ЦЕРКОВЬ И ВЛАСТЬ[1]
протопресвитер Георгий Металлинос
ΕΚΚΛΗΣΙΑ ΚΑΙ ΕΞΟΥΣΙΑ
Τοῦ Πρωτ. π. Γεωργίου
Δ. Μεταλληνοῦ
Мозаика храма святой Софии, Константинополь. Император Лев VI преклоняет свои колена перед Христом
Отношение к власти всякого рода и вида всегда является центральной проблемой общества, в котором многое оказывается связанным с религией. Несмотря на это христианство в своём непосредственном выражении не является религией, то есть просто реализаций и исполнением религиозного феномена, но он есть «путь» (Деян. 9, 20), то есть образ бытия, который ведет к «обожению», как понимается христианское спасение, переплетение его с устройством мира вводит его в процесс устроения и понимания власти.
В Церкви, как Теле Христовом, признается богоданный характер власти, «дабы мир не впал в безобразие» (прп. Исидор Пелусиот, 5 век Ε.Π. 78, 657), однако учитывается и ее использования в состоянии человеческого падения. Поэтому Церковь подчеркивает ее относительный и духовный характер (см. 1 Кор. 9, 12.; 2 Кор.10, 8; 2 Фес. 3, 9 и др.). В Новом Завете, кроме того, открывается и демонический характер власти мира сего (см. диалог Христа с Понтием Пилатом. Ин. 18, 28), а также указывается на ее служебный и свободный характер ко «власти» Христа (Мф. 10, 1 и параллельно 28, 18 и др.) Параллельно допускается примитивность и первичность политической власти (Рим. 13), в то же время Христом определяется позиция в отношении ее известными словами «отдавайте Кесарю кесарево и Богу Божие» (Мф. 22, 21), когда он указывает на иерархию двух властей и делает между ними различие, поскольку, если монета принадлежит кесарю, то человек как образ Божий всецело принадлежит Богу, и как монета не императорская, но Божия. Апостольская деятельность – в итоге – указывает и на возможность противостояния (или вплоть до отказа в подчинении) пусть даже и отказа от подчинения демонической власти («подобает более слушать Бога нежели человека» Деян. 5, 29).
Святоотеческое пастырство лицом к лицу сталкивается с проблемой власти, но как «врачебным пастырством» - то есть лечением человеческого бытия для того, чтобы преодолеть религиозные отношения и связи и преобразить человека в «храм Божий».
Только святоотеческая Церковь сохраняет эту цель, которая является восприятием всей жизни человека и мира ради преображения ее в благодарность и причащение. Церковь, как «невод» (Мы. 13, 47) или «поле» (13, 20), восприемлет весь спектр человеческой жизни (законы, организация общества, политика, дабы их «воцерковить», придать им смыл и значение во Христе, сконцентрировать их в теле Господнем). Это выражает праздничное песнопение великого церковного поэта Романа Сладкопевца (6в.), перефразируя слова Евангелия от Матфея «научите вси языци» (Мф. 28, 19) в «научите народы и царства», что означает «воцерковите» народы со всем их политическим устройством.
В церковном теле творится некий своеобразный тип власти, формируемый в границах евхаристического собрания и осуществляющий свою практическую деятельность в таинстве священства. «Иерархическая многосоставность» общины во Христе упраздняет ее абсолютизм, поскольку над всеми структурами церковного тела стоит собор. (Поэтому совершенно православным является отвержение института папства). Как уже замечал великий историк Генри Грегуар, Православная Церковь сохранила самый демократичный образ бытия, с помощью епископальной системы успешно добиваясь величайшей возможности децентрализации и с помощью соборности возможности коллективного выражения. Когда сохраняется святоотеческий дух, церковная власть остается духовной и это выражается в слове святителя Иоанна Златоуста (Ε.Π. 61, 527), и что избрание, несомненно, превозношения и злоупотребление властью, не является столь необычным в нашем состоянии падения: «Нет (в Церкви) надменных начальников, ни правящих подло и грубо, но на началах духовных, это, конечно же, мы стремились приобрести, с большой болью, и ничего более не требовать». И это потому, что «... в человеческом плане разделяются на пастырей и овец, в отношении же Христа все овцы» (Ε.Π. 52, 784) Все тело не состоит только из овец истинного Пастыря, Христа, и пред Ним «товарищей» (Мф. 18, 33)
Роль церковной власти состоит не в том, чтобы наказывать, но лечить (от болезни греха), вести профилактику, проявлять человеколюбие и нести служение. В результате и эта политическая власть, в подлинной церковной традиции, имеет служебный характер (министр-диакон). Кроме того действенное присутствие Церкви в общественной жизни, согласно православному преданию, не превышает установленных границ, поскольку Церковь не понимается как «духовенство», а как тело и полнота жизни, в то время как общество в целом является той областью, где оно проповедует Еангелие. И в этом содержится ответ народа, который был дан уже в первые века, и который положительно приемлет служение Церкви. В данном случае становится вполне очевидным свидетельство Стивена Рансимана, что в Византии и Послевизантийский период истории никогда не существовало пропасти между народом и их вященством.
Несомненно, справедливо профессор С. Агуридис отметил («Ὀρθόδοξη Ἑλληνικὴ Ἐκκλησία καὶ κοινωνία σήμερα»), что всегда скрывается опасность «тенденций к стремлению обрести фантастическую сверхвласть или псевдо-духовную». Поэтому вместе с ответственностью одновременно следует и некая патология в церковной власти, которая скатывается до неприемлемого образа отображающего мирскую власть. В данном случае проблема ограничивается обмирщением и законотворчеством в Церкви, которые исторически идут бок о бок. В некоторых своих выражениях и реалиях христианство, в личностях являющихся природными его носителями, идеологизируется и превращается в культ. С преобладанием «мистического благочестия» епископ становится некой разновидностью архиерея государственной религии (начиная с 4 столетия), сосредоточие в руках епископов силы обычно превращается во власть и антогонистическую к такому государству.
Конечно, необходимо учесть, что в данном случае проблема не является политическим законотворчеством Церкви, но утратой целью ее существования. Тогда приоритет в выборе смещался в зависимости от того что на данный момент преобладает внутри мира и что является уместным, ради чего и используется власть. Узаконение обмирщения в целом произошло на Западе и частично на Востоке, и главным образом в 19 столетии. Что касается «каждого из нас восточных» исторические обстоятельства никогда не позволяли превращать Церковь в государственную собственность, но напротив государственное устройство по протестантскому типу через правящую Баварскую династию и сделало государство посредником для провозглашения церковной автокефалии в 1933г. Откуда, конечно же, Церковь как иерархия стоит на вершине пирамиды государственной власти. И справедливо замечает Христос Яннарас (Истина и единство Церкви, 1977, с. 137), что стремление внедрить «христианские принципы и начала» для воспитания нравственного общества является первым историческим выражением тоталитаризма, который закономерно ведет к догматизированию (обратите внимание: это означает придание сотериологического характера) Plenitudo Potestatis и непогрешимости руководства. Подобного рода тенденции имеют, конечно же, место и на Востоке, но остались к счастью только «тенденциями», отвергаемыми как заблуждение и имеющие антихристианский характер. Монашество, конечно же, уже в 4 веке со всей силой на деле заявило протест против обмирщения и начало постоянную борьбу за дальнейшее сохранение церковного образа бытия, то есть за служебное свидетельство Церкви в мире. Каноны, а также постановления соборов постоянно ими переписываются, сюда же относятся и разнообразные категории церковного свидетельства, чтобы всякое отклонение и отступление автоматически осуждалось как антицерковное, то есть антихристианское.
Однако весьма острой является проблема церковного противостояния демонической надменности и самодовольству мирской власти при ее обычно абсолютистском характере. Христианин обладает сознанием того, что он является не просто гражданином мира, но и гражданином царства небесного. «Гражданство» его суть «на небесех» (Филип.3, 20). Историческое переживание этого сознания в точности описывается у святого Косьмы Этолийского (18в.) где он говорит о «двойном гражданстве» «земном и тщетном» здесь на земле и вечном «на небесах». Уже во 2 в. дается свидетельство (Послание в Диогнету 5.10), что «христиане повинуются постановленным законам, но своею жизнью превосходят самые законы». Следовательно, приверженность сознания христианина закону не является плодом внушения политической власти, но обитающей и действующей в нем благодати. Как гражданин небесного царства христианин свободен от мирской власти, поскольку подчинение его этой власти возможно «если это не мешает исполнению заповеди» (свт. Василий Великий Е.П. 31, 861), является относительным и временным, как это доказывается мученичеством, как противостоянием политической тирании.
Однако даже более чем важной является проблема заключения Церкви в объятия политической власти, так что при этом последняя и оказывается православной, как это произошло с нами в 19 в. Известными являются проблемы, которые вызвали появление определения «господствующая религия» (перенесена из островов Додеканес и является переводом западной фразы Established Church, Chiesa Dominante). Навязывание правящей баварской королевской династией идеи Государственной Церкви (Staattskirchentum) – конечно же, не без реального сопротивления, приводит к полному содержанию церковной иерархии государством (в конечном итоге постараемся вспомнить совершенно антиправославную позицию «аристидского синода», тип которого постоянно возникает в переломные эпохи нашей политической жизни), ее служение превращается в обслуживание государства, из-за чего она, церковная иерархия, служит кандалами государства (См. анафемы на Эл. Венизелоса и на введение нового стиля и т.д.) И даже в случае «отделения» Церкви от государства, в каком этот вид отношений стал преобладать в западном представлении (православное = Царство-Священство) и может быть назван государственным господством (политейакратией), однако он скатывается до крайней степени жестокости и истребления, проявления более чем открытого насилия над незащищенным Православием.
Только в случае правильного служения взаимопониманием и симфонией (согласно священным и гражданским канонам и согласно букве и закону принятой у нас Конституции) Церковь служит народу, а не государству, которое лишь сотрудничает с ней (ст.2 Учредительной Хартии Церкви 1975г.) В греко-православной культурной традиции каждая из сторон служит тому же народу своим образом. Взаимопонимание только и является согласной с нашей традиционной системой отношений, случайное же упразднение которого принесет лишь катастрофический разрыв, который создает взаимопроникновение двух сторон «одной в те же определения и принципы другой» (использование для данного случая христологической формулы прп. Максима Исповедника). Мы не забываем, с другой стороны, что превышение в употреблении власти в нашей традиции вопреки правилу совершается со стороны государства, которое само себя воспринимает на метафизическом уровне. В таких случаях обычно злоупотребляют религиозной верой для того, чтобы навязать цезарепапизм под именем Бога. В таких случаях церковная сторона применяет двойную позицию, которая была выработана в качестве программы Евсевием Кесарийским (раболепство) и свт. Афанасием Великим (4 в.) и дошла до нашего времени.
Упразднение разделения служения не достигает успеха и с помощью принимаемых решений, но только новым воцерковлением (для нашего прозападного с 19 в. Государства: вновь возвращением к древнему) сознания и менталитета. В контексте этой проблемы, что же может означать истина – «поиск основ для обновляемого европейского устройства»? Кто определяет это устройство? Европейские представители народа или согласно мысли памяти блаженного Андреаса Папандреу невидимое, сокрытое управление? Складывается впечатление, что начиная с «Мадридского Соглашения» (1991г.) мы вернулись к «Европе народов и культур» и к проявлению уважения к своеобразию. Некая вводимая унификация уравняет все культурные традиции малых народов (наций), как мне об этой говорил мой учитель в Колоне Бертхольд Рубин (византолог). Мы не забываем, что если «политически мы принадлежим Западу», то духовно мы принадлежит Православному Востоку и всякая перемена не может оставить несчастными и брошенными наших других православных братьев и Православное единство по сути. Впрочем, желание нашего народа в данной проблеме было неоднократно высказано в разное время при исследовании его мнения, и прежде всего в отношении т.н. «гражданского брака».
Соблюдение Конституции, того, что содержится в ст. 3 и 13, прочно удерживает и сохраняет нашу национальную идентичность, но и решение вопроса о настоящих религиозных меньшинствах (а не надуманных) в нашей стране. Присутствие в пределах Единой Европы греко-православной традиции, как единственного напоминания о европейском прошлом, окажет помощь по достоинству оценить и должным образом применить отношения между Церковью и государством и в Европе, в качестве противоядия в рамках существующего плюрализма, а не в качестве одностороннего «высвобождения».
© перевод А.С. специально для «Православного Апологета». 2011г.
