В этой статье мы рассмотрим некоторые археологические находки, сохранившиеся древние надписи, а также церковные реликвии и прочие артефакты, связываемые в научно-популярной литературе с различными евангельскими персонажами, с Иисусом Христом, его окружением и первыми христианами.

Растущий в обществе интерес к таким памятникам обусловлен желанием иметь вещественные подтверждения евангельских событий. Масс-медия периодически сообщают об очередной «сенсации»: находке или открытии того или иного памятника, напрямую связанного с Новым Заветом. При ближайшем изучении, впрочем, оказывается, что это далеко не так. Строго говоря, до сих пор не существует какого-либо археологического или эпиграфического подтверждения евангельской истории, — то есть таких памятников, которые относились к I веку и указывали бы на Иисуса и первых христиан. Однако это не означает, что все находки совершенно бесполезны. Среди них действительно имеются такие, которые представляют объективную историческую ценность, несут важную информацию и заслуживают самого пристального внимания.

1. Оссуарий Иосифа бар Каиафы:

Оссуарий Иосифа бар Каиафы. I в. н. э.
Иерусалим. Музей античных древностей

На боку оссуария (сосуда для хранения останков умершего), найденного в 1990 г. в Иерусалиме, в гробнице иродианского периода, на склоне холма в долине Хинном, имеется арамейская надпись, которая переводится так: «Иосеф, сын Каиафы». Возможно, что это сын того самого первосвященника, который судил Иисуса Христа. В Евангелиях не сообщается личного имени первосвященника, «Каиафа» же — это прозвище, имеющее тот же корень, что и арамейское прозвище апостола Петра — Кифа («Камень»). Иосиф Флавий в «Иудейских древностях» называет этого первосвященника Иосиф Каиафа (XVIII, 2.2). По-видимому, его сын, останки которого хранились в оссуарии, носил одинаковое с отцом имя.

Greenhut Z. Burial Cave of the Caiaphas Family // Biblical Archaeology Review 18. N 5 (September/October 1992). P. 29–36

Keith N. Top Ten Archaeological Discoveries of the Twentieth Century Relating to the Biblical World (http://biblicalstudies.info)

Оссуарий этот был семейным: он содержал останки шести разных людей: двух младенцев, двух подростков, взрослой женщины и человека приблизительно 60-летнего возраста. Последний, как полагают, и был тем, имя которого указано на стенке оссуария. Любопытно, что внутри черепа этого человека была обнаружена монета, которую вложили в рот умершего по греческому обычаю. По всей видимости, в семье знаменитого первосвященника были не очень озабочены соблюдением отеческих обычаев и придерживались эллинистической культуры. Для большинства иудейских погребений того времени такая деталь нехарактерна.

2. Оссуарий Иакова, сына Иосифа, брата Иисуса (?) I в. н. э. (?). Частное владение:

Совсем недавно весь мир облетела новость об обнаружении погребальной урны, принадлежащей Иакову, брату Иисуса Христа. Эта урна, изготовленная из известняка и имеющая форму ковчега размерами примерно 50x25x30 см, совершенно идентична обычным палестинским оссуариям конца эпохи Второго Храма. Оссуарий этот по сей день остается незарегистрированным в качестве археологической находки. Происхождение его не ясно. Извлеченный неизвестно откуда, некоторое время он переходил из рук в руки (уже пустым), пока не оказался в собственности частного израильского коллекционера О. Голана. Далее, в 2002 г. на ковчег обратил внимание французский палеограф А. Лемэр, сделавший сообщение о нем в «Библейском археологическом обозрении» [Biblical Archaeology Review. 2002. N 6]. После этого мировые средства массовой информации заговорили о сенсационной находке «первого и единственного экспоната I века н. э., который упоминает Христа» [В число этих «экспонатов», разумеется, нельзя включить «Иудейские древности» Иосифа Флавия, дошедшие до нас не в оригинале, а в списках, самые ранние из которых относятся к Средневековью]. Дело в том, что на стенке погребальной урны имеется надпись на арамейском языке: יעקו בר יוסף אחוי דישוע («Иаков, сын Иосифа, брат Иисуса»). Надпись эта позволила А. Лемэру утверждать, что оссуарий принадлежит не кому иному, как брату Иисуса Христа, известному в Церкви как Иаков Праведный. Французский палеограф уверенно датировал погребальную урну I веком и даже 63 годом н. э.

В Новом Завете об Иакове, как и о других братьях и сестрах Христа, говорится мимоходом. Евангелия упоминают Иакова как старшего из братьев Иисуса (Мф 13:55; Мк 6:3). Четвертый евангелист рассказывает о сложных взаимоотношениях Иисуса со своими братьями и замечает, что «братья Его не веровали в Него» (7:5). Правда, со временем среди апостолов появляется некто Иаков, которого Павел называет «братом Господним» (Гал 1:19). Этому Иакову воскресший Иисус являлся так же как и остальным апостолам (1 Кор 15:7). Церковное предание сообщает о Иакове Праведном, что он возглавил иерусалимскую общину христиан и проживал в самом Иерусалиме, где был убит примерно в 63 г., сброшенный «с крыла храма» книжниками и фарисеями (Евсевий Кесарийский. Церковная история, II 23.11–18). О гибели Иакова, «брата Иисуса, называемого Христом», упоминает и еврейский историк Иосиф Флавий (Древности, XX 9.1) [Христианская традиция считает Иакова сыном Иосифа Обручника от первого брака, т. е. не родным, а сводным братом Иисуса].

Если погребальная урна с надписью «Иаков, сын Иосифа, брат Иисуса» действительно принадлежит «брату Господню» и появилась около 63 г. н. э., то это самое раннее эпиграфическое упоминание Иакова Праведного и самого Иисуса Христа. Впрочем, имеются сомнения в аутентичности находки. На палестинских погребальных сосудах I в. н. э. после собственного имени покойного обычно указывалось лишь имя его отца. Спрашивается: зачем надо было добавлять имя брата? Будто кто-то специально старался вызвать соответствующие ассоциации. На этом основании ряд ученых расценивают находку как искусно выполненную подделку, какими наводнен ныне антикварный рынок. Другие исследователи возражают: добавление «брат Иисуса» появилось в надписи не случайно; очевидно, что этот Иисус был кто-то известный и важный. Таким важным лицом мог представляться авторам надписи основатель христианства. Известно также несколько оссуариев, на которых после имени покойного указаны имена его отца и брата.

Знатоки палеографии обратили внимание на то, что вторая часть надписи («брат Иисуса») по способу написания отличается от первой («Иаков, сын Иосифа»). Первая часть надписи выполнена профессиональным резчиком в манере рельефа, тогда как вторая сделана достаточно бегло, путем простой прорези. Поэтому не исключено, что вначале надпись на оссуарии содержала лишь слова «Иаков, сын Иосифа», а слова «брат Иисуса» были добавлены позднее. В настоящее время все больше экспертов приходят к такому мнению. Некоторые из них говорят даже, что подделаны обе части надписи [См. официальный отчет комиссии Института древностей Израиля в статье: Ossuary Update: the Storm over the Bone Box // Biblical Archaeology Review. 2003. № 6. Сам журнал, впрочем, придерживается иного мнения и в том же номере опубликовал возражения А. Лемэра].

Но даже если обе части надписи относятся к I в. н. э., это не значит, что данный оссуарий непременно связан с новозаветными героями. У евреев той поры имена Иаков, Иосиф и Иисус были чрезвычайно распространены. По подсчетам археологов, во всех типах тогдашних палестинских надписей имя Иосиф употреблялся в 14 %, Иисус — в 9 % и Иаков — в 2 % случаев. Среди жителей Палестины I в. н. э. немало было Иаковов, сынов Иосифов, братья которых носили имя Иисус. Так, в Иерусалимском музее хранится оссуарий, найденный в 1980 г. и содержащий надпись: «Иисус, сын Иосифа». Причем оссуарий этот был извлечен из родовой усыпальницы вместе с другими погребальными урнами, на которых написаны имена: «Иосиф», «Мария», «Иуда».

3. Кесарийская надпись Пилата:

В 1961 г. во время раскопок в Кесарии Палестинской, проводившихся итальянскими археологами, на территории античного театра был найден обломок гранитной плиты с латинской надписью, содержащей имена Тиберия и Пилата (см. ил. 1–2). Надпись, состоящая, по всей видимости, из четырех строк, сильно повреждена временем; первые три строки сохранились частично, последняя же строка уничтожена почти полностью, — там едва читается одна буква. Руководитель экспедиции А. Фрова опубликовал надпись в следующем виде:

. . . . . . . . . .]STIBERIEVM
. . . . . .PON]TIVSPILATVS
PRAEF]ECTVSIVDA[EA]E
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

По мнению А. Фрова, первую строку можно восстановить как [Caesarien]s(ibus) Tiberieum — «Цезарейский, т. е. Кесарийский Тибериеум», во второй строке перед именем [Pon]tius Pilatus стояло так и оставшееся неизвестным нам его личное имя (praenomen), в третьей строке читается его должность: [praef]ectus Iuda[ea]e — «префект Иудеи», в четвертой восстанавливается буква E, которая входила в некое слово, например, [d]e[dit]. Судя по всему, это посвятительная надпись, установленная римским наместником в так называемом Тибериеуме, культовом сооружении в честь императора Тиберия, которое находилось перед зданием театра  [Frova A. L’iscrizione di Ponzio Pilato a Caesarea // Istituto Lombardo-Accademia die Scienze e Lettere, Rindiconti, Classe di Lettre, 95 (1961). P. 419–434, photo 1–3].

Некоторое время спустя израильский исследователь Б. Лифшиц предложил другую реконструкцию надписи:

[TIBERIO CAESARE AUG(usto) V (?) CON]S(ule) TIBERIEUM
[ca 71 . . . . . . . . . . . . . PON]TIUS PILATUS
[PROCURATOR AUGUSTI PRAEF]ECTUS IUDA[EA]E
[DIDIT DEDICAVIT]

[Lifshitz B. Inscriptions Latines de Cesaree (Caesarea Palestinae) // Latomus. T. 22, Fascicule 4, 1963. P. 781–782]

В переводе это звучит примерно так: «Тиберию Цезарю Августу, в пятый раз консулу, Тибериеум ... Понтий Пилат, прокуратор Августа, префект Иудеи ... посвятил».

Такая реконструкция во многом надумана. Нет никаких оснований считать, что перед словом Tiberieum стояли имена императора, а также указание на год его консульства (при этом Б. Лифшиц, хотя и со знаком вопроса, обозначил 5-е консульство Тиберия, т. е. 31 г. н. э.). [В 31 г. н. э. был устранен префект претория Элий Сеян, который, как считают, был покровителем Пилата].  Во второй строке Б. Лифшиц столь же произвольно добавил к титулу «префект» традиционный в научно-популярной литературе титул Пилата «прокуратор». По замечанию ученых, для такой объемной надписи на камне просто не находится соответствующего места [Ельницкий Л. А. Кесарийская надпись Понтия Пилата и ее историческое значение // ВДИ. 1965. № 3. С. 143].

Стоит обратить внимание на стоящий в надписи титул «префект Иудеи». До открытия Кесарийской надписи считалось, что судья Иисуса был прокуратором. Именно так он называется в «Анналах» Тацита. В Евангелиях он называется просто «правителем» (ηγεμων). Иосиф Флавий называет его то «правителем» (ηγεμων), то «уполномоченным, управляющим» (επιτροπος). Какие именно римские должности подразумевают эти греческие слова? В современной Евангелиям греческой литературе термин ηγεμων обычно связывался с префектом — облеченным военной властью наместником императорской провинции (praefectus civitatis). Что касается термина επιτροπος, то он действительно нередко обозначал императорского прокуратора — procurator Caesaris, уполномоченного по налоговым сборам. Обе эти должности занимали лица из сословия всадников. Поскольку Иудея не была самостоятельной провинцией, а входила в качестве отдельной области в сенатскую провинцию Сирию, то Пилату более подходила должность прокуратора. Однако ввиду особой военно-политической ситуации в Иудее Пилат мог быть наделен также функциями префекта. В свое время крупнейший знаток римской истории Т. Моммзен отметил, что Понтий Пилат по своему назначению jure gladii должен был называться не прокуратором, а префектом [Mommsen T. Romisches Staatsrecht. Vol. II. Leipzig, 1887. P. 236]. Его предположение блестяще подтвердилось найденной в Кесарии надписью.

4. Надгробная плита Абдеса Пантеры. I в. н. э. (CIL 13, 07514) Музей Bad Kreuznach

На обнаруженной около германского городка Бингербрюка (Bingerbruck) надгробной плите I в. н. э., под рельефным изображением римского воина имеется латинская надпись, гласящая: Tib[erius] Iul[ius] Abdes Pantera Sidonia ann[orum] LXII stipen[diorum] XXXX miles exs coh[orte] I sagittariorum h[ic] s[itus] e[st] — «Тиб[ерий] Юл[ий] Абдес Пантера из Сидона, [проживший] 62 г[ода], прослуживший 40 лет солдатом I ког[орты] стрелков, п[окоится] з[десь]». Эта находка вызвала большое оживление среди историков, изучающих раннее христианство. Кое-кто даже предположил, что этот воин и был тем самым солдатом Пантерой, которого Цельс (в передаче Оригена) называл внебрачным отцом Иисуса. В пользу такого отождествления говорят как хронологические, так и географические совпадения: финикийский Сидон находился по соседству с Палестиной, и за время своей долгой службы стрелок Пантера (вероятно, по происхождению он был семитом с именем Абдес) вполне мог побывать в Галилее.

Во всяком случае данная находка свидетельствует о том, что мужское имя «Пантера», упомянутое Цельсом и появляющееся в талмудических сообщениях об Иисусе в форме «Пантира» (פנטרא) или «Пандира» (פנדרא)  — не лингвистическая ошибка и не плод чьей-либо фантазии. Римляне и, в частности, римские воины, носили это имя в качестве когнонима (прозвища).

Составители обширного комментария к Новому Завету Г. Штрак и П. Биллербек замечают, что еврейская форма «Пантира», встречаемая в самых ранних талмудических фрагментах, более всего соответствует лежащему в ее основе греческому прозвищу Πάνθηρ или Πάνθηρος. [Strack Í., Billerbeck P. Kommentar zum Neuem Testament aus Talmud und Midrasch. // Das Evangelium nach Matthaus. München, 1965. S. 38.] "Пантерой" (πάνθηρ) греки называли крупного барса. По сохранившимся античным надписям известно несколько спартанцев, носивших такое имя. Со времен Селевкидского владычества в Палестине немало иудеев помимо еврейского имени принимало также греческие имена и прозвища. Учитывая это, ученые не исключают, что один из предков Иисуса носил греческое имя или прозвище Πάνθηρ(ος), как это и отражено трудах некоторых христианских писателей (Епифаний Кипрский. Панарион, 78.7; Иоанн Дамаскин. Изложение православной веры, IV 14). На Востоке издавна распространен обычай называть человека по имени деда или какого-либо предка, если его собственное имя и имя его отца являются достаточно распространенными. Так делается для того, чтобы отличить данного человека от других одноименных ему людей. В случае с основателем христианства дело могло обстоять именно таким образом: соплеменникам полагалось называть его Иешуа‘ бен (бар) Иосеф («Иисус, сын Иосифа»), но поскольку евреев с такими именами было множество, то в ход было пущено обозначение «бен Пантира», сложенное на основе имени или прозвища одного из его предков.

Стоит заметить, однако, что талмудическое имя Пантира, как и Πανθήρα Оригена, воспроизводят не столько греческое слово πάνθηρ(ος), сколько его латинскую форму — panthera. Барсов-пантер отлавливали в Передней Азии и в большом количестве поставляли в Рим для гладиаторских боев. Из-за силы и красоты этих хищников слово panthera оно сделалось прозвищем некоторых римлян, что и иллюстрирует найденная близ Бингербрюка погребальная плита. Еще раз заметим, что в передаче Оригена, цитирующего Цельса, Пантера выступает как солдат (στρατιώτος), и, скорее всего, римский.

Ориген. Против Цельса, I 32: «Но возвратимся опять к тому, что передается от лица иудея, а именно написанное, что мать Иисуса была изгнана своим мужем-плотником после того, как была изобличена в нарушении супружеской верности и родила от какого-то солдата по имени Пантера. Посмотрим, не в ослеплении ли они сочинили всю эту басню о Деве, впавшей в блуд с Пантерой, и плотнике, изгнавшем ее; не выдумали ли они все это затем только, чтобы опровергнуть необычайность зачатия от Духа Святого?»

I 69: «он (Цельс), собственно, отрицает все, что повествует Писание относительно Его зачатия от Духа Святого, и, наоборот, принимает за достоверное то мнение, что Иисус был якобы плодом греховного соединения какого-то Пантеры с девицей».

5. «Titulus crucis» в церкви Святого Креста в Риме

В римской церкви Святого Креста Иерусалимского (Santa Croce in Gerusalemme), среди прочих реликвий (гвоздя распятия, шипов тернового венца, пальца апостола Фомы и др.), присланных, по преданию, из Иерусалима царицей Еленой, матерью Константина Великого, хранится т. н. titulus crucis — табличка, установленная на кресте распятия по распоряжению Понтия Пилата (τίτλος в Ин 19:19). Это — дощечка из орехового дерева размером 25 х 14 см, толщиной 2,6 см, на которой имеются надписи в три линии, несколько поврежденные по краям:

. . . . . . . . . . . . הנצ . . . . .

. . . . . . . ΒΣΥΝΕΡΑΖΑΝ.ΣΙ

. . . . . . . . RSUNIRAZAN.I

В первой линии — остаток еврейской надписи, которая в полном виде, предполагается, выглядела так: [ישו] הנצ[רי מלק היהודים] — «Иисус Назорей, царь Иудейский». В других линиях следует перевод этой надписи на греческий и на латинский языки.

Известно, что дощечка эта была вмонтирована в стену церкви Святого Креста и скрывалась за мозаикой, пока не была обнаружена в ходе ремонтных работ в 1492 г. От других подобных табличек, в массовом порядке производимых в Средневековье для церковных реликвариев, дощечка эта отличается одной особенностью: греческие и латинские буквы надписи в подражание еврейскому письму написаны справа налево, а не слева направо, как полагается писать. Таким образом две последние надписи должны читаться следующим образом:

ΙΣ ΝΑΖΑΡΕΝΥΣ Β[ΑΣΙΛΕΥΣ ΤΩΝ ΙΟΥΔΑΙΩΝ]

I. NAZARINUS RE[X IUDAEORUM]

В ученом мире эта дощечка была хорошо известна еще в XIX веке и обычно рассматривалась как средневековая подделка, изготовленная на основе евангельских сообщений о табличке Пилата. Совсем недавно, в 1997 г., немецкий историк М. Хесеман (Hesemann) исследовал эту дощечку вместе со специалистами по древним письменам, и опубликовал работу, в которой попытался доказать подлинность этой святыни. Помимо необычного начертания греческой и латинской надписей, на подлинность дощечки, по мнению М. Хесемана, указывает и расхождение с сообщением евангелиста Иоанна. В ранних редакциях Евангелии от Иоанна говорится, что надпись Пилата «написана была по-еврейски, по-римски, по-гречески» (19:20). Здесь же мы видим иной порядок перевода: после арамейской надписи следует греческая, а затем уже латинская. По мнению М. Хесемана, никакой средневековый христианский фальсификатор не рискнул бы так откровенно противоречить Священному Писанию. Так же и латинское обозначение NAZARINUS («Назорей») не совпадает с общепринятым в христианстве написанием NAZARENUS. Так написать мог человек, не знакомый с церковной традицией. Из всего этого делается вывод, что дощечка в церкви Святого Креста может быть подлинным titulus crucis, изготовленным по приказу Понтия Пилата и найденным св. Еленой в 326 г. в Иерусалиме, вместе со Святым Крестом, как о том сообщают церковные историки IV–V вв.

Доводы М. Хесемана встретили справедливые возражения исследователей. Что касается порядка надписей на трех языках, то о каком противоречии Священному Писанию может идти речь, если в Евангелиях указывается разная последовательность надписей?! Например, в Евангелии от Луки говорится о «надписи, написанной словами греческими, римскими и еврейскими» (23:38). К тому же в распространенной на средневековом Западе Вульгате представлен именно тот порядок перевода titulus’а, который и воспроизведен на данной дощечке: сначала следует еврейская надпись, затем греческая и уже потом латинская.

Что касается нетрадиционного латинского написания слова «Назорей», то версия М. Хесемана имела бы силу, если то же самое наблюдалось и в греческом варианте надписи. Однако здесь слово «Назорей» написано вполне традиционно.

Стоит обратить внимание также на то, что в первой линии надпись передана на древнееврейском языке (иврите). Средневековый фальсификатор не учел того обстоятельства, что евангельское указание на еврейскую надпись на кресте (Лк 23:28; Ин 19:20) означает, что она была написана по-арамейски, на разговорном языке евреев той поры.

6. Назаретская надпись. I в. н. э. (?)

Назаретской надписью называется императорский эдикт, написанный по-гречески на мраморной плите, размерами 0,6 х 0,37 м. Точное время и место ее открытия не ясны. В конце XIX в. надпись находилась в частной коллекции Френера (Froehner) под маркировкой: «Этот мрамор прислан из Назарета в 1878». Содержание Назаретской надписи оставалось неизвестным академическому миру в течение больше чем пятидесяти лет, пока в 1925 г. коллекцию Френера не приобрела парижская Национальная библиотека. В 1930 г. надпись была издана М. Ростовцевым и М. Кюмоном в статье Un Rescrit Imperial Sur La Violation De Sepulture in the French // Reveu Historique, CLXII. С тех пор в научно-популярной литературе Назаретская надпись нередко рассматривается как императорский эдикт, направленный против апостолов, якобы похитивших тело Христа из гробницы. О таком слухе, распущенном иудеями, упоминается в Мф 28:13–15:

Ознакомимся с содержанием данного документа (цифры указывают номера строк в надписи):

«(1) Указ Кесаря. (2) Угодно мне, чтобы гробницы и могилы, (3) которые сооружены кем-либо для религиозного почитания (4) их предков, или детей, или членов семейства, — (5) пусть остаются они невредимыми (6) навсегда. И если кто-либо укажет, (7) что кто-то разрушил [гробницу] или любым другим (8) способом потревожил погребенных там, (9) либо со злым умыслом (10) удалил их в другие места, (11) [совершив] нечестие в [отношении] погребенных,(12) или удалил памятник, (13) или запечатывающие [гробницу] камни, в этом случае (14) я повелеваю отдать [того человека] под суд, (15) какой имеется в отношении богов (16) и обязанности почитания их людьми. (17) И поскольку такого же почитания (18) заслуживают те, кто погребен, (19) не позволительно никому тревожить их по любой (20) причине. Но если кто-то не подчиниться этому, (21) я повелеваю, чтобы он понес высшую меру наказания (22) под обозначением грабителя могил».

В наши дни с развернутым доказательством связи Назаретской надписи с евангельским рассказом о воскресении Христа выступил доктор философии К. Э. Биллингтон (Billington) в статье: The Nazareth Inscription: Proof of the Resurrection of Christ?, опубликованной в Интернете (часть 1; часть 2).

По стилистическим особенностям текста и другим признакам К. Э. Биллингтон датирует надпись временем правления императора Клавдия (41–54 гг.) [Датировки других ученых (M. F. Cumont, F. E. Brown) охватывают промежуток времени от начала I в. до середины II в. Стоит отметить также, что церковная традиция рассматривает императоров Тиберия и Клавдия как правителей, которые были возмущены казнью Иисуса, совершенной иудеями, и сочувствовали христианам (см. апокрифическую переписку Пилата с Тиберием и Клавдием и ссылки на нее раннехристианских писателей)]. Обращаясь к содержанию надписи, исследователь находит смертную казнь, назначенную императорским эдиктом за удаление тела покойного из гробницы, чрезвычайно суровой мерой для римского законодательства. Обычно по отношению к нарушителям покоя мертвых подобной суровости не наблюдалось. Ведь даже разрушители погребений по суду отделывались только денежным штрафом, уплачиваемым семье, владевшей погребением! Отчего же в данном случае император оказывается столь суров? Не иначе, рассуждает К. Э. Биллингтон, до Клавдия дошли слухи, распущенные иудеями, что ученики Иисуса похитили его тело из гробницы. А то, что ученики эти проповедовали воскресшего Иисуса как Мессию и Царя Иудейского, явилось дополнительной причиной суровой реакции императора.

Чего больше в таких рассуждениях, логики или фантазии, судить читателю. Понятно, однако, следующее. Что бы ни проповедовали первые христиане, кем бы они не представляли Иисуса, в данном случае это не имеет значения. «Назаретский» декрет, даже при том, что он подлинен и относится к I веку, направлен не против какого-либо вероучения, а против расхитителей гробниц. К. Э. Биллингтону не удалось доказать главного: что предполагаемое еврейской версией похищение тела Иисуса из гробницы его учениками (или «удаление погребенного» по словам надписи) было совершенно исключительным случаем в римской истории, случаем, настолько уникальным и потрясающим, что на него обратили внимание в Риме, и сам император, возмущенный столь небывалым преступлением, издал по этому случаю суровый эдикт. Только в этом случае можно искать причину императорского рескрипта в евангельских событиях. Но Клавдий мог издать подобный эдикт как раз в виду обратного: самоуправство посторонних лиц в местах погребений (на сакральной территории!) становилось систематическим и приобретало массовый характер [По словам Петрония Арбитра (ум. 66 г.) и Апулея (ок. 125–170 гг.), колдуны и «ночные ведьмы» буквально охотились за мертвецами, изготавливая из их останков волшебные зелья и средства, наводящие на людей порчу (Метаморфозы, I, 30; II, 17; Сатирикон, 63). Особенно красноречиво свидетельство Апулея: «говорят, что даже в могилах покойники не могут оставаться неприкосновенными, и из костров, из склепов добываются оставшиеся части трупов на гибель живущим… В Фессалии колдуньи нередко отгрызают у покойников части лица, так как это составляет необходимый материал для магических действий» (Метаморфозы, I 20, 21)]. Тут уж не до какого-то там Иисуса и его учеников! Пресечь бы повальное в народе забвение вековых традиций. То же суждение высказывает и Р. Каррье: «В этом эдикте есть шесть деталей, которые не имеют никакого значения, если он был реакцией на похищение тела Иисуса, но которые имеет смысл, если эдикт этот намерен пресечь довольно распространенное явление» (www.infidels.org).

Показательно, что эдикты против нарушителей покоя мертвых издавали римские и византийские императоры Септимий Север (193–211 гг), Феодосий (379–395 гг.) и др. (Дигесты, 47.12.1, 3, 11; 48.13.7). Подобные же указания встречаются и в раввинской литературе: «Кто найдет труп в гробнице, тот не должен передвигать его со своего места, [и может], если только он знает, что это временная гробница» (Semahot 13.5).

Можно поставить под сомнение палестинское происхождение рассматриваемой надписи (она могла появиться и в другой римской провинции, не в Сирии и Палестине), но мы не станем этого делать. Как раз в Палестине с ее древними некрополями и тщательно соблюдаемым погребальным ритуалом участившиеся случаи самоуправства на кладбищах должны были казаться особенно возмутительными. Пусть эта надпись и в самом деле была добыта в Назарете. Это не отменяет нашего общего вывода.

Греческий текст надписи опубликован по адресу.

7. Туринская плащаница и Эдесский «образ»

Туринская плащаница относится к числу церковных реликвий (в данном случае, евангельских реликвий), в огромном количестве доставляемых в Европу с Востока на протяжении веков, а также изготавливаемых в самой Европе и выдаваемых за реликты евангельской истории. До сих пор в разных европейских церквях, соборах и монастырях хранятся частицы Святого Креста, копье Лонгина, табличка Пилата, палец Фомы Неверующего, десница Иоанна Крестителя (недавно демонстрировавшаяся в России) и т. д. и т. п. Можно представить, сколько подобных предметов вращалось в Средневековье, когда почти каждая церковь, каждый церковный приход хотел иметь у себя ту или иную евангельскую реликвию! Христианские паломники, отправлявшиеся в Палестину, считали своим долгом привезти на родину какую-нибудь вещь, связанную с новозаветными событиями. Жители Палестины чутко уловили потребность благочестивых европейцев и старательно (к собственной выгоде, разумеется) удовлетворяли этот спрос.

Почему из всего множества евангельских реликвий наибольшей известностью пользуется ныне Туринская плащаница и остается в фокусе масс-медиа, на то есть несколько причин. Одна из причин заключаются в свойствах самого полотна (реальных и мнимых), которыми оно обладает и которые расцениваются как экстраординарные. В популярных статьях содержится подробное изложение этих свойств. Историку же нужно отметить следующее. Реальная, документально зафиксированная история Туринской плащаницы начинается с 1357 г., когда она обнаруживается во владении вдовы французского рыцаря Гоффруа де-Шарни в церкви Лирей (Франция). Примерно это же время изготовления полотна показал его радиоуглеродный анализ, проведенный в новейшее время. Думается, это не случайное совпадение. Именно в XIII–XIV веках, после Крестовых походов, Европа испытывает очередной наплыв новозаветных артефактов. По подсчетам исследователей, в это время в разных соборах и церквях фигурировало около тридцати одних только голов (черепов) Иоанна Крестителя (!). Еще больше было различных останков апостолов и прочих евангельских мужей и жен, и еще больше предметов, связанных со страданиями Иисуса Христа.

Возводя историю Туринской плащаницы к глубокой древности, некоторые авторы пытаются отождествить ее с известным из исторических свидетельств «образом», «ликом» или «иконой» Иисуса Христа, которая имелась в Эдесской сирийской церкви в византийский период. Заявляется, что нынешняя Туринская плащаница — это тот самый Эдесский «образ».

Одно из первых сообщений об Эдесском «образе» принадлежит византийскому историку Евагрию Схоластику (VI в.). Ссылаясь на Прокопия Кесарийского, Евагрий рассказывает, что осажденную в 544 г. персами Эдессу спас от падения «богозданный нерукотворный образ, который Христос Бог прислал Авгарю, когда сей хотел Его видеть» (Церковная история, IV 27). Однако у Прокопия в «Войне с персами», где описывается осада персами Эдессы, ни слова не говорится о «нерукотворном образе». Хосров снял осаду города лишь после того, как получил весомую сумму выкупа. Также и в существовавшем до того сказании об обмене письмами между Христом и Абгаром V, которое передали Евсевий Кесарийский и другие писатели, ничего не говорится о каком-либо портрете. Но даже не это главное. Само указание Евагрия Схоластика, что это был портрет (эйконон, «икона»), присланный Христом царю Абгару еще при жизни, означает, что это была не погребальная плащаница.

Не менее шатко и другое утверждение сторонников «эдесского следа»: будто бы Иоанн Дамаскин (VII в.), описывая Эдесский «образ», по сути дела описал то, что мы видим ныне на Туринской плащанице. Так ли это? Буквально Иоанн Дамаскин написал следующее:

«До нас дошло издавна переданное повествование о том, как Авгар, разумею Эдесского царя, воспламененный тем, что он слышал о Господе, до божественной любви, отправил послов, просивших [Господа] посетить его. Если же Он отказался бы сделать это, то Авгар приказал, чтоб живописец срисовал Его изображение. Узнавши это, Тот, Кто все знает и все может, взял кусок полотна и, приблизивши [к нему] Свое лицо, в это время напечатлел Свой собственный образ, что сохраняется и доныне» (В защиту икон, 3).

Слово, употребленное Дамаскином, τό ράκος, в английском переводе strip of cloth, некоторые авторы толкуют как «продолговатую ткань, а не квадрат», сближая тем самым Эдесский плат с Туринской плащаницей. Но для этого нет никаких оснований. Греческие авторы обычно понимали под словом ράκος небольшой кусок ткани, «платок», «лоскут». Характерное место у Плутарха: «Монима сорвала с головы диадему, обернула ее вокруг шеи и повесилась, но тут же сорвалась. "Проклятый лоскут (ράκος), — молвила она, — и этой услуги ты не оказал мне!"» (Лукулл, 18). Здесь мы видим, что ράκος — это нечто, недостойное называться материей, полотном. В Евангелии от Матфея словом ράκους обозначается заплата на ткани (9:16). Не случайно в источниках Эдесский «образ» часто называется Мандилионом, буквально «небольшим платком». Это слово, имеющее арабский корень, использовалось в Византии только по отношению к Эдесскому плату. В иконографии есть два варианта этого «образа»; в первом случае у Христа длинные вьющиеся волосы, во втором волосы несколько приглажены, а борода влажная и раздвоенная.

Но и Эдесский «образ», как бы он не выглядел, также не подлинен. Вплоть до VII в., до сообщения Евагрия Схоластика, о Мандилионе не было слышно. Даже те авторы, которые лично бывали в Эдессе (как, например, паломница Эгерия ок. 385 г.) и описали ее достопримечательности, ни словом не обмолвились о портрете Христа. Этот «образ» относится к числу новообретенных реликвий, возникших в IV–VI вв., когда не только Эдесскую общину, но и всю Церковь охватил «археологический бум». В большом количестве извлекались из земли чудесным образом сохранившиеся книги, оказывающиеся Евангелиями (подчас неканоническими), Откровениями и Апокалипсисами, написанные рукою библейских патриархов, апостолов или ближайших учеников Христа. Каждой общине хотелось иметь у себя какую-нибудь евангельскую реликвию: то ли багряницу, то ли терновый венец, то ли гвозди распятия, то ли частичку Святого Креста, то ли, наконец, копье, которым был прободен бок Иисуса. Святая равноапостольная Нина (ум. ок. 340 г.) отправляется на поиски хитона Господня в далекую землю иберов и колхов. Византиец Дорофей, раздобывший в 450 г. одеяния Иисуса, был далеко не единственным обладателем подобных же святынь. Непрерывный поток реликвий тек из Палестины в Константинополь. В IV веке в столице христианской империи появляются гвозди распятия, часть Святого Креста, табличка Пилата, а также останки патриарха Иосифа и пророка Захарии; в V веке — останки первомученика Стефана и одежда Девы Марии, а также камень, которым был побит Иаков Праведный; в VII веке — копье, губка и еще одна часть Святого Креста. Переизбыток реликвий привел к тому, что в столице отказались принять останки святых апостолов Петра и Павла без полного комплекта, включающего темничные цепи и погребальные ткани.

Стоит поставить вопрос шире. А могли ли быть у ранних христиан какие-нибудь реликвии, материальные объекты почитания и поклонении? Поклонение образу, «иконе», а также освящение предметов и мест, связанных с культом, совершенно естественное для древних религий, — для ранней Церкви явление совершенно немыслимое. Первые христиане решительно противостояли тому, что протопресвитер А. Шмеман назвал мистериальным культом. «Ранний христианский культ, — писал он, — не только лишен главных черт мистериального культа, но можно не преувеличивая сказать, что ранняя Церковь сознательно и открыто противопоставляет себя мистериальной религиозности и свое богослужение — культам мистерий. Равнодушие ранней Церкви к местам, связанным с теми или иными событиями евангельской истории, может показаться разительным. Достаточно напомнить, что до нарочитого внимания, оказанного Константином Иерусалиму как главному центру земной жизни Спасителя, город этот не отмечается никаким особым почитанием, и епископ Элии Капитолины еще в начале четвертого века является “суффраганом” митрополита Кесарии Палестинской». (Шмеман А. Введение в литургическое богословие. Киев, 2003. С. 146, 155.) Действительно, христианство явилось в мир как противопоставление всем прочим религиям. Даже поклонение в Иерусалимском храме рассматривалось как формальное («образное») поклонение, в противовес которому христиане поклоняются Отцу в духе и истине, и поэтому не нуждаются в храме, в священных предметах и вообще в каких-либо материальных атрибутах культа. Довольно продолжительное время у ранних христиан отсутствовали и свои собственные молитвенные дома. На вопрос римского судьи «где вы собираетесь?» мученик Иустин в 165 г. ответил: «каждый выбирает то место, какое ему угодно; отчего ты полагаешь, что мы встречаемся в каком-то определенном месте?» (Мученичество Иустина и других, 3).

Так продолжалось до IV века, когда из отверженной и гонимой секты христианство превратилось в господствующую в Римской империи религию и привлекло массу новообращенных из всех слоев общества. До IV века христианство было совершенно необычным религиозным течением. В IV веке оно стало нормальной (и даже нормативной) религией, каковой и остается по сей день. Масса новообращенных, унаследовав все нравы и обычаи своих языческих предков, остро нуждалась в материальных объектах почитания и поклонения. Совершенно так же, как и прежние греко-римские храмы, христианские церкви обзаводились соответствующим набором реликвий. Если раньше собирали священные предметы, оставшиеся от троянских героев и античных богов, то теперь бросились искать новозаветные реликвии. В качестве первейших евангельский святынь были установлены место распятия и погребения Христа в Иерусалима, а также грот Рождества в Вифлееме и место проживания в Назарете. Скоро на свет появились Святой Крест, табличка Пилата, копье Лонгина, останки апостолов и все прочее, о чем мы говорили выше. Характерно, что до IV века в христианской литературе не встречается понятий «святые места» и «священные реликвии». Впервые такие термины употребил Константин Великий в письме Иерусалимскому епископу Макарию (Евсевий Кесарийский. Жизнь Константина, III 52).