Благой установилъ Господь порядокъ для сихъ нашихъ ежегодныхъ празднествъ, которыя по нѣкоей учрежденной послѣдовательности мы уже совершили въ сіи дни и теперь совершаемъ. А порядокъ духовныхъ празднествъ для насъ тотъ же, которому научилъ и великій Павелъ, свыше имѣвшій познаніе о такихъ предметахъ. Онъ говоритъ, что во первыхъ поставлены Апостолы и Пророки, а за ними пастыри и учители (1 Кор. 12, 28; Ефес. 4, 11). Съ сею указанною Апостоломъ послѣдовательностію согласуется порядокъ ежегодныхъ празднествъ. Но первое празднество я не считаю наряду съ прочими. Ибо благодать богоявленія Единороднаго Сына, открывшагося міру чрезъ рожденіе отъ Дѣвы, не просто есть святое празднество, но святое святыхъ и празднество празднествъ. И такъ перечтемъ слѣдующія послѣ него. Первое начало духовному ликостоянію положили Апостолы и Пророки; ибо однимъ и тѣмъ же лицамъ вполнѣ принадлежатъ оба рода дарованій, — Духъ апостольскій и Духъ пророчества. Они суть: Стефанъ, Петръ, Іаковъ, Іоаннъ, Павелъ. Потомъ послѣ нихъ сохраняя свою чреду, начинаетъ намъ настоящее праздневство пастырь и учитель. Кто это? сказать ли имя или и не именуя, достаточно благодати, чтобы указать (сего) мужа? Ибо слыша объ учителѣ и пастырѣ послѣ Апостоловъ, ты конечно представилъ уже въ умѣ пастыря и учителя вполнѣ послѣдовавшаго Апостоламъ. Я говорю о немъ, о сосудѣ избранія, высокомъ по жизни и слову Василіѣ, который угоденъ Богови (Дѣян. 7, 20) отъ рожденія, старецъ нравами отъ юности, наученъ, подобно Моисею, всякой премудрости внѣшнихъ ученій и вмѣстѣ съ тѣмъ священными писаніями отъ младенчества и до конца жизни напитанъ, возращенъ и укрѣпленъ. Посему, научая всякаго человѣка во всей премудрости Божественной и мірской какъ бы какой ободесноручный воитель вооружившись на противннковъ тѣмъ и другимъ ученіемъ, преодолѣваетъ обоими вступающихъ съ нимъ въ борьбу, превосходя въ каждомъ тѣхъ, которые думали, что они имѣютъ въ какомъ либо изъ сихъ ученій силу противъ истины, — еретиковъ, ссылающнхся на писаніе, опровергая писаніями, а еллиновъ, запутывая ихъ собственнымъ ученіемъ. Побѣда же надъ противниками имѣла слѣдствіемъ не паденіе побѣжденныхъ, но возстаніе; ибо побѣжденные истиною получали вѣнцы, дѣлаясь побѣдителями надъ заблужденіемъ и ложью.

Таковъ у насъ тотъ, который предлагаетъ намъ нынѣ настоящее празднество, подлинный провозвѣстникъ Духа, мужественый воинъ Христовъ, громогласный проповѣдникъ спасительнаго ученія, подвижникъ и предводитель въ дерзновеніи за Христа, которому только время даетъ второе мѣсто послѣ Апостоловъ. Ибо еслибы Василій получилъ жизнь въ одно время съ Павломъ; то безъ сомнѣнія о немъ писано было бы вмѣстѣ съ Павломъ, какъ о Силуанѣ и Тимоѳеѣ. А что предположеніе мое не чуждо истины, можно доказать слѣдующимъ образомъ. Забудемъ то, что святые предшествуютъ другъ другу по времени; ибо время какъ прошедшее, такъ и настоящее, одинаково не имѣетъ отношенія ни къ добродѣтели, ни къ пороку, не будучи по природѣ своей ни тѣмъ ни другимъ, такъ какъ добро въ произволеніи, а не во времени. Сопоставимъ вмѣсто сего вѣру съ вѣрою и слово съ словомъ, и тогда правильно сличающій сопоставленныя дивныя дѣла, найдетъ въ обоихъ одинаковую благодать, сообщенную однимъ и тѣмъ же Духомъ, каждому изъ нихъ соотвѣтственно ихъ вѣрѣ. Если Павелъ предшествовалъ по времени, а Василій явился много поколѣній спустя; то почитай это дѣломъ божественнаго домостроительства о людяхъ, а не доказательствомъ умаленія по добродѣтели; поелику и Моисей родился спустя много времени послѣ Авраама, а послѣ Моисея — Самуилъ; за нимъ Илія, послѣ него великій Іоаннъ, за Іоанномъ Павелъ, и послѣ него Василій. Какъ относительно предыдущихъ святыхъ позднѣйшее явленіе по времени не сдѣлало ихъ меньшими славою по Бозѣ, такъ и нынѣ при словѣ о добродѣтели да будетъ умолчано о старшинствѣ по времени. Потому что послѣдовательность во времени ихъ явленія, какъ мы сказали, есть доказательство промышленія Божія о человѣкахъ. Ибо Богъ свѣдый вся прежде бытія ихъ, какъ говоритъ пророкъ (Дан. 13, 42), предвидя, что злоба діавола будетъ распространяться съ каждымъ поколѣніемъ людей, приготовляетъ приличнаго и соотвѣтствующаго болѣзни каждаго поколѣнія врача, чтобы не осталась безъ врачеванія болѣзнь людей отъ недостатка врачующихъ и не овладѣла родомъ человѣческимъ. Посему когда превозмогала философія халдеевъ, полагавшихъ причину сущаго въ извѣстномъ движеніи звѣздъ, и непризнававшихъ высшей видимаго Силы все создавшей, тогда Богъ воздигаетъ Авраама, который пользуясь симъ ученіемъ какъ руководствомъ, чрезъ видимое обрѣлъ Умопостигаемаго, и для потомковъ сдѣлался путемъ вѣры въ сущаго Бога, самъ достигнувъ ея чрезъ оставленіе отеческаго заблужденія и сродства чувствъ съ видимою тварію. Потомъ, когда Египтяне изобрѣли демонскую нѣкоторую и чародѣйственную мудрость по наущенію, думаю, омрачающаго разнообразною лестію, Богъ воздвигъ Моисея, болѣе превосходною мудростію, уничтожившаго Египетскую лесть. Знакомый съ писаніемъ знаетъ конечно какъ въ то время, когда обманщики противопоставляли божественнымъ знаменіямъ свои ложныя чудеса, Моисей содѣйствіемъ силы высшей превозмогъ всякую Египетскую силу, обративъ ее въ ничто; разумѣешь, что я дѣлаю намекъ на жезлы и другія чудеса. По прошествіи же времени, когда Израильтяне, по причинѣ безначалія, при смутномъ народномъ правленіи пришли въ дурное положеніе, является Самуилъ, самъ держа народъ въ повиновеніи, и недопуская его до смѣшенія съ иноплеменниками; за тѣмъ подготовивъ замѣну безначалія учрежденіемъ царства, собралъ разложившіеся между собою колѣна, сдѣлавшись законодателемъ царской власти.

Потомъ много поколѣній спустя, когда Ахаавъ, этотъ женоугодникъ, и самъ отпалъ отъ священныхъ законовъ отцевъ, сдѣлавшись рабомъ развратной жены, и чрезъ нее увлекшись заблужденіемъ идолопоклонства, увлекъ съ собою Израильскій народъ; тогда Богъ воздвигаетъ Илію, имѣвшаго врачующую силу соотвѣтственную великости болѣзни этихъ людей, — мужа отъ презрѣнія заботы о тѣлѣ измозжденнаго лицемъ и покрытаго густотою собственныхъ волосъ, отшельника по жизни, строгаго на видъ, съ печальнымъ лицемъ, съ потупленнымъ въ землю взоромъ, покрывавшаго тѣло козьею кожею на столько, на сколько требуетъ приличіе, остальное оставлявшаго открытымъ погодѣ, и нисколько незаботящагося о смѣнахъ жара и холода. Онъ, явившись народу, бичемъ голода вразумляетъ Израиля, какъ бы какимъ жезломъ этою казнію поражая безпорядочную жизнь народа. Послѣ сего божественнымъ при священнодѣйствіи огнемъ, врачуетъ болѣзнь идолопоклонства. Спустя много времени послѣ Иліи, является другой, въ духѣ и силѣ Иліи, рожденный отъ Захаріи и Елисаветы и весь народъ собиравшій въ пустыню своею проповѣдію; онъ и обагреніе кровію пророковъ и всякаго рода нечистоты, и разнообразныя узы грѣха, которыми какъ бы оковами въ то время былъ обложенъ весь народъ, — онъ все это разрѣшалъ проповѣдію покаянія и омывалъ чрезъ погруженіе въ водѣ Іордана, являясь въ дѣлахъ по Бозѣ ничѣмъ не меньшимъ подвизавшихся прежде него въ добродѣтели. Воспрепятствовало ли также Павлу позднѣйшее послѣ Іоанна появленіе достигнуть высшей степени преспѣянія по Бозѣ? Не тотчасъ ли онъ сдѣлался любителемъ Божественной красоты, какъ скоро она возсіяла его очамъ и вмѣстѣ съ тѣмъ отпала чешуя съ глазъ его, образно означавшая покрывало сердечное, которое облегая душевный взоръ Іудеевъ дѣлало ихъ слѣпыми для истины? И послѣ того какъ въ таинственной банѣ сложилъ нечистоту невѣдѣнія и заблужденія, неизмѣнилъ ли тотчасъ свое естество на болѣе божественное состояніе, и какъ бы скинувъ эту грубую и плотскую оболочку, вселился въ самое небесное святилище? Не отягчаемый нисколько оболочкою тѣлесною, не былъ ли онъ внутри богонасажденнаго рая, и посвященный тамъ истиною въ неизреченныя таинства, неполучилъ ли оттуда силу слова для приведенія всѣхъ языковъ въ послушаніе вѣры? Посему содѣлался онъ отцемъ почти всей вселенной, посредствомъ духовныхъ болѣзней дѣторожденія изводя на свѣтъ тѣхъ, которые чрезъ него получили образъ Христовъ, въ благочестіи. И такъ если относительно прочихъ святыхъ, преемство по времени нисколько не умалило ихъ преуспѣянія по Бозѣ, такъ какъ благодать каждому одинаково содѣйствовала къ совершенству; то справедливо дерзаемъ причислить къ онымъ именитымъ святымъ и человѣка Божія, бывшаго въ наше время, великій сосудъ истины, — Василія; поелику позднѣйшее по порядку времени явленіе его не послужило препятствіемъ ни для высокаго его стремленія къ Богу, ни для божественной благодати въ возведеніи души его къ совершенству; время ни намѣренію божественнаго домостроительства ни въ чемъ неповредило, ни умалило значеніе того участія, которое онъ принималъ въ борьбѣ на защиту таинства (вѣры). Но безъ сомнѣнія всякому извѣстна цѣль появленія въ сіе время учителя нашего.

Послѣ того какъ безумное почитаніе идоловъ уничтожено было проповѣдью о Христѣ и всѣ ложныя святилища обратились уже въ развалины и ничтожество, чрезъ распространеніе проповѣди благочестія по всей почти вселенной, такъ что властитель человѣческаго заблужденія отвсюду долженъ былъ удалиться, гонимый изъ вселенной именемъ Христовымъ; изобрѣтатель зла, будучи мудръ на злое, не оставилъ лукаваго умышленія, какъ бы опять чрезъ обольщеніе сдѣлать себѣ покорнымъ родъ человѣческій. Подъ видомъ христіанства онъ тайно ввелъ опять идолослуженіе, убѣдивъ своими лжеумствованіями склонявшихся къ нему, не отпадать отъ твари, но покланяться ей, чтить ее и почитать Богомъ тварь, называемую именемъ Сына; если же (скажутъ), что тварь эта создана изъ ничего и по своему естеству чужда божеской сущности, то не обращать на это никакого вниманія, но усвоивъ имя Христа сей твари, покланяться ей, служить ей, въ ней полагать надежду спасенія, отъ нея ожидать суда. Весь вселившись въ людей способныхъ вмѣстить всю его злобу, разумѣю Арія и Аэтія, Евномія, Евдоксія и многихъ другихъ съ ними, отступникъ чрезъ нихъ прекратившееся было идолослуженіе опять, какъ сказано, ввелъ въ христіанство; и восторжествовала болѣзнь людей, служащихъ твари вмѣсто Творца, такъ что и содѣйствіемъ тогдашнихъ царей заблужденіе поддерживалось и всѣ предержащія власти поборали по сей болѣзни. Въ это время, когда безъ малаго почти всѣ люди готовы были подчиниться превозмогающей силѣ, Богъ воздвигаетъ великаго Василія, какъ при Ахаавѣ Илію. Пріявъ священство, нѣкоторымъ образомъ пришедшее уже въ упадокъ, онъ силою обитающей въ немъ благодати снова воспламенилъ какъ бы нѣкій угасающій свѣтильникъ — ученіе вѣры. Онъ явился церкви какъ бы маякомъ для блуждающихъ ночью по морю, всѣхъ направилъ на настоящій путь, споря съ префектами, вступая въ борьбу съ воеводами, смѣло говоря съ царями, вопія въ церквахъ, далеко отсутствующихъ привлекая посланіями подобно Павлу, недавая поводовъ уловить себя врагамъ, такъ что ни въ чемъ не могли одолѣть его противники. Онъ не боялся отобранія имѣнія, самъ себя лишивъ его ради надежды царствія (небеснаго). Онъ чуждъ былъ страха ссылки, единымъ отечествомъ людей называя рай, а на всю вселенную смотря какъ на мѣсто изгнанія для нашей природы. А умирающій ежедневно и всегда добровольно истощающій себя умерщвленіемъ, могъ ли когда бояться смерти, которою угрожали враги? Могъ ли бояться ея тотъ, для кого было несчастіемъ, что онъ не можетъ часто подражать подвигамъ мучениковъ за истину, такъ какъ наша (тѣлесная) природа однажды только умираетъ; тотъ, который одному изъ префектовъ сурово грозившему вырвать у него изъ внутренностей печень, шуткою отвѣчая на грубую угрозу, сказалъ: «буду благодаренъ за твое намѣреніе, ибо печень лежа во внутренностяхъ не мало у меня страдаетъ; выбросивъ ее, какъ ты грозишь, освободишь тѣло отъ причины болѣзни».

И такъ появленіе въ міръ Василія послѣ прочихъ святыхъ, чѣмъ же уменьшаетъ славу его у Бога, чтобы поэтому торжество въ честь ему, казалось менѣе праздниковъ другимъ святымъ? Разсмотри, если угодно, его жизнь, сопоставивъ ее съ жизнію (одного) какого либо изъ прежде его бывшихъ святыхъ. Возлюбилъ Бога Павелъ; я говорю о любви, ибо она глава добродѣтелей; отъ нея всякая вѣра и всякая надежда; отъ нея терпѣніе въ ожиданіи, и во всемъ благомъ непоколебимость, и пріумноженіе всякаго духовнаго дарованія. Но изслѣдуемъ, какая мѣра любви къ Богу была въ Павлѣ? Конечно скажешь, что онъ возлюбилъ Бога отъ всего сердца и отъ всей души и отъ всего помышленія; ибо таковъ высшій предѣлъ данный закономъ для любви къ Богу (Втор. 6, 5). Посему предавшій все свое сердце и душу и помышленіе Богу, и ни къ чему иному, что составляетъ предметъ попеченій въ сей жизни, не привязанный, находится на высшей степени любви. Итакъ если кто можетъ показать, что дѣятельность нашего учителя была направлена къ какимъ либо предметамъ мірскихъ попеченій, какъ-то: богатству или власти, или желанію суетной славы (о болѣе низкихъ удовольствіяхъ по отношенію къ нему считаю неприличнымъ и говорить), если найдется, что онъ заботился о чемъ либо такомъ, то должно признать въ немъ меньшую мѣру любви къ Богу; такъ какъ свойство его желаній отвлекало его отъ Бога къ чувственному. А если онъ былъ врагъ и недругъ всего такого и подобнаго, прежде изъ своей жизни изгоняя сочувственное расположеніе къ сему, а за тѣмъ и жизнь всѣхъ очищая, какъ учительнымъ словомъ, такъ и своимъ примѣромъ: то ясно будетъ, что имѣлъ въ себѣ такую мѣру любви къ Богу, болѣе которой не вмѣщаетъ естество человѣка. Ибо возлюбившій Бога отъ всего сердца и души и помышлепія, какъ можетъ перейти къ высшей степени любви, которая не имѣетъ мѣста? Итакъ если мы знаемъ одинъ предѣлъ совершенной любви, состоящей въ любви Бога отъ всего сердца, а Павелъ и Василій любили всѣмъ сердцемъ предавшись Богу; то если кто дерзнетъ сказать, что одна была у обоихъ мѣра любви, не погрѣшитъ противъ истины. Но Апостолъ называетъ любовь высшею изъ всѣхъ добродѣтелей (1 Кор. 13, 13); это же подтверждаетъ святое Евангеліе. Апостолъ говоритъ, что она превосходнѣе пророчествъ и знанія, тверже вѣры, непоколебимѣе надежды и всегда неизмѣнна, и что безъ нея всякій подвигъ добродѣтели безполезенъ (1 Кор. 13, 1-4). А Господь поставляя въ зависимость отъ сего дарованія весь законъ и всѣ пророческія тайны (Матѳ. 22, 40), самъ называетъ любовь первою изъ всѣхъ (добродѣтелей). И такъ если въ высшей и объемлющей всѣ прочія добродѣтели Василій не ниже великаго Павла; то во всѣхъ другихъ которыми эта добродѣтель предводитъ и которыя отъ нея происходятъ, безъ сомнѣнія онъ долженъ оказаться не меньшимъ. Ибо какъ имѣющій человѣческое естество владѣетъ всѣми свойствами естества; такъ и достигшій совершенства любви съ первообразомъ совершенства имѣетъ и всѣ соединенныя съ нимъ виды добродѣтелей. Спасаетъ ли вѣра, спасаемся ли надеждою, ожидаемъ ли благодати отъ терпѣнія, — любовь всему вѣру емлетъ, вся уповаетъ, вся терпитъ (1 Кор. 13, 7), какъ говоритъ Апостолъ. И всѣ прочія (совершенства), которыя заключаются въ понятіи добродѣтели, (не изчисляемъ ихъ порознь, чтобы не замедлить рѣчи), произрастаютъ отъ корня любви; такъ что имѣющій ее и въ прочихъ (добродѣтеляхъ) не имѣетъ недостатка.

Имѣя эту любовь, великій Василій чрезъ нее не имѣлъ недостатка ни въ какой изъ добродѣтелей. А если онъ имѣлъ все; то ни какъ ни въ чемъ не былъ меньшимъ. Но конечно кто нибудь скажетъ, что Павелъ видѣлъ третіе небо, и восхищенъ былъ въ рай и слышалъ неизреченные глаголы, которыхъ не лѣть есть глаголати человѣку (2 Кор. 12, 2-6). Но и онъ такую благодать получилъ очевидно не въ этомъ тѣлѣ, ибо не скрываетъ сомнѣнія, говоря: аще въ тѣлѣ, не вѣмъ, аще ли кромѣ тѣла, не вѣмъ: Богъ вѣсть (2 Кор. 12, 2). И о Василіѣ, если бы кто дерзнулъ, могъ бы сказать, что хотя въ тѣлѣ онъ ничего такого не видѣлъ, но для безтѣлеснаго и умственнаго созерцанія его ничто изъ таковаго не оставалось невиданнымъ. Свидѣтельствуетъ о семъ слово его, которое онъ возвѣщалъ при жизни и то, которое оставилъ въ числѣ своихъ писаній. Павелъ обходя страны отъ Іерусалима и окрестъ даже до Иллирика (Рим. 15, 19) проповѣдывалъ всѣмъ живущимъ въ нихъ слово Евангелія; слово и проповѣдь Василія также объяло почти всю вселенную и подобно словамъ Павла всѣми было съ уваженіемъ принимаемо. Но не станемъ говорить о прочемъ, чѣмъ жизнь Василія сходствуетъ съ жизнію Павла, какъ напримѣръ: сей распялся міру и тому міръ; сей умертвилъ тѣло, и онъ въ немощи совершилъ силу. Для обоихъ же было еже жити Христосъ, и для того и другаго одинаково смерть пріобрѣтеніе и разрѣшеніе къ Господу (Флп. 1, 21. 23) дороже полной блужданій жизни.

Не угодно ли сравнить нашего учителя съ Іоанномъ (Крестителемъ)? Но когда божественный гласъ свидѣтельствуетъ, что онъ болѣе всѣхъ рожденныхъ женами и лишше пророка (Матѳ. 11, 9. 11); то казалось бы безуміемъ и вмѣстѣ нечестіемъ сопоставлять другаго для сравненія съ его жизнію. Но и по слѣдамъ такого и столь великаго мужа идти, означаетъ высшую степень блаженства. Размыслимъ же вотъ о чемъ: Іоаннъ не носилъ мягкихъ одеждъ, не былъ и тростію вѣтромъ колеблемою; вмѣсто населенныхъ мѣсть, любилъ онъ пустыню, и опять, часто посѣщалъ населенныя мѣста. Станетъ ли кто противорѣчить нашимъ словамъ, если истина засвидѣтельствуетъ и о нашемъ учителѣ, что онъ въ семъ былъ не ниже Іоанна? Кто не знаетъ, какъ не терпѣлъ онъ изнѣженнаго и изысканнаго образа жизни, во всемъ вмѣсто удовольствій охотно избирая суровое и трудное, солнцемъ опаляемый, холодомъ объемлемый, въ постахъ и воздержаніи упражняя тѣло, живя въ городахъ какъ въ пустыняхъ, нисколько не вредя своей добродѣтели сообществомъ съ людьми, и пустыни дѣлая городами? Ни жизнь среди многолюдства не измѣнила нисколько тщательнаго и неуклоннаго образа его жизни; ни удаленіе къ себѣ въ пустыню ищущихъ пользы не лишило возможности собираться къ нему; такъ что и при немъ, подобно тому какъ и при Крестителѣ, пустыня сдѣлалась городомъ, тѣснымъ отъ стекавшихся въ нее. А что онъ не былъ тростію, легко склоняемою къ мнѣніямъ противниковъ, это доказываетъ непоколебимость его во всѣхъ рѣшеніяхъ жизни. Полюбилась ему сначала нестяжательность; рѣшеніе осталось камнемъ непоколебимымъ. Возжелалъ чистотою приблизиться къ Богу, желаніе его было горою, а не тростію; ибо никогда не склонялся предъ вѣтрами искушеній. А твердость любви Василія къ Богу можетъ быть выражена только собственными словами Апостола,что ни смерть, ни животъ, ни настоящая, ни грядущая, ни ина тварь кая не могла разлучить сердце его отъ любве Божія (Рим. 8, 38-39). Такъ и во всѣхъ рѣшеніяхъ относительно добродѣтели, никогда не былъ онъ подобенъ трости и не твердъ мыслію, но всегда жизнь его въ добромъ была непоколебима. Дерзалъ предъ Иродомъ Іоаннъ, и сей предъ Валентомъ. Сравнимъ между собою могущество этихъ двухъ людей. Иродъ по опредѣленію Римлянъ получилъ въ удѣлъ нѣкоторую часть Палестины, а предѣломъ власти Валента было почти все что обтекаетъ солнце, отъ границъ Персіи до Британіи, и до предѣловъ океана. Цѣль дерзновенія противъ Ирода была, чтобы онъ не нарушалъ закона относительно нѣкоей жены, но обуздывалъ въ себѣ похоть, какъ запрещенную закономъ. А въ чемъ состояло дерзновеніе нашего учителя предъ Валентомъ? Чтобы онъ оставилъ неприкосновенною и неповрежденною вѣру, съ которою преступное обращеніе было оскверненіемъ для всей вселенной. Справедливый изслѣдователь дѣлъ пусть сопоставитъ одно могущество съ другимъ и цѣль дерзновенія сего съ дерзновеніемъ онымъ. Тамъ оскверненіе ограничивалось тѣломъ Ирода; здѣсь же была несправедливость противъ всей человѣческой природы, оскорбленіе вѣры. Іоаннъ до смерти не оставилъ дерзновеніе; и для Василія предѣломъ дерзновенія была ссылка, которую назначилъ царь вмѣсто смертнаго приговора. Но относительно Іоанна вѣрили, что онъ живъ и послѣ смерти (Марк. 6, 16); и Василію приговоръ ссылки отмѣняется самими врагами, такъ какъ угроза нисколько не сдѣлала его уступчивѣе въ настойчивости.

Осмѣлимся ли востечь словомъ къ великому Иліи, и показать, что нашъ учитель своею жизнію уподоблялся его благодати? Но ни кто да не требуетъ отъ человѣческаго естества шествія на огненной колесницѣ, управленія огненными конями и переселенія на высоту горняго наслѣдія; ибо и Илія не въ предѣлахъ уже пребывая природы, остался невредимымъ въ огнѣ, премѣнивъ божественною силою тяжелое и земное на небесное и легкое. Не будемъ касаться и того, что его слова дѣлались нѣкіимъ ключемъ даровъ небесныхъ, отверзая (небо), когда захочетъ, и заключая по произволенію, когда это сдѣлать почтетъ лучшимъ, равно и того, что онъ оставался долгое время безъ пищи, однимъ снѣденіемъ онаго ячменнаго хлѣба сохраняя одинаковыми свои силы на сорокъ дней, — оставимъ и это какъ высшее человѣческихъ силъ; ибо для человѣческой природы невозможно подражаніе тому, что выше природы. Да будетъ умолчано вмѣстѣ съ симъ и о маломъ ономъ водоносѣ и о чванцѣ елея, изъ коихъ тотъ и другой достаточно подавали нужное для пищи и во все время голода бывшаго три года и шесть мѣсяцевъ продолжали источать дары; ибо чудеса горняго дѣйствованія имѣютъ особую имъ свойственную силу для дѣлъ, и неправильно было бы приписывать таковыя чудодѣйствія человѣческой природѣ.

Итакъ что же у нашего учителя усматривается общее съ пророкомъ? Ревность по вѣрѣ, негодованіе противъ отвергшихся ея, любовь къ Богу, стремленіе къ истинно сущему, не уклоняющееся ни къ чему земному, жизнь во всемъ испытанная, образъ жизни суровый, взоръ соотвѣтствующій настроенію души, важность безъискуственная, молчаніе болѣе дѣйственное, чѣмъ слово, забота о будущемъ, пренебреженіе видимаго, одинаковое отношеніе ко всему внѣшнему, поставленъ ли кто случайно въ высокомъ достоинствѣ или находится въ смиренномъ и униженномъ состояніи. Таковымъ и подобнымъ чудесамъ Иліи подражаетъ учитель нашъ въ своей жизни. Если же кто укажетъ на сорокодневное неядѣніе Иліи, — и мы выставимъ малоядѣніе нашего учителя въ теченіе всей жизни; ибо малоядѣніе близко сходится съ неядѣніемъ, особенно когда послѣднее бываетъ малое время, а то продолжается во всю жизнь. Кромѣ того, тогда ячменный оный, на золѣ печеный хлѣбъ поддерживалъ крѣпость пророка, конечно потому, что имѣлъ въ себѣ нѣчто такое, въ чемъ сохранялась сила принесшаго такую пищу (3 Цар. 19, 5-6). Доказательствомъ этого служитъ то, что не изъ единоземцевъ кто либо приготовилъ сей хлѣбъ и предложилъ его пророку, но онъ былъ насыщенъ пищею ангельскаго приготовленія; посему оставалась цѣлою и неистощенною сила приданная тѣлу сею пищею. А здѣсь поелику не происходило никакого уклоненія отъ того, что обыкновенно; мѣрою пищи было разсужденіе доставлявшее тѣлу не столько, сколько желало естество, но сколько повелѣвалъ законъ воздержанія. Священническое же служеніе учителя имѣетъ сходство съ таинственнымъ священнослуженіемъ пророка, когда онъ, чрезъ утроеніе, словомъ вѣры привлекъ небесный огонь на жертву. Мы знаемъ изъ писанія, что огнемъ часто называется сила Святаго Духа. Засуху земли учитель нашъ не разрѣшалъ и не наводилъ. Тамъ великій пророкъ, поразивъ казнію бездождія землю, самъ дѣлается и врачемъ раны, даруя равное страданію изцѣленіе врачевствомъ. Нельзя ли сказать о какомъ либо чудѣ и нашего Иліи, подобномъ сему? Когда однажды по Божіему изволенію грозило подобное несчастіе и все зимнее время прошло безъ дождя, и не было никакой надежды на произрастаніе плодовъ: тогда учитель припадая къ Богу, не далъ страху простереться далѣе угрозы, умилостивилъ Бога моленіями, и молитвами отклонилъ бѣдствіе бездождія. Жизнь нашего учителя представляетъ такъ же нѣчто подобное и тому попеченію во время голода, которое великій Илія оказалъ только одной вдовицѣ. Нѣкогда сильный голодъ отяготѣлъ какъ надъ самымъ городомъ, въ которомъ суждено ему жить, такъ и надъ всей подчиненной городу областію. Онъ продавъ свое имущество и употребивъ деньги на пищу, въ то время когда рѣдко было, чтобы и очень зажиточные могли готовить себѣ трапезу, въ теченіе всего времени голода продолжалъ питать отвсюду стекавшихся и дѣтей всего городскаго населенія; такъ что и на дѣтей іудеевъ одинаково простиралось дѣйствіе его человѣколюбія. Но конечно нѣтъ никакого различія, исполняется ли божественная заповѣдь чрезъ посредство чванца или инымъ какимъ способомъ. Нуждающіеся, получая утѣшеніе не спрашиваютъ: откуда, но смотрятъ на то, что сдѣлано. Если Илія вознесенъ былъ на небо, то это конечно дивно и неизрѣченно чудно; но нельзя отвергать и другаго вида вознесенія на небо, когда кто либо высокою жизнію отъ земли переселяется на небо, силою духа содѣлавъ добродѣтели колесницею. А что учителемъ достигнуто сіе, согласится всякій безпристрастный изслѣдователь его дѣлъ.

Дерзнетъ ли слово наше коснуться и Самуила? Уступая во всемъ иномъ первенство пророку, укажемъ съ двумя обстоятельствами повѣствуемыми о немъ сходное обстоятельство изъ жизни нашего учителя. Обоихъ рожденіе было даромъ Божіимъ. Какъ Самуила мать, такъ и Василія отецъ родилъ по молитвѣ къ Богу. И когда въ юномъ еще возрастѣ постигнутъ былъ онъ смертною болѣзнію, отецъ увидѣлъ явившагося ему въ сонномъ видѣніи Господа, даровавшаго въ Евангеліи царедворцу отрока, и говорящаго къ нему тоже, что и тому сказалъ Господь: иди, отрокъ твой живъ есть (Іоан. 4, 50). И онъ подражая вѣрѣ того, получилъ тотъ же плодъ вѣры, пріявъ отъ человѣколюбія Господня спасеніе сына. Это первое, что мы сопоставляемъ съ чудесами Самуила; другое же то, что образъ священнодѣйствія обоими совершаемаго былъ тотъ же. Оба приносили Богу жертвы мира, совершая священнослуженіе о истребленіи враговъ, одинъ уничтоженіемъ ересей, другой иноплеменниковъ.

Великій Моисей есть общій примѣръ для всѣхъ стремящихся къ добродѣтели, и не погрѣшитъ тотъ, кто цѣлію своей жизни сдѣлалъ бы подражаніе добродѣтелямъ законодателя. Итакъ ничьей не возбудимъ зависти, если покажемъ, что учитель нашъ, въ чемъ только возможно, подражалъ въ своей жизни законодателю. Въ чемъ же было это подражаніе? Нѣкая Египетская княжна, усыновивъ Моисея, обучаетъ его туземному ученію, не отлучая его отъ сосцевъ матери, доколѣ юный возрастъ нуждался въ этой пищѣ. Тоже по истинѣ можно засвидѣтельствовать и о нашемъ учителѣ; ибо знакомый во время воспитанія съ внѣшнею премудростію, онъ всегда держался сосцевъ церкви, возращая и укрѣпляя душу свою ея ученіями. Послѣ сего, Моисей отказался отъ вымышленнаго родства съ лжеименною матерію. И Василій не долго продолжалъ хвалиться тѣмъ, чего устыдился; ибо отказавшись отъ всей славы внѣшней учености, какъ Моисей отъ жизни при дворѣ, перешелъ къ смиренной жизни, и какъ Моисей предпочелъ Евреевъ Египетскимъ сокровищамъ. Поелику же природа въ каждомъ совершаетъ свои дѣйствія, ибо плоть каждаго похотствуетъ на духъ (Гал. 5, 17); то и Моисей не избѣгъ борьбы съ Египетскимъ помысломъ, которую тотъ воздвигалъ противъ помысла чистаго; но помогая лучшему, сдѣлалъ мертвымъ злобно возставшаго противъ Евреевъ. Еврейскій помыслъ есть очищенный и не оскверненный; посему содѣйствующій душѣ умерщвленіемъ удовъ земныхъ подражаетъ мужеству Моисея, которое выказалъ онъ противъ Египтянина. Но нужно опустить большую часть (священной) исторіи, чтобы желая тщательно изложить все, что сказано о Моисеѣ, и въ чемъ было сходство учителя съ законодателемъ, не обременить слуха. Послѣ умерщвленія Египтянина Моисей оставилъ Египетъ, и много времени провелъ самъ съ собою, живъ частнымъ образомъ. Оставлялъ и Василій городской шумъ и всѣ земныя волненія, и былъ въ пустынѣ, любомудрствуя съ Богомъ. Моисею свѣтъ возсіялъ въ купинѣ. Можемъ и мы сказать о нѣкоторомъ сходномъ съ симъ видѣніи Василія. Въ одну ночь когда онъ молился, было ему сіяніе свѣта въ домѣ; невещестный былъ этотъ свѣтъ, божественною силою освѣтившій жилище, не возженный никакимъ вещественнымъ предметомъ. Моисей спасаетъ народъ освободивъ его отъ тиранна; свидѣтельствуетъ тоже о нашемъ законодателѣ народъ сей, который своимъ священствомъ привелъ онъ къ обѣтованію Божію. И нужно ли перечислять подробно, сколькихъ провелъ онъ чрезъ воду? Сколькимъ словомъ своимъ возжегъ столпъ огненный? Сколькихъ спасъ облакомъ Духа? Сколькихъ напиталъ небесною пищею? Какъ походилъ онъ на камень, въ которомъ древомъ отверзлось устье для воды, то есть, когда образъ креста коснулся устъ его? Какъ поилъ жаждущихъ оною водою, изливая ее столь обильно, что какъ бы шла она изъ бездны? Какую скинію свидѣнія и вещественно уготовалъ онъ въ предградіи для нищихъ тѣломъ, дѣлая ихъ чрезъ благое ученіе нищими духомъ, такъ что нищета сдѣлалась для нихъ блаженствомъ, доставляя благодать истиннаго царствія? А скинію истинную для вселенія Бога онъ устроялъ въ каждой душѣ своимъ словомъ, утверждая въ ней и нѣкіе столпы (столпами я называю помыслы, поддерживающіе насъ въ трудномъ дѣлѣ добродѣтели), равно и умывальницы для омовенія нечистотъ души, омывающія скверну водою изъ очей. Сколько свѣтильниковъ поставлялъ въ душѣ каждаго, освѣщая словомъ сокровенное? Сколько кадилъ молитвы и жертвенниковъ приготовлялъ изъ чистаго и неподдѣльнаго золота, то есть, изъ истиннаго и чистаго расположенія, въ которомъ тяжелый свинецъ тщеславія не потемнилъ блеска дѣлъ? Что сказать о таинственномъ кивотѣ, который устроялъ онъ въ каждомъ, влагая въ душу скрижали завѣта, писанныя перстомъ Божіимъ? Говорю сіе, имѣя въ виду то, что онъ сердце каждаго дѣлалъ кивотомъ способнымъ вмѣщать духовныя тайны, имѣющимъ законъ писанный дѣлами, начертанный дѣйствіемъ Духа, (ибо сіе означаетъ перстъ Божій (Лук. 11, 8; Матѳ. 12, 28). Въ семъ кивотѣ и жезлъ священства всегда приносилъ свой плодъ, прозябая чрезъ причастіе святынь; и стамна не лишена была манны; ибо тогда сосудъ души бываетъ лишенъ небесной пищи, когда внѣдрившійся въ нее грѣхъ воспрепятствуетъ притоку манны, а манна есть хлѣбъ небесный. Нужно ли говорить о томъ, съ какимъ вниманіемъ облекался и самъ онъ въ священническую одежду, и украшалъ ею другихъ по своему примѣру, всегда нося на груди украшеніе, которому имя: слово судное (Исх. 28, 15) и изъявленіе и истина (2 Ездр. 5, 40)? Но я предоставлю болѣе усерднымъ иносказательно приложить все это къ учителю, какъ онъ и самъ, соотвѣтствуя сему украшенію, сообщалъ оное и другимъ. Часто мы видѣли его и находящимся внутри мрака, гдѣ былъ Богъ; ибо незримое для другихъ, ему постижимымъ дѣлало тайноводство Духа, такъ что казалось онъ находится въ области того мрака, которымъ покрывается слово о Богѣ. Часто противостоялъ онъ Амаликитянамъ, употребляя молитву вмѣсто оружія, и въ то время какъ онъ поднималъ руки, истинный Іисусъ побѣждалъ враговъ. Онъ разрушилъ чародѣйства многихъ волхователей, подобныхъ оному Валааму, не слушающихъ истиннаго слова, но вѣрящихъ ослиному ученію демоновъ; послѣ того какъ учитель молитвою измѣнилъ клятву на благословеніе, ихъ уста не могли уже оказывать дѣйствіе злое.

Но мы бѣгло и кратко говоримъ о семъ: пусть знакомый съ жизнію святаго раздѣльно представитъ сообразно съ дѣйствительностію, сколько уготовлявшихъ ковы противъ другихъ обольщеніями и волхвованіями не привели въ дѣйствіе своего лукавства, потому что вѣра учителя не допустила привести зло въ исполненіе. Оставляя все продолженіе жизни, напомню о кончинѣ обоихъ. Тотъ и другой оставилъ временную жизнь; памятника же своего пребыванія въ тѣлѣ не оставилъ міру ни тотъ, ни другой; ибо какъ гробъ Моисея неизвѣстенъ, такъ и у Василія нѣтъ надгробнаго памятника, сооруженнаго вещественнымъ избыткомъ; но вмѣстѣ съ тѣмъ, какъ отошелъ изъ жизни, съ нимъ прошло все, что служитъ къ поддержанію человѣческой жизни; такъ что для сего мужа нѣтъ никакого вещественнаго памятника, которымъ бы при помощи оставленнаго богатства лучше сохранялась посмертная память о немъ. Такъ и о Моисеѣ исторія говоритъ, что не найдено гроба его даже до сегодняшняго дня (Втор. 34, 6).

Итакъ если слово наше доказало, что таковъ былъ великій Василій, что сравниваемый по жизни съ каждымъ изъ великихъ святыхъ не далекъ былъ отъ нихъ; то справедливо послѣдовательность праздниковъ приводитъ насъ нынѣ къ настоящему празднованію въ честь его. Но день его памяти прилично было бы проводить такъ, какъ пріятно ему. Посему должно разсмотрѣть, какъ мы должны проводить праздникъ, чтобы праздновать угодно святому. Можетъ быть кто нибудь потребуетъ пышнаго и льстиваго похвальнаго слова ему, гдѣ бы сказано было объ его отечествѣ и родѣ, о воспитаніи родителями и ежедневныхъ занятіяхъ, среди которыхъ возрасталъ онъ и укрѣплялся, и чрезъ которыя сдѣлался славнымъ и знаменитымъ среди людей; но величіе усматриваемыхъ въ немъ достоинствъ дѣлаетъ излишнимъ всякое такого рода тщеславное прославленіе его, — даже заботящагося о семъ приводитъ къ противному; такъ какъ слово не имѣетъ такой силы, чтобы достойно изобразить величіе его дивныхъ дѣяній. Посему, чтобы слабостію рѣчи не нанесено было ущерба удивленію, и чтобы взявшись хвалить, не умалить сколько нибудь того высокаго мнѣнія, которое нынѣ каждый имѣетъ о немъ, лучше будетъ молчаніемъ умножать въ себѣ удивленіе, нежели словомъ умалить похвалу. Ибо можно ли сказать о немъ что либо такое, что сдѣлало бы его болѣе досточтимымъ? Укажетъ ли кто на такъ называемое благородное происхожденіе его по плоти и крови? Но кто не знаетъ, какъ великому Василію было противно заниматься относящимся до тѣла? Какъ бы бѣглаго какого раба онъ всегда сковывалъ его узами разсужденія; крайнимъ изнуреніемъ и воздержаніемъ наказывалъ онъ и мучилъ онаго достойнаго наказанія раба, — тѣло, подобно неумолимому господину, не давая никакой пощады узнику. Обращавшагося такъ съ плотію прославлять за благосостояніе по плоти, было бы самымъ безумнымъ дѣломъ. Ибо какъ послужитъ теперь къ чести его то, чего онъ стыдился въ жизни? Точно также вмѣстѣ съ рѣчью о родителяхъ, должно быть оставлено и воспоминаніе объ отечествѣ. Ибо тотъ, кто возносился выше всего міра и какъ бы стѣснялся всею чувственною природою стихій, такъ что не сносилъ и неба надъ нимъ простертаго, но душею стремился по ту сторону; тотъ, кто съ созерцаніемъ переходя предѣлъ чувственнаго міра, всегда обиталъ въ мірѣ умосозерцаемомъ, носился горѣ вмѣстѣ съ божественными силами ни сколько не стѣсняемый тѣлесною оболочкою въ полетѣ ума, — какъ принялъ бы, когда бы его именовали по названію нѣкоторой части земли, и слагали бы ему похвалы, указывая на плодоносіе мѣста (его родины)? Было бы обидно и умаленіемъ истинныхъ похвалъ, если бы при созерцаніи предлежащей добродѣтели, стали мы дивиться водѣ, растеніямъ, полямъ и подобному; такъ какъ все что не есть пріобрѣтеніе свободной воли, хотя бы и было вполнѣ прекрасно, не приноситъ никакой славы тому, кому досталось въ удѣлъ. Итакъ не будемъ говорить объ отечествѣ и родѣ и о всемъ подобномъ, что имѣющимъ даетъ не отъ насъ зависящее стеченіе обстоятельствъ. Но слѣдуетъ каждому вспомянуть о томъ его отечествѣ и благородствѣ, которыя ревнующими о семъ достигаются при помощи свободнаго произволенія.

Въ чемъ же состояло благородство Василія? Какое его отечество? Родъ у него, — сродство съ Божествомъ, а отечество — добродѣтель. Пріявшій въ себя Бога, какъ говоритъ Евангеліе, имѣетъ власть быти чадомъ Божіимъ (Іоан. 1, 12). Кто станетъ искать чего либо благороднѣе сродства съ Богомъ? А пребывающій въ добродѣтели, и воздѣлывающій ее и отъ нея пріобрѣтающій благосостояніе, отечествомъ дѣлаетъ для себя то, среди чего обитаетъ. Цѣломудріе было домомъ его; премудрость имуществомъ; правда же и истина и чистота, свѣтлыми и блистательными украшеніями жилища, которымъ обитающій въ немъ утѣшался болѣе, чѣмъ сколько тщеславятся своимъ живущіе въ мраморныхъ и позлащенныхъ домахъ. Если кто похвалитъ его за такое отечество и почтетъ со стороны такого родства, тотъ и истину скажетъ, и составитъ похвалу изъ угоднаго ему. А землю и кровь и плоть и богатство и начальствованіе и знатность во всемъ этомъ, пусть для друзей міра прославляютъ желающіе. Если же недоступна для нашего слова соотвѣтствующая ему похвала, то оставимъ такое занятіе, и откажемся отъ искусства похвальныхъ словъ.

Какъ же проводить намъ память его, скажетъ, можетъ быть, кто нибудь, если мы не съ похвалами совершаемъ ее? Какъ исполнится законъ писанія, который говоритъ, что память праведныхъ должна быть съ похвалами (Прит. 10, 7), если наполнить слово истинными похвалами неудобоисполнимо, а обыкновенными оскорбительно? Но можетъ быть есть какой нибудь способъ, чтобы не оставить его совсѣмъ безъ почетныхъ похвалъ съ нашей стороны? Какой же это способъ? Кто не знаетъ, что всякое слово, не сопровождаемое дѣлами, суетно само по себѣ и несостоятельно? Но свойство дѣлъ, въ существѣ и истинѣ выражаетъ сказанное словомъ. Итакъ похвала, дополненная дѣлами, была бы предпочтительнѣе слова. А это что значитъ? Чтобы чрезъ память о немъ, жизнь наша дѣлалась лучше обыкновенной. Воскъ, приложенный къ печати на камнѣ перстня, на которомъ рѣзьбою изображенъ какой либо прекрасный образъ, принимаетъ на себя всю красоту находящуюся въ рѣзномъ изображеніи, весь очеркъ его воспроизводя собственными чертами; такъ что словомъ никто не опишетъ изящную красоту рѣзьбы такъ, какъ представляетъ ее отпечатлѣнная на воскѣ красота; такимъ же образомъ если одинъ словами только прославляетъ добродѣтель учителя, а другой украшаетъ свою жизнь чрезъ подражаніе ему, то похвала исполняемая жизнію будетъ дѣйствительнѣе высокаго слова. Такъ, братія, и мы, если станемъ подражать цѣломудренному цѣломудріемъ, тѣмъ, что дѣлаемъ, достойно прославимъ добродѣтель. Точно также и во всемъ прочемъ: удивленіе къ мудрости станетъ полнымъ, чрезъ наше участіе въ мудрости, — похвала нестяжательности, если и мы будемъ нестяжательны относительно вещественнаго богатства: презрѣніе міра сего пусть не на словахъ только будетъ дѣломъ похвальнымъ и славнымъ, но самая жизнь да будетъ свидѣтелемъ презрѣнія попеченій мірскихъ. Не говори только, что онъ посвященъ Богу; но предай и ты себя Богу: не говори, что для него только пріобрѣтеніемъ было уповаемое успокоеніе, но и ты собирай себѣ въ сокровище то же богатство, какъ онъ. Это возможно. Перенесъ онъ жительство свое отъ земли на небо, перенеси и ты. Въ недоступныхъ хищенію небесныхъ сокровищахъ сложилъ онъ свое богатство; и ты подражай въ семъ учителю. Совершенъ да будетъ ученикъ, яка же учитель его (Лук. 6, 40). Ибо и въ другихъ наукахъ, учившійся у врача или геометра, или ритора былъ бы недостойнымъ вѣры хвалителемъ искусства учителя, если бы словами только прославлялъ знаніе своего руководителя, а въ себѣ не обнаружилъ бы ничего достойнаго одобренія. Ибо каждый могъ бы сказать ему: какъ ты называешь учителя врачемъ, оставаясь самъ неуврачеваннымъ? Какъ ты называешь себя ученикомъ геометра, будучи самъ неопытнымъ въ геометріи? Но если кто самъ показываетъ знаніе искуства, которое онъ изучалъ, то своимъ знаніемъ доставляетъ честь наставнику искуства. Такъ и мы, хвалящіеся учителемъ Василіемъ, покажемъ ученіе жизнію, стремясь къ тому, что содѣлало его славнымъ и великимъ предъ Богомъ и людьми о Христѣ Іисусѣ Господѣ нашемъ, Которому слава и держава во вѣки вѣковъ. Аминь. 
 

Источникъ: Творенія святаго Григорія Нисскаго. Часть осьмая. М.: Типографія В. Готье, 1871. — С. 294-325. (Творенія святыхъ отцевъ въ русскомъ переводѣ, издаваемыя при Московской Духовной Академіи, Томъ 45.)