Архимандрит Никита (Вутирас): Природа зла согласно святителю Василию Великому.

Многообразные проявления зла в нашей жизни и трагические последствия зла в истории издавна наводили человека на мысль: отчего столько греха и несчастий в этом мире? Что представляет собой зло, если от него происходит столько бед человечеству? Откуда могло произойти само это зло? Философы, размышлявшие о зле, давали противоречивые ответы. Человеческий ум оказался неспособен самостоятельно найти правильный ответ на этот вопрос, несмотря на то, что он смог убедительно ответить на другие вопросы. Мы до сих пор остаемся в плену различных идеологий, как будто свет христианского откровения не осиял всех нас, верующих во Христа. Поэтому пусть хотя бы несколько лучей Божественного света, рвущегося сквозь призму святоотеческого богословия, осветят наше видение этого вопроса.

Нашим руководителем в решении вопроса о зле мы изберем «одного из трех величайших светочей Трисолнечного Божества» — свт. Василия Великого. Исполнилось ровно шестнадцать веков со дня его успения, что делает особенно своевременным его духовное присутствие среди нас. Лучезарность его личности, писательский труд и талант, радение об общественном благе изумляют наш ум. He хватит слов, чтобы выразить ему всю нашу признательность. Поэтому удовольствуемся пока лишь тем, что кратко изрек о нем свт. Григорий Богослов: «О Василий Великий! Таинник богословия, истинный служитель триипостасного Божества, мир добродетелей, великий человеколюбец, ясный глашатай евангельской истины, прекрасный учитель, неустанный обличитель тирании, неприступная стена Православия, по небу шествующий и присно всеблаженный!» Как же сей великий светоч нашей Церкви рассмотрел пресловутый вопрос о зле?

 

1. Действительное зло. Прежде всего выясним, что мы называем словом «зло». Свт. Василий Великий проводит различие между мнимым и действительным злом. Нам может показаться злом то, что сопряжено с хлопотами или неприятными переживаниями: например, болезнь, травма, материальные потери, безденежье, оскорбления со стороны ближних, а главное — смерть. Все это выглядит как зло, но не всегда действительно является злом. Ибо эти испытания могут привести нас к духовному благу, обеспечив нам лучшую долю. Как красноречиво замечает святитель Василий: «Бог отнимает богатство у тех, кто употребляет его во зло, чтобы разрушить среду их беззакония. Он попускает болезнь для нашей же пользы, чтобы болящие члены стали медлительны ко греху. Бог посылает скорби как испытания, чтобы добиться от человека мужества и стойкости в добродетели. Также беды, выпавшие одному человеку, могут образумить других. Поэтому лучше пусть будет попрана плоть, но исцелится душа. Умерщвление греха — залог того, что в нас будет жить истина».

Поэтому никакое из мнимых зол не причиняет нам вреда. Даже смерть для нас не зло, если это не «смерть грешника». Все испытания несут в себе благой смысл, способствуя нашему нравственному совершенствованию и оберегая нас от того, чтобы мы действительно творили зло. В нашей жизни есть только одно зло — это грех. Грех — это иное название зла, потому что грех отлучает нас от Бога, источника блага, и обрекает нас на вечную смерть.

2. Начало зла. Свт. Василий Великий решительно отвергает предположения мирской философии о том, что зло исконно и бессмертно или что оно порождено Богом и по необходимости переплетено с благом. Бог есть истинное благо и потому не творит никакого зла. «Благочестиво будет изречь, что зло никак не может произойти от Бога, ибо противоположности не могут порождать одна другую. Жизнь не порождает смерть, тьма не бывает источником света, болезнь не укрепляет тело».

Изначально зло существовало в возможности как проекция свободной воли человека. Изменчивая и непостоянная природа человека подразумевает возможность впадения во зло. Зло вошло в жизнь человеческую как грех после совершения злого выбора, и грех обернулся для человека смертью. «Так что не Бог, а мы создали смерть, когда злоупотребили дарованной нам свободой. Если Бог допустил, чтобы нас уничтожала смерть, то только для того, чтобы не стала бессмертной наша болезнь. Если бы Бог сотворил нашу природу вечно безгрешной, то наша добродетель не получила бы нравственного достоинства, потому что была бы вызвана не свободным решением, а необходимостью».

3. Природа зла. Проницательный ум святого, постигший природу зла, убедился, что зло не имеет самостоятельного существования. Ведь зло нельзя отнести к числу сущностей. «Мы не можем усмотреть никакого самостоятельного существования его сущности. Сущность зла состоит в том, чтобы не быть сущностью. Ведь зло — это отрицание блага и знак его отсутствия. Зло уничтожает все вокруг. В человеке зло представляет собой духовное ослепление. Слепота — это пребывание в потемках, через которые не может пробиться ни один луч света. Слепым может стать только тленное, а нетленное ослепнуть не может».

Итак, все зло — это наш свободный выбор, это наше личное решение, и оно стало губительным после нашего отречения от Создателя. Зло заставило нас держаться новых правил: творить беззаконие вопреки закону Божиему. Зло обладает огромной разрушительной силой. Но этой силе все равно не превозмочь созидательной силы Божией. Зло овладевает нами, но не может в корне изменить нашу личность. Зло — это извращенная и лживая реальность. В вечности оно может остаться только в непривычном для него самого и измененном виде — как негасимый огонь адских мук.

4. Пособники зла. Лукавые обстоятельства часто искушают человеческую свободу. Они толкают нас на совершение зла. Свт. Василий Великий, рассмотрев с невероятным глубокомыслием первородный грех, определил три побуждения, более всего пособляющие злу.

1) Самоволие. «Адам жил в раю и наслаждался величием Божиим по Его благому повелению. Но, насытившись благами Божиими, он осмелел и предпочел умопостигаемой красоте внешнюю приятность. Он решил, что лучше наполнить чрево, чем разуметь духовную радость». Итак, дары Божии могут привести человека, забывшего о «хранении сердца», к эгоистическому самодовольству. А самодовольство оборачивается самоволием и богохульным превозношением.

2) Неосторожность. Легкомыслие, проявленное Адамом, привело его к падению. Адам стал злым человеком не по необходимости, но по небрежности. Он вдруг выразил доверие лукавым уверениям диавола и позволил себе увлечься его обещаниями. Так беспечность поставила человека на путь восстания против Бога.

3) Диавол. «Наш вековечный враг диавол, помня о своем падении с ангельских небес, не мог потерпеть того, что земное создание Божие возвысилось в духовном преуспеянии до ангельского достоинства». Потому он пустил в ход соблазн и обман, только бы посмеяться над Адамом. Он стал подстрекать человека ко греху. Его волю к обожению он подменил ложью. Древние греки очень точно сказали: «Злые сообщества растлевают добрые нравы». Поэтому, как на малярийных болотах в легкие начинают попадать болезнетворные микробы, так и в атмосфере греха душа легко заражается гнуснейшим злом, хотя бы вредные последствия проявились не сразу.

После преступления первозданных людей зло вошло в жизнь как разрушительная сила. С тех пор идет непрерывная борьба между добром и злом, а центр боевых действий — сердце человека. Но решительный бой был дан на Голгофе. Крест Христов сокрушил силу зла, и воскресение Его восстановило нравственный порядок. И мы, переживая силу Креста и воскресения Иисуса, в силах победить грех и воплотить добродетель, то есть осуществить свое величественное предназначение. Это величественное предназначение — нравственная цельность во Христе, возвращающая нас к изначальной красоте. 

 

 

 

Источник: https://azbyka.ru/otechnik/bogoslovie/zhizn-vo-hriste-po-opytu-svjatyh-ottsov/#0_47

@Редакция «Трость Скорописца», 2022 г.

Профессор Иоаннис Фундулис

Три Святителя, символы церковного общения

Οι Τρεις Ιεράρχες, σύμβολα της εκκλησιαστικής κοινωνίας

повторная публикация

30 января Церковь чествует память Трех Великих Святителей: Василия Великого, Григория Богослова и Иоанна Златоуста. Это не день их памяти  («μνήμης»)в строгом смысле слова, то есть годовщина кончины этих отцов, а общий праздник, «Синаксис» («σύναξης»), если использовать литургическую терминологию. Василий Великий скончался 1 января 379 года, и память его отмечается, как известно, 1 января; Григорий Богослов почил 25 января 389 г., а посему мы празднуем его память в этот день; И, наконец, свт. Иоанн Златоуст почил о Господе в изгнании 14 сентября 407 года, в день Воздвижения Честного Креста. Однако его память была перенесена, поскольку она совпала с одним из Господских праздников (Всемирного Воздвижения Креста), и теперь она совершается 13 ноября.

Праздник 30 января (12 февраля) в честь Трех Святителей имеет более позднее происхождение, поэтому его нет в самых древних эортологиях (календарных праздниках). Он был установлен в 11 веке, во время правления императора Алексия Комнина (1081–1118). Причина установления общего праздника для всех троих подробно описана в Синаксарии на день их памяти. В Константинополе произошло столкновение между «учеными и добродетельными людьми»[1]. Одни считали свт. Иоанна Златоуста самым важным из Трех Святителей, другие же свт. Василия Великого, а третьи же Григория, каждая группа принижала достоинство двух других. Так образовались три враждующие партии: Иоанниты, Василиане и Григориане. Конец спорам положил Иоанн Мавропулос, митрополит Ефхаитский (Евхаита, современный Авкат), образованный и благоговейный клирик.

 По словам автора Синаксаря, он удостоился в видении видеть трех святых: сначала каждого отдельно, а затем троих вместе. В один голос они сказали ему: «Мы трое, как видите, единое целое, поскольку близки к Богу, и ничто не может нас разлучить или заставить ссориться… Среди нас нет ни первого, ни второго… Итак, встань и скажи ссорящимся: чтобы они не разделялись на партии из-за нас. Потому что в жизни и смерти у нас не было другого желания, кроме как принести мир и единогласие всему миру».

В качестве символа и выражения их единства, они убеждали его установить общий праздник для всех троих. Итак, митрополит Ефхаитский взял на себя задачу примирить враждующие группы и установил праздник 30 января. Он счел январь наиболее подходящим месяцем для их общего праздника, потому что у всех троих празднуется память: 1 января - Василий; 25 - Григорий; и 27, перенесение в Константинополь мощей свт. Иоанна Златоуста.

Установление праздника достигло своей цели. Он стал видимым символом равенства и единства великих учителей и примирения трех враждовавших партий. Митрополит Иоанн составил для всех троих общую службу, достойную чести великих Отцов. С тех пор все трое часто изображаются на одной иконе, облаченные в епископские облачения, с Евангелием в одной руке и благословляющие другой рукой, как если бы они были вместе не только духом, но и телом. И они действительно являются вечными и бессмертными учителями Церкви Христовой. Они учили своей святой жизнью, своей исключительной деятельностью и своими мудрыми писаниями.

В них словно воплотился христианский идеал «образа и подобия Божьего» в образе людей, сформированных и переродившихся во Христе. И, прежде всего в личностях этих Трех Святителей нашли удивительно сочетание образование, воспитание и знание греческой философии с истиной христианства. Они были мудры в светском понимании и мудры по Богу. Столь гармоничное сочетание эллинизма и христианства во всем их совершенстве никогда и никем не было явлено в мире как в них. Вот почему их праздник стал праздником христианского, греческого образования, учителями и примерами которого были Три Святителя.

Три Святителя также проявили активную творческую деятельность в области христианского богослужения. Они не только совершали его как священники и епископы, но также внесли свой вклад в его формирование и развитие. Немаловажно, что церковная традиция связала имена всех трех с составлением трех литургий: двух известных византийских литургий Василия Великого и Иоанна Златоуста и одной для Александрийской церкви, которая, как утверждается, была составлена свт. Григорием. Кроме того, всем трем, особенно Василию Великому, приписывается целый ряд молитв, украшающих наши литургические книги.

 Хорошо известен вклад Василия Великого в «украшении алтаря» и порядок молитв, равно как и стремление свт. Иоанна Златоуста вдохнуть новую жизнь в литургическую жизнь своей паствы в Константинополе. Свт. Григорий также был поэтом, и его гимны, хотя они не были введены в наше богослужение, могут считаться одними из лучших и красивейших произведений церковной поэзии.

Мы сможете увидеть в наших византийских храмах изображение этих Трех Святителей в конхе святого алтаря со свитками Божественной литургии в их руках, окружающих алтарное место словно они непрерывно служат не только в пренебесном, но и на земном жертвеннике Божием, вместе со священниками, которые совершают сегодня таинства. Они словно совосседают с нами пред тем же общим священным престолом и участвуют в той же духовной пище.

 Мы также встречаемся с Тремя Святителями и в другом иконографическом изображении: в большом изображении Второго Пришествия Господа, которое пишется византийскими художниками в церковном нартексе наверху и вокруг главных ворот храма. В группе спасающихся, которые входят в Божий Рай, легко распознать три почтенные фигуры, представленных именно в том виде, в каком их сохранила иконографическая традиция Церкви и как они описаны в Синаксарии их праздника:

«Внешность же сих святых была такова: 

Св. Златоуст был совсем невысокого роста, но обладал крупной головой, свидетельствовавшей о мощном интеллекте, которую имел обыкновение склонять немного к низу; станом был очень тонок, лицом бледен весьма, под глазами лежали тени от бессонных ночей, а глаза были выразительны и велики, и при случае сияли весельем; остальные черты его лица свидетельствовали о его возвышенном нраве: чело было весьма высоко и велико, нос — удлинён, глаза украшали высоко очерченные брови; уши были достаточно крупны, бородка — совсем небольшая и очень редкая, русая, чуть подернутая сединою; нижняя челюсть свидетельствовала о большой силе воли, а впалые щеки — о высочайшей постнической жизни.

Св. Василий Великий был ростом очень высок, сухощав и весьма строен; лицо имел очень бледное от многого воздержания, нос — удлиненный, брови изогнутые полукругом, бороду — длинную и редкую, благородный лоб, узкие виски, немного вогнутые внутрь; глаза его, полуприкрытые веками и окруженные лучиками морщин, взирали на собеседника кротким взором; волосы были черные с проседью.

Св. Григорий роста был небольшого, бледноват, брови имел прямые, взгляд кроткий и ласковый; правый глаз, который в одном углу сократила рана, был прищурен; борода была недлинная, но довольно густая, конец бороды представлялся с темным отливом; волос на голове было очень мало, в молодости они были белокурые, а в старости совершенно седые».

Византийская икона Трех Святителей 16 столетия

Такими непосредственно наша Церковь представляет этих трех своих великих чад. Мудрых учителей и Отцов, которые учили и продолжают учить нас  с божественной мудростью своих слов и примеров; божественных священнодействователей священников Таинств нашей Церкви, сослужащих нам и прославляющих Бога с нами, граждан небес и обитателей Рая сладости. И с этой целью они служат всем сторонам нашего богослужения: календарю праздников, который каждый год напоминает об этих священных личностях; гимнографии, восхваляющей их борьбу и славу; синаксарии, описывающие их жизнь и добродетели; иконографию, которая изображает их святые персоны и дает нам возможность увидеть их так, как если бы они были живы.

В этом смысл и цель почитания, оказываемого святым в нашей Церкви. Чтобы показать непрекращающееся и нерушимое общение членов Церкви. Общение живых верующих во Христе здесь, на земле, или в состоянии блаженства на небесах. Общество, в котором нет мертвых, а есть только живые, поскольку все его члены через Таинства соединились с Христом, вечным и бессмертным подателем жизни. Все вместе мы воспеваем и прославляем Бога; живые молятся за усопших, усопшие за живых. Все они являются гражданами Царства с печатью бессмертия, их имена записаны в книге жизни.

Три Святителя, византийская икона конца 14 столетия

Служба Трем Святителям приписывается автору Синаксария праздника митрополиту Ефхаитскому Иоанну Мавроподе, который «передал Церкви этот праздник праздновать в честь Бога» («την εορτήν ταύτην παρέδωκε τη Εκκλησία εορτάζειν Θεώ») и написал для него каноны, гимны и похвальные слова (εγκώμια). Стихиры на вечерне и стихиры стиховны приписываются Нилу Ксанфопулу, а стихира на «И ныне» самогласен - это стихотворение Константинопольского Патриарха Германа. Три канона непосредственно приписываются Иоанну. Некоторые из наиболее характерных песнопений праздника: «Благода́ти орга́ны» (первая стихира вечерни, глас четвертый, на подобен «Яко добля»; «Ра́дуйся, святи́телей тро́ица» (первая стихира на Хвалитех). тон плагиатический, на подобен «Радуйся подвижников» («Χαίροις ασκητικών»);

«Киими похвальными венцы венчаем учители…» (первая стихира хвалебных слов во втором тоне, на подобен «Киими похвальными венцы»; и доксастикон (Слава) стихиры плагиальным тоном: «Вострубим трубою песней…».

Благода́ти орга́ны,* гу́сли Ду́ха,* благознамени́тыя трубы́ проповѣ́данія,* стра́шныя и достослы́шанныя,* съ высоты́ шумя́щія гро́мы* и сла́ву Бо́жію сказу́ющія конце́мъ* три́ проповѣ́дники Вели́кія Тро́ицы,* Іоа́нна и Васи́лія* досто́йно съ Григо́ріемъ просла́вимъ.[2]

Ра́дуйся, святи́телей тро́ица, Це́ркве вели́кая забра́ла, столпи́ благоче́стія, вѣ́рныхъ утвержде́ніе, ерети́чествующихъ низпаде́ніе, Христо́вы упа́сшіи лю́ди Боже́ственными уче́ніи и разли́чными добродѣ́тельми воспита́вшіи, благода́ти я́сніи проповѣ́дницы, зако́ны произложи́вшіи Христо́ву исполне́нію, вожди́ къ вы́шнимъ, ра́йстіи вхо́ды, Христа́ умоли́те низпосла́ти душа́мъ на́шимъ ве́лію ми́лость.[3]

Кíими похва́льными вѣнцы́ вѣнча́емъ учи́тели? Раздѣле́нныя тѣлесы́ и совоку́пленныя ду́хомъ, богоно́сныя предста́тели Тро́ицы Единочи́сленныя и служи́тели, свѣти́ла, вселе́нную просвѣща́ющая, церко́вныя столпы́, я́же вѣнцы́ сла́вы, я́ко побѣди́вшія, вѣнча́етъ Христо́съ Бо́гъ на́шъ, имѣ́яй ве́лію ми́лость.[4]

Востру́бимъ трубо́ю пѣ́сней, да ликовству́имъ пра́зднственная и взыгра́емъ, ра́дующеся, въ пречестно́е торжество́ учи́телей на́шихъ. Ца́ріе и кня́зи да стеку́тся и святи́теліе да воспле́щутъ въ пѣ́снехъ, я́ко уче́ній источи́вшія рѣ́ки превели́кія три́, доброто́чныя присноживо́тныя Ду́ха, па́стыріе и учи́теліе, Пречестны́я Тро́ицы трегу́быя священнотаи́нники, соше́дшеся, да восхва́лимъ, филосо́фы — му́дрыя, іере́и — па́стыри, грѣ́шницы — предста́тели, ни́щіи — обогати́тели, су́щіи въ ско́рбѣхъ — утѣ́шители, пу́тницы — спутеше́ственники, и́же въ мо́ри — ко́рмчіи и вси́, и́же вездѣ́ те́плѣ предваря́ющія, боже́ственныя архіера́рхи похваля́юще, та́ко рце́мъ: пресвятíи учи́теліе, потщи́теся изъя́ти вѣ́рныя отъ жите́йскихъ собла́зновъ и изба́вити вѣ́чныхъ му́къ моли́твами ва́шими.[5]

©перевод выполнен интернет-содружеством «Православный Апологет»2021г.

Источник: Ιωάννου Μ. Φουντούλη, Λογική Λατρεία, Εκδ. Αποστολικής Διακονίας της Εκκλησίας της Ελλάδος, σ. 380 -388.

Разрешается использование статьи, ее частичное и полное копирование и публикация при обязательной ссылке на «Православный Апологет»

[1] μεταξύ «των ελλογίμων και εναρέτων ανδρών».

[2] Стихира на Господи воззвахъ на Велицей вечерне.

[3] Стихира на Хвалитех глас 5-й Нила Ксанфопула

[4] Ины стихиры на Господа воззвах 2-го гласа на подобен «Киими».

[5] Слава стихир на «Хвалитех», глас 5-й

Благой установилъ Господь порядокъ для сихъ нашихъ ежегодныхъ празднествъ, которыя по нѣкоей учрежденной послѣдовательности мы уже совершили въ сіи дни и теперь совершаемъ. А порядокъ духовныхъ празднествъ для насъ тотъ же, которому научилъ и великій Павелъ, свыше имѣвшій познаніе о такихъ предметахъ. Онъ говоритъ, что во первыхъ поставлены Апостолы и Пророки, а за ними пастыри и учители (1 Кор. 12, 28; Ефес. 4, 11). Съ сею указанною Апостоломъ послѣдовательностію согласуется порядокъ ежегодныхъ празднествъ. Но первое празднество я не считаю наряду съ прочими. Ибо благодать богоявленія Единороднаго Сына, открывшагося міру чрезъ рожденіе отъ Дѣвы, не просто есть святое празднество, но святое святыхъ и празднество празднествъ. И такъ перечтемъ слѣдующія послѣ него. Первое начало духовному ликостоянію положили Апостолы и Пророки; ибо однимъ и тѣмъ же лицамъ вполнѣ принадлежатъ оба рода дарованій, — Духъ апостольскій и Духъ пророчества. Они суть: Стефанъ, Петръ, Іаковъ, Іоаннъ, Павелъ. Потомъ послѣ нихъ сохраняя свою чреду, начинаетъ намъ настоящее праздневство пастырь и учитель. Кто это? сказать ли имя или и не именуя, достаточно благодати, чтобы указать (сего) мужа? Ибо слыша объ учителѣ и пастырѣ послѣ Апостоловъ, ты конечно представилъ уже въ умѣ пастыря и учителя вполнѣ послѣдовавшаго Апостоламъ. Я говорю о немъ, о сосудѣ избранія, высокомъ по жизни и слову Василіѣ, который угоденъ Богови (Дѣян. 7, 20) отъ рожденія, старецъ нравами отъ юности, наученъ, подобно Моисею, всякой премудрости внѣшнихъ ученій и вмѣстѣ съ тѣмъ священными писаніями отъ младенчества и до конца жизни напитанъ, возращенъ и укрѣпленъ. Посему, научая всякаго человѣка во всей премудрости Божественной и мірской какъ бы какой ободесноручный воитель вооружившись на противннковъ тѣмъ и другимъ ученіемъ, преодолѣваетъ обоими вступающихъ съ нимъ въ борьбу, превосходя въ каждомъ тѣхъ, которые думали, что они имѣютъ въ какомъ либо изъ сихъ ученій силу противъ истины, — еретиковъ, ссылающнхся на писаніе, опровергая писаніями, а еллиновъ, запутывая ихъ собственнымъ ученіемъ. Побѣда же надъ противниками имѣла слѣдствіемъ не паденіе побѣжденныхъ, но возстаніе; ибо побѣжденные истиною получали вѣнцы, дѣлаясь побѣдителями надъ заблужденіемъ и ложью.

Таковъ у насъ тотъ, который предлагаетъ намъ нынѣ настоящее празднество, подлинный провозвѣстникъ Духа, мужественый воинъ Христовъ, громогласный проповѣдникъ спасительнаго ученія, подвижникъ и предводитель въ дерзновеніи за Христа, которому только время даетъ второе мѣсто послѣ Апостоловъ. Ибо еслибы Василій получилъ жизнь въ одно время съ Павломъ; то безъ сомнѣнія о немъ писано было бы вмѣстѣ съ Павломъ, какъ о Силуанѣ и Тимоѳеѣ. А что предположеніе мое не чуждо истины, можно доказать слѣдующимъ образомъ. Забудемъ то, что святые предшествуютъ другъ другу по времени; ибо время какъ прошедшее, такъ и настоящее, одинаково не имѣетъ отношенія ни къ добродѣтели, ни къ пороку, не будучи по природѣ своей ни тѣмъ ни другимъ, такъ какъ добро въ произволеніи, а не во времени. Сопоставимъ вмѣсто сего вѣру съ вѣрою и слово съ словомъ, и тогда правильно сличающій сопоставленныя дивныя дѣла, найдетъ въ обоихъ одинаковую благодать, сообщенную однимъ и тѣмъ же Духомъ, каждому изъ нихъ соотвѣтственно ихъ вѣрѣ. Если Павелъ предшествовалъ по времени, а Василій явился много поколѣній спустя; то почитай это дѣломъ божественнаго домостроительства о людяхъ, а не доказательствомъ умаленія по добродѣтели; поелику и Моисей родился спустя много времени послѣ Авраама, а послѣ Моисея — Самуилъ; за нимъ Илія, послѣ него великій Іоаннъ, за Іоанномъ Павелъ, и послѣ него Василій. Какъ относительно предыдущихъ святыхъ позднѣйшее явленіе по времени не сдѣлало ихъ меньшими славою по Бозѣ, такъ и нынѣ при словѣ о добродѣтели да будетъ умолчано о старшинствѣ по времени. Потому что послѣдовательность во времени ихъ явленія, какъ мы сказали, есть доказательство промышленія Божія о человѣкахъ. Ибо Богъ свѣдый вся прежде бытія ихъ, какъ говоритъ пророкъ (Дан. 13, 42), предвидя, что злоба діавола будетъ распространяться съ каждымъ поколѣніемъ людей, приготовляетъ приличнаго и соотвѣтствующаго болѣзни каждаго поколѣнія врача, чтобы не осталась безъ врачеванія болѣзнь людей отъ недостатка врачующихъ и не овладѣла родомъ человѣческимъ. Посему когда превозмогала философія халдеевъ, полагавшихъ причину сущаго въ извѣстномъ движеніи звѣздъ, и непризнававшихъ высшей видимаго Силы все создавшей, тогда Богъ воздигаетъ Авраама, который пользуясь симъ ученіемъ какъ руководствомъ, чрезъ видимое обрѣлъ Умопостигаемаго, и для потомковъ сдѣлался путемъ вѣры въ сущаго Бога, самъ достигнувъ ея чрезъ оставленіе отеческаго заблужденія и сродства чувствъ съ видимою тварію. Потомъ, когда Египтяне изобрѣли демонскую нѣкоторую и чародѣйственную мудрость по наущенію, думаю, омрачающаго разнообразною лестію, Богъ воздвигъ Моисея, болѣе превосходною мудростію, уничтожившаго Египетскую лесть. Знакомый съ писаніемъ знаетъ конечно какъ въ то время, когда обманщики противопоставляли божественнымъ знаменіямъ свои ложныя чудеса, Моисей содѣйствіемъ силы высшей превозмогъ всякую Египетскую силу, обративъ ее въ ничто; разумѣешь, что я дѣлаю намекъ на жезлы и другія чудеса. По прошествіи же времени, когда Израильтяне, по причинѣ безначалія, при смутномъ народномъ правленіи пришли въ дурное положеніе, является Самуилъ, самъ держа народъ въ повиновеніи, и недопуская его до смѣшенія съ иноплеменниками; за тѣмъ подготовивъ замѣну безначалія учрежденіемъ царства, собралъ разложившіеся между собою колѣна, сдѣлавшись законодателемъ царской власти.

Потомъ много поколѣній спустя, когда Ахаавъ, этотъ женоугодникъ, и самъ отпалъ отъ священныхъ законовъ отцевъ, сдѣлавшись рабомъ развратной жены, и чрезъ нее увлекшись заблужденіемъ идолопоклонства, увлекъ съ собою Израильскій народъ; тогда Богъ воздвигаетъ Илію, имѣвшаго врачующую силу соотвѣтственную великости болѣзни этихъ людей, — мужа отъ презрѣнія заботы о тѣлѣ измозжденнаго лицемъ и покрытаго густотою собственныхъ волосъ, отшельника по жизни, строгаго на видъ, съ печальнымъ лицемъ, съ потупленнымъ въ землю взоромъ, покрывавшаго тѣло козьею кожею на столько, на сколько требуетъ приличіе, остальное оставлявшаго открытымъ погодѣ, и нисколько незаботящагося о смѣнахъ жара и холода. Онъ, явившись народу, бичемъ голода вразумляетъ Израиля, какъ бы какимъ жезломъ этою казнію поражая безпорядочную жизнь народа. Послѣ сего божественнымъ при священнодѣйствіи огнемъ, врачуетъ болѣзнь идолопоклонства. Спустя много времени послѣ Иліи, является другой, въ духѣ и силѣ Иліи, рожденный отъ Захаріи и Елисаветы и весь народъ собиравшій въ пустыню своею проповѣдію; онъ и обагреніе кровію пророковъ и всякаго рода нечистоты, и разнообразныя узы грѣха, которыми какъ бы оковами въ то время былъ обложенъ весь народъ, — онъ все это разрѣшалъ проповѣдію покаянія и омывалъ чрезъ погруженіе въ водѣ Іордана, являясь въ дѣлахъ по Бозѣ ничѣмъ не меньшимъ подвизавшихся прежде него въ добродѣтели. Воспрепятствовало ли также Павлу позднѣйшее послѣ Іоанна появленіе достигнуть высшей степени преспѣянія по Бозѣ? Не тотчасъ ли онъ сдѣлался любителемъ Божественной красоты, какъ скоро она возсіяла его очамъ и вмѣстѣ съ тѣмъ отпала чешуя съ глазъ его, образно означавшая покрывало сердечное, которое облегая душевный взоръ Іудеевъ дѣлало ихъ слѣпыми для истины? И послѣ того какъ въ таинственной банѣ сложилъ нечистоту невѣдѣнія и заблужденія, неизмѣнилъ ли тотчасъ свое естество на болѣе божественное состояніе, и какъ бы скинувъ эту грубую и плотскую оболочку, вселился въ самое небесное святилище? Не отягчаемый нисколько оболочкою тѣлесною, не былъ ли онъ внутри богонасажденнаго рая, и посвященный тамъ истиною въ неизреченныя таинства, неполучилъ ли оттуда силу слова для приведенія всѣхъ языковъ въ послушаніе вѣры? Посему содѣлался онъ отцемъ почти всей вселенной, посредствомъ духовныхъ болѣзней дѣторожденія изводя на свѣтъ тѣхъ, которые чрезъ него получили образъ Христовъ, въ благочестіи. И такъ если относительно прочихъ святыхъ, преемство по времени нисколько не умалило ихъ преуспѣянія по Бозѣ, такъ какъ благодать каждому одинаково содѣйствовала къ совершенству; то справедливо дерзаемъ причислить къ онымъ именитымъ святымъ и человѣка Божія, бывшаго въ наше время, великій сосудъ истины, — Василія; поелику позднѣйшее по порядку времени явленіе его не послужило препятствіемъ ни для высокаго его стремленія къ Богу, ни для божественной благодати въ возведеніи души его къ совершенству; время ни намѣренію божественнаго домостроительства ни въ чемъ неповредило, ни умалило значеніе того участія, которое онъ принималъ въ борьбѣ на защиту таинства (вѣры). Но безъ сомнѣнія всякому извѣстна цѣль появленія въ сіе время учителя нашего.

Послѣ того какъ безумное почитаніе идоловъ уничтожено было проповѣдью о Христѣ и всѣ ложныя святилища обратились уже въ развалины и ничтожество, чрезъ распространеніе проповѣди благочестія по всей почти вселенной, такъ что властитель человѣческаго заблужденія отвсюду долженъ былъ удалиться, гонимый изъ вселенной именемъ Христовымъ; изобрѣтатель зла, будучи мудръ на злое, не оставилъ лукаваго умышленія, какъ бы опять чрезъ обольщеніе сдѣлать себѣ покорнымъ родъ человѣческій. Подъ видомъ христіанства онъ тайно ввелъ опять идолослуженіе, убѣдивъ своими лжеумствованіями склонявшихся къ нему, не отпадать отъ твари, но покланяться ей, чтить ее и почитать Богомъ тварь, называемую именемъ Сына; если же (скажутъ), что тварь эта создана изъ ничего и по своему естеству чужда божеской сущности, то не обращать на это никакого вниманія, но усвоивъ имя Христа сей твари, покланяться ей, служить ей, въ ней полагать надежду спасенія, отъ нея ожидать суда. Весь вселившись въ людей способныхъ вмѣстить всю его злобу, разумѣю Арія и Аэтія, Евномія, Евдоксія и многихъ другихъ съ ними, отступникъ чрезъ нихъ прекратившееся было идолослуженіе опять, какъ сказано, ввелъ въ христіанство; и восторжествовала болѣзнь людей, служащихъ твари вмѣсто Творца, такъ что и содѣйствіемъ тогдашнихъ царей заблужденіе поддерживалось и всѣ предержащія власти поборали по сей болѣзни. Въ это время, когда безъ малаго почти всѣ люди готовы были подчиниться превозмогающей силѣ, Богъ воздвигаетъ великаго Василія, какъ при Ахаавѣ Илію. Пріявъ священство, нѣкоторымъ образомъ пришедшее уже въ упадокъ, онъ силою обитающей въ немъ благодати снова воспламенилъ какъ бы нѣкій угасающій свѣтильникъ — ученіе вѣры. Онъ явился церкви какъ бы маякомъ для блуждающихъ ночью по морю, всѣхъ направилъ на настоящій путь, споря съ префектами, вступая въ борьбу съ воеводами, смѣло говоря съ царями, вопія въ церквахъ, далеко отсутствующихъ привлекая посланіями подобно Павлу, недавая поводовъ уловить себя врагамъ, такъ что ни въ чемъ не могли одолѣть его противники. Онъ не боялся отобранія имѣнія, самъ себя лишивъ его ради надежды царствія (небеснаго). Онъ чуждъ былъ страха ссылки, единымъ отечествомъ людей называя рай, а на всю вселенную смотря какъ на мѣсто изгнанія для нашей природы. А умирающій ежедневно и всегда добровольно истощающій себя умерщвленіемъ, могъ ли когда бояться смерти, которою угрожали враги? Могъ ли бояться ея тотъ, для кого было несчастіемъ, что онъ не можетъ часто подражать подвигамъ мучениковъ за истину, такъ какъ наша (тѣлесная) природа однажды только умираетъ; тотъ, который одному изъ префектовъ сурово грозившему вырвать у него изъ внутренностей печень, шуткою отвѣчая на грубую угрозу, сказалъ: «буду благодаренъ за твое намѣреніе, ибо печень лежа во внутренностяхъ не мало у меня страдаетъ; выбросивъ ее, какъ ты грозишь, освободишь тѣло отъ причины болѣзни».

И такъ появленіе въ міръ Василія послѣ прочихъ святыхъ, чѣмъ же уменьшаетъ славу его у Бога, чтобы поэтому торжество въ честь ему, казалось менѣе праздниковъ другимъ святымъ? Разсмотри, если угодно, его жизнь, сопоставивъ ее съ жизнію (одного) какого либо изъ прежде его бывшихъ святыхъ. Возлюбилъ Бога Павелъ; я говорю о любви, ибо она глава добродѣтелей; отъ нея всякая вѣра и всякая надежда; отъ нея терпѣніе въ ожиданіи, и во всемъ благомъ непоколебимость, и пріумноженіе всякаго духовнаго дарованія. Но изслѣдуемъ, какая мѣра любви къ Богу была въ Павлѣ? Конечно скажешь, что онъ возлюбилъ Бога отъ всего сердца и отъ всей души и отъ всего помышленія; ибо таковъ высшій предѣлъ данный закономъ для любви къ Богу (Втор. 6, 5). Посему предавшій все свое сердце и душу и помышленіе Богу, и ни къ чему иному, что составляетъ предметъ попеченій въ сей жизни, не привязанный, находится на высшей степени любви. Итакъ если кто можетъ показать, что дѣятельность нашего учителя была направлена къ какимъ либо предметамъ мірскихъ попеченій, какъ-то: богатству или власти, или желанію суетной славы (о болѣе низкихъ удовольствіяхъ по отношенію къ нему считаю неприличнымъ и говорить), если найдется, что онъ заботился о чемъ либо такомъ, то должно признать въ немъ меньшую мѣру любви къ Богу; такъ какъ свойство его желаній отвлекало его отъ Бога къ чувственному. А если онъ былъ врагъ и недругъ всего такого и подобнаго, прежде изъ своей жизни изгоняя сочувственное расположеніе къ сему, а за тѣмъ и жизнь всѣхъ очищая, какъ учительнымъ словомъ, такъ и своимъ примѣромъ: то ясно будетъ, что имѣлъ въ себѣ такую мѣру любви къ Богу, болѣе которой не вмѣщаетъ естество человѣка. Ибо возлюбившій Бога отъ всего сердца и души и помышлепія, какъ можетъ перейти къ высшей степени любви, которая не имѣетъ мѣста? Итакъ если мы знаемъ одинъ предѣлъ совершенной любви, состоящей въ любви Бога отъ всего сердца, а Павелъ и Василій любили всѣмъ сердцемъ предавшись Богу; то если кто дерзнетъ сказать, что одна была у обоихъ мѣра любви, не погрѣшитъ противъ истины. Но Апостолъ называетъ любовь высшею изъ всѣхъ добродѣтелей (1 Кор. 13, 13); это же подтверждаетъ святое Евангеліе. Апостолъ говоритъ, что она превосходнѣе пророчествъ и знанія, тверже вѣры, непоколебимѣе надежды и всегда неизмѣнна, и что безъ нея всякій подвигъ добродѣтели безполезенъ (1 Кор. 13, 1-4). А Господь поставляя въ зависимость отъ сего дарованія весь законъ и всѣ пророческія тайны (Матѳ. 22, 40), самъ называетъ любовь первою изъ всѣхъ (добродѣтелей). И такъ если въ высшей и объемлющей всѣ прочія добродѣтели Василій не ниже великаго Павла; то во всѣхъ другихъ которыми эта добродѣтель предводитъ и которыя отъ нея происходятъ, безъ сомнѣнія онъ долженъ оказаться не меньшимъ. Ибо какъ имѣющій человѣческое естество владѣетъ всѣми свойствами естества; такъ и достигшій совершенства любви съ первообразомъ совершенства имѣетъ и всѣ соединенныя съ нимъ виды добродѣтелей. Спасаетъ ли вѣра, спасаемся ли надеждою, ожидаемъ ли благодати отъ терпѣнія, — любовь всему вѣру емлетъ, вся уповаетъ, вся терпитъ (1 Кор. 13, 7), какъ говоритъ Апостолъ. И всѣ прочія (совершенства), которыя заключаются въ понятіи добродѣтели, (не изчисляемъ ихъ порознь, чтобы не замедлить рѣчи), произрастаютъ отъ корня любви; такъ что имѣющій ее и въ прочихъ (добродѣтеляхъ) не имѣетъ недостатка.

Имѣя эту любовь, великій Василій чрезъ нее не имѣлъ недостатка ни въ какой изъ добродѣтелей. А если онъ имѣлъ все; то ни какъ ни въ чемъ не былъ меньшимъ. Но конечно кто нибудь скажетъ, что Павелъ видѣлъ третіе небо, и восхищенъ былъ въ рай и слышалъ неизреченные глаголы, которыхъ не лѣть есть глаголати человѣку (2 Кор. 12, 2-6). Но и онъ такую благодать получилъ очевидно не въ этомъ тѣлѣ, ибо не скрываетъ сомнѣнія, говоря: аще въ тѣлѣ, не вѣмъ, аще ли кромѣ тѣла, не вѣмъ: Богъ вѣсть (2 Кор. 12, 2). И о Василіѣ, если бы кто дерзнулъ, могъ бы сказать, что хотя въ тѣлѣ онъ ничего такого не видѣлъ, но для безтѣлеснаго и умственнаго созерцанія его ничто изъ таковаго не оставалось невиданнымъ. Свидѣтельствуетъ о семъ слово его, которое онъ возвѣщалъ при жизни и то, которое оставилъ въ числѣ своихъ писаній. Павелъ обходя страны отъ Іерусалима и окрестъ даже до Иллирика (Рим. 15, 19) проповѣдывалъ всѣмъ живущимъ въ нихъ слово Евангелія; слово и проповѣдь Василія также объяло почти всю вселенную и подобно словамъ Павла всѣми было съ уваженіемъ принимаемо. Но не станемъ говорить о прочемъ, чѣмъ жизнь Василія сходствуетъ съ жизнію Павла, какъ напримѣръ: сей распялся міру и тому міръ; сей умертвилъ тѣло, и онъ въ немощи совершилъ силу. Для обоихъ же было еже жити Христосъ, и для того и другаго одинаково смерть пріобрѣтеніе и разрѣшеніе къ Господу (Флп. 1, 21. 23) дороже полной блужданій жизни.

Не угодно ли сравнить нашего учителя съ Іоанномъ (Крестителемъ)? Но когда божественный гласъ свидѣтельствуетъ, что онъ болѣе всѣхъ рожденныхъ женами и лишше пророка (Матѳ. 11, 9. 11); то казалось бы безуміемъ и вмѣстѣ нечестіемъ сопоставлять другаго для сравненія съ его жизнію. Но и по слѣдамъ такого и столь великаго мужа идти, означаетъ высшую степень блаженства. Размыслимъ же вотъ о чемъ: Іоаннъ не носилъ мягкихъ одеждъ, не былъ и тростію вѣтромъ колеблемою; вмѣсто населенныхъ мѣсть, любилъ онъ пустыню, и опять, часто посѣщалъ населенныя мѣста. Станетъ ли кто противорѣчить нашимъ словамъ, если истина засвидѣтельствуетъ и о нашемъ учителѣ, что онъ въ семъ былъ не ниже Іоанна? Кто не знаетъ, какъ не терпѣлъ онъ изнѣженнаго и изысканнаго образа жизни, во всемъ вмѣсто удовольствій охотно избирая суровое и трудное, солнцемъ опаляемый, холодомъ объемлемый, въ постахъ и воздержаніи упражняя тѣло, живя въ городахъ какъ въ пустыняхъ, нисколько не вредя своей добродѣтели сообществомъ съ людьми, и пустыни дѣлая городами? Ни жизнь среди многолюдства не измѣнила нисколько тщательнаго и неуклоннаго образа его жизни; ни удаленіе къ себѣ въ пустыню ищущихъ пользы не лишило возможности собираться къ нему; такъ что и при немъ, подобно тому какъ и при Крестителѣ, пустыня сдѣлалась городомъ, тѣснымъ отъ стекавшихся въ нее. А что онъ не былъ тростію, легко склоняемою къ мнѣніямъ противниковъ, это доказываетъ непоколебимость его во всѣхъ рѣшеніяхъ жизни. Полюбилась ему сначала нестяжательность; рѣшеніе осталось камнемъ непоколебимымъ. Возжелалъ чистотою приблизиться къ Богу, желаніе его было горою, а не тростію; ибо никогда не склонялся предъ вѣтрами искушеній. А твердость любви Василія къ Богу можетъ быть выражена только собственными словами Апостола,что ни смерть, ни животъ, ни настоящая, ни грядущая, ни ина тварь кая не могла разлучить сердце его отъ любве Божія (Рим. 8, 38-39). Такъ и во всѣхъ рѣшеніяхъ относительно добродѣтели, никогда не былъ онъ подобенъ трости и не твердъ мыслію, но всегда жизнь его въ добромъ была непоколебима. Дерзалъ предъ Иродомъ Іоаннъ, и сей предъ Валентомъ. Сравнимъ между собою могущество этихъ двухъ людей. Иродъ по опредѣленію Римлянъ получилъ въ удѣлъ нѣкоторую часть Палестины, а предѣломъ власти Валента было почти все что обтекаетъ солнце, отъ границъ Персіи до Британіи, и до предѣловъ океана. Цѣль дерзновенія противъ Ирода была, чтобы онъ не нарушалъ закона относительно нѣкоей жены, но обуздывалъ въ себѣ похоть, какъ запрещенную закономъ. А въ чемъ состояло дерзновеніе нашего учителя предъ Валентомъ? Чтобы онъ оставилъ неприкосновенною и неповрежденною вѣру, съ которою преступное обращеніе было оскверненіемъ для всей вселенной. Справедливый изслѣдователь дѣлъ пусть сопоставитъ одно могущество съ другимъ и цѣль дерзновенія сего съ дерзновеніемъ онымъ. Тамъ оскверненіе ограничивалось тѣломъ Ирода; здѣсь же была несправедливость противъ всей человѣческой природы, оскорбленіе вѣры. Іоаннъ до смерти не оставилъ дерзновеніе; и для Василія предѣломъ дерзновенія была ссылка, которую назначилъ царь вмѣсто смертнаго приговора. Но относительно Іоанна вѣрили, что онъ живъ и послѣ смерти (Марк. 6, 16); и Василію приговоръ ссылки отмѣняется самими врагами, такъ какъ угроза нисколько не сдѣлала его уступчивѣе въ настойчивости.

Осмѣлимся ли востечь словомъ къ великому Иліи, и показать, что нашъ учитель своею жизнію уподоблялся его благодати? Но ни кто да не требуетъ отъ человѣческаго естества шествія на огненной колесницѣ, управленія огненными конями и переселенія на высоту горняго наслѣдія; ибо и Илія не въ предѣлахъ уже пребывая природы, остался невредимымъ въ огнѣ, премѣнивъ божественною силою тяжелое и земное на небесное и легкое. Не будемъ касаться и того, что его слова дѣлались нѣкіимъ ключемъ даровъ небесныхъ, отверзая (небо), когда захочетъ, и заключая по произволенію, когда это сдѣлать почтетъ лучшимъ, равно и того, что онъ оставался долгое время безъ пищи, однимъ снѣденіемъ онаго ячменнаго хлѣба сохраняя одинаковыми свои силы на сорокъ дней, — оставимъ и это какъ высшее человѣческихъ силъ; ибо для человѣческой природы невозможно подражаніе тому, что выше природы. Да будетъ умолчано вмѣстѣ съ симъ и о маломъ ономъ водоносѣ и о чванцѣ елея, изъ коихъ тотъ и другой достаточно подавали нужное для пищи и во все время голода бывшаго три года и шесть мѣсяцевъ продолжали источать дары; ибо чудеса горняго дѣйствованія имѣютъ особую имъ свойственную силу для дѣлъ, и неправильно было бы приписывать таковыя чудодѣйствія человѣческой природѣ.

Итакъ что же у нашего учителя усматривается общее съ пророкомъ? Ревность по вѣрѣ, негодованіе противъ отвергшихся ея, любовь къ Богу, стремленіе къ истинно сущему, не уклоняющееся ни къ чему земному, жизнь во всемъ испытанная, образъ жизни суровый, взоръ соотвѣтствующій настроенію души, важность безъискуственная, молчаніе болѣе дѣйственное, чѣмъ слово, забота о будущемъ, пренебреженіе видимаго, одинаковое отношеніе ко всему внѣшнему, поставленъ ли кто случайно въ высокомъ достоинствѣ или находится въ смиренномъ и униженномъ состояніи. Таковымъ и подобнымъ чудесамъ Иліи подражаетъ учитель нашъ въ своей жизни. Если же кто укажетъ на сорокодневное неядѣніе Иліи, — и мы выставимъ малоядѣніе нашего учителя въ теченіе всей жизни; ибо малоядѣніе близко сходится съ неядѣніемъ, особенно когда послѣднее бываетъ малое время, а то продолжается во всю жизнь. Кромѣ того, тогда ячменный оный, на золѣ печеный хлѣбъ поддерживалъ крѣпость пророка, конечно потому, что имѣлъ въ себѣ нѣчто такое, въ чемъ сохранялась сила принесшаго такую пищу (3 Цар. 19, 5-6). Доказательствомъ этого служитъ то, что не изъ единоземцевъ кто либо приготовилъ сей хлѣбъ и предложилъ его пророку, но онъ былъ насыщенъ пищею ангельскаго приготовленія; посему оставалась цѣлою и неистощенною сила приданная тѣлу сею пищею. А здѣсь поелику не происходило никакого уклоненія отъ того, что обыкновенно; мѣрою пищи было разсужденіе доставлявшее тѣлу не столько, сколько желало естество, но сколько повелѣвалъ законъ воздержанія. Священническое же служеніе учителя имѣетъ сходство съ таинственнымъ священнослуженіемъ пророка, когда онъ, чрезъ утроеніе, словомъ вѣры привлекъ небесный огонь на жертву. Мы знаемъ изъ писанія, что огнемъ часто называется сила Святаго Духа. Засуху земли учитель нашъ не разрѣшалъ и не наводилъ. Тамъ великій пророкъ, поразивъ казнію бездождія землю, самъ дѣлается и врачемъ раны, даруя равное страданію изцѣленіе врачевствомъ. Нельзя ли сказать о какомъ либо чудѣ и нашего Иліи, подобномъ сему? Когда однажды по Божіему изволенію грозило подобное несчастіе и все зимнее время прошло безъ дождя, и не было никакой надежды на произрастаніе плодовъ: тогда учитель припадая къ Богу, не далъ страху простереться далѣе угрозы, умилостивилъ Бога моленіями, и молитвами отклонилъ бѣдствіе бездождія. Жизнь нашего учителя представляетъ такъ же нѣчто подобное и тому попеченію во время голода, которое великій Илія оказалъ только одной вдовицѣ. Нѣкогда сильный голодъ отяготѣлъ какъ надъ самымъ городомъ, въ которомъ суждено ему жить, такъ и надъ всей подчиненной городу областію. Онъ продавъ свое имущество и употребивъ деньги на пищу, въ то время когда рѣдко было, чтобы и очень зажиточные могли готовить себѣ трапезу, въ теченіе всего времени голода продолжалъ питать отвсюду стекавшихся и дѣтей всего городскаго населенія; такъ что и на дѣтей іудеевъ одинаково простиралось дѣйствіе его человѣколюбія. Но конечно нѣтъ никакого различія, исполняется ли божественная заповѣдь чрезъ посредство чванца или инымъ какимъ способомъ. Нуждающіеся, получая утѣшеніе не спрашиваютъ: откуда, но смотрятъ на то, что сдѣлано. Если Илія вознесенъ былъ на небо, то это конечно дивно и неизрѣченно чудно; но нельзя отвергать и другаго вида вознесенія на небо, когда кто либо высокою жизнію отъ земли переселяется на небо, силою духа содѣлавъ добродѣтели колесницею. А что учителемъ достигнуто сіе, согласится всякій безпристрастный изслѣдователь его дѣлъ.

Дерзнетъ ли слово наше коснуться и Самуила? Уступая во всемъ иномъ первенство пророку, укажемъ съ двумя обстоятельствами повѣствуемыми о немъ сходное обстоятельство изъ жизни нашего учителя. Обоихъ рожденіе было даромъ Божіимъ. Какъ Самуила мать, такъ и Василія отецъ родилъ по молитвѣ къ Богу. И когда въ юномъ еще возрастѣ постигнутъ былъ онъ смертною болѣзнію, отецъ увидѣлъ явившагося ему въ сонномъ видѣніи Господа, даровавшаго въ Евангеліи царедворцу отрока, и говорящаго къ нему тоже, что и тому сказалъ Господь: иди, отрокъ твой живъ есть (Іоан. 4, 50). И онъ подражая вѣрѣ того, получилъ тотъ же плодъ вѣры, пріявъ отъ человѣколюбія Господня спасеніе сына. Это первое, что мы сопоставляемъ съ чудесами Самуила; другое же то, что образъ священнодѣйствія обоими совершаемаго былъ тотъ же. Оба приносили Богу жертвы мира, совершая священнослуженіе о истребленіи враговъ, одинъ уничтоженіемъ ересей, другой иноплеменниковъ.

Великій Моисей есть общій примѣръ для всѣхъ стремящихся къ добродѣтели, и не погрѣшитъ тотъ, кто цѣлію своей жизни сдѣлалъ бы подражаніе добродѣтелямъ законодателя. Итакъ ничьей не возбудимъ зависти, если покажемъ, что учитель нашъ, въ чемъ только возможно, подражалъ въ своей жизни законодателю. Въ чемъ же было это подражаніе? Нѣкая Египетская княжна, усыновивъ Моисея, обучаетъ его туземному ученію, не отлучая его отъ сосцевъ матери, доколѣ юный возрастъ нуждался въ этой пищѣ. Тоже по истинѣ можно засвидѣтельствовать и о нашемъ учителѣ; ибо знакомый во время воспитанія съ внѣшнею премудростію, онъ всегда держался сосцевъ церкви, возращая и укрѣпляя душу свою ея ученіями. Послѣ сего, Моисей отказался отъ вымышленнаго родства съ лжеименною матерію. И Василій не долго продолжалъ хвалиться тѣмъ, чего устыдился; ибо отказавшись отъ всей славы внѣшней учености, какъ Моисей отъ жизни при дворѣ, перешелъ къ смиренной жизни, и какъ Моисей предпочелъ Евреевъ Египетскимъ сокровищамъ. Поелику же природа въ каждомъ совершаетъ свои дѣйствія, ибо плоть каждаго похотствуетъ на духъ (Гал. 5, 17); то и Моисей не избѣгъ борьбы съ Египетскимъ помысломъ, которую тотъ воздвигалъ противъ помысла чистаго; но помогая лучшему, сдѣлалъ мертвымъ злобно возставшаго противъ Евреевъ. Еврейскій помыслъ есть очищенный и не оскверненный; посему содѣйствующій душѣ умерщвленіемъ удовъ земныхъ подражаетъ мужеству Моисея, которое выказалъ онъ противъ Египтянина. Но нужно опустить большую часть (священной) исторіи, чтобы желая тщательно изложить все, что сказано о Моисеѣ, и въ чемъ было сходство учителя съ законодателемъ, не обременить слуха. Послѣ умерщвленія Египтянина Моисей оставилъ Египетъ, и много времени провелъ самъ съ собою, живъ частнымъ образомъ. Оставлялъ и Василій городской шумъ и всѣ земныя волненія, и былъ въ пустынѣ, любомудрствуя съ Богомъ. Моисею свѣтъ возсіялъ въ купинѣ. Можемъ и мы сказать о нѣкоторомъ сходномъ съ симъ видѣніи Василія. Въ одну ночь когда онъ молился, было ему сіяніе свѣта въ домѣ; невещестный былъ этотъ свѣтъ, божественною силою освѣтившій жилище, не возженный никакимъ вещественнымъ предметомъ. Моисей спасаетъ народъ освободивъ его отъ тиранна; свидѣтельствуетъ тоже о нашемъ законодателѣ народъ сей, который своимъ священствомъ привелъ онъ къ обѣтованію Божію. И нужно ли перечислять подробно, сколькихъ провелъ онъ чрезъ воду? Сколькимъ словомъ своимъ возжегъ столпъ огненный? Сколькихъ спасъ облакомъ Духа? Сколькихъ напиталъ небесною пищею? Какъ походилъ онъ на камень, въ которомъ древомъ отверзлось устье для воды, то есть, когда образъ креста коснулся устъ его? Какъ поилъ жаждущихъ оною водою, изливая ее столь обильно, что какъ бы шла она изъ бездны? Какую скинію свидѣнія и вещественно уготовалъ онъ въ предградіи для нищихъ тѣломъ, дѣлая ихъ чрезъ благое ученіе нищими духомъ, такъ что нищета сдѣлалась для нихъ блаженствомъ, доставляя благодать истиннаго царствія? А скинію истинную для вселенія Бога онъ устроялъ въ каждой душѣ своимъ словомъ, утверждая въ ней и нѣкіе столпы (столпами я называю помыслы, поддерживающіе насъ въ трудномъ дѣлѣ добродѣтели), равно и умывальницы для омовенія нечистотъ души, омывающія скверну водою изъ очей. Сколько свѣтильниковъ поставлялъ въ душѣ каждаго, освѣщая словомъ сокровенное? Сколько кадилъ молитвы и жертвенниковъ приготовлялъ изъ чистаго и неподдѣльнаго золота, то есть, изъ истиннаго и чистаго расположенія, въ которомъ тяжелый свинецъ тщеславія не потемнилъ блеска дѣлъ? Что сказать о таинственномъ кивотѣ, который устроялъ онъ въ каждомъ, влагая въ душу скрижали завѣта, писанныя перстомъ Божіимъ? Говорю сіе, имѣя въ виду то, что онъ сердце каждаго дѣлалъ кивотомъ способнымъ вмѣщать духовныя тайны, имѣющимъ законъ писанный дѣлами, начертанный дѣйствіемъ Духа, (ибо сіе означаетъ перстъ Божій (Лук. 11, 8; Матѳ. 12, 28). Въ семъ кивотѣ и жезлъ священства всегда приносилъ свой плодъ, прозябая чрезъ причастіе святынь; и стамна не лишена была манны; ибо тогда сосудъ души бываетъ лишенъ небесной пищи, когда внѣдрившійся въ нее грѣхъ воспрепятствуетъ притоку манны, а манна есть хлѣбъ небесный. Нужно ли говорить о томъ, съ какимъ вниманіемъ облекался и самъ онъ въ священническую одежду, и украшалъ ею другихъ по своему примѣру, всегда нося на груди украшеніе, которому имя: слово судное (Исх. 28, 15) и изъявленіе и истина (2 Ездр. 5, 40)? Но я предоставлю болѣе усерднымъ иносказательно приложить все это къ учителю, какъ онъ и самъ, соотвѣтствуя сему украшенію, сообщалъ оное и другимъ. Часто мы видѣли его и находящимся внутри мрака, гдѣ былъ Богъ; ибо незримое для другихъ, ему постижимымъ дѣлало тайноводство Духа, такъ что казалось онъ находится въ области того мрака, которымъ покрывается слово о Богѣ. Часто противостоялъ онъ Амаликитянамъ, употребляя молитву вмѣсто оружія, и въ то время какъ онъ поднималъ руки, истинный Іисусъ побѣждалъ враговъ. Онъ разрушилъ чародѣйства многихъ волхователей, подобныхъ оному Валааму, не слушающихъ истиннаго слова, но вѣрящихъ ослиному ученію демоновъ; послѣ того какъ учитель молитвою измѣнилъ клятву на благословеніе, ихъ уста не могли уже оказывать дѣйствіе злое.

Но мы бѣгло и кратко говоримъ о семъ: пусть знакомый съ жизнію святаго раздѣльно представитъ сообразно съ дѣйствительностію, сколько уготовлявшихъ ковы противъ другихъ обольщеніями и волхвованіями не привели въ дѣйствіе своего лукавства, потому что вѣра учителя не допустила привести зло въ исполненіе. Оставляя все продолженіе жизни, напомню о кончинѣ обоихъ. Тотъ и другой оставилъ временную жизнь; памятника же своего пребыванія въ тѣлѣ не оставилъ міру ни тотъ, ни другой; ибо какъ гробъ Моисея неизвѣстенъ, такъ и у Василія нѣтъ надгробнаго памятника, сооруженнаго вещественнымъ избыткомъ; но вмѣстѣ съ тѣмъ, какъ отошелъ изъ жизни, съ нимъ прошло все, что служитъ къ поддержанію человѣческой жизни; такъ что для сего мужа нѣтъ никакого вещественнаго памятника, которымъ бы при помощи оставленнаго богатства лучше сохранялась посмертная память о немъ. Такъ и о Моисеѣ исторія говоритъ, что не найдено гроба его даже до сегодняшняго дня (Втор. 34, 6).

Итакъ если слово наше доказало, что таковъ былъ великій Василій, что сравниваемый по жизни съ каждымъ изъ великихъ святыхъ не далекъ былъ отъ нихъ; то справедливо послѣдовательность праздниковъ приводитъ насъ нынѣ къ настоящему празднованію въ честь его. Но день его памяти прилично было бы проводить такъ, какъ пріятно ему. Посему должно разсмотрѣть, какъ мы должны проводить праздникъ, чтобы праздновать угодно святому. Можетъ быть кто нибудь потребуетъ пышнаго и льстиваго похвальнаго слова ему, гдѣ бы сказано было объ его отечествѣ и родѣ, о воспитаніи родителями и ежедневныхъ занятіяхъ, среди которыхъ возрасталъ онъ и укрѣплялся, и чрезъ которыя сдѣлался славнымъ и знаменитымъ среди людей; но величіе усматриваемыхъ въ немъ достоинствъ дѣлаетъ излишнимъ всякое такого рода тщеславное прославленіе его, — даже заботящагося о семъ приводитъ къ противному; такъ какъ слово не имѣетъ такой силы, чтобы достойно изобразить величіе его дивныхъ дѣяній. Посему, чтобы слабостію рѣчи не нанесено было ущерба удивленію, и чтобы взявшись хвалить, не умалить сколько нибудь того высокаго мнѣнія, которое нынѣ каждый имѣетъ о немъ, лучше будетъ молчаніемъ умножать въ себѣ удивленіе, нежели словомъ умалить похвалу. Ибо можно ли сказать о немъ что либо такое, что сдѣлало бы его болѣе досточтимымъ? Укажетъ ли кто на такъ называемое благородное происхожденіе его по плоти и крови? Но кто не знаетъ, какъ великому Василію было противно заниматься относящимся до тѣла? Какъ бы бѣглаго какого раба онъ всегда сковывалъ его узами разсужденія; крайнимъ изнуреніемъ и воздержаніемъ наказывалъ онъ и мучилъ онаго достойнаго наказанія раба, — тѣло, подобно неумолимому господину, не давая никакой пощады узнику. Обращавшагося такъ съ плотію прославлять за благосостояніе по плоти, было бы самымъ безумнымъ дѣломъ. Ибо какъ послужитъ теперь къ чести его то, чего онъ стыдился въ жизни? Точно также вмѣстѣ съ рѣчью о родителяхъ, должно быть оставлено и воспоминаніе объ отечествѣ. Ибо тотъ, кто возносился выше всего міра и какъ бы стѣснялся всею чувственною природою стихій, такъ что не сносилъ и неба надъ нимъ простертаго, но душею стремился по ту сторону; тотъ, кто съ созерцаніемъ переходя предѣлъ чувственнаго міра, всегда обиталъ въ мірѣ умосозерцаемомъ, носился горѣ вмѣстѣ съ божественными силами ни сколько не стѣсняемый тѣлесною оболочкою въ полетѣ ума, — какъ принялъ бы, когда бы его именовали по названію нѣкоторой части земли, и слагали бы ему похвалы, указывая на плодоносіе мѣста (его родины)? Было бы обидно и умаленіемъ истинныхъ похвалъ, если бы при созерцаніи предлежащей добродѣтели, стали мы дивиться водѣ, растеніямъ, полямъ и подобному; такъ какъ все что не есть пріобрѣтеніе свободной воли, хотя бы и было вполнѣ прекрасно, не приноситъ никакой славы тому, кому досталось въ удѣлъ. Итакъ не будемъ говорить объ отечествѣ и родѣ и о всемъ подобномъ, что имѣющимъ даетъ не отъ насъ зависящее стеченіе обстоятельствъ. Но слѣдуетъ каждому вспомянуть о томъ его отечествѣ и благородствѣ, которыя ревнующими о семъ достигаются при помощи свободнаго произволенія.

Въ чемъ же состояло благородство Василія? Какое его отечество? Родъ у него, — сродство съ Божествомъ, а отечество — добродѣтель. Пріявшій въ себя Бога, какъ говоритъ Евангеліе, имѣетъ власть быти чадомъ Божіимъ (Іоан. 1, 12). Кто станетъ искать чего либо благороднѣе сродства съ Богомъ? А пребывающій въ добродѣтели, и воздѣлывающій ее и отъ нея пріобрѣтающій благосостояніе, отечествомъ дѣлаетъ для себя то, среди чего обитаетъ. Цѣломудріе было домомъ его; премудрость имуществомъ; правда же и истина и чистота, свѣтлыми и блистательными украшеніями жилища, которымъ обитающій въ немъ утѣшался болѣе, чѣмъ сколько тщеславятся своимъ живущіе въ мраморныхъ и позлащенныхъ домахъ. Если кто похвалитъ его за такое отечество и почтетъ со стороны такого родства, тотъ и истину скажетъ, и составитъ похвалу изъ угоднаго ему. А землю и кровь и плоть и богатство и начальствованіе и знатность во всемъ этомъ, пусть для друзей міра прославляютъ желающіе. Если же недоступна для нашего слова соотвѣтствующая ему похвала, то оставимъ такое занятіе, и откажемся отъ искусства похвальныхъ словъ.

Какъ же проводить намъ память его, скажетъ, можетъ быть, кто нибудь, если мы не съ похвалами совершаемъ ее? Какъ исполнится законъ писанія, который говоритъ, что память праведныхъ должна быть съ похвалами (Прит. 10, 7), если наполнить слово истинными похвалами неудобоисполнимо, а обыкновенными оскорбительно? Но можетъ быть есть какой нибудь способъ, чтобы не оставить его совсѣмъ безъ почетныхъ похвалъ съ нашей стороны? Какой же это способъ? Кто не знаетъ, что всякое слово, не сопровождаемое дѣлами, суетно само по себѣ и несостоятельно? Но свойство дѣлъ, въ существѣ и истинѣ выражаетъ сказанное словомъ. Итакъ похвала, дополненная дѣлами, была бы предпочтительнѣе слова. А это что значитъ? Чтобы чрезъ память о немъ, жизнь наша дѣлалась лучше обыкновенной. Воскъ, приложенный къ печати на камнѣ перстня, на которомъ рѣзьбою изображенъ какой либо прекрасный образъ, принимаетъ на себя всю красоту находящуюся въ рѣзномъ изображеніи, весь очеркъ его воспроизводя собственными чертами; такъ что словомъ никто не опишетъ изящную красоту рѣзьбы такъ, какъ представляетъ ее отпечатлѣнная на воскѣ красота; такимъ же образомъ если одинъ словами только прославляетъ добродѣтель учителя, а другой украшаетъ свою жизнь чрезъ подражаніе ему, то похвала исполняемая жизнію будетъ дѣйствительнѣе высокаго слова. Такъ, братія, и мы, если станемъ подражать цѣломудренному цѣломудріемъ, тѣмъ, что дѣлаемъ, достойно прославимъ добродѣтель. Точно также и во всемъ прочемъ: удивленіе къ мудрости станетъ полнымъ, чрезъ наше участіе въ мудрости, — похвала нестяжательности, если и мы будемъ нестяжательны относительно вещественнаго богатства: презрѣніе міра сего пусть не на словахъ только будетъ дѣломъ похвальнымъ и славнымъ, но самая жизнь да будетъ свидѣтелемъ презрѣнія попеченій мірскихъ. Не говори только, что онъ посвященъ Богу; но предай и ты себя Богу: не говори, что для него только пріобрѣтеніемъ было уповаемое успокоеніе, но и ты собирай себѣ въ сокровище то же богатство, какъ онъ. Это возможно. Перенесъ онъ жительство свое отъ земли на небо, перенеси и ты. Въ недоступныхъ хищенію небесныхъ сокровищахъ сложилъ онъ свое богатство; и ты подражай въ семъ учителю. Совершенъ да будетъ ученикъ, яка же учитель его (Лук. 6, 40). Ибо и въ другихъ наукахъ, учившійся у врача или геометра, или ритора былъ бы недостойнымъ вѣры хвалителемъ искусства учителя, если бы словами только прославлялъ знаніе своего руководителя, а въ себѣ не обнаружилъ бы ничего достойнаго одобренія. Ибо каждый могъ бы сказать ему: какъ ты называешь учителя врачемъ, оставаясь самъ неуврачеваннымъ? Какъ ты называешь себя ученикомъ геометра, будучи самъ неопытнымъ въ геометріи? Но если кто самъ показываетъ знаніе искуства, которое онъ изучалъ, то своимъ знаніемъ доставляетъ честь наставнику искуства. Такъ и мы, хвалящіеся учителемъ Василіемъ, покажемъ ученіе жизнію, стремясь къ тому, что содѣлало его славнымъ и великимъ предъ Богомъ и людьми о Христѣ Іисусѣ Господѣ нашемъ, Которому слава и держава во вѣки вѣковъ. Аминь. 
 

Источникъ: Творенія святаго Григорія Нисскаго. Часть осьмая. М.: Типографія В. Готье, 1871. — С. 294-325. (Творенія святыхъ отцевъ въ русскомъ переводѣ, издаваемыя при Московской Духовной Академіи, Томъ 45.)