смешением элементов иудаизма и язычества, и по этой-то причине арианизм имел огромную опасность. Вместо высочайшего единства, то есть вместо того, чтобы соединить в себе те истины, которые содержаться в дохристианских религиях, арианство выдвинуло некий феномен единства, соединив ложные мнения существовавшие в иудаизме и язычестве и отвергло истины. Истинами в иудаизме является различие межу Богом и миром, а в язычестве то, что существует внутреннее единство между божеством и человечеством. Эти же истины содержит и христианская вера. Ложными учениями в иудаизме являются разделение между Богом и миром, а в язычестве смешение между божеством и человечеством. Арианизм отверг обе истины, а принял только два ложных учения, то есть принимая согласно язычеству смешение между божеством и человечеством, придавая божеству тварность, к которой он причислял и Сына Божия, считая божественные свойства тварными и причисляя тварное к объекту божественного поклонения, а согласно иудейской доктрине он принимает разделение между Богом и миром, то есть дуализм. При этом он считает рождение мира как в целом чем-то случайным, а также связь между Богом и миром, как он считает, основывается на произвольном и управляемом слове.

Суждения о ереси Ария

Борьба с арианством в Церкви стала очень ожесточенной, поскольку его представление о Боге было не просто еврейским по своей природе, а представляло собой смесь еврейских и языческих элементов, и по этой причине арианство оказалось очень опасным. Вместо высшего единства, вобравшего в себя истинное содержание дохристовских религий, арианство постулировало видимость единства, вобравшего в себя ложное в иудаизме и язычниках и исключившего истинное в них. Что истинно в иудаизме, так это различие между Богом и миром, а что истинно в язычниках, так это внутреннее единство между божественностью и человечеством. Истина православной веры содержит эти две истины. Ложным в иудаизме является разделение Бога и мира, а ложным вязычестве является смешение божественности и человечества. Арианство исключает истинное в обоих и допускает только ложное в обоих, потому что, принимая вместо язычества смешение божества и человечества, оно приписывает творению, к которому оно относит и Сына, которого оно по сути считает творением, божественные свойства и делает творца мира объектом божественного поклонения, и вместо того, чтобы иудаизм принимал разделение между Богом и миром, т. е. дуализм, рассматривает рождение мира как совершенно случайное и, таким образом, отношения между Богом и миром основываются на произвольной причине.

Учение Афанасия и официальных отцов Церкви

Вот в чем состоит учение Ария, с которым пришлось бороться последователям Православной Веры, и это является причиной созыва Ι Вселенского Собора. Каково учение отцов и насколько мудро оно сочетает в себе две истины иудаизма и язычества, мы объясним в дальнейшем. В смешении элементов лжи, взятых из иудаизма и язычников, которым является арианство, пришлось противопоставить христианское представление о Боге, которое есть истинное высшее единство элементов истины, содержащихся в иудаизме и язычниках. Эта первоначальная концепция Бога в христианской религии была сначала развита против арианства Афанасием, а затем другими официальными отцами, особенно Григорием Назианзином. Отцы Церкви преодолели пантеистическое и теистическое начало, сведенное к внутренним различиям в Боге. Афанасий с самого начала настаивает на том, что Бог, как Бог живой, хочет явить Себя во всей Своей славе. И человек нуждается в Боге и восприимчивый к Нему человеческий разум имеет стремление к разуму первообраза, к общению с Богом и к познанию Его сущности. И мы можем иметь непосредственное общение с Ним, если Бог хочет иметь общение с нами. Во Христе и Святом Духе содержится полнота откровения истины и полная самопередача Бога. Чтобы Христос был полным откровением истины, необходимо, чтобы Слово этой сущности, воплощённое во Христе, было также в отношении к Богу совершенно, как Отец, потому что иначе они не хотели бы, чтобы открылась полная истина, так как открывающий не хотел вместить всей истины, а Дух Святой не хотел привести нас к Богу, если бы Он не был Богом, потому что иначе некое творение, которое по своей сути является ограниченным, не может быть связанным с Богом, но должно быть чем-то после этого Бога. Афанасий и вместе с ним официальные отцы четвертого столетия признают, что Бог обязательно должен быть живым в себе самом, чтобы мир мог произойти из Него. Следовательно, по их мнению, это понятие о Боге как о чисто трансцендентном существе является ложным, потому что, по их мнению, Бог есть то же самое, что жизнь и движение. Но если Бог есть тот, кто имеет жизнь и движение, то Он должен иметь в себе внутренние различия, а без внутренних различий Бог, по мнению св. Афанасия, не хотел силы и не имел бы в себе никакой силы для существования. По его мнению, божественный источник никогда не бывает сухим, и свет Его никогда не теряет своей яркости, и Бог не бесплоден и не производит в себе самом, потому что иначе ему пришлось бы бездействовать по необходимости, и Он не смог бы ничего создать. А так как Бог сам по себе есть производительная жизнь, то Он творит и вне себя, во-первых, Он не производит себя самостоятельно, потому что Бог есть собственная причина самого себя, так как Он есть причина и причинность одновременно, и поскольку Бог есть в Себе собственное движение и жизнь, то может сотворить мир. Эту самопричинность в Боге, как Он есть причина и причинное, святой Афанасий применяет к ипостасным различиям в Боге. Причину в Божестве Церковь называет Отцом, а причинностью в ней Церкви называет Сыном, и то и другое имеют одну и ту же Сущность. И, по мнению Григория Назианзина, Бог не есть просто монада, потому что в этом единстве Он пожелал себя иметь нечто иное кроме Себя, ему пришлось отбросить себя по необходимости, чтобы быть движением и жизнью. В Боге не существует такого понятия, как естественное, природное переполнение, и Единство, двигаясь с самого начала к Диаде, чтобы стать Троицей. Таким образом, через христианское представление о Боге отцов IV века пришла отвлеченная и неподвижная простота божественной сущности. По мнению святителя Афанасия и Илариона, Бог обладает собственным самосознанием, так как этот Бог, родивший, или как Отец как причина, видит себя в причине в Образе и радуется этому Образу. Следовательно, и ипостаси, распознаваемые в Боге, причастны божественному самопознанию, по мнению святого Афанасия. Благодаря различению в Себе Бог не смешивается с миром в своем общении и передаче, но сохраняет высоту и превосходство Себя, потому что всякая самопередача Бога предполагает самосохранение, а из-за внутренних различий в Боге Бог в самопередаче сохраняет себя, а в самосохранении Он передает себя через любовь к миру.

продолжение следует.

Перевод с кафаревусы редакции "Православного Апологета" 2013год

Святые равноапостольные Кирилл и Мефодий – пример для подражания в миссионерской деятельности церкви (Часть 2)

…Продолжение, См. Часть 1

ЧАСТЬ ВТОРАЯ:

ПОДВИГ ПРОСВЕТИТЕЛЕЙ СЛАВЯН – ОБРАЗЕЦ ДЛЯ ПОДРАЖАНИЯ В МИССИОНЕРСКОЙ ДЕЯТЕЛЬНОСТИ ЦЕРКВИ СЕГОДНЯ

1. ГРЕЧЕСКИЙ И СЛАВЯНСКИЙ ЯЗЫК В ИСТОРИИ ПРАВОСЛАВНОЙ ТРАДИЦИИ И ЦЕРКОВНАЯ ПОЛИТИКА СВЯТИТЕЛЯ ФОТИЯ ПАТРИАРХА КОНСТАНТИНОПОЛЬСКОГО ИСПОВЕДНИКА И, СЛЕДОВАТЕЛЬНО, И ВИЗАНТИЙСКИХ МИССИОНЕРОВ.

Известно, что Иисус Христос в своей земной жизни, а также Его ученики говорили на языках своего окружения (арамейском и греческом).

Греческий язык во всех своих исторических формах и после апостольских времен становится языком святых отцов Церкви, служит проповеди в границах греко-римского мира. Именно на нем Церковь взывает к спасению (Металлинос. О наших вере, языке и истории. Изд-во: «Орфодоксос Кипсели». Фессалоники 2001, стр. 79).

Греческий язык в качестве языка Священного Писания и большей части святоотеческой традиции становится языком Православия и включается в Божественный план спасения. Евангелие неразрывно связано с греческим языком, не только как с языком одного народа, но как с языком всей Ойкумены. Именно этот язык стал человеческой плотью Божественного «Слова». Греческий язык, принятый Церковью, пройдя «крещение» в теле Церкви, становится языком церковным, впрочем, с одной особенностью, отличающей его от греческого внецерковного языка.

ОСНОВНЫЕ ХАРАКТЕРИСТИКИ ЦЕРКОВНОГО ЯЗЫКА

α) Греческий язык в качестве языка Церкви — это язык служения и пастырства. Церковь не находится в услужении у того, что она принимает (то есть того, что она приняла для формулировки своих истин и своих посланий, своей проповеди). Главный упор делается на то, что она дает (тому, что она дает своим членам, своему народу) — извещению истины, а не тому, во что она облачается, то есть не языковым или культурным средствам. Ее не интересует скорлупа, скажем, миндаля или грецкого ореха, его форма и вид, но лишь содержимое — сладкий плод, который вкушаем чтобы насытиться. Святые отцы, имевшие греческое образование, знавшие мирские науки, в совершенстве умели говорить и писать по-гречески, однако, их, прежде всего, интересовал православный опыт, святость, обожение. Все вышесказанное относится и к Великому Фотию. На деле, вышеназванные образованные отцы и учители, живя жизнью Церкви, были не просто образованными людьми, но «обоженными» и «просвещенными» нетварным Светом. Богоносные отцы были не просто учителями словесности, но совершителями таинств — «совершителем сокровенных таинств» (Г. Марнеллос. Священник как свидетель»), были боговидцами, учителями Божественного, «видевшими и испытавшими Божественное», изъяснителями Высшей Мудрости, проводниками благодати Божией, приносящей обожение и спасение человеку.

Святитель Фотий и, следовательно, и посланные им святые миссионеры Кирилл и Мефодий, а также их просвещенные ученики, такие как святые Климент и Наум глубоко осознавали, что язык Церкви есть не более чем средство осуществления их пастырского и миссионерского служения. // Использование философской терминологии, как показал пример Вселенских Соборов, было лишь средством для формулировки догматического учения Церкви. Как и в случае с греческим языком, греческая философия лишается своего содержания и получает содержание новое, связанное с пастырскими потребностями. Система понятий преображается с целью возвещения истины и жизни, в Церковное слово. Примером может послужить использование термина «единосущие» отцами IV века. Термин использовался еретиками, например, гностиками, савеллианами, павлианцами (последователями Павла Самосатского), бывших предвестниками еретика Ария. Однако, термин «единосущие» становится и церковным для прояснения отношений между тремя ипостасями Святой Троицы. Для Савеллия он означал: одна сущность и одно лицо, бог не троичный, но единоипостасный. Лица Святой Троицы не являются Личностями, но лишь масками, модусами единой по сути Божественной Личности. Однако на языке «Символа веры» термин «единосущный» получил новое значение, осенился благодатию. Он означает: три Лица совместно обладают единой сущностью. Сущность Бога одна, Лиц же Божиих три. Так, старая смысловая наполненность слова исчезает, теряется, и слово «единосущие» принимает крещение, умирает и заново рождается как «новая тварь» (Металлинос, вышеуказ. пр-е, стр. 87).

Итак, святитель Фотий и просветители славян знали, что в купели миссионерского служения освящается любой язык, даже самый несовершенный и простой (например, корейский или суахили), и становится носителем спасительной вести. Святые сформировали славянский язык, то есть ризы, в которые облеклось небесная евангельская весть. Святые, не просто образованные, но просвещенные несут нам «Словом (Логосом) слова» (т.е. с помощью Слова-Логоса несут нам слова), «Слово плетуще от словес сладкопения, имже к нам наслаждается дарований» (Ямбический канон на Богоявление, ирмос 3-й песни). б) Они не преследуют языкового совершенства ради личного прославления. Совершенство языка святых отцов Церкви, писавших на греческом, это лишь плод их высокого образования, но не самоцель. Для них действует основное правило: если хочешь выразить что-либо глубокое и истинное, сделай это с возможной простотой и ясностью. Лишь тот, у кого нет мудрых слов, пытается поразить слушателей вычурностью и невразумительностью речи. // «Уста моя возглаголют премудрость, и поучение сердца моего — разум» (Прокимен святителям). Святой Григорий Богослов порицает «излишнее, сладкоречивое и ухищренное богословствование», и напротив, воспевает «простоту и благородство слова» (Металлинос, вышеуказ. пр-е, с. 82). Письменным житийным, святоотеческим, богослужебным, гимнографическим словом Православие призвано служить Церковной Истине. Таким образом, оно действует в пределах пастырского богословия.

Выводы, которые мы можем сделать относительно того, каким образом осуществлялся пастырский и миссионерский подвиг просветителей славян:

На первом месте в церковной богослужебной деятельности для святых просветителей славян была «сила глаголов», благодать истины, украшающая слова и делающая их благосладкозвучными и добротолюбивыми, а не облачение, не культурные ризы, не язык. Филологический труд равноапостольных братьев действует в пределах пастырского богословия, пастырских и миссионерских потребностей. Он становится носителем благовестия о спасении и одновременно источником обновления, образования, благочестия, душевного и телесного созидания и культурного подъема общества.

{Профессор Василиос Гиулцис пишет по поводу единственного апостольского труда святителя Фотия: «Учение Великого Фотия в настоящее время приобретает особую актуальность, во-первых, в связи с межконфессиональными отношениями современной эпохи вслед за начавшимся диалогом, во-вторых, же в сфере православного взгляда на межличностные отношения в рамках религиозной социологии. В первом случае личная жизнь и идеологические взгляды Великого Патриарха, в сочетании с возглашением позиций Православия, показывают, что по своей природе верующего члены сообщества во Христе обязаны при жизни подвизаться в любви. И не только в пределах церковной общины, в которой они живут, но и за ее границами, на территориях, где господствует невежество и ложь. И потому целью сих миссионерских исходов есть встреча с образом Божиим и откровение Божественной Истины. Сие распространение христианской любви на другие страны составляет главенствующую обязанность Православия, характерным представителем которого был Фотий. Проявления, однако, любви великого патриарха к раскольникам, еретикам и иноверцам осуществлялись — и это имеет важнейшее значение — без малейших отклонений от православных догматов» (Богословие и межличностные отношения в трактовке Великого Фотия. Сборник Влатадского монастыря (20), Патриарший фонд святоотеческих исследований, Фессалоники 1974, стр. 9) // цит. по Ежегоднику Критской высшей духовной академии, т. 1, стр. 90-91).

Святитель Фотий (он два раза восходил на патриаршую кафедру, в годы 858-867 и 877-886, в сумме 18 лет) писал в своем письме «Михаилу, князю Болгарскому», наставляя его: «Созидай храмы во имя Божье и в честь святым по установлениям церковным; приучай народ собираться в них, дабы, в общем собрании умилостивляя Божество и принося Ему общее славословие, все утверждались в единомыслии и приобретали спасение и пользу» (И. Валетас. Послания патриарха Фотия. Стр. 225 // Цит. По Ставридис. Наследие. Т. 23, 1991, стр. 49). Глубокоуважаемый профессор Халкийской духовной школы Василис Ставридис, ссылаясь на цитаты и предисловия к словам святого отца, отмечает благочестие Фотия при совершении богослужений, в особенности же Святого Причащения. Таким образом он являет нам источник, из которого святитель черпал силу и исполнялся божественного света для осуществления сей высокой миссии для соседних народов. Равноапостольные Кирилл и Мефодий, идя путем подвига, следовали принципам церковной политики Фотия, его жизненному опыту, православному духу и пастырской борьбе.

3) Не справедливо, однако, рассматривать события лишь с одной точки зрения, сводя их исключительно к боговдохновлению, иными словами, учитывая лишь Божественный фактор, и не учитывая фактор человеческий: образование, способности, природные качества, личностные достоинства, дарования, коими обладает апостол или же святой писатель. Фотий был человеком выдающихся дарований, светского и церковного образования, и обладал богатым опытом исследования мировоззрения и культуры Балканских и северных народов, приобретенном, в том числе и в личном общении с ними в русле византийской дипломатии. Будучи еще мирянином, Фотий в 855 г. был назначен императором послом при Ассирийском дворе. Там он получил возможность познакомиться с верованиями и философиями азиатских народов. Через несколько лет он довел до благополучного исхода посольство к хазарам на юге России (860 г.). Он обладал чрезвычайно богатым личным опытом, хорошо знал нравы и религиозные особенности народов Ближнего Востока, а также собрал огромную информацию о них (Митрополит Силиврии Эмилиан Тимиадис. Журнал «Клирономия», т. 23, июнь – июль, с. 62). Исследования и личный опыт знакомства со многими народами научили его тому, как правильно проповедовать Евангелие и каким образом богослужебный опыт может глубоко укорениться в душе человека, преобразить ее, принимая во внимание особенности новообращенных. Эти знания помогли ему подготовить достойную восхищения миссию к славянским народам, в основе которой лежали понимание их психологии, их исторического опыта и их чаяний. Он был убежден, что проповедь и церковная жизнь должны быть приспособлены к потребностям и особенностям каждого народа. По этой причине вмешательство Рима в богослужебный уклад новообращенных болгар было несовместимым с широтой взглядов как самого Фотия, так и Кирилла и Мефодия и их учеников. Папа же Римский Николай Ι немедленно вмешался во внутренние дела Болгарской Церкви, послав туда десятки клириков с поручением насаждать богослужебные обычаи и книги, бывшие в хождении исключительно на Западе. Многие историки видели причину непримиримости двух Церквей: древнего Рима и Нового Рима, исключительно в противозаконных действиях попрания церковного права, и в стремлении подчинить новообращенные народы Балкан и Придунайских стран Римскому папе. Однако, более внимательный анализ фактов показывает, что основная разница состояла в различном представлении о том, насколько исходящая извне власть имеет право действовать по своему произволу, не принимая во внимание облик и глубинный исторический опыт свободного народа, создавшего свое государство, и деспотично хочет навязать ему силой иностранный язык и богослужение, чуждые и неизвестные до сих пор религиозные традиции, несовместимые с самосознанием, мировоззрением и темпераментом народа. Как мы уже указывали, мало было людей, которые знали так глубоко, как Фотий, культуру, духовный уровень и бытовые традиции граничащих с Византией народов. Он изучал духовное наследие древних греков. Достаточно обратиться к монументальному труду Фотия под названием «Библиотека» и проанализировать его критические размышления по поводу классической литературы, и поразиться широте и глубине его знаний. Плодом всего этого была четкая установка, что за каждым народом должны быть признаны его исторические заслуги и потому совершенно необходимо проявлять уважение к его особенностям(Эмилий Тимиадис. «Фотий – борец за богослужебную свободу», «Клирономия», т. 23, 1991, с. 62- 63).

ЭПИЛОГ

1) В русле церковных и миссионерских взглядов Великого Фотия старательно, усердно и самозабвенно трудились равноапостольные Кирилл и Мефодий и их помощники. А) Они привели свою проповедь в согласие с внутренним климатом обращаемых народов, к особенностям местных обычаев и традиций, к преобладающему языку и к особенностям менталитета славянского общества. Б) Именно по этой причине Фотий никогда не требовал навязывать Моравии и Болгарии в обязательном порядке греческий язык от посылаемых из Византии миссионеров, а также и ни от одного из двух существовавших тогда крупных центров подготовки миссионеров: Студийского монастыря и монастыря на горе Олимп в Вифинии. (Это — показатель терпимости и широты взглядов.) {Отметим оценку, которую дал Фотий исламскому лидеру Крита: «дружит со всеми, в том числе и с теми, кто держится иной веры». (Николай Мистик, Второе Послание Амиру Критскому, PG III, 37}.

2) Фотий также был главным вдохновителем Собора (879-880), официально признавшего богослужебное уставное разнообразие, согласно которому каждая Поместная Церковь имеет право хранить свои традиции, особые местные обычаи, не нанося этим ущерба единству веры и не раздражая другие Церкви. (И. Кармири. Догматические и символические памятники Православной Церкви, I , 262 // цит. по Эм. Тимиадис, стр. 64). «Каждый престол держался переданных ему древних обычаев, и не должен по их поводу вступать в споры или конфликты с другими. Римская Церковь хранит свои обычаи, и так и подобает ей. И Константинопольская же Церковь хранит свои обычаи…».

3) Уважение к другим народам и к их традициям не позволило ему попирать их и насильно навязывать греческий язык, также и впоследствии он не принуждал славян при помощи посланных им братьев Кирилла и Мефодия учить язык Византии. Он питал глубокое и совершенно справедливое уважение к местным особенностям и традициям, и потому еще до отправления в Моравию Кирилл уже составил так называемую кириллическую письменность и алфавит, что воодушевило в Моравии первых слушателей его проповедей, услышавших эту проповедь на своем родном языке, как это произошло в Иерусалиме в день Святой Пятидесятницы: «ибо каждый слышал их говорящих его наречием» (Деян. 2: 6).

4) Он не мог совместить со своими убеждениями и потому никогда мог попускать нарушения основополагающих принципов свободы путем внедрения чужих богослужебных обычаев и чужого языка — латыни. По словам митрополита Силиврии Эмил. Тимиадиса, он считал это удушающим теологическим империализмом, и потому подобное поведение Римского папы Николая расценивалась им как захват Церковью (вышеуказ. пр-е, стр. 64).

Привлечение любого человека или народа к подлинному богопознанию не достигается принудительными мерами, насилием и поспешными административными мерами. Необходимо уважение к свободе и величайшее смирение со стороны миссионера. Сам Христос уважал свободу человека и никогда не навязывал ничего силой и угрозами.

5) Золотое правило миссионерской деятельности состоит в том, что труженики Евангелия должны уважать особенности людей и народов. Мы служим человеку, и сосредоточием пастырского подхода клириков, отныне и во веки, должна быть положение что христианство не навязывается указами.

Никакой пастырь, следуя примеру апостола Павла (1 Кор. 9: 20-23), не должен закрывать глаза на особые склонности и стремления каждого народа. В наши дни в местах, где образуются новые православные приходы, и где жители пользуются другим языком никогда не навязываются силой чужие обычаи, но предоставляется свобода для развития традиций и собственных выражений религиозного чувства в местном духе, определяемом в большой степени историей. Так объясняется отсутствие одинаковой общественной и литургической жизни в Православных Церквях, в которых и иконопись, и музыка отличны от византийских традиций. Во время последних миссионерских успешных миссий в восточной Африке, вошедшей в семью православных народов, совершенно правильно был принят в качестве языка богослужения язык суахили, а в Южной Корее – корейский язык, а также местный стиль, пронизывающий иконопись и гимнографию.

{Многие православные христиане абсолютизируют небогословские вопросы и соблазняются, видя иконы других православных народов в светлых или темных тонах, соответствующих эстетическому восприятию балканских или северных народов.}.

Уважаемые коллеги, я хотел бы поблагодарить вас за любезное приглашение принять участие в вашей конференции, а также за ваше авраамово гостеприимство. Позвольте мне также с этой высокой трибуны сказать слова особой благодарности Высокопреосвященнейшему Владыке митрополиту Тихону, протоиерею отцу Борису Пивоварову, алмазу Русской Церкви, а также преподавателю Афинского университета и члену Управляющего Совета Института греческого языка Татьяне Борисовой за перевод на русский язык данного доклада.

http://www.pemptousia.ru/2013/05/святые-равноапостольные-кирилл-и-меф-2/

Σελίδα 1 από 4

Έναρξη
Προηγούμενο
1
2
3
4
Επόμενο
Τέλος

Подписка на новости

Разделы сайта

История Церкви

Η Α΄ Οικουμενική Σύνοδος

Источник: Εκκλησιαστική Παρέμβαση, ΤΕΥΧΟΣ 251 – ΙΟΥΝΙΟΣ 2017

Святые равноапостольные Кирилл и Мефодий – пример для подражания в миссионерской деятельности церкви (Часть 1)

ПЕРВЫЙ ВСЕЛЕНСКИЙ СОБОР

Ἡ ΠΡΩ͂ΤΗ ΟἸΚΟΥΜΕΝΙΚΉ ΣΎΝΟΔΟΣ

Свт. Нектарий, митрополит Эгинский

Актуальное

Последние обновления

События

Популярные