В истории Ипатьевского дома - месте последнего земного пребывания Царственных Мучеников и цареубийства - есть немало странного.

Попытаемся обозначить некоторые вопросы и, по мере возможности, объяснить их.

Но прежде приведем несколько описаний Уральской Голгофы:

Участник расследования, английский журналист Р. Вильтон: «На вершине холма, господствующего над Екатеринбургом и над Уралом, находится несколько белых зданий, образующих Вознесенскую площадь. Посреди нее стоит церковь того же имени. Одна сторона площади занята Харитоновским домом и садом, принадлежащими одному из «золотых королей». Против церковной паперти другой дом, понижающийся уступами, образует угол Вознесенской улицы, которая спускается к большому пруду, расположенному в центре города: это и есть дом Ипатьева, - довольно нарядное двухэтажное здание с большими воротами, ведущими во двор и сад. Вход во второй этаж находится насупротив церкви. Эта сторона площади является продолжением Вознесенского проспекта, который соединяет главный вокзал с городом. Вход в нижний этаж - с переулка. Так как дом построен на косогоре, спускающемся по линии, которая идет от проспекта по переулку, то нижний этаж в некоторых комнатах полуподвальный, а в некоторых совершеннейший подвал. Этажи соединены внутренней лестницей; сообщение между ними возможно также через двери, выходящие во двор. Между уровнем площади и уровнем нижнего этажа имеется некоторое пространство, где утроен боковой спуск для экипажей и лестница для пешеходов»[2] .

Курировавший следствие генерал-лейтенант М. К. Дитерихс: «Когда идти по Вознесенскому проспекту от вокзала Екатеринбург 1-й, то, поднявшись в гору, выходят на обширную прямоугольной формы Вознесенскую площадь, самую, пожалуй, высокую часть города Екатеринбурга. Налево на углу этой площади высятся старинной архитектуры белые здания с колоннами Харитоньевских палат, известных из исторического романа «Приваловские миллионы». Дальше, еще левее, в глубине площади красуется величественный и стройный, весь белый Вознесенский Собор. Направо от проспекта, на противоположном от Собора крае площади, там, где пологая вершина горы уже начинает понижаться и где вливается в проспект Вознесенский переулок, на самом углу - хорошенький небольшой, барский, белый особнячок. Это ныне исторический дом - дом Ипатьева. [...] Дом Ипатьева имел неполных два этажа; его левый фас, выходящий в Вознесенский переулок, задний фас, обращенный к садику, и часть правого фаса, выходившего на передний двор, были расположены по нисходившему склону возвышенности, почему нижний этаж дома начинался от левого угла домика низким полукруглым оконцем и, постепенно увеличиваясь по высоте, огибал левый фас дома, задний и часть правого фаса. Поэтому передний фас имел один этаж с большими окнами, высоко отстоявшими от земли, под ними отдушины-окна подвала. Парадное крыльцо дома, выходившее на Вознесенскую площадь, имело лишь 3-5 наружных ступенек и ступенек 8 уже за входной дверью внутри вестибюля и приводило прямо во второй этаж дома, где была помещена Царская Семья. Парадное крыльцо нижнего этажа выходило в Вознесенский переулок из сеней, в которые открывалась справа дверь комнаты, где произошел расстрел. В правом фасе дома на передний двор выходили две рядом расположенные двери черных ходов из верхнего и нижнего этажей. [...] К заднему фасу дома для верхнего этажа примыкала небольшая терраса-балкон на деревянных столбах; с нее лесенка спускалась в садик - место прогулок заключенных. За передним двором располагался задний двор с каретником, сараями и службами, а с левой стороны забором он отделялся от садика. От стены дома, отгораживая садик, по Вознесенскому переулку и позади садика шел высокий, 2-саженный, дощатый забор. В общем, все владение Ипатьева представляло маленькую усадьбу, очень маленькую, в центре густо заселенного, окраинного квартала города Екатеринбурга» [3].

Следователь Н. А. Соколов: «Дом Ипатьева находится на углу Вознесенского проспекта и Вознесенского переулка, сравнительно в центральной части города. [...] Передним фасадом дом обращен на восток в сторону Вознесенского проспекта. Здесь почва перед фасадом дома сильно понижается и имеет резкий уклон по Вознесенскому переулку. Благодаря этому нижний этаж дома носит совершенно подвальный характер и окна его со стороны Вознесенского проспекта ниже уровня земли. Ворота и калитка [...] ведут во двор, вымощенный каменными плитами. Здесь расположены различные хозяйственные службы. [...] Задним фасадом дом обращен в сад, идущий вдоль Вознесенского переулка. В саду растут тополя, березы, липы, одна ель, кусты желтой акации и сирени. [...] В сравнении с другими домами данной местности дом Ипатьева оставляет благоприятное впечатление. Садик же его мал и однообразен. Ход в верхний этаж - со стороны Вознесенского проспекта»[4].

Историки Ю. А. Буранов и В. М. Хрусталев: «Что же касается особняка или тюрьмы для Николая II, то уральцы выбрали особняк, превратив его в тюрьму. Дело это было не простое, поскольку домов в городе было много. Но выбрали именно дом Ипатьева. Дом был расположен на косогоре Вознесенской площади. Площадь венчал Вознесенский собор, мимо нее шла Вознесенская улица. На противоположной стороне собора, на косогоре, спускающемся к пруду, и стоял дом, ставший последней обителью Царской Семьи. Место, где располагался Ипатьевский дом - необычное. Еще при основании города на Вознесенской горке, в XVIII веке построил свой частный дом строитель города, историк и горный деятель, сподвижник Петра I В. Н. Татищев[5]. Это был северо-восточный, самый возвышенный «угол» города-крепости. Площадь украсил не только Вознесенский собор. Рядом с ним, как бы спускаясь по Вознесенской улице, в XIX веке появился великолепный дворец купца и горнозаводчика Расторгуева. В XIX веке улица, прямиком ведущая к железнодорожному вокзалу, стала быстро обстраиваться домами. В 70-х годах XIX века здесь, прямо через улицу, как раз напротив Вознесенского собора, и был построен двухэтажный каменный дом»[6].

Екатеринбургские дворцы - тема особая. «К началу ХХ века, - пишет исследователь Н. Козлов, - Екатеринбург являлся вотчиной двух еврейских финансовых кланов - потомков древней хазарской аристократии - Поляковых (банковское дело) и Гинцбургов (золотопромышленность), а через последних и сферой влияния Ротшильдов. Екатеринбургский совдеп - это красное правительство Урала - сразу после большевицкого переворота разместился непосредственно в здании банка Лазаря Полякова, а двое его родственников - евреи Поляков и Чуцкаев (женатый на одной из представительниц женской части семьи Поляковых), оба бывшие служащие банка, вошли в состав облсовета, номинально решившего судьбу Царской Семьи»[7]. Само постановление о цареубийстве было написано в подвалах здания Сибирского банка. Вряд ли случайно в сохранившемся дворце основателя города, историка и одного из первых российских масонов В. Н. Татищева[8] дочь цареубийцы Юровского, «ведьма «российской» революции» - Римма Янкелевна Юровская - создавала в 1918 г. комсомол Урала. «Характерно расположение дворца: рядом с Вознесенским собором, почти напротив дома Ипатьева»[9].

*  *  *

По свидетельству кинодокументалиста С. Мирошниченко, автора многосерийного телефильма «Убийство Императора. Версии», на месте Ипатьевского дома стояла когда-то «деревянная Вознесенская церковь, которую разобрали, когда на вершине горки поставили каменный собор. Но на месте алтаря старой церкви, чтобы не попиралась святыня, по существовавшему благочестивому обычаю, была возведена деревянная часовня»[10]. Действительно, вплоть до 1919 г. на многих снимках Ипатьевского дома, сделанных со стороны Вознесенского проспекта, перед ним хорошо видна небольшая часовня. В справочниках по Екатеринбургу она не значится. Упоминается часовня лишь при описании дома следствием, к сожалению, без указания названия. Лишь в недавно опубликованном сборнике документов она поименована в «Описи фотографических снимков дома Ипатьева в Екатеринбурге...», составленном М. К. Дитерихсом: «ЧАСОВНЯ СПАСИТЕЛЯ»[11]. Следует подчеркнуть, что комната, в которой совершилось убиение Святых Царственных Мучеников и верных Их слуг, находилась как раз напротив «часовни Спасителя», устроенной на месте алтаря храма Божия.

Дом, по свидетельству последнего его владельца, был построен в 1870-х годах[12]. До Н. Н. Ипатьева у него было еще два владельца. Первый из них - статский советник Иван Иванович Редикорцев. В справочнике, изданном в Екатеринбурге в 1889 г., он значится владельцем усадьбы («каменный двухэтажный дом, службы и баня») по адресу: «Вознесенский проспект, 49-9»[13]. Следующим владельцем был купец И. Г. Шаравьев[14].

С последним владельцем - 50-летним (родился в Москве в 1869 г.) капитаном инженерных войск в отставке Н. Н. Ипатьевым, православным, не судившимся - много неясного.

Взять, к примеру, время приобретения им дома. По совершенно определенному свидетельству самого Николая Николаевича в протоколе допроса, дом был куплен им в 1918 году[15]. Но достаточно, например, раскрыть торгово-промышленный справочник на 1912 год «Весь Екатеринбург», чтобы получить удивительную справку: «Ипатьев Н. Н. - живет на Вознесенском проспекте, 49»[16]. (Имеется свидетельство историков, что отставной капитан приобрел дом еще в 1909 году[17].)

Сам дом был необычен даже для состоятельного Екатеринбурга. По свидетельству очевидцев, он «был в полном порядке, с ванной, горячей водой и электрическим освещением»[18]. Николай Николаевич, по словам Р. Вильтона, был крупным коммерсантом; за дом он выложил 6000 рублей[19].

Помимо эквилибристики с датами (причем, подчеркнем это, в документах весьма серьезных), не может не удивлять покупка весьма дорогого дома (одного из самых лучших, если не лучшего, во всем городе) в не самое, мягко говоря, спокойное время - 1918 год (если это было так). Наконец, в купленном доме, по его словам, он так фактически и не жил, расставив только мебель. Словно приобретение было сделано только для того, чтобы дать дому имя - Ипатьевского.

«Верхний этаж дома, - свидетельствует Ипатьев следователю И. А. Сергееву 30.11.1918, - занимал я сам, а нижний - последнее время был сдан мною для помещения конторы, агентства по черным металлам»[20]. Сам же всю весну 1918 г. «проводил на курорте в 120 верстах от Екатеринбурга[21]. В екатеринбургском же доме жили знакомые из Петрограда»[22].

14/27 апреля 1918 г. - член исполкома Уралоблсовета, жилищный областной комиссар А. Н. Жилинский (1884-1937) потребовал освободить дом Ипатьева к 16/29 апреля:

«РСФСР. Екатеринбургский совет рабочих и солдатских депутатов. Жилищный комиссариат 27 апреля 1918 г.

Гражданину Николаю Николаевичу Ипатьеву.

Вознесенский пр. с[обственный] д[ом]

Вследствие распоряжения Исполнительного комитета Екатеринбургского совета р. и арм. депутатов, предлагаю Вам в течение 48-ми час. (срок следует исчислять с 3-х ч. дня сегодня) освободить занимаемый Вами по Вознесенскому проспекту дом, имея при этом в виду, что в означенном доме не должно оставаться ни одного человека. Дом отводится для одного из советских учреждений и с 3-х час. дня 29-го сего апреля поступает в полное распоряжение совета. Если Вами не будет подыскана для себя квартира в семьях Ваших знакомых, то Жилищным комиссариатом Вам будет отведено соответствующее количество номеров по составу Вашей семьи и живущих в доме в одной из местных гостиниц. Неисполнение сего повлечет за собой крайние меры.

Жилищный комиссар Е. КОКОВИН»[23].

«Владение мое домом, - свидетельствовал Н. Н. Ипатьев следователю, - до конца апреля с. г. никем не нарушалось, а 27-го апреля ко мне явился комиссар Жилинский (имени и отчества его не знаю) и, объявив, что дом мой будет занят для надобностей совета, предупредил меня о необходимости очистить весь дом к 29 апреля»[24]. Создается впечатление, что комиссар лично встретился с Ипатьевым. Однако, опять-таки, все было не совсем так. В интервью 1928 г., припоминая те дни, Николай Николаевич рассказывал, что как раз тогда «его мучила болезнь сердца и что поэтому он весну 1918 г. проводил на курорте в 120 верстах от Екатеринбурга. В екатеринбургском же доме жили знакомые Ипатьева из Петрограда. Они получили 27 апреля 1918 г. распоряжение от екатеринбургского совета очистить в течение 24 часов дом. [...] «Узнав о распоряжении о выселении из дома, - рассказывает Н. Н. Ипатьев, - я немедленно вернулся в Екатеринбург и подал протест совету, указав, что в такой короткий срок дом освободить нельзя. После этого ко мне явился председатель местного совета Чвекаев [Чуцкаев], с которыми было достигнуто соглашение о продлении срока передачи дома»[25].

Однако, как это слишком часто случается в этом деле, и это еще не все. «Один из влиятельнейших членов Совета, Петр Войков, - пишет Э. Радзинский, - был сыном горного инженера, хорошо знал Ипатьева и не раз бывал в этом доме с толстыми стенами, очень удобно расположенном (удобно, чтобы охранять)»[26].

Хорошо информированный автор (недаром некоторые знатоки Царского Дела уже давно задаются вопросом: не родственник ли, часом, писатель чекисту-цареубийце И. И. Родзинскому, тесно связанному, кстати говоря, с Войковым), вроде бы, ошибается: отец Пинхуса Войкова был фельдшером на Надеждинском заводе (там, кстати, начинался путь другого известного цареубийцы - Белобородова-Вайсбарта). Но, быть может, делается это во имя прикрытия, на первый взгляд, непонятной (но существовавшей) связи Ипатьева и Войкова. Действительно, и возраст, и занятия, и происхождение, и местожительство - все у них разное. Возможно, недоумение наше могла бы разрешить биография родственницы Ипатьева - Поппель, а, может, имена живших в доме перед самым поселением в нем Царской Семьи неких родственников инженера из Петрограда или какие-то указания на то, что в доме размещалась не афишируемая его владельцем (и только ли последним?) еврейская синагога[27] ^[28]? Может быть, именно поэтому этот дом так подходил цареубийцам, а не только потому, что его удобно было охранять?

Как бы то ни было, контакт Войкова с Ипатьевым подтверждает и другой не менее, чем Э. Радзинский, информированный, «писатель» Марк Касвинов: «28 апреля 1918 года в Уральский совет явился по вызову екатеринбургский горный инженер и подрядчик Николай Николаевич Ипатьев. Принял его член исполкома совета комиссар снабжения Петр Лазаревич Войков. Он объявил пришедшему, что в связи с чрезвычайным положением, о котором распространяться сейчас нет возможности, принадлежащий Ипатьеву дом временно реквизируется и поступает в распоряжение совета. Вся мебель в доме должна остаться на месте. Прочие вещи могут быть убраны. Совет ручается за их сохранность. Комиссар добавил, что дом должен быть освобожден в течение двадцати четырех часов. Как только минет надобность, он будет возвращен владельцу»[29].

Учитывая расстояние между Екатеринбургом и местом пребывания Ипатьева (в 120 верстах от города), с датами тут что-то не так. Но чему вообще верить, если принятой датой кончины Ипатьева в исторической литературе считается 1923 год, в то время как 17 июля 1928 г. он преспокойно давал интервью пражской чешскойгазете «Венков»[30]? Кстати, в этом интервью Ипатьев ни словом не обмолвился о каких-либо контактах с Войковым, хотя о других красных деятелях, причастных к цареубийству, упоминает.

*  *  *

Вскоре после первой публикации нашего очерка был обнаружен некролог владельца дома:

«20 апреля умер в Праге и похоронен в крипте Успенского храма на Ольшанском кладбище Николай Николаевич Ипатьев, в доме которого большевики убили Императора и всю Царскую Семью. Окончив Николаевское инженерное училище и пройдя курс Военной инженерной академии, Н. Н. Ипатьев вышел в отставку и начал заниматься с начала девятисотых годов жел. дор. подрядами. Дела его шли прекрасно и он пользовался в жел. дор. строительном мiре наилучшей репутацией.

Надгробная плита владельца Ипатьевского дома в крипте храма Успения Божией Матери на Ольшанском кладбище в Праге. Публикуется впервые.

Цареубийство под руководством еврея Юровского, ныне тоже убитого, было совершено в комнате полуподвала, в которой, до захвата Ипатьевского дома большевиками, помещалась бухгалтерия строительной фирмы «Макшеев и Голландский».

Со смертью Н. Н. Ипатьева, милого и делового человека, любимого всеми, знавшими его, сошел в могилу один из людей, имя которого, хотя и совершенно случайно, останется навсегда связанным с Екатеринбургской трагедией.

Ф. М.»[31]

В том же номере газеты на четвертой странице помещена статья «Нефть в СССР» за подписью: «Инж. Ф. Ф. Макшеев». Учитывая название фирмы, размещавшейся в доме Ипатьева, и совпадение инициалов, нетрудно предположить, что речь идет об одном и том же человеке. Сведения о нем удалось найти в одной из книг О. А. Платонова, посвященных истории масонства[32], и некоторым другим справочным изданиям о русской эмиграции. Речь идет о Федоре Федоровиче Макшееве (19.1.1880 - 25.6.1945) - инженере путей сообщения и журналисте, а также известном в свое время масоне. Посвящен он был в 1919 г. в ложе «Космос». Макшеев - основатель и первый «досточтимый мастер» первой в Париже русской ложи «Астрея» (1922) Великой ложи Франции. С 1926 г. состоял в ложе «Гермес». Поддерживал связи с Л. Д. Кандауровым, Н. В. Чайковским, Б. В. Савинковым, Н. Д. Авксентьевым и др. Вопреки сведениям Л. Д. Кандаурова, написавшего официальную историю масонства, о том, что Макшеев в 1929 г. выбыл из франк-масонства, имеется, например, документ о принадлежности его к этому сообществу, по крайней мере, на 1 января 1932 года.

Что касается второго совладельца фирмы, размещавшейся в Ипатьевском доме, то, возможно, речь идет о В. И. Голландском, скончавшемся в Шанхае в начале 1939 года.

*  *  *

Сказанное нами ранее позволяет усомниться в том, что вроде бы установила проверка предварительного следствия: «в г. Екатеринбурге большевиками не было принято заранее никаких мер для приспособления к их целям дома Ипатьева, куда была помещена впоследствии Царская Семья, и меры эти впервые были приняты только тогда, когда Яковлев был уже в пути»[33]. Возможно, это и было так для большевиков определенного уровня. Но, думается, далеко не для всех...

День убиения Царственных Мучеников (совпавший, как известно, с днем памяти творца Великого покаянного канона свт. Андрея Критского и блгв. Вел. Кн. Андрея Боголюбского), так же как и название Ипатьевский (кроме несомненной их Промыслительности), несут на себе следы вмешательства посторонних сил. Следует вполне определенно сказать, что в названии этом высший эшелон цареубийц был очень даже заинтересован. Это была часть задуманного ими сценария.

«...Явно не промыслительно, но намеренно показной символический характер, - считает исследователь Л. Болотин, - носит совпадение Ипатьевский монастырь - Ипатьевский дом. Дело в том, что инженер Николай Николаевич Ипатьев стал владельцем особняка лишь в начале 1918 года, до этого им владел купец М. Г. Шаравьев. История этого дома, его постройки, его владельцев должна быть особо изучена. Нам видится, что не случайно и его большевицкое наименование ДОН (Дом особого назначения)»[34].

Ко времени введения под своды этого дома Царственных узников (апрель 1918 г.) сами екатеринбуржцы еще не называли дом по его новому (с начала года) владельцу. За неспокойностью времени они не успели не только привыкнуть к нему, но и узнать его. Характерно, что в одном из первых документов белого следствия дом фигурирует под названием «дом Попель» - по имени родственницы инженера Ипатьева, которой было доверено владельцем получить ключи у большевиков.

Тем не менее, Царственным Мученикам, еще до их входа в сам дом, было сообщено (более того, вероятно, каким-то особенным образом подчеркнуто) его название - Ипатьевский. С Царем со станции на автомобиле, как известно, ехали Белобородов и Авдеев; с Государыней и Вел. Княжной Марией - Голощекин и Дидковский. Почти безспорно, что человеком, который вбросил в тот день это знаковое слово Царственным Узникам, был Шая Голощекин. По свидетельству одного из шоферов: «Командовал здесь всем делом Голощекин». Как писал Юровский, Голощекин пользовался «особым доверием ЦК».

Из дневника Императора Николая II (17.4.1918): «Яковлев передал нас здешнему областному комиссару, с кот. мы втроем сели в мотор и поехали пустынными улицами в приготовленный для нас дом - Ипатьева».

Из дневника Императрицы Александры Феодоровны (18.4.1918): «Среда. Дом Ипатьева»[35].

В первом письме из Екатеринбурга в Тобольск Вел. Княжна Мария Николаевна писала 18.4/1.5.1918: «Живем в нижнем этаже, кругом деревянный забор, только видим кресты на куполах церквей, стоящих на площади. [...] Владельцы дома - Ипатьевы»[36].

Из дневника П. Жильяра: «24 апреля (старого стиля) от Государыни пришло письмо. Она извещала нас в нем, что их поселили в двух комнатах ипатьевского дома...»[37]

Итак, слово было произнесено и принято. У Царственных Мучеников оно не могло не вызвать совершенно определенных ассоциаций. Каких? Приведем строки из документов, появившихся в год 300-летия Дома Романовых.

Из Высочайшего рескрипта на имя архиепископа Костромского и Галичского Тихона (21.2.1913): «21-го февраля 1613 г. созванным в Москве Великим Земским Собором был избран на Царский Престол Самодержцев всея Руси Родоночальник Императорского Царствующего Российского Дома, болярин Михаил Феодорович Романов. Но для России сохранили Его - земля костромская, воспитавшая Сусанина, жизнь свою за Него положившего, и костромской Ипатиевский Троицкий монастырь, в своих стенах укрывший Его от руки злодеев, искавших Его смерти»[38].

Из Высочайшей грамоты Костромскому Ипатиевскому Троицкому кафедральному мужскому первоклассному монастырю (21.2.1913): «Три века тому назад Всевышний вручил потрясенное до основания Государство Российское Родоначальнику Царствующего Дома Нашего Царю Михаилу Феодоровичу, и ныне Мы, в умилении сердца, воздав благодарение дивному в делах Своих Господу Богу, сохранившему Род Наш, обратились мыслию к Ипатиевскому монастырю, с коим Промысл Божий соединил Дом Наш тесными узами. Сия святая обитель твердынею своих стен и несокрушимою мощью приснообитающей в ней и охраняющей ее Божественной благодати послужила юному Царю и матери Его инокине Марфе оплотом спасения от врагов. Под сению обители и при молитвенном ее благословении юный Царь принял скипетр Царей Московский»[39].

Нет, не могли не помнить всего этого Царственные Мученики.

Приведем и еще одну весьма характерную деталь: в первый же день пребывания в Ипатьевском Доме Царственных Узников, постановлением Уралоблсовета, было отменено Их титулование. Первый комендант Дома А. Д. Авдеев внимательно следил, чтобы обращаясь, например, к Императору, прислуга не произносила «Ваше Величество». Теперь к Царю «полагалось» обращаться «Николай Александрович Романов»[40].

Примечателен и другой факт: большевики намеренно дистанцировались от названия Ипатьевский, которое сами же постарались внедрить в сознание Царственных Узников. Об этом, кстати, свидетельствовал Н. А. Соколов: «Дом Ипатьева, когда там находилась Царская Семья, назывался у большевиков «домом особого назначения», а узники его назывались «жильцами дома Ипатьева»[41].

Символику эту уловили и те, кто расследовал злодеяние. «Это было, - считал М. К. Дитерихс, - планомерное, заранее обдуманное и подготовленное истребление Членов Дома Романовых и исключительно близких им по духу и верованию лиц. Прямая линия Династии Романовых кончилась: она началась в Ипатьевском монастыре Костромской губернии и кончилась - в Ипатьевском доме города Екатеринбурга»[42]. По словам Р. Вильтона, он «долго изучал места, где произошло Екатеринбургское злодеяние, начав с Ипатьевского дома, имя которого зловеще совпадает с именем того Костромского монастыря, где первый Романов получил известие о своем избрании на Престол»[43].

Ту же тему в канун десятилетия цареубийства развивал и последний владелец дома, давший ему свое имя: «Триста лет тому назад Михаил Феодорович Романов был избран Царем в Ипатьевском монастыре в Костромской губернии. А через триста пять лет его Династия прекратилась после убийства Царя Николая II и его сына Наследника Алексея в Ипатьевском доме в Екатеринбурге. Начало и гибель Династии Романовых, таким образом, связаны с одинаковым именем»[44]. В 1934 г. это же обстоятельство подметил житель Екатеринбурга и один из деятельных сторонников Временного правительства, близко знавший Ипатьева: «Какое странное совпадение: вышли Романовы из Ипатьевского монастыря и погибли в доме Ипатьева...»[45]

То же, но, понятно, с иными чувствами, высказал Марк Касвинов, автор нашумевшей в советское время книги: «Начало свое Династия получила в Ипатьевском монастыре; конец свой нашла спустя 305 лет, по случайному совпадению, в Ипатьевском доме»[46]. Любитель символики, Касвинов даже назвал свое произведение «Двадцать три ступени вниз», посчитав количество ступеней, ведших в подвал Ипатьевского дома и сопоставив их с таким же количеством лет Царствования Царя-Мученика.

*  *  *

«Приспособить дом, как место заключения, - писал Р. Вильтон, - было довольно легко. Наверху - арестованные, внизу стража, кругом, снаружи дома - досчатый забор. Работа была исполнена в несколько часов»[47].

Одновременно с получением 27.4.1918 от Екатеринбургского совета приказа об освобождении дома вокруг него стали строить высокий забор[48]. Наличие его отмечено уже в первой екатеринбургской записи в дневнике Царя-Мученика (17.4.1918): «Вокруг дома построен очень высокий досчатый забор в двух саженях от окна...» Первый забор, по словам Н. А. Соколова, «проходил почти у самых стен дома, закрывая дом с окнами»[49]. «В скором времени, - свидетельствовал участвовавший в расследовании цареубийства Р. Вильтон, - построили второй забор так, чтобы он совершенно скрыл все подступы. Двойные окна были выбелены известью и пленники не могли видеть даже неба»[50]. Второй забор, писал Н. А. Соколов, «шел на некотором расстоянии от первого, образуя как бы дворик между заборами. Он совершенно закрывал весь дом вместе с воротами»[51].

«Вокруг дома, - вспоминал австрийский военнопленный И. Л. Мейер, - был построен двойной забор из сырых бревен и телеграфных столбов. Внутренний забор окружал только часть дома, а внешний - весь дом. Он имел только двое ворот, которые очень строго охранялись»[52].

«Дом окружен двойным забором, - писал приезжавший в Екатеринбург посланник одесских монархистов И. И. Сидоров, - так что с улицы окон не видно. В Тобольске, дом, где проживала Царская Семья, был окружен одним забором, и ночью народ нередко приходил и разбирал местами забор, чтобы видеть Царскую Семью, а потому здесь в Екатеринбурге решили выстроить два забора, чтобы население не могло делать того, что делало в Тобольске»[53].

«Проходя мимо дома Ипатьева, - вспоминал капитан Д. А. Малиновский, - я лично всегда получал тяжелые переживания; как тюрьма древнего характера: скверный частокол с неровными концами. Трудно было предполагать, что Им [Царственным Мученикам] хорошо живется»[54].

«...Ездившие в Екатеринбург доверенные лица, - писал корнет С. В. Марков, один из тех, кто пытался освободить Царственных Узников, - в один голос подтвердили, что насильственным способом освободить Их Величества из дома Ипатьева, не подвергнув Их огромному риску, нельзя. Шансов на успех такого предприятия было настолько мало, что эта попытка была равносильна добровольному самоубийству как спасаемых, так и спасающих»[55].

Прибывший, наконец, сам в Екатеринбург 1 июля 1918 г. С. В. Марков свидетельствовал: «С вокзала я отправился прямо в город. Когда я подошел к дому Ипатьева, где находились Их Величества, который был расположен почти в центре города и фасадом выходил на Вознесенский проспект и на площадь, где находилась церковь того же наименования, а боковым фасадом на Вознесенскую улицу, сердце мое сжалось от боли.

Ипатьевский дом во время пребывания там Царственных Узников. Дом обнесен двойным забором. На переднем плане часовня Спасителя. Рисунок из книги С. В. Маркова «Покинутая Царская Семья» (Вена. 1928).

Действительно, то, что я увидел по первому взгляду, производило удручающее впечатление: небольшой белый особняк был обнесен бревенчатым, наскоро сделанным забором, как со стороны площади, так и со стороны улицы. По высоте забор был выше окон дома. Со стороны площади около будок стояли двое часовых. Со стороны улицы еще двое.

Когда я подошел к самому дому, по внешнему виду этой охраны я смог убедиться, что, действительно, читанные сводки и полученные нами сведения в Тюмени не были преувеличенными и что эта охрана была действительно собрана из уголовных элементов.

По Вознесенской улице забор доходил до двора и сада, находившегося позади дома, обнесенных в свое время приличной деревянной оградой. Дом был построен на склоне, и, видимо, фасад его был одноэтажный, а задняя часть его двухэтажная. В сад выходил балкон, в виде крытой террасы, на которой я увидел пулемет, поставленный на барьер, и часового около него.

Со стороны же Вознесенской улицы в деревянном частоколе была сделана калитка, через которую, по-видимому, и сообщались с домом.

Я пробыл в Екатеринбурге до вечера. Три раза со всех сторон подходил я к нему и убедился, что спасти Их Величества вооруженным путем из этого здания и думать нечего!

Такая попытка неминуемо кончится Их гибелью. Ипатьевский дом представлял собой западню, выхода из которого не было, и попытка могла иметь шансы на успех лишь в том случае, если бы охрана состояла на половину из своих людей, да и то эта попытка была бы подвергнута неимоверному риску, так как положение дома в центре города сильно усложняло Их вывоз. Потрясенный до глубины души всем виденным, я вернулся на вокзал...»[56]

*  *  *

8/21 июня 1918 г. - осмотр дома Ипатьева, по личному поручению Ленина, произвел выдвиженец Троцкого - командующий Северо-Урало-Сибирским фронтом Р. И. Берзин (1888-1938).

«Доказано, - писал следователь Н. А. Соколов, - что между 17 и 22 июля 1918 года, когда Ипатьев восстановил свое нарушенное владение домом, в нем произошло убийство. [...] Кровавая бойня свершилась в одной из комнат нижнего, подвального этажа. Один выбор этой комнаты говорит сам за себя: убийство было строго обдумано. Из нее нет спасения: за ней глухая кладовая без выхода; ее единственное окно с двойными рамами покрыто снаружи толстой железной решеткой. Она сильно углублена в землю и вся закрыта снаружи высоким забором. Эта комната - в полной мере застенок. Убивали из револьверов и штыком. Было сделано свыше 30 выстрелов...»[57]

Приведем несколько описаний этой подвальной комнаты, сделанные очевидцами.

Н. А. Соколов: «Из всех этих комнат для нас имеет значение лишь [эта] комната... Ее размеры 7 аршин 8 вершков и 6 аршин 4 вершка. В ней одно окно с двойными рамами, покрытое снаружи толстой железной решеткой. Оно обращено в сторону Вознесенского переулка. [...] Смежная с этой комнатой кладовая глухая, выхода не имеет. Ее окно также с двойными рамами и железной решеткой снаружи»[58].

М. К. Дитерихс: «Эта комната была самой глухой в доме, так как помимо ее углубленного положения в земле, как полуподвальной, она была еще отгорожена от Вознесенского переулка двумя рядами высоких заборов, захватывавших и парадное крыльцо нижнего этажа. Свет в этой комнате от зажженного электричества совершенно не был виден с улицы. Переулок был тихий и в то время мало кто из жителей решался ходить по нему мимо домов Ипатьева и Попова. Полуподвальное положение комнаты в значительной степени поглощало всякий шум, исходивший из этой комнаты, и должно было заглушать выстрелы во время расстрела»[59].

Участник цареубийства М. А. Медведев (Кудрин) (дек. 1963): «Выбрали комнату в нижнем этаже рядом с кладовой: всего одно зарешеченное окно в сторону Вознесенского переулка (второе от угла дома), обычные полосатые обои, сводчатый потолок, тусклая электролампочка под потолком. [...] В доме очень странное расположение ходов»[60].

В Постановлении по результатам предварительного следствия Н. А Соколов констатировал (6.8.1922): «Царская Семья была убита в г. Екатеринбурге в ночь на 17 июля 1918 года, причем Она была заманена из комнат верхнего этажа дома Ипатьева, в коем Она проживала, в подвальную комнату нижнего этажа того же дома, выбранную из всех помещений дома, как это видно из акта осмотра дома Ипатьева, совершенно сознательно, под обманным предлогом необходимости оставления комнат, занимавшихся Царской Семьей»[61].

«...По неофициальным источникам известно, что в архивах КГБ хранилась кинохроника 1918 года, запечатлевшая наружный и внутренний вид дома инженера Ипатьева, фотография одиннадцати трупов во дворе дома Ипатьева...»[62]

«Одни из жертв, - писал Н. А. Соколов, - находились перед смертью вдоль восточной и южной стен, другие ближе к середине комнаты. Некоторые добивались, когда лежали уже на полу. [...] Нет сомнения, что из своего жилища она [Царская Семья] была заманена сюда под каким-то лживым предлогом. Наш старый закон называл такие убийства «подлыми»[63]. Видимо, не случайно (если учесть характеристику его действий и происхождение) предшественник Н. А. Соколова, следователь «Сергеев не заметил... кровяных брызг на обоях. Я нашел их и на восточной стене и на южной...»[64]

«Южная стена - каменная, оштукатуренная и покрытая обоями. В нижней части она, как и примыкающая к ней арка, обшита досками, на которые положены обои. В южной стене - окно, обращенное на Вознесенский переулок, единственное в комнате»[65].

Итак, ЮЖНАЯ стена. И такая ориентация отнюдь не случайна, если учесть характер цареубийства и состав его исполнителей, руководителей и вдохновителей. Это направление - на Соломонов храм в Иерусалиме - точнее на его остатки - стену плача. К несчастью (и прежде всего для них самих!), тогда (почти двадцать веков назад) они не плакали, раскаиваясь в убийстве Того, Чью Кровь, в безумии, приняли на себя и на детей своих - потомков. Убив в Иерусалиме Царя царей, ныне, в Екатеринбурге, они - закономерно - подняли руку на Его Помазанника - Императора Всероссийского, Его Супругу, Наследника, Детей и верных слуг.

Надпись на немецком языке (цитата из стихотворения Гейне) в комнате, 
где совершилось цареубийство.

Именно в этой комнате и именно на ЮЖНОЙ стене была обнаружена надпись на немецком языке:

«Belsatzar ward in selbiger Nacht

Von seinen Knechten umgebracht.

Это 21-я строфа известного произведения немецкого поэта Гейне «Balthazar», - писал Н. А. Соколов. - Она отличается от подлинной строфы у Гейне отсутствием очень маленького слова: «aber», т. е. «но все-таки». Когда читаешь это произведение в подлиннике, становится ясным, почему выкинуто это слово. У Гейне 21-я строфа - противоположение предыдущей 20-й строфе. Следующая за ней и связана с предыдущей словом «aber». Здесь надпись выражает самостоятельную мысль. Слово «aber» здесь неуместно. Возможен только один вывод: тот, кто сделал эту надпись, знает произведение Гейне наизусть. [...] На этой же южной стене я обнаружил обозначение из четырех знаков»[66].

 «Еврей «с черной, как смоль, бородой», - свидетельствовал участвовавший в следствии Р. Вильтон, - прибывший, по-видимому, из Москвы[67] с собственной охраной к моменту убийства в обстановке крайней таинственности, - вот вероятный автор надписи, сделанной после убийства и после ухода «латышей», занимавших полуподвальное помещение; последние были на это по своему низкому умственному развитию совершенно неспособны. Во всяком случае, тот, кто сделал эту надпись, хорошо владел пером (или точнее карандашом). Он позволил себе каламбур с именем Царя (Belsatzar вместо Belsazаr); монарх этот расположением евреев не пользовался, хотя зла пленным евреям не причинял. Понятен намек на Библию. [Император] Николай тоже зла евреям не сделал; их было много среди его подданных, но он их не любил: то был в глазах Израиля грех смертный. И ему устроили самую тяжкую смерть, - быть убитым своими»[68].

М. К. Дитерихс: «Валтасар был в эту ночь убит своими подданными», - говорила надпись, начертанная на стене комнаты расстрела и проливавшая свет на духовное явление происшедшей в ночь с 16 на 17 июля исторической трагедии. Как смерть Халдейского царя определила собой одну из крупнейших эр истории - переход политического господства в Передней Азии из рук семитов в руки арийцев, так смерть бывшего Российского Царя намечает другую грозную, историческую эру - переход духовного господства в Великой России из области духовных догматов Православной эры в область материализованных догматов социалистической секты [...] Надпись на стене - «Валтасар был в эту ночь убит своими подданными», сделанная на немецко-еврейском жаргоне, сама по себе свидетельствовала об авторах ее и преступлении»[69].

Р. Вильтон: «...Тот, кто сделал эту надпись, хорошо владел пером (или точнее карандашом). Он позволил себе даже каламбур с именем царя (Belsatzar вместо Belsazаr); монарх этот расположением евреев не пользовался, хотя зла пленным евреям не причинял. Понятен намек на Библию. [Император] Николай тоже зла евреям не сделал; их было много среди его подданных, но он их не любил: то был в глазах Израиля грех смертный. И ему устроили самую тяжкую смерть, - быть убитым своими»[70].

Каббалистическая надпись в комнате, где произошло ритуальное убийство.

«Надпись сделана на дурном немецком, - пишет в своей последней книге Г. Т. Рябов. - Автор этой надписи то ли не помнил толком текст Гейне, то ли путался в немецких словах. Он пропустил частицу "aber" (однако же), которая у Гейне стоит после "ward" (был), и вначале написал "selbiger" (теми же), но зачеркнул и поверх зачеркнутого написал верное: "seinen" (своими). Разберемся в переводе. У Гейне сказано (буквально): "Белшацар был, однако же, в ту же ночь своими слугами убит". У анонимного автора надпись в первоначальном варианте выглядела так: "Белшацар был в ту же ночь теми же слугами убит". Эта надпись звучит как констатация содеянного в Ипатьевском доме: убит и все. Безо всяких "однако же". Рискну предположить, что обыкновенный рабочий, заводской, а ведь именно из таких состояла охрана ДОНа, выразил бы свои эмоции по-другому. И еще: "В стихе немецком, - утверждал Александр Блок, - Гейне - всегда еврей". Поэтому Валтасар назван не в европейской, новейшей традиции, а в ветхозаветной, иудейской: Белшацар. Думаю, что автор надписи на стене придавал написанию этого имени определенное значение. [...] Есть ли достаточные основания для того, чтобы утверждать: Государя убивали в подавляющем большинстве не русские люди? Иностранцы? Я думаю, что есть»[71].

Была в комнате и другая надпись. И тоже на южной стене. «Гайда и его солдаты, - писал Р. Вильтон, - не заметили этой надписи, более или менее скрытой оконною рамой, и она сохранилась. Изречение из Гейне о Валтасаре, написанное на обоях комнаты, где произошло убиение Царской Семьи, сделано справа у самого входа, а рядом с окном, как раз против того места, где был убит сам Царь, оказалась каббалистическая надпись. Вот как сказано в протоколе осмотра: «На самом краю подоконника чернилами сделаны одна над другой три надписи: «1918 года» «148467878 р», а вблизи их написано такими же чернилами и тем же почерком «87888». В некотором расстоянии от этих надписей на обоях стены такими же чернилами и такими же толстыми линиями написаны какие-то знаки [...] Надпись, сделанная каббалистическими письменами на стене комнаты убийства в доме Ипатьева, была воспроизведена в английском издании моей книги (в 1920 г.); по этому поводу я получил несколько писем от лиц, сведущих в криптографии. Установлено, что секретные «коды» некоторых обществ, которые имеют свои главные управления в Германии и в которых заведомо участвуют евреи, заключают в себе письмена, подобные Екатеринбургской надписи. Не имеем ли мы здесь дело с тайным сношением между соучастниками?

Вот несколько выдержек из письма, полученного мною от лица весьма осведомленного, от г-жи Неста Уэбстер (Nesta Webster), автора замечательной книги о французской революции, в которой она воскрешает данные того времени, доказывающие, какую деятельную роль играли евреи в подготовке и взрыве революции 1789 года. «[...] Весьма примечательно, что из 4-х воспроизведенных Вами знаков, три похожи на знаки, которыми пользовались иллюминаты и которые напечатаны графом Ле Кутле де Кантеле (Le Coutleux de Canteleu) в его книге «Les Sectes et les Societes secretes» (1863 г.)»

Дальнейшие расследования дали более положительные результаты. Три знака, употребляемые еврейскими тайными обществами в Германии, оказываются взятыми из староеврейского, самаритянского и греческого алфавитов и обозначают «сердце» или в переносном смысле «главу» - духовную (еврейский знак) народную (самаритянский) и политическую или государственную (греческий). Этим точно обозначается такое лицо, как Русский Царь. Снимок стены с надписью показывает цифры на подоконнике, написанные «такими же чернилами и такими же толстыми линиями» лицом, стоящим у стены. По-видимому, в таком же положении сделана надпись на стене, следовательно нужно читать сбоку. Тогда ясно отмечается греческая ламбда. Вероятно, точное значение и надписи, и таинственных цифр на подоконнике станет со временем известно, но из сказанного достаточно ясно, что надписи сделаны с преднамеренной целью и сделаны лицом близко знакомым с каббалистикой, и также - судя по почерку - лицом, обладающим сильным, даже жестоким характером»[72].

Последующее уточнение расшифровки принадлежит некоему Энелю (Enel)[73] в брошюре «Жертва», изданной первоначально на французском языке («Sacrifice»), а позднее переведенной на русский скрывшим себя под псевдонимом Б. Верный[74].

«Обложка французского издания книги Р. Вильтона «Последние дни Романовых», - пишет автор этой работы, - снабжена странной надписью из неизвестных знаков. Это - копия надписи, начертанной на стене комнаты, в которой был убит Император Николай II. Мы встречаем фотографию части этой стены, с той же надписью, на странице 85-й сочинения Р. Вильтона.

Вот что об этой надписи говорит автор (стр. 151): «Надпись, сделанная каббалистическими знаками на стене комнаты, в которой совершено преступление в доме Ипатьева, еще не расшифрована...» и, на стр. 140: «Посвященный читатель может быть поймет».

В тексте больше ничего нет. Но в книге приложено добавление в виде страницы, напечатанной на пишущей машинке и содержащей дополнительные сведения. Вот они: «Сравнивая изображение каббалистической надписи с данными, помещенными на стр. 151-й, приходится заключить, что написание производилось сверху[75] при упоре локтя писавшего об стену так, что читать надпись надо наоборот. Тогда легко различать на третьем месте греческую ламбду. Два предшествующих начертания являются изображениями той же буквы на древнееврейском и арамейском языках, таким образом, объединяются три языка еврейской истории: религиозный, народный и политический. Но на каббалистическом языке буква «Л» обозначает «сердце». «Тройное сердце перевернутое» - вот простой смысл надписи. Черта, которой заканчивается надпись, означает «приказание выполнено». Таким образом, мы получаем полное значение этих загадочных знаков: «Здесь глава религии, народа и государства (русского) был убит, приказ выполнен».

Способ писания и положение локтя автора надписи, будучи интересными для судебного следователя, не имеют важного значения с точки зрения изучения надписи, анализ которой мы предпринимаем. Важна сама надпись, т. к. она бросает луч света на темные деяния некой силы, направленной против всего человечества, некоего плана, в котором убийство Царя являлось лишь эпизодом.

Объяснение, данное Р. Вильтону, ошибочно, почему мы и считаем нашим долгом исправить эти ошибки, вольные, или невольные, и раскрыть полностью отвратительное значение загадочной надписи. [...]

...Мы находимся на том месте, где насильственная смерть послужила мщением. [...] Лицо, сделавшее надпись, было, несомненно, посвящено в тайны каббалистики, изложенные в каббале и талмуде. Этот человек выполнил ритуальный акт черной магии, согласно высшему повелению, и был вынужден закрепить свой акт каббалистической формулой в исполнительном начертании.

Если вспомнить все процессы ритуальных преступлений, которые были раскрыты во все времена, то замечается, что эти преступления всегда отмечались мистическими надписями или на теле жертвы, или на месте преступления[76]. [...]

Факт, что надпись была перевернутой, был неслучайным, но он с неоспоримостью указывает, что преступление было выполнено по приказу этого сообщества черной магии, которое всегда пользуется этим способом писания наоборот, или таким, чтение которого следует производить при помощи зеркала.

Нам остается объяснить для полноты картины причину выбора трех языков - древнееврейского (арамейского), самаритянского и греческого, для начертания буквы Л.

Надо отдать себе отчет о точке зрения еврейского ученого. По его убеждению, священные книги Библии не могут быть переведены без искажения ни на один чужой язык и ни один перевод не может соответствовать оригиналу. Оригинальными рассматриваются следующие труды:

1. Текст, написанный пророком Ездрой на арамейском языке после возвращения из Вавилонского плена. Этот текст был передан Ездре пророком Даниилом, главным халдейцем (т. е. мудрецом) при дворе царя Вавилонского.

2. Самаритянский текст, также полученный в Вавилоне самаритянами, т. е. десятью отколовшимися коленами. Этот текст написан буквами, приближающимися к древнему алфавиту, предшествовашему учению и реформам Ездры, который принял арамейский алфавит.

3. Текст греческий, известный под названием текста семидесяти толковников. Этот текст был написан по просьбе Птоломея Лагос для Александрийской библиотеки пятью мудрецами. Перевод был потом одобрен советом 70-ти из Иерусалима, который и объявил его правильным.

Последующие переводы греческого текста, как например, латинская «Вульгата», не признаются евреями.

Таким образом, с еврейской точки зрения всего три языка достойны быть выразителями божественного откровения. Объявив свою мысль на этих трех языках, еврей исполняет обряд объявить эту мысль всему мiру, им признаваемому.

Как совокупность нашего исследования мы приходим к заключению:

1. Убийство Царя было выполнено.

2. Оно было выполнено слугами темных сил с целью разрушения существующего порядка, людьми, прибегающими к сверхъестественным магическим силам, происходящим от доисторической науки.

Полное раскрытие тайного значения надписи выражается так: «Здесь, по приказу тайных сил, Царь был принесен в жертву для разрушения Государства. О сем извещаются все народы».

Чувство страха, которое охватывает при мысли об этом оккультном действии, мучительно. Угроза надгробной надписи преследует. Как очень древняя угроза, направленная против всего мiра»[77].

Автор первого жития Царя-Мученика Е. Е. Алферьев, сличая французский текст указанной публикации с русским, отмечает: «Полная расшифровка тайного значения этой надписи сделана в следующей формулировке на французском языке: «Ici par ordre de la force des tenebresle Tsar a ete sacrifie pour la destruction de l'Etat. Avis a toutes les peuples». [...] Слова «par ordre de la force des tenebres», в этом контексте, было бы правильнее перевести по-русски: «по приказу сатанинских сил»[78].

«Однако такое толкование, - писал еще в 1990 г. исследователь М. Орлов, - нельзя признать исчерпывающим. Практика каббалистической сигнализации с помощью надписей на стене отнюдь не атрибут времен прошедших, тайными еврейскими террористическими организациями они использовались и в годы второй мiровой войны. Так, в Тель-Авиве в результате столкновения между враждующими еврейскими группировками 12 февраля 1942 года был убит глава группы «Лехи» Абрам Штерн по кличке «Яир». На месте его убийства была оставлена вот такая надпись: [далее в ст. надпись воспроизводится], которая в еврейском источнике прочитывается, как «Некама», - что означает «месть». Любопытно, что если учесть разницу в почерках, то три из четырех знаков разительно похожи на знаки Екатеринбургской надписи. Вероятно, со временем обнаружится и иной сходный материал, стоит только разорвать завесу молчания, которая окутывает любые преступления, в которых только можно найти самый малейший намек на ритуальные мотивы»[79].

«Эта надпись, - считает современный исследователь Н. Козлов, - состоит из четырех каббалистических знаков и двустишие из Гейне, являющееся реминисценцией библейского рассказа о пире Валтасара, наводит на сопоставление этих знаков со словами, начертанными на стене царского чертога таинственной рукой: «мене, мене, текел, упарсин». Расшифровка каббалистической надписи, сделанная несколько лет спустя, подтвердила предположение, что четыре знака, оставленные рукой приезжего каббалиста на стене Ипатьевского подвала являются текстом каббалистического приговора, которому подвергся Русский Царь и Его верные слуги. Р. Вильтон пишет: «Три знака (из четырех»... оказываются взятыми из староеврейского, самаритянского и греческого алфавитов. И обозначают «сердце» или в переносном смысле «главу» - духовную (еврейский знак), народную (самаритянский) и политическую (греческий). Этим точно обозначается такое лицо, как Русский Царь». Некто Энель в своей брошюре «Жертва» дает такую расшифровку каббалистической надписи из Ипатьевского подвала: «Здесь, по приказу тайных сил, Царь был принесен в жертву для разрушения государства. О сем извещаются все народы». Подобное надписание текста приговора или вины осужденного на казнь преступника практиковалось у древних иудеев, как известно, еще во времена Иисуса Христа и было начертано на дощечке или титле, прибитом к верху Креста Спасителя на трех языках - еврейском, греческом и римском с означением вины Распятого: «Иисус Назарянин Царь Иудейский». Невольно поддаваясь каббалистическому наваждению, исходящему от надписи, оставленной на стене Ипатьевского подвала, Энель так заканчивает свою брошюру, посвященную раскрытию таинственного смысла настенных знаков: «Чувство страха, которое охватывает при мысли об этом оккультном действии, мучительно. Угроза надгробной надписи преследует, как очень древняя угроза, направленная против всего мiра». [...] Обратившись к расшифровке таинственных знаков из Ипатьевского подвала, нельзя не заметить, что они содержат каббалистическое надписание имени мистического убийцы Русского Царя, сопостата и похитителя Российского Самодержавного Престола, как начертание на стене дворца Валтасара заключает в себе имя персов, покоривших себе Вавилон, и титло на Кресте Спасителя имя распявших Его иудеев[80].

Большое значение для уяснения смысла двух надписей на стенах подвала Ипатьевского дома (по большей части первой из них) имеет комментарий филолога-германиста Н. Ганиной, написанный после первой публикации нашего очерка:

«О надписи «Belsatzar»... и стихотворении Гейне.

1) «Каламбур с именем Царя» (Р. Вильтон) требует пояснения. Написание имени Валтасара у Гейне - «Belsazar» (по всем известным мне изданиям; немецкая орфография если где и меняется, то не здесь[81]). Номинально в надписи изменено «-zar» на «-tzar» (думаю, стремление писавшего по памяти к гиперкоррекции). Нем. Zar царь «лучше вписывалось бы в в подразумеваемый «каламбур»[82], нежели безграмотное «tzar» (идиш имеет в фонетике аффрикату [c], графически выражаемую как j (j)[83], т. е один знак - один звук, как и в немецком [c]-z). Идея же «каламбурного» разложения-переосмысления имени «Belsa-zar» вполне органична в лоскутном контексте идиша. Se non e vero...[84]

2) О стихотворении «Belsazar» есть вполне показательное свидетельство самого Гейне: «Вы знаете мое стихотворение «Валтасар»? Я его написал, когда мне еще не было шестнадцати[85]. А знаете ли вы, что вдохновило меня его написать? Несколько слов из еврейского песнопения «Bachazoz halajla» («В полночь»), которое [...] поют в течение двух пасхальных вечеров. Дело в том, что в этом песнопении упоминается множество событий, относящихся к судьбам евреев, - все они случились в полночь - и в немногих словах там повествуется о смерти вавилонского тирана, который был зарезан ночью...»[86] Вспомним, что к убийству начали готовиться в 11 ч. вечера; были какие-то помехи, совершилось все позже полуночи, но астрономическая полночь в часы непосредственной подготовки и совершения убийства в любом случае вошла.

Итак, стихотворение «Belsazar» - отсылка к «двум пасхальным вечерам»[87]. Ср. здесь и 4/17-5/18 июля[88].

Уверена, что история или по крайней мере привязка[89] стихотворения Гейне была известна писавшему надпись, коль скоро все это известно даже досужему германисту. - Но если нет - тем лучше. Тогда «само» легло.

3) Примечательно, что в стихотворении «Belsazar» надпись в чертоге представляет собою «огненные буквы» («Buchstaben von Feuer»), так и остающиеся неразгаданными:

Die Magier kamen, doch keiner vtrstand

Zu deuten die Flammenschrift an der Wand

(и следующая строфа «Bеlsazar ward aber...») - «Пришли маги, но ни единый не смог [буквально не имел разумения] истолковать ту огненную надпись на стене». Итак, по Гейне, надпись в чертоге «Бельзацара» - не слова с неизвестным до поры значением, а неразгаданные огненные буквы, появляющиеся после похвальбы - хулы на Иегову:

Iehova! Dir kund ich auf ewig Hohn -

Ich bin der Kцnig von Babylon! -

«Иегова, тебе возвещаю я навеки посмеяние - я король/царь Вавилона!»

Чему, быть может, стремилась уподобиться четырехбуквенная надпись[90] на стене подвала - не стану говорить.

4) Вот Гейне (Heine - haine, как каламбурил какой-то немец в Париже) sine studio.[91]

Прошу, однако, и sine ira - он все же еще на грани (в другом, где его устами говорит Германия и... он сам, а не «Bachazoz halajla»[92])»[93].

*  *  *

Беззаконники ведали, что творили. Примечательны их проговоры.

Один из цареубийц М. А. Медведев (Кудрин) описывал в декабре 1963 г. ночь на 17 июля:

...Спустились на первый этаж. Вот та комната, «очень маленькая». «Юровский с Никулиным принесли три стула - последние троны приговоренной Династии».

Юровский вслух заявляет: «...на нас возложена миссию покончить с Домом Романовых!»

А вот момент сразу же после расправы: «Около грузовика встречаю Филиппа Голощекина.

- Ты где был? - спрашиваю его.

- Гулял по площади. Слушал выстрелы. Было слышно. - Нагнулся над Царем.

- Конец, говоришь, Династии Романовых?! Да...

Красноармеец принес на штыке комнатную собачонку Анастасии - когда мы шли мимо двери (на лестницу во второй этаж) из-за створок раздался протяжный жалобный вой - последний салют Императору Всероссийскому. Труп песика бросили рядом с царским.

-    Собакам - собачья смерть! - презрительно сказал Голощекин»[94].

После того как изуверы первоначально сбросили тела Царственных Мучеников в шахту, они решили извлечь их оттуда, чтобы предать их огню. «С 17-го на 18 июля, - вспоминал П. З. Ермаков, - я снова прибыл в лес. Принес веревку. Меня опустили в шахту. Я стал каждого по отдельности привязывать, а двое ребят вытаскивали. Все трупы были достаты (sic! - С. Ф) из шахты для того, чтобы покончить с Романовыми и чтобы ихние друзья не думали создать СВЯТЫХ МОЩЕЙ»[95].

Уже упоминавшийся нами М. А. Медведев свидетельствовал: «Перед нами лежали готовые «ЧУДОТВОРНЫЕ МОЩИ»: ледяная вода шахты не только начисто смыла кровь, но и заморозила тела настолько, что они выглядели словно живые - на лицах Царя, девушек и женщин даже проступил румянец»[96].

Один из участников уничтожения Царских тел, чекист Г. И. Сухоруков вспоминал 3.4.1928: «Для того, что если бы белые даже нашли эти трупы и не догадались по количеству, что это Царская Семья, мы решили штуки две сжечь на костре, что мы и сделали, на НАШ ЖЕРТВЕННИК попал первый Наследник и вторым младшая дочь Анастасия...»[97]

Участник цареубийства М. А. Медведев (Кудрин) (декабрь 1963): «При глубокой религиозности народа в провинции нельзя было допускать оставления врагу даже останков Царской Династии, из которых немедленно были бы сфабрикованы духовенством «СВЯТЫЕ ЧУДОТВОРНЫЕ МОЩИ»...»[98]

Так же считал и другой чекист Г. П. Никулин в своей беседе на радио 12 мая 1964 г.: «...Если бы даже был обнаружен труп, то, очевидно, из него были созданы какие-то МОЩИ, понимаете, вокруг которых группировалась бы какая-то контрреволюция...»[99]

То же на следующий день подтверждал и его товарищ И. И. Родзинский: «...Дело-то ведь было очень серьезное. [...] Если бы белогвардейцы обнаружили бы эти останки, знаете, что бы они устроили? МОЩИ. Крестные ходы, использовали бы и темноту деревенскую. Поэтому вопрос о сокрытии следов был важнее даже самого выполнения. [...] Это самое главное было. [...] Решили так, что часть сожжем, а часть спустим в шахту, либо всех сожжем. И что всех изуродуем все равно, потом иди различи»[100].

«Как бы ни были искажены тела, - считал М. К. Дитерихс, - Исаак Голощекин отлично понимал, что для русского христианина имеет значение не нахождение физического цельного тела, а самых незначительных остатков их, как священных реликвий тех тел, душа которых безсмертна и не может быть разрушена Исааком Голощекиным или другим подобным ему изувером из еврейского народа»[101].

Воистину: и бесы веруют и трепещут!

*  *  *

6/19 июля - на следующий день после Алапаевского убийства началось бегство большевиков из Екатеринбурга[102].

«Дом Ипатьева охранялся до 21 июля, а этого числа охрана была снята, и 22 июля дом был передан в распоряжение владельца»[103].

9/22 июля - большевики передали Ипатьеву владение домом[104].

11/24 июля - «были возвращены ключи от Ипатьевского дома родственнице владельца, но сам Ипатьев находился в деревне и помещение оставалось пустым»[105].

 «Дом Ипатьева, - писал генерал-лейтенант М. К. Дитерихс, - в котором содержался бывший Император со Своей Семьей, был передан в распоряжение владельца лишь 22 июля; таким образом, в течение пяти дней после совершения злодеяния дом Ипатьева находился в ведении советской власти и за этот период времени ее агентами были приняты все меры к возможно полному уничтожению и сокрытию следов преступления»[106].

 «Через несколько дней после убийства, - свидетельствовал Н. Н. Ипатьев, - ключи от моего дома были переданы моим родственникам. Вскоре (25 июля) в Екатеринбург вступили чехословацкие войска под командой генерала Войцеховского, в настоящее время командующего войсками Моравского Военного округа»[107]. «...Вскоре уехал из города в с. Курьинское, - свидетельствовал Ипатьев на следствии, - откуда вернулся в город лишь в августе месяце, 22-го июля я получил от моей belle soеur Евгении Федоровны Попель условную телеграмму: «жилец уехал», означавшую, что дом мой свободен. За несколько дней до занятия Екатеринбурга чехо-словацкими и казачьими отрядами мой дом был передан во владение мне, а ключи от дома были вручены вышеупомянутой родственнице моей Е. Ф. Попель, которая и вошла в него прежде меня»[108].

12/25 июля - последний день пребывания красных в городе.

«В самый же день взятия Екатеринбурга, - свидетельствовал капитан Д. А. Малиновский, - дом Ипатьева, как у меня сложилось представление, не был никем охраняем. По прибытии в Екатеринбург я знал, что дом Ипатьева пуст, что Августейшей Семьи в доме нет. Но я совершенно не думал тогда, что Они убиты»[109].

*  *  *

Екатеринбург был взят войсками Сибирской армии и чехами. К дому Ипатьева была приставлена стража[110]. Р. Вильтон: «Вечером передовые части чехо-словацких и казачьих войск, под командой кн. Голицына заняли Екатеринбург»[111].

М. К. Дитерихс: «Утро 25 июля [...] Сильное волнение распространилось среди офицерства, вступившего в город, когда стало известным, в каком состоянии находится дом Ипатьева, где содержалась Царская Семья. Все, что только было свободным от службы и боевых нарядов, все потянулось к дому. Каждому хотелось повидать это последнее пристанище Августейшей Семьи; каждому хотелось принять самое деятельное участие в выяснении мучившего всех вопроса: где же Они? Кто осматривал дом, взламывал некоторые заколоченные двери; кто набросился на разбор валявшихся вещей, вещиц, бумаг, обрывков бумаг; кто выгребал пепел из печей и ворошил его; кто бегал по саду, двору, заглядывал во все клети, подвалы, и каждый действовал сам за себя, не доверяя другому, опасаясь друг друга и стремясь скорее найти какие-нибудь указания - ответ на волновавший всех вопрос. [...] Кроме офицерства, в доме Ипатьева, в значительно большем количестве, набралось много разного народа. Тут были и дамы, и буржуа города, и мальчишки с улицы, и торговки с базара, и просто праздношатающийся обыватель. Кого привели серьезные цели, серьезный интерес, кто пришел просто из любопытства или по привычке ходить туда, где собралась толпа, а кто пришел и с определенной мыслью: нельзя ли чем поживиться, стащить и продать. И пока офицерство и положительный посетитель обходили дом, осматривали комнаты, строили предположения, делились впечатлениями и разными слухами - люди, пришедшие в дом «так себе», и люди, забравшиеся с определенными намерениями поживиться - набрали и унесли много всякого брошенного имущества и многое потом находилось на базаре и барахолках. Много было унесено некоторыми и на память. Во второй половине дня Начальник гарнизона прислал воинский наряд. Всех удалили из дома; дом и ворота заперли и поставили для охраны караул. Было приказано никого не пускать без особого разрешения военных властей»[112].

«25 июля 1918 года в Екатеринбург вступили передовые отряды сибирских, чехословацких и казачьих войск, и на третий день после занятия города офицерами, состоявшими при штабе начальника гарнизона полковника Шереховского, было приступлено к расследованию дела об убийстве бывшего Императора. [...] 29 июля расследованию был придан официальный характер путем поручения следствия судебному следователю по важнейшим делам Наметкину, уже ранее приглашенному военными властями для содействия при расследовании»[113].

 «Военные власти города решили упорядочить и организовать дело розыска. Начальник гарнизона, генерал-майор Голицын, назначил особую комиссию из состава офицеров, преимущественно курсантов Академии Генерального Штаба, под председательством полковника Шереховского, а дабы работа комиссии протекала при более нормальных технических условиях, в составе ее был приглашен из начавшего формироваться Екатеринбургского окружного суда судебный следователь Наметкин. [...] Выбор Наметкина был крайне неудачен. Человек исключительно сухого формального начала, ленивый по натуре, небрежный в осмотрах, невнимательный к показаниям, без инициативы и какой бы то ни было идеи в работе - он отнесся к своему участию в осмотре дома Ипатьева спустя рукава, лишь бы отбыть известный номер»[114].

 «Здесь совершено убийство и ограбление», - сказал исполнявший должность прокурора Екатеринбургского окружного суда Кутузов после краткого осмотра дома Ипатьева 28 июля 1918 года. Опытный взгляд юриста, видавшего на своем веку всякие виды, не мог не определить сразу физического явления совершившегося в стенах дома Ипатьева события»[115].

 «Я приехал вторично в Екатеринбург 1 августа, - рассказывал инженер Н. Н. Ипатьев. - Там я узнал, что ключи от моего дома находятся у генерала Голицына, начальника гражданского управления. Он их передавал Сергееву, ведшему сначала следствие об убийстве Царской Семьи. Генерал Голицын отдал распоряжение, чтобы дом охранялся чинами гражданской охраны. Но они вместо охраны растащили множество вещей, уничтожили большую библиотеку, мебель и другие вещи»[116].

20 июля / 2 августа - посещение следователем А. Наметкиным Ипатьевского дома. Осмотр дома проводился 20.7/2.8, 23.7/5.8-26.7/8.8.1918.

«Первый технически-юридический осмотр дома Ипатьева, - пишет М. К. Дитерихс, - почти тотчас по свежим следам орудовавших и распоряжавшихся в нем преступников, должен был дать исключительной ценности данные для всего последующего следственного производства. [...] Судя по составленному Наметкиным протоколу, осмотр дома Ипатьева, с его стороны, ограничился простым обходом комнат верхнего этажа дома и посещением одной комнаты в нижнем этаже, той самой, где имелись следы крови и пуль [...] Наружного осмотра дома Наметкин не произвел вовсе, не осмотрел стен, не отметил положения заборов, не запечатлел первоначальной картины фотографированием дома, сада, комнат, надворных построек. [...] Потом комиссия пошла напротив Ипатьевского дома, по Вознесенскому переулку, в дом Попова, где помещались люди охранной команды, и осмотрела его»[117].

В протоколе Наметкина бросаются в глаза строчки, свидетельствующие о попытках незаконного проникновения в дом, где свершилось преступление. Он пишет о сорванной с петель в вестибюле парадного входа двери, на которой «имеются продолговатые и короткие следы многочисленных ударов каким-то остроколющим орудием вроде штыка. Дверь сорвана с петель каким-то орудием, на что указывают следы у верхней петли [...] Боковые и верхние стенки косяка носят многочисленные следы ударов остроколющего оружия, по-видимому, штыка»[118]. И далее: «Во втором окне у летней рамы сломано, в левой половине, нижнее матовое стекло; у этой рамы нижний переплет выворочен; выломана также часть среднего звена правой половины рамы...»[119]

11-14 августа - осмотр дома Ипатьева членом суда И. А. Сергеевым.

Начало октября 1918 г. - занятие Ипатьевского дома командующим фронтом, чешским генералом Р. Гайдой. В доме разместился штаб и личная квартира генерала.

 «...Генерал Гайда, - писал Р. Вильтон, - проявил себя весьма странным образом[120] ... Он поселился в помещении, где только что убили Романовых. Судебные власти указали ему на неприличие его поступка; в конце концов, уступив вооруженной силе, они предоставили ему помещение, составив предварительно следующий протокол:

«Копия.

ПРОТОКОЛ

Город Екатеринбург, 8 октября 1918 г., член Екатеринбургского Окружного суда И. А. Сергеев, командированный для производства предварительного следствия по делу об убийстве б. Императора Николая Александровича, составил настоящий протокол о нижеследующем: в 10 1/2 часов утра сего числа ко мне явился дежурный офицер при коменданте города прапорщик Алексеев и от имени Коменданта просил меня выдать разрешение на занятие дома Ипатьева под квартиру для командующего Уральским фронтом генерала Гайда и его штаба, а на отказ мой в удовлетворении такого ходатайства ответил, что дом Ипатьева, независимо от моего согласия или несогласия на это, будет занят вследствие категорического приказа генерала Гайда. Вследствие означенного заявления, я в присутствии Прокурора суда В. Ф. Иорданского и Председателя суда В. М. Казем-Бек прибыл в дом Ипатьева, причем обнаружил, что в верхнем этаже того дома парадная наружная дверь открыта и в комнате производится очистка и мытье полов чешскими солдатами под присмотром чешских офицеров. На выраженный мною по этому поводу протест было указано, что офицеры действуют на основании приказа генерала Гайда, распорядившегося очистить верхний этаж дома Ипатьева к часу дня.

Прибывший в то же помещение владелец дома отставной инженер капитан Н. Н. Ипатьев, коему мною было разрешено занять три комнаты в нижнем этаже его дома с обязательством охранять закрытые помещения верхнего этажа, объяснил, что им было своевременно указано представителям чешского военного командования, что все помещения дома находятся в распоряжении следственной власти и без разрешения таковой он никого не может допустить в дом вверенный его охране. На заявление это последовало указание, что здесь распоряжается военная власть и тотчас же было приступлено к уборке помещения. Запертые комнаты, служившие спальными бывшей Царской Семьи, до моего прибытия оставались нетронутыми, но мне было предъявлено решительное требование открыть эти комнаты и немедленно очистить их; прибывший в дом комендант города капитан Блача подтвердил требование очистить помещение, ссылаясь на приказ генерала Гайды. На это требование коменданта я, производящий следствие, заявил, что выражаю самый решительный протест по поводу занятия дома Ипатьева, являющегося носителем следов преступления и потому необходимого для дела при дальнейшем исследовании его и, выполняя требование об очистке помещения, я только подчиняюсь насилию со стороны военной власти; при этом мной было разъяснено коменданту, что на основании действующих законов я должен был бы обратиться к Начальнику гарнизона, как представителю военной власти, за содействием к устранению насилия, но при сложившихся обстоятельствах считаю использование этого права нецелесообразным. Вещественные доказательства, хранившиеся в означенных двух комнатах были уложены и увезены мною на хранение в камеру мою в здании Окружного суда.

Опечатанная мною должностной печатью комната нижнего этажа, носящая в себе следы преступления, оставлена в моем распоряжении».

Протокол подписан Ив. Сергеевым, В. Казем-Бек, В. Иорданским и Ипатьевым»[121].

Таким образом, Ипатьев жалуется на чехов, но сам, между прочим, в это время затевает с ними сделку... Общение его с чехами сыграло в последующей его судьбе не последнюю роль. Известно, что он окончил свои дни вблизи Праги, поселившись здесь в 1921 г. Уж не с эшелонами ли чехов следовал он с женой и с имуществом. Учитывая «странное» поведение Гайды (настойчивое желание занять дом, в котором было совершено цареубийство), выдачу чехами, везшими похищенный ими золотой запас Российской Империи, на верную смерть адмирала Колчака, инициатора расследования цареубийства, - тут, согласитесь, есть над чем задуматься.

«В январе 1919 года, - писал М. К. Дитерихс, - ко времени перехода следственного производства в руки Н. А. Соколова, на крыше Ипатьевского дома развивался бело-зеленый флаг: это генерал Гайда, назначенный Командующим Сибирской армией, приказал занять его под свой штаб. Только по усиленным представлениям прокурора окружного суда три комнаты в доме Ипатьева не занимались штабными столами и не посещались многочисленной, повсюду толпившейся штабной и посторонней публикой. Это были: угловая комната, служившая спальней бывшему Государю и Государыне; соседняя с ней, комната Великих Княжен, и в нижнем этаже - комната, где было совершено злодеяние, сохранявшая еще на стенах и полу кровяные брызги великих мучеников Августейшей Семьи. Комнаты эти были заперты, а последняя, кроме того, и запечатана печатью окружного суда»[122].

 «Дом Ипатьева был окончательно освобожден от постоя наших штабов и управлений в середине марта 1919 года и арендован омским правительством у владельца Ипатьева. Намечалось приобрести его совершенно в казну, но военные события, вызвавшие очищение нами Урала, оставили этот вопрос неразрешенным»[123].

Возникает вопрос: почему этого не сделали ранее, еще до занятия дома чехами? Ответ на него мы находим в воспоминаниях крупного банковского деятеля Урала В. П. Аничкова (1871†1939). Приводимый далее нами эпизод из них относится к первым дням утверждения власти белых в Екатеринбурге: «...Командующим войсками был назначен Владимир Васильевич Голицын - бравый, красивый молодой генерал. Я тотчас же направился к нему. Прием его был предупредительно вежлив. Я обратился с заявлением о необходимости сейчас же объявить Ипатьевский дом, в котором убили Царя, национальной собственностью и тщательно его охранять.

- Я сочувствую вашей идее, - распинался генерал, - но, знаете, еще прослывешь монархистом...

- Ну так что же из этого, генерал? Мне думается, что это совсем не так страшно.

- Да-да, но все же, знаете, не время подымать эти вопросы, надо повременить.

- Смотрите, пропустите срок, вас же укорять будут.

Но вместо того, чтобы охранять дом - величайший памятник русской революции для одних и святыню для других, бравый генерал по приказанию назначенного в Екатеринбург чешского генерала Гайды очищал дом для последнего»[124].

15-25 апреля 1919 г. - осмотр Ипатьевского дома Н. А. Соколовым.

«При моем первом посещении Ипатьевского дома (апрель 1919 г.), - пишет Р. Вильтон, - этаж, ранее занятый Романовыми, был еще отведен под штаб чешского генерала, перешедшего на русскую службу. Гайда уже не жил в комнате Царя; он один занимал большой дом в городе; но его подчиненные, следуя его примеру, открыто насмехались над судебными властями, портили комнаты, срывали обои и т. д. По приказанию адмирала Колчака, этой неприличной шутке был положен конец»[125].

Н. А. Соколов - М. К. Дитерихсу (27.4.1919): «Сохранение в доме Ипатьева, хотя на некоторое время, всего того, что констатировано в нем к настоящему моменту, представляется для дела необходимым. Я считаю излишним касаться значения дома Ипатьева в историческом отношении, так как эта точка зрения должна быть совершенно ясна для каждого человека, не живущего минутой. [...] Вся совокупность приведенных соображений заставляет меня признать, что дом Ипатьева, хотя бы на некоторое время, должен остаться в таком виде, в каком он является хотя бы к настоящему моменту следствия. Между тем, у меня не только нет уверенности, что он сохранит свой настоящий вид, но, кажется, следует признать, что вряд ли на это можно надеяться в будущем. Дом в настоящий момент занимается одним из учреждений. Он открыт и день и ночь. [...] Не могу скрыть, что иногда в этом доме совершается нечто непристойное, для каждого русского человека прискорбное. Я два раза поздно вечером посещал этот дом и оба раза заставал там пленных мадьяр с балалайками, водкой и публичными женщинами. От многих из местных жителей я уже не один раз выслушивал по этому поводу горькие замечания. Ввиду изложенного и полагая Вас лицом, призванным волей Верховного правителя к охране всего того, что имеет исторический интерес, в связи с судьбой злодейски убитой Августейшей Семьи, я полагаю себя обязанным о всем изложенном доложить Вашему превосходительству»[126].

М. К. Дитерихс - А. В. Колчаку (28.4.1919): «Убийство членов б. Царской Семьи в доме Ипатьева устанавливается следствием безусловно. Мне, лично, на основании изучения всей совокупности обстоятельств: предшествовавших убийству, характера самого убийства и, особенно, сокрытия следов преступления - вполне обрисовывается, что руководительство этим злодеянием исходило не из русского ума, не из русской среды. Эта сторона дела придает убийству б. Царской Семьи совершенно исключительное по исторической важности значение, а, вместе с тем, побуждает принимать и все зависящие меры в целях обезпечения следствию выяснить все обстоятельства злодеяния, а равно и в целях ограждения уже теперь памятников события для нашего потомства. В силу сего позволяю себе просить Ваше Высокопревосходительство издать постановления: 1) об отчуждении владения г. Ипатьева в собственность государства, с уплатой владельцу стоимости по оценке особой комиссией из представителей города, суда, контроля и Вашего представителя; 2) о возложении на городское управление обязанности охраны этого владения, как памятника и 3) об избавлении владения от какого-либо постоя и реквизиции военными и гражданскими властями. Это последнее желательно было бы провести теперь же, не дожидаясь разрешения дела по первым двум пунктам»[127].

М. К. Дитерихс - А. В. Колчаку (10.5.1919): «Согласно разрешения Вашего Высокопревосходительства, судебный следователь Н. Соколов, 9-го сего мая, имел разговор с г. Ипатьевым, владельцем дома, где проживала в г. Екатеринбурге б. Царская Семья, по вопросу о найме этого дома казной. Г. Ипатьеву частными лицами предлагалось за наем его дома 14000 рублей в год и отопление за счет нанимающих. Г. Ипатьев согласен уступить казне дом за 12000 рублей в год без отопления. При этом, оставаясь жить в нижнем этаже дома, г. Ипатьев принимает на себя внутреннюю охрану дома. Для наружной охраны в ночное время надо учредить один наружный милицейский пост (будка у дома имеется). Для поддержания дома зимой в должной температуре потребуется в год 24 сажени дров»[128].

15 мая 1919 г. - посещение дома Ипатьева Верховным правителем адмиралом А. В. Колчаком вместе с большой свитой, в состав которой входили Д. А. Лебедев, М. Жанен, Р. Гайда, Б. П. Богословский, М. К. Дитерихс, В. Иорданский и другие. Здесь им подробно рассказали об обстоятельствах убийства Царственных Мучеников, а также ознакомили с ходом следствия[129]. Упоминаемый здесь генерал Морис Жанен был начальником Французской военной миссии при Ставке Верховного главнокомандующего[130] (при нем состоял преподаватель французского языка Царских Детей швейцарец П. Жильяр)[131]. Известно, что еще будучи в Екатеринбурге следователь Соколов «жаловался на вмешательство в следствие некоторых иностранных генералов, имевшее место, как ему казалось, из желания исказить истину с целью обелить большевиков»[132]. Полагаем, речь здесь идет о генерале Жанене.

Прокурор Екатеринбургского окружного суда В. Ф. Иорданский - М. К. Дитерихсу (27.5.1919): «По имеющимся у меня точным сведениям собственник того дома горный инженер Ипатьев в настоящее время ведет переговоры о продаже этого дома Русско-чешской торговой палате, причем вопрос о продаже уже решен в положительном смысле и, как мне известно, дело задерживается за отсутствием в данный момент у Русско-чешской торговой палаты средств. Продажа должна состояться в непродолжительном времени»[133].

М. К. Дитерихс - В. Ф. Иорданскому (31.5.1919): «Верховный правитель повелел мне приказать Вам объявить Ипатьеву, что он запрещает Ипатьеву продавать кому-либо этот дом впредь до дальнейших о сем его, Верховного правителя, распоряжений. Прилагая при сем шесть тысяч рублей, прошу выдать их г. Ипатьеву, как плату за аренду его дома из расчета по тысяче рублей в месяц, считая началом аренды день очищения дома от Управления начальника инженеров армии»[134].

Собственноручная подписка Н. Н. Ипатьева: «Я, капитан в отставке инженерных войск, Николай Николаевич Ипатьев сим обязуюсь впредь до последующего распоряжения никому не продавать принадлежащий мне в г. Екатеринбурге по улице Вознесенского проспекта и Вознесенского переулка дом, который я предоставляю в аренду генерал-лейтенанту Михаилу Константиновичу Дитерихсу с платой по тысяче рублей в месяц, каковую сего числа я получил от прокурора Екатеринбургского окружного суда Иорданского вперед за шесть месяцев: то есть всего шесть тысяч рублей; при этом я оставляю за собой право жить в нижнем этаже этого дома в таких же условиях, как я помещался в нем и до настоящего времени. Николай Николаевич Ипатьев 1 июня 1919 г.»[135]

*  *  *

«После ухода Сибирской армии адмирала Колчака, - писал зарубежный исследователь П. Пагануцци, - и возвращения большевиков, дом Ипатьева был превращен в «музей», где посетителям показывали комнаты, в которых помещалась Царская Семья, как и подвал, где ее расстреляли. В марте 1920 г. в Екатеринбург попал английский капитан Франсис МакКоллаг, задержавшийся в городе несколько недель. Не один раз, писал он в своей журнальной статье, приходилось ему слушать рассказы жителей о доме Ипатьева, об убийстве Царя в нем и о роли Юровского в этом преступлении. Так как последний в это время жил в городе, на положении красного «магната», занимая большой особняк, то МакКоллаг решил посетить Юровского, что ему и удалось. [...] «Я отправился его повидать и нашел занимающим один из самых лучших домов Екатеринбурга, почти что напротив Английского Консульства, только в трехстах шагах от места, где убит Царь. Большевики сделали Юровского инспектором государственной страховки на всю Екатеринбургскую область, и жил он с большим комфортом, но имел серьезную сердечную болезнь»[136].

Вознесенская площадь была переименована в площадь Народной мести, Вознесенский проспект стал улицей Карла Либкнехта, а Вознесенский переулок - переулком Клары Цеткин. О мести какого народа шла речь, думается, всем ясно.

1923 г. - чикагский журналист Исаак Дон Левин - автор документированного на основе предоставленных ему большевиками секретных источников сообщения в «Дейли Ньюс» 5.11.1919 об убийстве всей Царской Семьи и сожжении их тел - сопровождает группу американских сенаторов, возглавляемую Вильямом Кингом. Во время поездки по России они посетили Екатеринбург, где осматривали дом Ипатьева[137].

Возможно, именно этого журналиста сопровождал писатель О. В. Волков. По словам писателя Г. П. Калюжного, «он был в 21-м или 22-м году [в др. месте - «в 1922-1923 гг.» - С. Ф.] на Урале, сопровождал американского знаменитого журналиста, который сделал вид, что интересуется успехами Советов, а на самом деле его интересовало убийство Царской Семьи»[138].

«Я был дважды в Ипатьевском доме, - вспоминал О. В. Волков, - с промежутком в несколько лет, когда он готовился под музей, а потом был передан архиву, областному партийному архиву. Вот я тогда и был. Я, конечно, глубоко сожалею о том, что этого дома не существует, и считаю, что его надо было наоборот беречь, как зеницу ока, чтобы люди ходили и могли немножко почувствовать ту атмосферу, которая создалась там в связи с произошедшей трагедией. Я вот по этой лесенке опускался туда в полуподвальный этаж, был и в других помещениях там. Это конечно... Ну, нельзя, чтобы этого опять не было, потому что с этим связано, конечно, все наше представление о том, как расправились с Семьей Романовых. Я думаю, что ведь не обязательно мы должны устраивать памятники или мемориальные какие-то сооружения, чтобы это были какие-нибудь выдающиеся дела или нет... И наоборот, вот такой апокалиптический ужас, этот разгул жестокости, который проявился там, - это то, к чему мы должны смиренно возвращаться и сказать: раз такое возможно, оно, конечно, и заслуживает того, чтобы никогда об этом не забыли. Там ведь, конечно, все знают, что дом обмерян был сверху донизу, много чертежей я сам видел, так что фактически восстановить с точностью до кирпича можно, конечно, вполне. И туда будут приходить. И я думаю, что самый черствый человек, самый привыкший к нашему жестокому веку, все-таки не мог бы равнодушно посетить это место. Я, во всяком случае, получил там впечатление на всю жизнь. Я не забыл. Я заболел этой расправой. Она показалась мне превышающей меры возможности человека воспринимать, понимать вот такое чудовищное зло. Наверное, это никогда нельзя забывать»[139].

Весна 1924 г. - Ипатьевский дом посетил профессор Петроградского университета В. Н. Сперанский, опросивший, по его словам, всех очевидцев, как палачей, так и невольных свидетелей. Он издал впоследствии на французском языке книгу «Дом особого назначения» (Париж. 1929): «Двойной высокий забор, ограждавший дом, давно был снят и пошел на топливо. Самый особняк потерял свое «специальное назначение». В нем жил с семьей важный советский сановник - глава местного «собеса». «Не стоять же пустым такому прекрасному дому при нынешнем жилищном кризисе!» - ответил автору книги один из «совдеповцев» на его вопрос, как можно жить там, и еще с детьми. «Сначала, может быть, было неприятно, а потом привыкли!» [...] Автору книги удалось проникнуть и в Ипатьевскую усадьбу. Небольшой узкий двор, вымощенный черными плитами, отделяет дом от конюшен и сараев. Задней своей частью дом выходит в узкий сад, с довольно жалкой растительностью. Пирамидальная ель высится одиноко среди нескольких тополей, лип и кустов сирени. В сад выходит маленькая терраса, но вид на город закрывал от Царской Семьи высокий забор. В сад проникала густая городская пыль с неполивавшихся уже в то время улиц. [...] Проф. Сперанский не мог войти в жилые комнаты, но благодаря одному из служащих совета он видел место страшной бойни - комнату подвального этажа, оставшуюся запертой. «Она напоминает погреб, объемом не более 50 куб. метров. В сыром полумраке комната казалась очень узкой. [...] На полу и через шесть лет сохранились пятна крови. На стенах остались следы пуль [..] На обоях можно было видеть и следы окровавленных рук»[140].

Эти выступающие на стенах следы крови Царственных Мучеников известны впоследствии по многочисленным свидетельствам.

«У нас училась девочка из Свердловска-Екатеринбурга. Ее мама рассказывала, что стена дома, в котором была совершена казнь Царской Семьи, в течение многих лет окрашивалась кровью. Власти полагали, что это выходки хулиганов, ставили круглосуточно часовых охранять стену, закрашивали красками, освещали прожекторами. Но ежедневно на глазах изумленных людей проступали на стене капли свежей крови»[141].

1928 г. - еще в этом году в Москве выходят почтовые открытки с изображением Ипатьевского дома с надписью: «Дом б. Ипатьева, где был заключен и расстрелян Николай II и его семья»[142].

1928-1929 гг. - в Свердловске живет и работает Л. И. Брежнев[143].

1934 г. - начало засекречивания Царского Дела.

Петр Дмитриевич Дузь, профессор, доктор технических наук, доктор экономических наук, член-корреспондент АН России: «...Судьба меня забросила в Свердловск тогда, теперь - Екатеринбург, в 1942 году. Я был тогда на фронте, но вышел из окружения, прошел комиссию. Сказали: почему занимаетесь такой..., когда - авиационник. Направили в Воздушную Академию. Воздушная Академия имела вот этот Дом пионеров Свердловский, и дом Ипатьева принадлежал Воздушной Академии. Вот за дом Ипатьева отвечал я. Я был начальником литиздата, все здание мы занимали в начале 1942 года. Там нашлись люди, которые многое видели, многое слышали и многое рассказывали. [...] Скажу только, что про пол у меня там в Ипатьевском доме, где я, вот, разместил машины печатные, белые, когда пришли, вырезали куски дерева, где были проколы от штыков и от пуль, и увезли с собой. Вот то, что я видел в Свердловске»[144].

«В 1945 г. музей в доме Ипатьева был закрыт, и вещи из него, как будто бы, перевезли в городской собор (вероятно, Екатерининский)»[145].

«В советское время, - пишет А. Н. Авдонин, - дому был придан статус памятника истории республиканского значения. С 1928 года до конца 40-х годов в нем размещался музей революции, антирелигиозный музей, чередуются размещения различных организаций, и даже некоторое время здесь находился Партархив Свердловской области»[146].

Известно о факте посещения Ипатьевского дома в послевоенное время маршалом Г. К. Жуковым в бытность его командующим Уральским военным округом. «Помню и печально знаменитый Ипатьевский дом, - вспоминает побывавшая там вместе с отцом старшая дочь маршала Элла, - куда нас провели по особому разрешению. Тема расстрела Царской Семьи в те годы была под строжайшим запретом, и я впервые узнала об этой трагедии. В доме при входе была устроена небольшая экспозиция с копиями каких-то документов, на стенах висели красные лозунги и портреты вождей, а внизу - страшный подвал, куда мне не захотелось спускаться. Атмосфера в доме была гнетущей.. С отцом на эту тему я заговаривать не стала». «О том, что на самом деле творилось в душе отца, - пишет другая дочь маршала, - можно понять по эпизоду, происшедшему позднее. О нем мне рассказали во время моей поездки на Урал старожилы. Однажды на каком-то торжественном собрании к Жукову протиснулся подвыпивший старый большевик Ермаков. Представляясь, объявил, что он тот самый Ермаков, который участвовал в расстреле Царской Семьи, и протянул руку для пожатия. Он ожидал привычной реакции - удивления, расспросов, восторга. Но маршал повел себя по-другому, чего Ермаков никак не ожидал. Он сказал, по-жуковски твердо выговаривая слова: «Палачам руки не подаю»[147].

 1959 г. «Сотрудник «Нью-Йорк Таймса» Гаррисон Солсбэри, сопутствовавший вице-президенту Соединенных Штатов Ричарду Никсону в его поездке в СССР, побывал с Никсоном в Екатеринбурге (переименованном большевиками в Свердловск) и воспользовался этим для попытки осмотреть дом Ипатьева, в котором в 1918 году было совершено цареубийство. Эта попытка не удалась. Дом Ипатьева занят в настоящее время архивом коммунистической партии и заведующий этим архивом не впустил американского журналиста в дом и, выйдя к нему на крыльцо, плотно прикрыл за собою дверь. Внешне дом производит впечатление недавно выкрашенного здания. Окраска дома - трехцветная: белая, светло-коричневая и темно-коричневая. Памятная доска, существовавшая на доме до 1945 года и указывавшая на него, как на место смерти Императора Николая Александровича и Его Семьи, ныне не существует. До 1945 года подвал, в котором произошло цареубийство, был - по словам Солсбэри - музеем. Он утверждает, что в застекленных ящиках в этом подвале были вывешены некоторые вещи, принадлежавшие Царской Семье и даже, - что противоречит другим сведениям, - одежда, в которой Император и члены Его Семьи, были во время их убиения. В 1945 г. музей был закрыт, а находившиеся в нем предметы были перевезены в закрытый большевиками Екатеринбургский собор, превращенный в городской музей. В поисках этих предметов, Солсбэри отправился в собор. Один из служащих музея сказал ему, что предметы, прежде находившиеся в подвале Ипатьевского дома, хранятся на складе городского музея, но в нем не выставлены. По словам того же служащего, в городском музее нет ничего, что могло бы напомнить о событиях, проишедших в Екатеринбурге в 1918 году»[148].

«В 50-х годах, - вспоминает Л. Н. Касьянова из Феодосии, - я училась в Свердловске на Урале, в педагогическом институте. В Свердловске мы ходили на экскурсию в Ипатьевский дом, заводили нас и в подвал, где были расстреляны святые мученики. Говорят, время от времени проступала там кровь на стенах, и сколько бы ее ни смывали, она вновь появлялась»[149].

 «С детства, - вспоминает З. С. Гребенщикова, - мама нам показывала этот дом. Когда познакомилась в Ивановской церкви [Екатеринбурга] со сторожем Бухаркиным Федором Ивановичем - большим почитателем Царской Фамилии - стала более подробно о нем узнавать. К сторожу очень был привязан один мальчик - Тихомиров Александр Дмитриевич, 1956 года рождения. Отец у него был генерал, а мать работала врачем-терапевтом. Его бабушка Ольга с трех лет водила мальчика в церковь и он знал уже молитвы. Стали мы ходить все трое к дому - Федор Иванович, Саша и я - молиться. Приходили и ночью перед праздниками - Николой зимним, Николой вешним, Пасхой, перед 16 июля и другими. Брали с собой верующих старушек. Возьмем свечки, поставим на боковое крылечко и «Со святыми упокой» и «Вечную память» поем, всех Царственных Мучеников поименно поминаем и вокруг дома ходим. Еще брали пшена или крупы, разбрасывали, чтобы птички наутро клевали. Если где какая опасность (тогда в 70-е годы строго было), тогда вниз к пруду убегали. Над дверью того крылечка, ведущего в подвал, где расстреляли Царскую Семью, Саша прибил семь крестиков. Потом их кто-то убрал. В пост мы складывались и подавали на помин Царской Семьи вместе с нашими родителями. Убиенный Император Николай и Императрица Александра со чадами были занесены в мой поминальник. [...]

У Сашиной бабушки Ольги была подруга, она работала в доме Ипатьева вахтером. Саша рассказывал, что они ходили туда с бабушкой, но проникнуть в подвал трудно - там складировалась всякая рухлядь, мебель, стулья... Только под предлогом вынести старую мебель и можно было проникнуть в подвал. Саша рассказывал, что стена у которой Царскую Семью расстреливали, была побелена - они побелили ее, властители наши, а кровь проходит все равно через побелку. Решили покрасить в голубой цвет, нежно голубой, как небо, и опять она выходит - кровь сквозь дырочки, что пули выбили. Та же вахтерша, видимо, и сама верующая была, говорила, что накануне праздников - перед Рождеством, Пасхой, Троицей, когда выпадало ее дежурство в ночь, из подвала доносились звуки какого-то ангельского, очень нежного пения. Однажды Саша принес в бабушкином медальоне с крышечкой залитый горячим воском кусочек штукатурки от той стены. Такой небольшой кусочек в форме трапеции, а там, как букет цветов, разбрызнуто было - крупные, средние, помельче, бордовые капельки, оранжевые, светло оранжевые. Прямо как букет цветов. Я помолилась и приложилась к этой святыне. Имела честь...»[150]

Почитание св. Царственных Мучеников на месте их мученической кончины подтверждает и Б. Н. Ельцин, бывший в закатные годы советской власти первым секретарем Свердловского обкома партии: «...Нынче, в эпоху гласности, идет много разговоров о доме Ипатьевых, в подвалах которого были расстреляны бывший Царь и его Семья. Возвращение к истокам нашей искореженной, изодранной ложью и конъюктурой истории - процесс естественный. Страна хочет знать правду о своем прошлом, в том числе и страшную правду. Трагедия семьи Романовых - это как раз та часть нашей истории, о которой было принято не распространяться. Именно в те годы я находился на посту первого секретаря обкома, дом Ипатьевых был разрушен. [...] К дому, где расстреляли Царя, люди ходили всегда, хоть и ничем особенным он от соседних старых зданий не отличался, заселяли его какие-то мелкие конторки, но страшная трагедия, случившаяся здесь в 18-м году, заставляла людей подходить к этому месту, заглядывать в окна, просто молча стоять и смотреть на старый дом. Как известно, расстреляли семью Романовых по решению Уральского совета. Я сходил в областной архив, прочитал документы того времени. Еще совсем недавно факты об этом преступлении практически никому не были известны, существовала фальсифицированная версия в духе «Краткого курса», поэтому легко представить, с какой жадностью я вчитывался в страницы, датированные 18-м годом. Только в последнее время о последних днях Семьи Романовых были опубликованы несколько подробных документальных очерков в нашей прессе, а тогда я оказался один из немногих, кто прикоснулся к тайне жестокого расстрела Царя и его Семьи. Читать эти страницы было тяжело. Близилась одна из дат, связанных с жизнью последнего Русского Царя. Как всегда на Западе, в газетах и журналах появились новые исследования, что-то из этих материалов передавали западные радиостанции на русском языке. Это подхлестнуло интерес к дому Ипатьевых, люди приезжали посмотреть на него даже из других городов. Я к этому относился совершенно спокойно, поскольку совершенно понятно было, что интерес этот вызван не монархическими чувствами, не жаждой воскресения нового Царя. Здесь были совсем другие мотивы - и любопытство, и сострадание, и дань памяти, обыкновенные человеческие чувства»[151].

 «Почитание Царя-Мученика, - свидетельствовал архиепископ Мелхиседек, - продолжается, наверное, со дня убиения; оно носило разные формы и было... прикровенным, поскольку было преследуемым. Поэтому достоверных, прямых и точных сведений пока просто у нас нет. Но есть косвенные: например, мемуары и интервью Б. Н. Ельцина, в которых он оправдывает снос дома Ипатьева решением, основанным на том, что дом стал объектом почитания. Ельцин в ту пору был первым секретарем Свердловского обкома партии и, естественно, располагал всей информацией, какую только мог собрать Комитет государственной безопасности. Какая бы ни была истинная причина сноса дома, но версия Ельцина не вызывала удивления или протеста. Она была принята как естественная, так как не противоречила общепринятому мнению. То есть для слушателей и читателей было понятно и объяснимо, что в России есть почитатели убиенного Государя»[152].

1972-1973 гг. - публикация в ленинградском журнале «Звезда»[153] книги Марка Касвинова «Двадцать три ступени вниз». Неплохо было бы вообще тщательно рассмотреть всю историю ее появления. Исследователю этой темы желательно было бы прояснить не только саму загадочную личность автора. Своей документированностью этот опус во много раз превосходит всю писанину Рябова и К^о: ему были доступны многие архивы, в том числе польские, чехословацкие, австрийские и швейцарские; книги, многих из которых нет в наших спецхранах. Публикация в журнале «Звезда» много шире, чем в отдельной книге под тем же названием. Но именно с последней-то, в основном, все знакомы. Несомненно, налицо продукт отнюдь не рядовой идеологической операции спецслужб.

Смысл такой операции прекрасно выразил доктор исторических наук Ю. А. Буранов. Именно на основе таких «трудов» и разнообразных фальсифицированных «документов» «родился и теперь практически неуничтожим комплекс исторической недостоверности, отравивший общественное сознание»[154].

*  *  *

«Как мне рассказывали заслуживающие доверия екатеринбуржцы, - пишет исследователь Л. Болотин, - имен которых я не могу назвать, в начале 70-х годов М. Ростропович приезжал с гастролями в Свердловск. За концерт, данный в местном театре оперы и балета, в качестве гонорара он попросил отдать предметы царской мебели из дома Ипатьева, каким-то образом оказавшиеся в этом «храме культуры». Просьба была удовлетворена. В ту же поездку М. Ростропович купил у некоего господина Варшавского, как раз тогда собравшегося отъезжать в Израиль, стол, принадлежавший Царской Семье»[155].

Вот, между прочим, описание парижской квартиры М. Ростроповича и Г. Вишневской: «Один из престижных районов Парижа. Улица Жоржа Манделя. Высокая металлическая ограда, за которой обитают миллионеры, банкиры, знаменитости. Ворота в дом, где на втором этаже живут Галина Вишневская и Мстислав Ростропович, распахнуты настежь. Ни звонков, ни псов на цепи. Консьержки я тоже не обнаружил. «Смелые, однако, люди живут здесь», - подумал я.

- Это Левицкий: «Екатерина Вторая». Это Елизавета, очень известный портрет, может быть рисовал Антропов. Но под вопросом. Это Петр I Моора, Царь позировал художнику. Представляете? Ведь монархов чаще всего рисовали по памяти. Это портрет Государя Николая II работы Серова, жаль, что руки как бы недописаны, но в этой незавершенности своя прелесть. А этот фарфор Императорского завода, редкий, в особенности статуэтки. Мебель собиралась по разным странам: Аргентина, США, Англия. В основном на аукционах.

- Какие замечательные шторы!

- Из Зимнего Дворца! Редчайшие! Дорожу ими очень. Раз в три года своими руками стираю, никому не доверяю эту прелесть. Там, наверху, Репин. Это Иванов - этюды к «Явлению Христа народу». Правда, потрясающие?! Это Боровиковский, женский портрет, рядом мадам Бестужева. А это, взгляните, Алексеев. Ну, Венецианова вы, конечно, узнали. Это...»[156]

Подтверждение овладения Ростроповичем мебелью из Ипатьевского дома мы найдем позднее, в свидетельстве Г. Рябова. Весьма показателен также факт близкого знакомства Ростроповича и министра внутренних дел СССР Н. А. Щелокова. Об этом рассказывал, в частности, мастер-печник Василий Федорович: «Еще в стародавние времена случай свел Василия Федоровича с известнейшим музыкантом М. Ростроповичем. Началось с того, что Василий Федорович подрядился соорудить камин на даче Ростроповичей в поселке Жуковка, за камином последовал гараж с жилой пристройкой, куда хозяева дачи впоследствии поселили писателя Солженицына, а затем там же был построен просторный зал для домашних концертов. Так деловые контакты мало-помалу превратились в доброе знакомство, и Василия Федоровича стали приглашать в Жуковку на обеды и ужины. Ходил он туда с неизменным удовольствием - еще бы, не каждому выпадает радость посидеть за одним столом с такими знаменитыми людьми, как Дмитрий Дмитриевич Шостакович, Галина Павловна Вишневская, Николай Анисимович Щелоков, академик Кириллин Владимир Алексеевич, в ту пору зампред Совмина СССР, Андрей Дмитриевич Сахаров, не говоря уж про самого Мстислава Леопольдовича, хлебосольного, необыкновенной душевности человека. [...] Когда Вишневскую и, в особенности, Ростроповича принялись травить за поддержку Солженицына и вынудили уехать за бугор, перед отъездом они - доброго им здоровья! - позаботились о тех, кто им помогал. Домработница Галины Павловны перешла к Светлане Владимировне Щелоковой, а Василий Федорович по рекомендации Мстислава Леопольдовича был зачислен в кадры МВД. Министр присвоил ему офицерское звание «майор» и сделал доверенным лицом в коммунально-дачной службе - отныне у Василия Федоровича были свои ключи от квартиры Щелоковых и от служебной дачи № 1 МВД СССР в поселке Усово. Именно там в долгие осенне-зимние вечера он по-настоящему узнал Николая Анисимовича»[157][158].

*  *  *

Явные признаки интереса высших государственных структур к Ипатьевскому дому (тайный контроль над которым вряд ли прекращался с 1918 г.) обнаружились в 1975 году.

Краевед А. Н. Авдонин предлагает свою версию причины сноса, близкую к официальной: «В 70-х годах Свердловск начал готовиться к своему раскрытию (город был закрыт для иностранцев), и власти начали задумываться, что делать с домом Ипатьева, который являлся свидетелм безсмысленного и жуткого преступления - убийства Царской Семьи и их прислуги. Уже давно выветрилось из памяти название площади перед домом: «площадь Народной мести», ее переименовали в «Комсомольскую». А дом стоит и привлекает к себе внимание приезжающих туристов. Это противоречило существующей идеологии, и судьба дома была решена на самом высоком уровне»[159].

«26 июля 1975 г. Секретно. ЦК КПСС. О сносе особняка ИПАТЬЕВА в городе Свердловске.

Антисоветскими кругами на Западе периодически инспирируются различного рода пропагандистские кампании вокруг царской семьи РОМАНОВЫХ, и в этой связи нередко упоминается бывший особняк купца ИПАТЬЕВА в г. Свердловске. Дом ИПАТЬЕВА продолжает стоять в центре города. В нем размещается учебный пункт областного Управления культуры. Архитектурной и иной ценности особняк не представляет, к нему проявляет интерес лишь незначительная часть горожан и туристов. В последнее время Свердловск начали посещать зарубежные специалисты. В дальнейшем круг иностранцев может значительно расшириться, и дом ИПАТЬЕВА станет объектом их серьезного внимания. В связи с этим представляется целесообразным поручить Свердловскому обкому КПСС решить вопрос о сносе особняка в порядке плановой реконструкции города.

Проект Постановления ЦК КПСС прилагается.

Просим рассмотреть.

Председатель Комитета госбезопасности АНДРОПОВ»[160].

 «О сносе особняка Ипатьева в гор. Свердловске.

ВОПРОС ПРЕДСТАВЛЕН т. Андроповым

ГОЛОСОВАЛИ:

Тт. Брежнев - Просмотрено т. Цукановым.

 Андропов - за.

 Гречко - за.

 Гришин - отпуск.

 Громыко - в Хельсинки.

 Кириленко - за.

 Косыгин - за.

 Кулаков - за.

 Кунаев - за.

 Мазуров - болен.

 Пельше - за.

 Подгорный - отпуск.

 Полянский - за.

 Суслов - отпуск.

 Щербицкий - за.

30.VII.75 г.

Оформить. 4.VIII.75 г.»[161]

 «Коммунистическая партия Советского Союза. Центральный Комитет.

Совершенно секретно.

О сносе особняка Ипатьева в гор. Свердловске.

Одобрить предложение Комитета госбезопасности при Совете Министров СССР, изложенное в записке № 2004-А от 26 июля 1975 г.

2. Поручить Свердловскому обкому КПСС решить вопрос о сносе особняка Ипатьева в порядке плановой реконструкции города.

СЕКРЕТАРЬ ЦК.

Приложение: Записка т. Андропова на 1 л.»[162]

«...Проблема Екатеринбургского злодеяния, - комментирует приводимые нами документы исследователь Л. Болотин, - в середине 70-х годов волновала Политбюро ЦК КПСС, и тогда его члены поручили это серьезное дело специалисту - министру МВД СССР Н. А. Щелокову, который сам отправился в разведку в Екатеринбург, по-большевицки законспирировав свой визит областным совещанием. Доклад Н. А. Щелокова для Политбюро, вероятно, не внес ясности, и ему, должно быть, поручили послать человека менее приметного, но более толкового, искушенного в следственной практике, чтобы его поездка дала и конкретный результат и не обнаружила целей. Тут и пригодился «отставной» следователь, модный кинодраматург Г. Рябов. Визит писателя всегда можно объяснить «творческим» любопытством. [...] Дом Ипатьева спустя 60 лет после преступления остался угрожающей уликой, которая не выдала всех своих тайн ни следователю Наметкину, ни следователю Сергееву, ни следователю Соколову, уликой, которая могла бы еще открыться тому, кто не ищет сувениров, но отыскивает истину»[163].

Июнь 1976 г. - по заданию министра внутренних дел Н. А. Щелокова, его доверенный человек Гелий Трофимович Рябов приступает к сбору материалов в связи с цареубийством. Его поездке в Екатеринбург предшествовало посещение города Щелоковым.

«В 1976 году, - пишет Г. Рябов, - Министр внутренних дел СССР Николай Анисимович Щелоков назначил моего покойного ныне соавтора Алексея Петровича Нагорного и меня своими внештатными консультантами по печати и кино. [...] Щелоков наградил нас высшей наградой МВД: знаками «Заслуженный работник МВД СССР». Попросил съездить в Свердловск, обсудить с работниками милиции уже показанные по ТВ серии [фильма «Государственная граница»]. Нагорный поехать не смог, отправился я. Перед отъездом, вручая командировочные и проездные документы, Щелоков задумчиво произнес: «Я проводил в Свердловске всесоюзное совещание. Когда оказался в городе - попросил отвезти в дом Ипатьева. Я сказал: хочу постоять на том месте, где упали Романовы». - Взгляд у министра был отсутствующий, странный [...] Всесильный министр, член ЦК КПСС, личный друг Брежнева»[164].

Свидетельствует начальник Политотдела Свердловского УВД (в изложении Г. Рябова): «Министр у нас был на совещании, так верите ли - прямо с вокзала велел везти к Ипатьеву. Хочу, говорит, увидеть место, на котором закончили свои дни последние Романовы»[165].

 «До сих пор не могу понять, что меня толкнуло, прямо на вокзале я попросил встречающих: повезите меня в Ипатьевский дом, «дом особого назначения», как он именовался властями во время заточения там Императорской Фамилии. Впрочем, моя просьба не вызвала удивления - оказывается, интерес к этому месту проявляли едва ли не все приезжие, в том числе и «высокие гости»[166].

 «Веселые лица начальника Политотдела Свердловского УВД, сопровождающих.

- Я взял с собою фотографа из НТО, вы же наверняка захотите поснимать? - полковник теребит меня. - Поехали. Утром лучше, не привлечем внимания - у нас не поощряются посещения этого дома...

- Почему? [...]

- Потому что у некоторых появляются сомнения. Зря, мол, убили семейство и самого»[167].

«Приехал фотограф-криминалист, входим в здание, здесь все дышит прошлым... Фотограф все время щелкает - «планчик пола», «планчик потолка», для него этот дом и все в нем только некое очередное «место происшествия». В общеуголовном смысле... Тот, кто видел эти пустые комнаты, кто спустился в полуподвальный этаж и прошел его насквозь, до поворота налево, в ту, последнюю смертную камеру, тот не ищет сувениров. Здесь открывается истина»[168].

 «Выходим из машины. Встречает милая девушка, она, как выясняется, заведует Центром переподготовки учителей. Оный как раз и располагается в «бывшем Ипатьева». [...]

- К нам многие ходят, но не всех пускаем. Во-первых, не велят, во-вторых - эксцессы, - и, уловив в моих глазах недоумение, заведующая продолжает: - Недавно один профессор из Ленинграда уволок балясину от лестницы. Я ему говорю: лестница-то ведь перестроена! А он свое: сувенир. [...]

И вот - комнаты, коридоры, полы, потолки - все подлинное, все то самое, с памятью. Входим в зал. Слева камин. Кажется, и какое-то подобие той, прежней люстры раскачивается под потолком. Только вот мебели нет. Ее выпросил известнейший виолончелист. Он давал концерт в филармонии, мебель якобы стояла в кабинете директора, оный же не посмел знаменитости отказать. [...]

Вот оно, это место. Своды, цементный пол, замурованное окно справа, какая-то рухлядь по углам.

- Перегородка, деревянная, стояла здесь, - начальник Политотдела показывает. - Теперь ее нет. Здесь они и... - он разводит руками. Лица у всех странные. Не то ошеломленные немного, не то испуганные чуть-чуть.

- Площадь у дома Ипатьева раньше называлась «Народной мести». До войны здесь музей был, революционеры всех стран любили фотографироваться у... стенки.

- А вы знаете - почему сюда не пускают? - вступает в разговор заведующая. - Цветы кладут на замурованное окно! Представьте!

- Ну, это басни... - морщится полковник.

- Тогда почему снова не открыть музей? - спрашиваю я.

- Потому что... Потому, - мрачнеет начполитотдела.

- Потому что наши музеи - либо гордость, либо опровержение, - говорю я. - А... куда делась эта... перегородка?

Полковник хмурится:

- Точно не знаю... Мне говорили, что она теперь - в Англии.

- В Англии? - я не верил своим ушам. - Но ведь она здесь была, в музее...

Он пожимает плечами. Объяснения нет. Оно появится позже, когда я узнаю о том, куда исчезли царские драгоценности. Советская власть распродавала направо и налево серебро, золото, драгоценные камни и живопись. Арманду Хаммеру, например, другу Ленина. И сонму других, желающих[169]. Я вполне допускаю: какому-то извращенцу с деньгами понадобился «сувенир». Все продается. Продали и стену, у которой упали Романовы»[170].

 «Странно бы было, - писал Г. Рябов, - если бы, подписывая мои командировки в Свердловск, письма в Архив октябрьской революции и в дирекцию библиотеки имени Ленина, отдавая распоряжение оказывать мне всяческое содействие - планами Свердловска и окрестностей, крупномасштабными картами и прочим - Щелоков в конечном счете не догадался бы, в чем цель и смысл моих действий. [...] Н. А. Щелоков обратился по моей просьбе к руководству Главного архивного управления при СМ СССР»[171]. «...Неспециалисту, - комментирует эти слова исследователь Л. Болотин, - конечно же, не известно, что, например, Царский и Великокняжеский фонды в Центральном государственном архиве октябрьской революции были рассекречены еще во времена хрущевской «оттепели». Для доступа к ним или, к примеру, в отдел специального хранения Государственной библиотеки имени Ленина достаточно элементарного отношения на бланке с печатью и подписью мало-мальски ответственного лица - бумаги, которую можно получить в любой редакции, институте или творческом союзе - журналистов, писателей, кинематографистов. Уровня ЦК КПСС, Министерства внутренних дел СССР для этого не требуется. [...] Зачем же «энтузиасту» была нужна столь могущественная поддержка в лице министра МВД СССР, члена ЦК Н. А. Щелокова? Нам видится, что вопрос следует ставить совершенно в ином ракурсе. А были ли отношения «Рябов-Щелоков» таковы, какими их старается представить читателю наш кинодраматург и бывший следователь?»[172]

Из объяснения А. Н. Авдонина прокурору Свердловской области В. И. Туйкову (8.8.1991): «Примерно в 1976 году в Свердловск приехал Гелий Рябов. До этого я с ним знаком не был. Познакомились мы с ним при следующих обстоятельствах. Я хорошо знал Корлыханова Ивана Степановича, работника Чкаловского РК КПСС. В момент приезда Рябова он был начальником политотдела УВД Свердоблисполкома. Рябов показывал работникам милиции фильм «Рожденная революцией». Он и познакомил меня с Рябовым. Я узнал, что и его волнует судьба Романовых, так как он намеревался создать о них фильм. Я ему рассказал о том, что знал. Он спросил, знаю ли я место захоронения семьи Романовых. Я ему сказал, что предположения у меня есть, но требуются архивные материалы. Он пообещал мне помочь в этом вопросе, попросил меня никому об этом не говорить, сказал, что ничего бояться не надо, т. к. будем работать под эгидой Щелокова»[173].

Из объяснения Г. Т. Рябова прокурору Свердловской области В. И. Туйкову (14.9.1991): «В августе 1976 года я по просьбе бывшего министра внутренних дел Щелокова приехал в г. Свердловск для представления работникам милиции моего фильма, вернее, его третьей серии «Рожденная революцией». Начальник политотдела УВД (фамилию и другие данные о нем я не помню), полковник предложил мне осмотреть достопримечательности города, спросил, не желаю ли я познакомиться с работой ряда предприятий. Я сказал, что с удовольствием познакомился бы с историей города 18-20-х годов. Начальник политотдела сказал, что знает человека, который интересуется и знает много об этом периоде, обещал познакомить меня с ним. Через некоторое время мы с ним приехали в квартиру к этому человеку. Им оказался Авдонин Александр Николаевич, кандидат геолого-минералогических наук»[174].

Отвечая на вопросы рижского журналиста о судьбе Ипатьевского дома, Б. Н. Ельцин заявил: «Это было решение Политбюро, подписанное Л. Брежневым. На снос дома давалось три дня. Я спрашивал у тех, кто спустил в Свердловск бумагу, - «как я объясню людям?» - «А вот как хочешь, так и объясняй». Бери, мол, все на себя. Тогда я был самым молодым секретарем обкома, и зубки, хотя уже начали прорезываться, но все еще были молочные. Прошли сутки, а дом все еще стоит. Ну пошли из Москвы звонки: мол, дом старый, без удобств, людей в нем расстреливали... Словом в одну ночь срыли. И то место закатали в асфальт - улица К. Либкнехта прошла». На новый вопрос корреспондента: «В свердловской газете «На смену», однако говорится, что особняк, где произошел расстрел Царской Семьи, был ликвидирован по инициативе из Москвы (предположительно - по приказу тогдашнего министра внутренних дел Щелокова)», - Ельцин ответил: «Нет, это было сделано по распоряжению Политбюро»[175].

 «Записка Ю. В. Андропова, - уточняет Л. Болотин, - датируется 26 июля 1975 г., протокол заседания Политбюро - 30 июля. Но варварская акция по сносу дома была осуществлена лишь через два года. Вероятно, это решение не было окончательным. Возникли какие-то веские доводы против этой акции. Кто же способствовал разрушению тех доводов? [...] Публикация этих секретных листков сама по себе представляет ловкий трюк[176]: для громадного большинства читателей эти бумаги представляются тем самым «историческим» решением, которое определило судьбу дома Ипатьева. Однако, исходя из здравого смысла, совершенно очевидно, что в августе 1977 года было еще одно решение Политбюро, которое несомненно было документально зафиксировано. Эти документы до сих пор почему-то хранятся в строжайшем секрете. [...]

Автор книги «Убийство Царской Семьи» Олег Анатольевич Платонов на вечере, посвященном экспертизе предполагаемых «останков Царской Семьи», который проходил в Доме ученых 9 апреля 1993 г., на вопрос из зала: «По чьей инициативе был снесен в сентябре 1977 года дом Ипатьева?» категорически ответил: «По инициативе Бориса Николаевича Ельцина». Видимо, среди собравшихся было немало сторонников президента Российской федерации, и по залу прошла волна возмущенных реплик, недовольный гул, на что писатель спокойно ответил, что во время его продолжительной поездки в Свердловск (Екатеринбург) в 1990 году он встречался со многими бывшими высокопоставленными работниками Свердловского обкома, сотрудниками первого секретаря Б. Н. Ельцина, которые категорично утверждали, что первоначальная инициатива исходила от него. Самый молодой из первых секретарей обкомов, он старался отличиться перед высшим партийным руководством. Инициативное предложение было рассмотрено и одобрено «наверху». О. А. Платонов добавил, что существуют документы, свидетельствующие об этом, копии которых хранились в особой папке Свердловского партархива, посвященной убийству Царской Семьи и дому Ипатьева. Доступ к этой коллекции документов имел крайне ограниченный круг лиц. По заведенному порядку с этим собранием обязательно знакомился при вступлении в должность каждый новый первый секретарь Свердловского обкома. Однако, в связи с переводом Б. Н. Ельцина в Москву, туда же была отправлена и эта особая папка.

О существовании секретной папки я слышал от ряда лиц, заслуживающих доверия. Однако они рассказывали мне о ней с глазу на глаз. Поэтому я не вправе ссылаться на конкретные фамилии. Публичное заявление о существовании этого секретного собрания документов было сделано О. А. Платоновым, что мне позволяет ссылаться на него. О. А. Платонов отметил, что эти подробности он включил в свою книгу «Убийство Царской Семьи», вышедшую в издательстве «Советская Россия» в 1991 году. Однако на заключительном этапе выхода в свет, а книга была подписана в печать 10 октября, этот пассаж был изъят из окончательного текста. Видимо, здесь сыграли свою роль августовские события, утвердившие власть Б. Н. Ельцина.

Впрочем, кое-что об этих секретных документах просочилось в оппозиционную печать. С. Турченко в статье «И кое-что остается...» сообщает перечень особо засекреченных документов: «Записка в ЦК КПСС о сносе особняка Ипатьева в Свердловске», «О тов. Ельцине Б. Н. (поездка в Великобританию, Италию, Испанию). Протокол заседания ЦК КПСС от 24.4.90 г.», «О досрочном откомандировании советских работников из-за границы за нарушение норм поведения». А также всевозможные записки в ЦК КПСС о Сахарове, Ростроповиче,Гинзбурге и других...» (Советская Россия. № 47, 22 апреля 1993 г. Слова в цитате выделены мной - Л. Б.)»[177].

Сам О. А. Платонов в первом безцензурном издании своей книги пишет: «В 70-е годы в ЦК поднимается вопрос о судьбе Ипатьевского дома. Занимается им сам Суслов. В Свердловск командируется министр внутренних дел Щелоков, он осматривает дом, поднимает материалы об убийстве, хранящиеся в областном архиве. Вожак уральских большевиков Б. Н. Ельцин вместе со Щелоковым проводит закрытое бюро обкома, на котором принимается как бы инициатива снизу - решение о сносе дома Ипатьева. (Информация получена от бывших работников Свердловского обкома партии.) И именно на основе этого решения Политбюро издает секретное постановление о сносе. Подчеркивается, что к 60-летию убийства около дома могут быть демонстрации.

Иную интерпретацию событий дает непосредственный руководитель акции первый секретарь обкома Б. Н. Ельцин: «...По каким-то каналам информация о большом количестве паломников к дому Ипатьевых пошла в Москву. Не знаю, какие механизмы заработали, чего наши идеологи испугались, какие совещания и заседания проводились, тем не менее скоро получаю секретный пакет из Москвы. Читаю и глазам своим не верю: закрытое постановление Политбюро о сносе дома Ипатьевых в Свердловске. А поскольку постановление секретное, значит, обком партии должен на себя брать всю ответственность за это безсмысленное решение. Уже на первом же бюро я столкнулся с резкой реакцией на команду из Москвы. Не подчиниться секретному постановлению Политбюро было невозможно. И через несколько дней ночью к дому Ипатьевых подъехала техника, к утру от здания ничего не осталось. Затем это место заасфальтировали».

Все в этом пассаже руководителя уральских большевиков 1977 года дышит политическим лукавством: нет упоминаний о приезде Щелокова, о решении бюро обкома, предшествующего решению Политбюро, события представляются так, как будто это произошло внезапно, в несколько дней, а ведь на самом деле этот вопрос прорабатывался несколько месяцев. (В Свердловском краеведческом музее нам рассказывали, что о сносе дома заговорили загодя, предложили, в частности, забрать из него некоторые предметы.) И впрочем, главное даже не в этом политическом лукавстве, а в духе большевизма, который сквозит во фразе Ельцина: «Не подчиниться секретному постановлению Политбюро невозможно». А ведь то же самое имели в виду в 1918 году Белобородов и Голощекин. Без всякой натяжки можем сказать, что в 1977 году Ельцин сыграл ту же роль, какую в 1918 году сыграли Белобородов и Голощекин, - все они стали безмолвными исполнителями преступного приказания, отданного богоборческой антирусской властью. Представьте себе тогда, что бы сделал Ельцин, если бы жил в 1918 году, получив приказ об убийстве Царской Семьи, и что бы сделал Голощекин, если бы был первым секретарем обкома в 1977 году. «Время такое было», «так надо было тогда» - единственный аргумент подобных людей, исповедующих антирусский дух большевизма, какую бы тогу они на себя не надевали. А суть его, повторяю еще раз, - использование в политической практике недопустимых, преступных, уголовных методов борьбы; присвоение себе права преступать любые человеческие законы ради достижения своих целей. И неправда, что иначе в то время было нельзя жить. Многие жили иначе, молча не принимая «правил игры» большевизма, часто с угрозой для жизни и благополучия противостоя его преступной и уголовной практике. Но это уже вопрос морального выбора - каждый и в 1918, и в 1977 году делал свой выбор»[178].

5/18 октября 1977 г. - срытие Ипатьевского дома вместе с горкой, на которой он стоял[179]. «Пожелавшие стереть с лица земли саму память о мученическом конце Царской Династии, - читаем в сборнике акафистов, - не заметили, что совершили это в день тезоименитства Наследника»[180] Цесаревича Алексия Николаевича.

 «В 1977 году Москва приказала [...] взорвать особняк Ипатьева, - излагает свою «версию» событий Г. Рябов. - (На одной из пресс-конференций - в мае 1998 года сотрудник журнала «Москва» спросил меня: «А правда ли, что это Щелоков взорвал дом Ипатьева?» Я ответил: «Когда стало известно о том, что готовится взрыв, я пришел к Щелокову и напрямую спросил - знает ли он об этом? Министр сказал, что да, знает, но сделать ничего невозможно. «Это дикость, конечно, - заметил Щелоков, - но повлиять на это решение нельзя».) Саша [А. Н. Авдонин] писал мне в Москву и рассказывал, как в течение нескольких дней обводил дом специальным рвом, как потом грохнуло, и он, Саша, взял из развалин какую-то решетку - кажется с крыши. [...] Исчез Дом Особого Назначения. Площадь «Народной мести». И многое-многое другое»[181].

 «28 ноября 1989 года, - свидетельствует Л. Болотин, - на вечере в Доме кино (Москва) Г. Рябов в своем выступлении среди прочего обмолвился, что дом инженера Н. Н. Ипатьева был взорван в канун ноябрьской «даты» 1977 года по личному указанию М. А. Суслова, сделанному первому секретарю Свердловского обкома Б. Н. Ельцину»[182].

 «Дом Ипатьева, - пишет П. Пагануцци, - просуществовал в своем оригинальном виде до осени 1977 г., когда был большевиками снесен. В последнее время в нем помещалось Областное отделение Союзпечати, которое «распространяет печатную ложь и продолжает это делать и в настоящее время». В семидесятые годы к бывшему дому «особого назначения» началось, все увеличивающееся, паломничество, что и послужило причиной сноса. Как и для большинства своих черных дел, так и для разрушения Ипатьевского особняка, большевики выбрали ночь. Но это не помешало большой толпе наблюдать попытку советской власти уничтожить последние следы Екатеринбургского злодеяния. Но «никому не дано уничтожить память о пролитой здесь крови, ставшей истоком рек, морей и океанов, в изобилии затопивших с тех пор нашу землю», сообщал в своем письме один русский (советский) интеллигент, посетивший Екатеринбург летом 1977 г. Кроме дома Ипатьева, снесен большевиками и Екатерининский собор, из которого священник ходил на богослужения к Царственным Узникам. Вознесенскую церковь, стоявшую почти напротив Ипатьевского дома, превратили в музей. А в Новотихвинском женском монастыре, откуда монашки носили продукты Царской Семье, теперь военный госпиталь. Храмы в нем полуразрушены, бойницы в сохранившихся крепостных башнях забиты ржавым железом, а кругом мерзость, грязь и запустение. В 1978 году в «Русском возрождении» было напечатано письмо, полученное из СССР от одного русского (советского) интеллигента, посетившего Екатеринбург, Коптяки и Алапаевск летом 1977 года и приложившего к письму фотографию наружного вида дома Ипатьева, сделанную им лично. [...] Вот что писал в конце письма неизвестный нам интеллигент: «Нет, не забыли мы всех этих деяний, хотя и минуло с тех пор 60 лет. Мы рассказывали об этом нашим детям и уверены, что дети наших детей обо всем, что произошло в бывшем Екатеринбурге, носящем теперь название одного из отвратительнейших выродков ХХ века, расскажут следующим поколениям»[183].

«В октябре 1977 года, накануне 60-летия советской власти, - читаем в одном из номеров 1978 г. самиздатского журнала «Хроника текущих событий», - в Свердловске был снесен Ипатьевский дом, в котором был расстрелян Николай Второй. Видимо, это связано с тем, что в последние годы началось паломничество к этому дому. Примерно шесть лет назад с дома была снята табличка, сообщавшая о том, что здесь решением Екатеринбургского ревтрибунала был казнен последний Император. В двухэтажном кирпичном Ипатьевском доме, принадлежавшим до революции купцу Ипатьеву, находилось культпросветучилище. За две недели до слома училище было переведено в другое место. Слом производился ночью. К дому подогнали краны, будьдозеры, большие самосвалы; место было оцеплено солдатами и милицией. Несмотря на ночное время, собралось много народа: более трехсот человек»[184].

Эмигрантка из СССР Белла Дижур писала в газете «Новое русское слово»: «А напротив него [дворца пионеров] был еще один дом, попавший в число охраняемых памятников. Назывался он - Ипатьевский дом. С этим названием связано одно из трагических событий ХХ века. Здесь был убит последний Российский Император - Николай Второй. И с Ним - вся Царская Семья. В свердловске этот дом не любили. Он стоял неприглядный, мрачный, как будто тень трагедии, происшедшей десятки лет назад, лежала на нем. Верующие старушки, проходя мимо, крестились. Накануне какой-то из октябрьских годовщин Ипатьевский дом взорвали. Сделали это ночью. Жители соседних кварталов слышали взрыв, а на рассвете о случившемся знал уже весь город. Толпу, собравшуюся у дымящихся развалин, никто не разгонял. Люди рылись в обломках кирпичей, камня и обугленного дерева. Искали «царских сокровищ», в нелепой надежде, что они тут могут оказаться. И представьте, одному школьнику повезло. Он подобрал металлическую шкатулку, в которой лежали темный гранатовый браслет и такая же брошь. Остальные - менее везучие - уносили почти целые фарфоровые изразцы, которыми были облицованы печи Ипатьевского дома. Вместе со взрывом дома Ипатьевых погорела карьера и главного архитектора города. Нашли виновного стрелочника - не досмотрел, не уберег памятника старины. Истинной причины происшедшего никто из свердловчан не разъяснил. Но она была очевидна: этот мрачный дом был как бельмо на глазу города - постоянное напоминание о том, что старым лучше бы забыть, а молодым и вовсе не знать»[185].

«Мной, - свидетельствует М. В. Смелянская, - был записан на магнитофон и впоследствии растиражирован уникальный рассказ Натальи Ивановны Белоусовой, покинувшей Ипатьевский дом перед самым его разрушением. В Ипатьевском доме находился филиал Челябинского института культуры. В нем она и работала, не понимая, в каком месте находится. Но поняла это в самые последние дни перед разрушением здания, когда его обмеряли, грабили, уничтожали... Она видела, как верующие горожане приходили прощаться с домом, целовали его стены. Самое сильное впечателение у нее было тогда, когда она увидела гибель здания. Из-за того, что рядом была дорога и находилось газпромовское здание Бухара-Урал, дом не взрывали. Его разваливали бабой - специальным стальным шаром. Когда дом раскачивали этой бабой, с него стала спадать штукатурка (наслоения последних десятилетий) и Наталья Ивановна увидела, как дом на ее глазах приобретает свой первоначальный вид, становится таким, каким он был во время расстрела Царской Семьи... У нее возникло такое чувство, что это не здание, а как будто живой организм, и она поняла, что с его разрушением, мы все теряем нечто значительное...»[186]

«С легкой руки Б. Ельцина, - пишет А. Н. Авдонин, - довольно часто муссируют утверждения, якобы дом был взорван и уничтожен за одну ночь. Дом уничтожался несколько дней с помощью кранов и чугунных «баб», и об этом свидетельствуют фотографии, да и многие очевидцы это знают. Рядом с ним снесли еще несколько малых домишек. Произошло это в сентябре 1977 года. Прошло уже около 23 лет, но «плановой застройки» города, ради чего снесли дом Ипатьева, здесь проводить и не собираются»[187].

«...Убийство памяти - снос дома Ипатьева - осуществляется за несколько дней, в сентябре 1977 года (сообщение краеведа И. И. Бизина). Место сноса заваливается камнями и щебенкой (а не заасфальтируется, как утверждает Ельцин). По мнению старожилов, это делается для того, чтобы постепенно засыпать место убийства, до неузнаваемости изменив само окружающее пространство»[188]. Точно как на Голгофе - месте распятия Господа нашего Иисуса Христа. Сходство просто поразительное!

«Об истинной причине, - писал о сносе Ипатьевского дома архиепископ Мелхиседек, - здесь говорить не место, но все же возникают сомнения в том, что указанная причина является истинной или, по крайней мере, единственной. Примерно тогда же, когда был снесен дом Ипатьевых, был снесен и дом Юровских. Это событие прошло мало кем замеченным, да и сейчас мало кто о нем помнит и никто никому не объясняет причин сноса этого дома. Причина сноса как того дома, так и другого наверняка одна и та же, но явно иная, чем приводит Ельцин»[189].

Одним из первых вопрос об этом еще в 1990 г. поставил исследователь Михаил Орлов: «...Возникает вопрос, каким целям служила та кровь, которой оказались забрызганы или «окроплены» не только полы и стены, но и дверные косяки подвала и некоторых других помещений Ипатьевского дома? Что такое находилось в доме Ипатьева до заключения в нем Царственных Узников, чем обусловлено было совершение именно в его стенах столь таинственного ритуала? Такая постановка вопроса не приблизит ли нас к разрешению и загадки внезапного уничтожения этого дома в 1977 году после стольких лет молчаливого хранения Истины?»[190]

Снос дома самым тесным образом связан с до сих пор засекреченными документами, связанными с цареубийством. «Надо сказать, - считает Л. Е. Болотин, - что существует целый массив документов, связанный с убийством Царской Семьи, который до сих пор не раскрыт, он засекречен. Это массив документов той стороны, которая убивала. Опубликованы только те документы, которые были найдены колчаковским следствием. [...] Эти дела до сих пор засекречены. Почему? Да потому, видимо, что какая-то часть нынешних властителей является наследниками цареубийц. Какие-то представители властей являются соучастниками этого преступления, когда они занимаются, например, уничтожением вещественных улик, связанных с этим преступлением. Это наши современники. Поймите, это не участники событий 1918 года, дожившие до наших дней, нет, они родились уже после этого злодеяния, но они скрывают следы этого преступления, значит они - прямые его соучастники»[191].

«Сознательны эти действия, или несознательны, - высказался на эту же тему известный православный публицист К. Ю Душенов, - это вопрос отдельный. Но эти действия произведены, причем произведены достаточно целенаправленно, как можно предположить. Конечно, это область догадок, но запретить такие догадки невозможно, потому что изменен ландшафт Ганиной Ямы, снесен дом Ипатьева, который позволял проводить следственные эксперименты, связанные с убийством Царской Семьи, изменен ландшафт Вознесенской Горки, на которой находился дом Ипатьева»[192].

1989 г. - первое открытое моление на месте снесенного Ипатьевского дома. «Вечером в ночь убийства (с 16 на 17 июля) на пустыре, где стоял дом, стали собираться люди. Никто их специально не собирал, не организовывал, люди пришли сами. Единственным организующим моментом послужило принесение туда хоругвей, Царского орла и Российского знамени. Хоругвей было всего три: с образами Святителя Гермогена, Святителя Тихона и Царя-Мученика Николая Второго. [...] Когда появились хоругви, то народу прибавилось, люди сгруппировались в круг, в центре круга стали возлагать цветы, прямо на щебень, и там же возжигать свечи. [...] Был прочитан канон Царственным Мученикам по тексту Зарубежной Церкви. Моление закончилось чтением «Отче наш...» Всего участвовало до двухсот пятидесяти человек самых разных возрастов, в том числе и дети. Русская Православная Церковь в лице ее официальных представителей никакого участия тогда не принимала: ни прямого, ни косвенного. Не принимали участие также и никакие политические или общественные организации. Люди пришли сами, «без направляющей и организующей», пришли в одиночку, или семьями, или небольшими группами (вроде тех, кто делал хоругви), пришли по велению сердца. Мы подробно останавливаемся на этом, чтобы опровергнуть расхожие мнения на этот счет. Власти города отреагировали на это событие очень резко, лучше сказать, истерично. ОМОН устроил форменное побоище: было схвачено и отвезено в райотдел милиции одиннадцать человек, из которых двое несовершеннолетних - мальчик шестнадцати и девочка четырнадцати лет. Такое совпадение цифр с числом и возрастом расстрелянных удивительно и не случайно»[193].

17 июля 1990 г. - в присутствии не одной тысячи человек три священника Русской Православной Церкви отслужили панихиду на месте Ипатьевского дома.

18 августа 1990 г. - водружение деревянного Креста на месте убиения Царственных Мучеников.

Август 1990 г. - на месте Ипатьевского дома архиепископ Свердловский и Курганский Мелхиседек отслужил панихиду по Царственным Мученикам. «Когда я в первый раз совершал панихиду на этом месте, - вспоминал Владыка, - я едва мог произносить слова, потому что десятки лет боязни памяти Императора Николая Александровича, преследования всякой тени, связанной с Его именем, были довольно тяжелым бременем всю мою жизнь - я прослужил Церкви 42 года...»[194]

4 октября 1990 г. - деревянный Крест заменен металлическим.

1991 г. - объявление о конкурсе на проект храма на месте дома Ипатьева[195].

Из письма Т. Н. Куликовского-Романова, племянника Царя-Мученика соотечественникам (1991): «...Место, на котором пролита кровь Помазанника Божия - свято, на нем невозможно воздвигнуть ничего другого, как только величественный Храм-Памятник. [...] У меня имеется Икона Божией Матери «Троеручица», перед которой молились Царственные Мученики в доме Ипатьева в заточении. Икона эта с поврежденным киотом была выброшена преступниками после их гнусного дела. При приходе белых ее подобрал один гвардейский офицер, знавший лично моих родителей, Великую Княгиню Ольгу Александровну и моего отца ротмистра Николая Александровича Куликовского. И икона эта была доставлена в Данию в 20-х годах моей бабушке Императрице Марии Феодоровне. Дайте этой иконе - свидетельнице страданий Новомучеников - вернуться в Россию, на Ее единственно достойное место - в Храм-Памятник, долженствующий быть воздвигнутым как покаянная лепта за великий грех, допущенный в нашей стране, грех, за который поныне страдает наша Родина и мы все с ней, где бы на земле мы ни находились»[196].

10 июля 1991 г. - А. Авдонин зарегистрировал в Сверловском облисполкоме фонд «Обретение», по уставу которого местные власти обязались передать фонду 15 кв. километров Коптяковского леса и территорию на Вознесенской горке, где некогда находился Ипатьевский дом[197].

Устав фонда «Обретение», среди прочего, предусматривает: «Разработку и организацию павильона-музея на территории бывшего Ипатьевского дома (или сопредельной с ней)»; «Свердловский областной исполнительный комитет безвозмездно и без обложения налогами в районе, примыкающем к территории бывшего дома Ипатьева, выделяет надел земли фонду «Обретение» площадью, необходимой для создания музейного павильона»[198].

 «Им важно, - пишет об учредителях фонда вдова племянника Царя Мученика О. Н. Куликовская-Романова, - чтобы на месте Ипатьевского дома был выстроен эффектный коммерческий комплекс для туристов. Они как бы забыли, что здесь был совершен величайший грех... Помазанника Божия убили... Мы не можем подойти к Чаше с Причастием без покаяния, без исповеди. Так, без покаяния в убийстве Царской Семьи не может преобразиться и Россия. Нам нужен на Вознесенской горке в Екатеринбурге не комплекс для туристов, а православный Храм-Памятник для православных паломников со всей России, со всего мiра. [...] Это будет, по их планам, поминанием без покаяния...»[199].

17 июля 1991 г. - участие в «Царских днях» (так стали именоваться в Екатеринбурге дни памяти Св. Царственных Мучеников) Екатеринбургской епархии и правительственной делегации (50 человек). Впервые после 1919 г. был проведен крестный ход от Вознесенской церкви до Царского креста, где была отслужена великая панихида. Ночью в час цареубийства был отслужен молебен с водосвятием у креста.

17 июля 1992 г. - в Царских днях приняли официальное участие высшие городские власти. Были гости и из-за границы. Впервые был проведен крестный ход до Ганиной ямы.

30 сентября / 13 октября 1992 г. - первый молебен на месте дома Ипатьева в присутствии О. Н. Куликовской-Романовой, которая пишет: после Литургии из Вознесенского собора «все присутствующие, в том числе семь или девять священников, двинулись крестным ходом к этому тяжелому месту, где убивали Царскую Семью. Крестный ход растянулся на целый квартал, все крестились. [...] Сам молебен, который мы служили, был знаменателен и тем, что в тот момент, когда мы подошли на место дома Ипатьева, погода разыгралась - такая красивая...»[200] «Впервые, - подчеркивала Ольга Николаевна, - Царю-Мученику Николаю и Его Августейшей Семье, здесь в Екатеринбурге, молились как святым. Это важно подчеркнуть: поскольку своей смертью Государь Император Николай II Александрович искупил грех предательства, совершенного нашим народом. Царь и сейчас молится у Престола Божия, чтобы Всевышний в нынешнее смутное время спас и помиловал Россию»[201].

 «Мы совершили закладку первого камня в основание Храма-Памятника, - сообщил в беседе с О. Н. Куликовской-Романовой архиепископ Екатеринбургский и Курганский Мелхиседек в октябре 1993 г. - Мне сослужили архиепископ Пензенский и Кузнецкий Серафим и епископ Челябинский и Златоустовский Георгий. Мы совершили закладку камня очень торжественно, в его верхнюю часть вложена капсула с частицей мощей праведного Симеона Верхотурского. Камень находится на месте комнаты в доме Ипатьева, в которой была расстреляна Царская Семья. Также нами установлен деревянный крест - на месте будущего Престола. А первый - металлический крест установлен почитателем Царской Семьи певцом Анатолием Гомзиковым, но он установлен не точно на месте пролития крови Мучеников. Сейчас мы приняли проект одного курганского архитектора. Здесь будет целый комплекс зданий - Храм и Крипта. Из Храма в Крипту, то есть на место расстрела, будет вход, а все это отдельно будет смотреться как часовенка. По количеству умученных членов Царской Семьи на ней будет семь куполов. Наверное, будем осуществлять этот проект. Организован Фонд по строительству Храма-Памятника. [...] В проекте, который получил одобрение, в основном участвовал отец Николай Чирков, благочинный Курганского округа по реставрации церквей, он имеет архитектурное образование. [...] Я возглавляю Фонд строительства Храма-Памятника на крови в честь Всех Святых в Земле Российской просиявших. Почему так называется? Потому что если Царская Семья удостаивается от Господа Венца Мученического, то Они входят в лик Всех Святых в Земле Российской просиявших»[202].

30 сентября / 13 октября 1993 г. «Накануне Покрова Пресвятой Богородицы, - писала О. Н. Куликовская-Романова, - сам владыка Мелхиседек служил Литургию в Вознесенском храме, на котором мы присутствовали все вместе и, как в прошлый раз, с казаками. По окончании Литургии в маленькой бревенчатой часовне рядом с поклонным Крестом на месте Ипатьевского дома был отслужен молебен Преподобномученице Великой Княгине Елисавете, Преподобномученице Варваре и всем Новомученикам Российским»[203]. «Вера без дел мертва, - обратилась в этот день к екатеринбуржцам Ольга Николаевна. - Достойным шагом на пути к покаянию явится возведение Храма-Памятника на месте убийства Царской Семьи. Как известно, такие планы существуют. Скорее приступим к их осуществлению, не входя в разные дрязги и разногласия. Сей Храм-на-Крови должен быть построен Православной Церковью. Когда Россия отступала от Православия, она становилась легкой добычей безбожников и иноверцев. [...] Будьте... внимательны и строги, когда дело касается Царя - Помазанника Божия, одушевленного образа Христа-Спасителя. Уверена, что вас, екатеринбуржцев, впереди ожидают еще многие судьбоносные события, связанные с памятью Царя-Мученика и Его Августейшей Семьи. Да будем достойны Их святых молитв»[204]. «Я всегда считаю для себя честью, - сказал владыка Мелхиседек, - быть на этом священном месте и произносить молитву. В день убиения Государя Императора и Его Августейшей Семьи и в день мученической кончины - в день Преподобного Сергия - в Алапаевске Великой Княгини Елизаветы Феодоровны мы совершаем Божественную литургию в Вознесенской церкви и с Крестным ходом идем на место дома Ипатьева, совершаем молебен всем Новомученикам Российском. В тропаре поминаются Царственные Мученики»[205].

Октябрь 1996 г. - О. Н. Куликовская-Романова, вновь посетившая Екатеринбург, заносит в свой дневник впечатления от разорения у Царского Креста: «На соседней часовне Преподобномученице Великой Княгине Елисавете еще видны следы пожарища. Кто-то старательно соскоблил с бревен копоть, но купола с крестом нет. Обезглавлена часовня. Кругом пустыря с поклонным крестом разросся бурьян, чуть ли не с человеческий рост. Подземный переход через Вознесенский проспект закрыт, ясно, чтобы народ из Вознесенского храма поменьше заходил на это святое место. С той стороны перехода на верхнем выходе устроили ресторанчик, а в нижней части сделали оптовый склад. Тяжелые грузовые автомобили-трейлеры подъезжают к нему и потом разворачиваются - порой прямо на святом месте. Хорошо еще Крест не своротили. Деревянный навес с маковкой над закладным камнем Храма-Памятника стоит недостроенный - такой же вид он имел, кажется, еще в 1993 году на Покров. Правда Анатолий В. сказал, что Владыка Никон буквально несколько дней назад распорядился, чтобы навес наконец перекрыли крышей. [...] Столь же малоутешительно звучали в устах Владыки Никона планы относительно строительства Храма-Памятника на месте убийства Царской Семьи. Такое впечатление, что эта проблема по-настоящему волнует только простых верующих, рядовых, а церковные власти заняты все больше чем-то более важным, что до нашего простенького ума не доходит. [...] С 1994 года деятельность по благоустройству Всероссийской Голгофы замерла. Более того, запустение умножается [подлинно уподобляясь Голгофе Господней, перед обретением Животворящаго Креста равноапостольной Царицей Еленой - С. Ф.], злоумышленники сожгли церковные ларьки, а недавно устроили пожар в часовне. [...] Несколько лет назад был образован местный фонд для строительства Храма-Памятника, устраивался местный конкурс архитектурных проектов, видимо, собирались какие-то деньги, но руководитель фонда был застрелен бандитами, а деньги куда-то исчезли. Эти подробности я узнала из бесед с нынешним (уже бывшим - С. Ф.)Екатеринбургским владыкой Никоном и простыми верующими уральцами. Я сказала владыке Сергию [архиепископу Солнечногорскому], что, по моему мнению, строительство Храма-Памятника должно было быть под прямым покровительством Его Святейшества Патриарха Московского и всея Руси Алексия II, так как это дело не столько местное (за срок, прошедший с 1991 года, по всему видно, что местным гражданским властям это не под силу), сколько Всероссийское и общерусское, более того оно имеет непреходящее значение и для Вселенского Православия. Может быть необходимо ходатайствовать перед высшими гражданскими властями Российской Федерации, перед Президентом России о том, чтобы они совместно со Святейшим Синодом организовали прямую опеку строительства Храма-Памятника в Екатеринбурге через создание авторитетного Попечительского Комитета, подобного тому, какой был организован для столь успешного и быстрого восстановления Храма Христа Спасителя в Москве»[206].

1998 г. - накануне захоронения «екатеринбургских останков» в Петропавловской крепости, по свидетельству президентского спичрайтера Андрея Шторха, Б. Н. Ельцин «вычеркнул - причем буквально в самолете, на подлете к Петербургу - единственный абзац. После слов про нашу общую вину предлагалось некое его личное покаяние - о том, что дом Ипатьевых в Свердловске был нам всем живым укором, и он принял решение о его сносе, в чем теперь раскаивается. Но Ельцин не стал каяться тогда...»[207]

Говоря о президентстве Б. Н. Ельцина, обычно связывают это с причастностью к «Царскому делу» (имеется в виду роль Бориса Николаевича в разрушении Ипатьевского дома). О том, что, по всей вероятности, это отнюдь не случайность, свидетельствует попытка такой же «инициации» нынешнего президента. Дело в том, что незадолго до осуществления акции с захоронением лжеостанков в Петропавловской крепости В. В. Путина назначили на должность помощника управляющего президентской Администрацией, ведающего региональной политикой. «Назначение на этот ключевой пост, - пишет зарубежный публицист В. Лупан, - настолько сближает Путина с президентским окружением, что Борис Ельцин назначает его своим представителем на спорное, но передаваемое, однако, по всем мiровым каналам, погребение останков Императорской Семьи, убитой большевиками. Если бы президент в последний момент[208] не изменил намерения, Путин стал бы знаменитостью немедленно, поскольку телевидение, набросившееся на эту церемонию, наверняка бы заинтересовалось этим представителем Кремля, таким молодым и столь малоизвестным широкой публике. Тем не менее сам факт предложения его на эту столь репрезинтативную роль показывает, что Владимир Путин уже был на счету как достаточно обещающий уже за два года до того, как его выдвинули на первый план»[209]. Как бы то ни было, примечательно, что сразу же после этой акции в Петербурге, пусть и возглавленной президетом, В. В. Путина сразу же сочли возможным поставить во главе ФСБ.

После исчезновения в Екатеринбургской епархии при неясных обстоятельствах денег на строительство на месте Ипатьевского дома храма Всех Святых (благословленного Патриархом Московским и всея Руси Алексием) некоторые круги в Екатеринбурге начали выдвигать проект вместо храма восстановить Ипатьевский дом. Приехавшему за благословением на это представителю группы старец о. Николай Гурьянов с острова Залит сказал на это (случилось это в день Воздвижения Честнаго и Животворящаго Креста Господня, 14/27 сентября 1999 г.): «ГРЕШНО!» На «аргумент», что исследования грунта показали-де, что он не выдержит груза церкви, последовал ответ Старца: земля та «ВЫДЕРЖИТ ЛЮБОЙ ХРАМ».

В заключение приведем часть Синаксаря из Службы святым Царственным мученикам и страстотерпцам, составленной и изданной по благословению семи архиереев Русской Православной Церкви, имеющей отношение к предмету нас интересующему:

Убиен бе от рук безбожник в дому Ипатиевом, сиречь высоком, еже есть на распутии, нарицаемом Вознесенским в честь Преславнаго Вознесения Господа нашего Иисуса Христа от земли на небо, избрание же перваго царя из роду Романовых Михаила бе в монастыре, такожде именуемом Ипатиевым, прообразуя высокое служение православных помазанников и высоту жертвы кротчайшаго царя нашего Николая.

 Убедительная просьба автора: при копировании и цитировании не забывайте указывать ссылку на эту страницу