ВОЙНА 

Πόλεμος 

Георгий И. Манзаридис, почетный профессор Богословского факультета Фессалоникского университета им. Аристотеля 

Война, как вооруженный и кровавый конфликт между организованными группами, является одной из самых серьезных и мучительных проблем человечества, особенно в наше время. Опыт двух мировых войн, последовавшая за ними бесконечная череда военных сражений, а также существование ужасающих средств разрушения, способных сотни раз стереть с лица земли не только человеческий род, но и все следы цивилизации с лица земли, всего этого вполне достаточно, чтобы показать масштабы проблемы.

Гераклит утверждал, что война — «отец всего». Эта точка зрения, с небольшими вариациями, сохраняет свою силу и по сей день. Многие даже отмечают, что мир — это также форма войны, осуществляемая посредством политики или экономики. Напротив, для Церкви «Отцом всего» является не война, а Бог мира (2 Кор. 13:11). А пришествие Бога в мир – это евангелизация мира (Лк. 2:14).

Война возникает как следствие отчуждения человека от Бога, от себя и от ближнего. А поскольку это отчуждение в своей тройственной форме носит всеобщий характер, то и война является всеобщим явлением.

Война – трагическое явление или испытание человека, созданного для того, чтобы жить в любви, мире и достоинстве. Отчуждение от Бога – это отчуждение от любви и мира. Это по-прежнему отчуждение от основ человеческого достоинства. Когда человек отчуждается от Бога любви и мира, являющегося первообразом его существования, он деградирует и неизбежно погружается в смятение и разрушение. В Ветхом Завете Бог, обращаясь к своему избранному народу, говорит: «Если захотите и послушаетесь, то будете вкушать блага земли; если же отречетесь и будете упорствовать, то меч пожрет вас: ибо уста Господни говорят. (Ис. 1:19-20). Но сам Христос, как мы знаем, осуждал насилие и даже говорил, что «всякий, взявший меч, от меча и умирает» (Мф. 26:52).

***

Конечно, Церковь не упускает из виду силу зла в мире и не ставит под сомнение право государства использовать свою власть для обуздания зла и поддержания порядка (Рим. 13:4). Однако применение власти подразумевает и применение насилия, что несовместимо с духом Христа. Вот почему истинный христианин не прибегает к насилию и не отвечает на зло. Даже когда ему как личности грозит опасность, хотя он и имеет право защищаться, он предпочитает, чтобы ему причинили вред, нежели ему причинять вред другому. Но как гражданин государства он находится в особой ситуации, определяемой дополнительными переменными: он обязан подчиняться государственной власти не только из страха быть наказанным, но и по соображениям совести (Рим. 13:5).

Но над государственной властью стоит Бог, Господь мира и истории, которым она была создана и к которому имеет последнее отношение христианин. Когда требования государственной власти противоречат воле Божией, правило таково: «Повиноватися подобает Богови паче, нежели человеком» (Деяния 5:29).

Евангелие Христово не оставляет места для оправдания войны. И Церковь никогда не представляла учения о «справедливой войне», потому что война всегда имеет в своей основе ту или иную несправедливость. Однако она была вынуждена терпеть оборонительную войну как «наименьшее зло» по икономии, к которой прибегала по необходимости спровоцированный или обиженный и угнетенный человек, чтобы спасти более важные вещи.

Однако «зло» здесь весьма актуально. На самом деле нет большего греха, чем война, поскольку она почти всегда вовлекает всех в нравственное участие в убийстве. Каждый хочет победы со своей стороны. Поэтому даже те, кто до сих пор не убивает, соглашаются на убийства за счет противников. Самым трагичным явлением является то, что сегодня, с появлением телевидения и Интернета, война превратилась в интересное зрелище, которым человек «наслаждается» со спокойствием и беспечальностью, не выходя из дома.

[Από το βιβλίο: Γεωργίου Ι. Μαντζαρίδη, Χριστιανική Ηθική. Δεύτερος τόμος. Ι. Μ. Μ. Βατοπαιδίου, Άγιον Όρος 2015, σελ. 493 (αποσπάσματα)]

Источник: https://alopsis.gr/πόλεμος-γεώργιος-ι-μαντζαρίδης-ομότι/#more-14118

перевод выполнен интернет-содружеством "Православный Апологет"2023г.

Георгий Мантзаридис, почетный профессор Богословского факультета Аристотелевского университета в Салониках

Успение Божией Матери

H Κοίμηση της Θεοτόκου

The Dormition of the Mother of God

Источник Жизни во Гробе полагается, и лествица к небеси Гроб бывает...

стихира самогласна на "Господи воззвах" Великой вечерни праздника Успения Богоматери

В гимнографии Православной Церкви Богородица именуется «богом после Бога, стоящим на втором месте после Святой Троицы». Некоторым может показаться, что эти термины преувеличенны, чрезмерны и догматически необоснованны. Однако это, конечно, не так, поскольку они передают квинтэссенцию православного богословия и антропологии.

Богородица является не только первым, но и единственным лицом, действенно содействовавшим исполнению искупительного замысла Божественного Промысла. Она единственный «посредник благословений за пределами природы» [1]. Ее ответ на приветствие Архангела Гавриила был началом онтологического процесса спасения и обновления человеческого рода и всего творения.

Человеческое «соработничество», являющееся, по сути, исходным пунктом православного догматического учения, является не только нравственным, но и онтологическим требованием нашего спасения. Бог не спасает нас без нашего «соработничества», то есть нашего сотрудничества. Наше свободное согласие и участие в этой задаче являются требованием, и оно выполняется при содействии Богородицы в плане Божественного промысла. Без присутствия Божией Матери и ее всестороннего участия в плане божественного промысла спасение и обновление мира остались бы в подвешенном состоянии.

Как замечает святой Николай Кавасила, подобно тому, как волей Христа было стать человеком, так и Деве было необходимо стать Его Матерью с ее добровольного согласия. И потом, разве Спаситель не был личностью и Сыном Человеческим только из-за своей плоти? Но у него была и душа, и разум, и воля, то есть все человеческое. Это означает, что Его Мать также должна была быть совершенной, поскольку Она должна была служить носителем не только природы его тела, но также его разума и воли со всем, что Он имел как человеческое существо. Иными словами, Божия Матерь должна была принести Богу всю Себя, духовно и телесно, чтобы Бог мог спасти всю человеческую личность [2].

Богоматерь пришла не с неба, а с земли, как и весь остальной наш падший род, забывший свою истинную природу. Богородица, однако, противостояла всякому нечестию и с великой благодарностью проявляла добродетель, всецело отдавая себя Богу[3]. Таким образом, мы могли бы сказать, что догматический смысл человеческого соработничества воплощен в своей наиболее совершенной форме в лице нашей Госпожи. Однако, как замечает святой Николаяй Кавасила, Дева не была похожа на землю, которая способствовала формированию первого человека просто тем, что была невольным материалом, использованным Творцом. Вместо этого она трудилась и Сама предлагала Богу все то, что привлекло Творца на землю [4].

Своим свободным и всеобъемлющим вкладом в дело спасения и обновления Богородица стала соавтором и Матерью «нового творения». «Откуда новое творение? Итак, кто изменил все сущее?» — спрашивает Николая Кавасила и продолжает, что, - конечно же, небо приняло новых, возрожденных граждан, которых Дева перенесла туда от земли» [5]

В праздник Успения Божией Матери, да и вообще в праздник всех святых Церкви, мы совершаем то, что кажется странным: празднуем их смерть, их исход, кончину. Мы делаем это не потому, что радуемся смерти, а потому, что радуемся силе, которую дает нам Церковь для преодоления смерти. Мы празднуем это как временный сон. Мы празднуем его не как сошествие в ад, а как восхождение на небеса.

Но особенно в праздник Успения Божией Матери мы воспоминаем или, вернее, празднуем самое святое и странное успение особого человека: успение Божией Матери, Матери Жизни. И мы отмечаем его не как событие, которое имеет отношение только к нашей Госпоже, а ко всем нам, к каждому из нас.

Мы все смертны, как и наша Владычица. Все мы получили Божий дар пережить смерть как успение в Церкви. Это дар, впервые осуществленный Богородицей благодаря Ее добровольному согласию на призыв Божий во время Благовещении родить Христа: «Се, раба Твоя. Да будет мне по слову твоему» [6].

Этим своим абсолютным послушанием Богородица укоренила Церковь в мире как богочеловеческую общину и сделала дар победы над смертью доступным для всех нас. Так что Пятидесятница, день рождения Церкви Христовой, по существу начинается в день Благовещения. Он начинается с открытия общины прославления, в которой упразднена смерть и царит истинная жизнь.

Если Христос — автор спасения и освящения мира, то Богоматерь — «соавтор». Но Христос, рожденный «однажды во плоти» от Богоматери, также рождается постоянно «в Духе» любовью ко всем, кто готов принять Его. Он становится младенцем и принимает форму верного с добродетелями [7]. Тем самым верные занимают место Богородицы в духовном плане и, по благодати Святого Духа, становятся Матерью Христа, подобно тому, как они становятся Его братьями и сестрами и членами Его тела с их вхождением в Церковь и их участием в крещении и святом Причащении.

Сам Христос сказал: «Матерь Моя и братья Мои суть слышащие слово Божие и соблюдающие его»[8]. Что же касается Христа, то и для Богоматери, и для каждого христианина смерть не есть конец жизни, и это не уничтожение. Это засыпание и вхождение в новую жизнь, настоящую жизнь, вечную жизнь. Вот почему, как сказано в каноне, воспетом на Ее Успении, «умирая, воскресает с Сыном, живя вечно» [9]. Как мать Жизни, она живет вечной жизнью с Господом Жизни. Точно так же и верующие, живущие верой во Христа, в Церкви, после смерти вступают в новую перспективу бессмертной и небесной жизни.

СНОСКИ

1. См. Песнь Богомаетри, песнь 2-я, Утреня, 8 июня.
2. См. Св. Николай Кавасила. На Благовещение 5.
3. Он же, На Рождество 6-7.
4. Он же. На Благовещение 2.
5. Он же. На Успение, 3.
6. Лука 1, 38.
7. См. Максим Исповедник, Miscellaneous Chapters, 1, 8, PG 90, 1181 AB.
8. Лука 8, 21.
9. Косма Маюмский, канон, песнь 1.

©перевод интернет-содружества «Православный Апологет»2022

Георгий Матзаридис, почетный профессор Богословского факультета Фессалоникского университета им. Аристотеля

ВСТРЕЧА С ЖЕНЩИНОЙ САМАРЯНКОЙ

часть 1

В. Поленов. Христос и Самарянка

Любая встреча со Христом изумляет людей. Если вы не удивлены, спросите себя, действительно ли вы встречались с Христом, действительно ли вы ощущали Его присутствие. Это удивление не необъяснимо и не абсурдно, а вполне объяснимо и рационально. Это то, что происходит, когда естественное встречается со сверхъестественным, относительное встречается с абсолютным, а преходящее встречается с вечным.

Когда люди, охваченные страхом смерти, встречаются с Владыкой Жизни, когда тварь взирает на своего Творца, когда отношения становятся несоизмеримы, случаются неожиданные сюрпризы. И эти неожиданности становятся тем более трогательными, когда Господь смиряется перед Своим творением, чтобы служить ему. Действительно, сюрпризы здесь не ограничиваются общей природой вещей, но распространяются и на их отдельные особенности, частности.

При встрече с самарянкой первым сюрпризом становится сам диалог, который развивается между ними. Христос обращается к самарянке и просит воды для питья. Она удивляется и спрашивает: «Как это ты, иудей, просишь у меня воды для питья, когда я самарянка... Иудеи не обащаются с самариянами».

Удивление двоякое, вернее, многократное. Как иудей, Иисус, должен обращаться к человеку из Самарии? Тем более, зачем ему разговаривать с женщиной, тем более с богатым, пестрым прошлым, как Он это прекрасно знает. И, наконец, как получилось, что эта женщина раскрывает самую глубокую истину мессианской вести?

Любое удивление, которое мы испытываем, всегда связано со встречей с чем-то новым, с проявлением какой-то реальности, какого-то человека, какой-то правды, которых мы до сих пор не знали. Другими словами, это связано с каким-то откровением. То же самое мы замечаем и в случае с рассматриваемой нами встречей.

Самарянка удивляется присутствию иудея, который ломает преграды необщения со своим народом и начинает с ней разговор. Он просит у нее воды для питья. Прежде чем она успевает оправиться от этого сюрприза, она сталкивается с другим, еще большим. Она слышит, что человек, у которого просят воды, Сам в состоянии предложить «воду живую». Однако это удивление было вызвано не каким-то новым открытием, а тем фактом, что оно озадачило ее. «Господин, — говорит, — у вас даже ведра нет, а колодец очень глубокий». Откуда у тебя эта живая вода?

«Живая вода» означает проточную воду. Вода в колодце не течет. Следовательно, это не «живая вода». Но не это озадачивает самарянку; она все еще думает о воде в колодце. Ее мысли не о какой-либо проточной воде. А если бы она и была, она бы все равно не поняла, о чем говорил Христос. С другой стороны, говоря о живой воде, Христос имел в виду не какую-то проточную воду, которая на короткое время утоляет телесную жажду, а воду, создающую в людях неиссякаемый источник вечной жизни. Воде, избавляющая от смерти.

Думая, что она поняла слова Христа, самарянка просит Его дать ей эту волшебную воду, чтобы освободить ее от утомительного труда носить воду. «Господин, — говорит, — дай мне этой воды, чтобы мне не томить жажды и не приходить сюда за водой». Женщина думала, что нашла легкое решение своей проблемы. Христос говорил ей о воде, которая извергалась в людях и становилась источником вечной жизни. Она представляла природную воду, которую выпьет один раз и больше никогда не будет испытывать жажду, и ей не нужно будет ходить за водой к колодцу.

Пока люди ограничивают себя мирскими делами, они не могут постичь вечные, трансцендентные истины. Они могут быть удивлены, озадачены или поражены. Они могут даже ожидать магических решений. Но они остаются запертыми в воспринимаемом мире, связанными непосредственным физическим контактом. Они занимаются рутинными, бытовыми проблемами. Их умы не идут дальше этого. Их духовные чувства не работают. Даже если они слышат о чем-то, что выходит за пределы непосредственного ощущения, о чем-то за пределами вещей этого мира, они воспринимают это в терминах чувств и мирским образом. У них действительно есть вопросы, они переживают неожиданности и получают откровения, но они все еще функционируют в пространстве и времени. Они мыслят, постигают и живут в подчинении закону смерти и тления.

Препятствием, которое препятствует и останавливает каждую мысль и действие людей, каждое пережитое ими удивление или дарованное им откровение, является препятствием смерти. Никакое откровение, никакое изобретение, никакое искусство или философия не могут преодолеть этот барьер. Все, что нам известно или доступно, лежит «по эту сторону» пределов смерти.

Смерть не преодолевается ни логикой, ни аргументами, ни наукой, ни магией. Все это служит мирским целям. Смерть преодолевается чудом, величайшим чудом из всех, Воскресением. Вот почему Воскресение Христово  является самым глубоким откровением, вернее, единственно истинным откровением, потому что оно открывает нам совершенно новую реальность. Вот почему каждое чудо Христово есть знамение, то есть стрела, указывающая нам «за» ограждения смерти и тления, на воскресение и вечность.

Источник: https://pemptousia.com/2023/05/meeting-with-the-samaritan-woman-part-1/

Георгий И. Мантзаридис, почетный профессор Богословского факультета Фессалоникского университета

Γεώργιος Ι. Μαντζαρίδης, Ομότιμος Καθηγητής Θεολογικής Σχολής Α.Π.Θ.

Православное богословие и наука

Ορθόδοξη Θεολογία και Επιστήμη

более расширенный вариант статьи

Бог сотворил человека без содействия человека. Однако же с тех пор Он ничего не делал для человека без его содействия. Более того, творчество cоставляет существенное свойство «образа и подобия» Божия. Научное творчество, хотя и не является созданием из ничего, но оно связано с Божественным творчеством. Даже в новейших научных теориях (термодинамике, квантовой физике, теории хаоса) «есть»[1] не предшествует «становлению, рождению, происходящему»[2], но представляет собой длительное и необратимое «рождение, событие», которое напрямую связано с присутствием человека, но также всегда открыто для будущего. Таким образом, человека приглашают творчески участвовать в творении, призывая его к действенному вмешательству в новых ситуациях в «происходящем, свершающемся».

Все, что знает или знает наука о вселенной, все это является работой Бога. Все творение проецируется как концентрированная энергия, действование и информация. Это означает, что она включает в себя божественные извещения. Когда человек исследует с помощью науки творение, то он обращается к этим сообщениям, своим «причинам» сущих[3], приглашает Творца к диалогу. То есть человек движим тем, чтобы различить Его мудрость и принять его причины-логосы, которые объясняются его заповедями.

Небольшое некоторое количество «причин сущих» восходит и суммируется в воипостасном Боге Слове, Который является началом и концом всех творений: «ибо Им создано все... - все Им и для Него» [4]. И небольшое количество божественных заповедей, которые содержатся в Библии и Церкви, выражающих волю Бога Слова, сводятся к заповеди любви в ее двояком направлении, горизонтальном и вертикальном: любви к Богу и любви к ближнему. Таким образом, люди подготавливаются  тому, чтобы выстраивать братские отношения в богочеловеческом обществе.

При таком взгляде каждый ученый призывается соблюдать заповеди Божьи и добросовестно выполнять свою научную работу, не противореча «логосам» Творца. Когда этого не происходит, то возникают этические аберрации и в творении происходят побочные эффекты. Этические аберрации, отклонения - это не только нарушение заповедей, касающихся личной и социальной жизни людей, но и нарушение "логосов" материального творения. Последние нарушения можно охарактеризовать как наиболее тяжелые, потому что они обычно более постоянны и необратимы. Эту истину драматически ощутил экологический кризис.

С помощью науки и религии человек приближается к естественным и метафизическим истинам, которые полезны для его жизни и его преуспеяния согласно модели его Создателя. Бог, Ветхий Завет пишет: «Для того Он и дал людям знание (в греческом тексте стоит слово επιστήμην, которое имеет несколько значений – знание, наука, умение), чтобы прославляли Его в чудных делах Его» [5]. А апостол Павел говорит о «внешних мудрецах», что «они познавши Бога, не прославили Его», они пришли к пониманию познанию Бога, но не в его истинном понимании, как несотворенного, несозданного.

Истины человеческой мудрости и науки всегда ограничены и, соответственно они находятся на уровне сотворенного и неспособны предложить человеку подлинную и абсолютную истину, которая избавляет человека от относительности и освобождает его от истления и смерти. Это относится не только к научной, но и к религиозным истинам, которые охватываются и постигаются ограниченным и созданным человеческим разумом.

Христианские истины существенно отличаются от научных и религиозных истин. Это истины, которые имеют нетварное происхождение, истины, которые исходят от Бога и имеют устойчивый, ипостасный характер. Это истины жизни. Они находятся в личности, раскрываются и к ним бывают причастны с помощью личной связи, отношения и общения. Они предлагаются как несозданнный дар, который не конфликтует и не входит в конфликт с наукой, потому что он отличается по своей природе и движется на уровне свободы человека. Эти истины ипостазируются в личности Христа и открываются по благодати Святого Духа, Духа свободы, Который "дышит идеже хощет".[6]

В то же время христианские истины также имеют свои собственные тварные одежды, которые всегда несовершенны и соотносятся с человеком и его эпохой. Этот одеяние по своей природе не может заключить в себе нетварное содержимое. Вот почему православное богословие имеет апофатический характер. Оно не исчерпывает истину познания Бога своими формулировками и определениями, но описывает и направляет к нему символически. Вот почему считается необходимым явление, существование «живых свидетелей», святых, для того чтобы сохранять «подлинность богопознания» во все исторические моменты.[7]Христианская истина не может восприниматься как религиозная идеология или этическая необходимость, как это часто бывает, но как причастность живому явлению, присутствию Бога в мире.

Кроме того, тварное одеяние христианских истин каждый раз оказывается связано с народным образом, языком, окружающей средой и культурным уровнем верующих. Это означает, что совершенно неверно пытаться  церковные факторы навязывать науке, а в научных исследованиях ставить ограничения на тварном уровне, когда они не противятся, не входят в противоречие со «словами» Творческого Слова. Точно также неверным является то, когда научное сообщество старается навязать Церкви в качестве несомненных свои метафизические теории. Впрочем, и сама наука подтверждает относительность и изменчивость своих истин.[8] Уклонения каждой из сторон лишь создают между религией и наукой споры.

Православное христианское богословие при абсолютном уважении к свободе человека в области знания и применения господствующей власти в мире не опекает, ни навязывает свою волю науке, к чему стремилась в средневековье Римо-Католическая церковь. Феномен, о котором ходят слухи, связанный с основоположником развития новейшей науки Галилео Галилеем, не известен в Православии и в святоотеческой традиции.

Многие Отцы Церкви были и академическими учеными. Они искали познания о сущих и использовали науку в качестве отправной точки для понимания чуда промысла Божия и повода для славословия Создателя. «Ибо всякое творение Божие хорошо и ничто не предосудительно, если принимается с благодарением».[9]В этом случае характерным примером являются Гомилии свт. Василия Великого на Шестоднев (Ὁμιλίες εἰς τὴν Ἐξαημέρων), где творение мира представлено на основе достижений науки той эпохи. Как свидетельствует сам  свт. Великий, научный подход и объяснение природных явлений совершенно не уменьшает вызываемого ими удивления: «Ибо изумление пред великими предметами не уменьшается, когда открыт способ, каким произошло что–нибудь необычайное»..[10] Напротив, научное познание и понимание мира, а также обнаружение существующего в нем множественного незнания являются поводом для восхищения и восхваления Творца, что, однако, не относится к нынешним корифеям науки.

То, что приходит в наши чувства, ощущения всех нас, настолько чудесно, что даже самый опытный ум неспособен постичь их и воздать достойную хвалу Творцу . А известный святой нашего времени Порфирий Кавсокаливитис, будучи малограмотным, глубоко жил величие природы, прославляя Бога, и в то же время, изучая научные книги и формулируя предложения с помощью своих духовных дарований, которые удивляли даже опытных ученых. Если Эйнштейн своей логикой преодолел свои чувства и представил новые физические горизонты Вселенной, удивительно расширив человеческие знания, то Святые Церкви своим чистым умом обратились к уму Создателя, открыли новые духовные горизонты, удивительно расширив человеческий опыт.

Но сами научные исследования берут свое начало в монастырях Запада, где монахи исследовали тайны и законы природы, чтобы лучше познать Бога. Но объединение и тем более отождествление двух уровней знания, научного и богословского, что культивировалось в лоне того же западного монашества, имело трагические последствия. Всякое расшатывание тварного религиозного образа трактовался как ересь и осуждался Святой Инквизицией с наложением разных ограничений, различных пыток или даже смертью от огня. Таким образом, без всякой существенной причины был создан очень острый конфликт между богословием и наукой, который, к счастью, был смягчен в наше время.

Этот конфликт уходит своими корнями в религиозность христианства и применение общей методологии к науке и теологии. Эта общая методология фальсифицирует как науку, так и богословие. Таким образом, в то время как наука исключает любую возможность освобождения от любого тварной мирской приукрасы, богословию не хватает ценного вклада науки как вводного пути и символического средства для восхождения к трансцендентальной реальности.

Когда наука попадает в ловушку объективации и объективного знания, претендуя на всечеловеческое знание и исключая возможность его расширения за пределы мирского, она причиняет вред человеку.

Как было весьма точно замечено « одно дело отвергать что-то с помощью нашего рационального мышления, и совсем другое дело это реальность бытия.  Живой Бог является личным. И Он это не какая-то абстрактная идея или какой-то трансцендентный объект. Это личный Бог, явившийся во Христе, который сказал человеку, что «Я есмь... истина».[11] Отец, Сын и Святой Дух. Эти три Личности - одна истина»[12], безначальная и бесконечная.

Этот личностный и вечный характер истины имеет первостепенное значение для человека. Живая правда экзистенциальна и нерушима. Она не объективирована, потому что ее объективация равносильна распаду и умиранию. Осознание этой истины - это опыт жизни Бога и человека. «Это плод единения в само Бытие двух объектов: Бога и человека. Ни один из них не становится «объектом,» и Бог и человек проживают это событие как одну жизнь»[13].

Это знание, которое базируется на жизни во Христе, не навязывается человеку силой, но оно входит диаконически и путем врачевания, придает смыл жизни и становится заметной, выделяется в  святых людях. В нашу историческую эпоху это становится весьма ощутимым и полным благодаря целой плеяде святых, которые жили среди нас. Но это знание в то же время становится более доступным и благодаря тем горизонтам, которые были созданы современной наукой. Преодоление классической физики с помощью квантовой механики, которая обслуживает нашу повседневную жизнь в самом широком спектре, создает благоприятные условия для демонстрации христианской истины и приближения к ней.

Новые эпистемологические теории пошатнули устоявшийся принцип объективности и тесно связали науку с человеком. Это также помогло так называемым гуманитарным наукам, которые использовали в качестве модели объективность естественных знаков, хотя они имеют дело с человеком и его социальной жизнью, улучшить человеческую личность и более ясно увидеть ответственность за ее свободу. «Таким образом, различные научные дисциплины и школы психологии осуществили впечатляющие подходы к человеческой личности и привели к выводам, близким к христианской антропологии.

Даже новейшие гносеологические теории выделяют в природе некую свободу. Таким образом, природа воспринимается не как данный объект с заранее определенной перспективой, а как динамическая реальность, сосуществующая с исторической деятельностью и ходом развития человечества. Как говорит нам квантовая механика, мы не можем сказать, что делают вещи, когда мы их не наблюдаем, и ничто не является реальным, если это не наблюдается. Человек также активно участвует в создании мироздания. Однако автономия человека, отсутствующая у другого творения, делает его ответственным за свой деструктивный курс.

Здесь следует отметить большую опасность, создаваемую быстрым эгоцентрическим и утилитарным развитием науки и техники. Как было точно и метко отмечено, мы постоянно продвигаем создание машин с все более и более антропоморфным поведением, в рамках такого общества, которое имеет тенденцию создавать все больше и больше автоматизированных людей. Но точно так же, насколько человек механизируется, настолько он разрушает свою духовную сущность и по существу теряет свою человечность.

Достижения науки создают импульсы, которые приводят человека к открытиям. Но опять же эти открытия принимают созидательный или разрушительный характер в зависимости от автономии человека. Но все открытия науки были на уровне тварного, ограниченного распадом и смертью. Единственное настоящее открытие для человека - это то, что он выходит за пределы границ разложения и смерти. И это открытие не исходит и не может исходить от науки или техники. Оно не может исходить ни от человеческой религии, ни от идеологии. Никакое откровение на уровне творения невозможно в несозданном мире. Здесь решение может быть дано только при вмешательстве несотворенного в созданное.

Христианство освещает тварное откровением несозданного. Но чтобы просветить созданное, он должен принять это с сочувствием и любовью. Но опять же, такое принятие и выбор не производится без рассуждения и без разбора. Бог Слово воспринял на себя всю природу человека, за исключением греха, который был и есть искажение, истление его природы. И Отцы Церкви не принимали греческий и нехристианский мир без разбора и без рассуждения, но с осторожностью и созерцанием.

Задача богословия в каждую эпоху - не возвращаться ни к богословию отцов Церкви и не решать проблемы своего времени с помощью решений, которые давали Отцы проблемам своего времени. Задача богословия – подходить к проблемам, воспринимать и решать проблемы каждой эпохи в ее общей перспективе, предлагая собственное решение, возводя их к несотворенному откровению. Без этого восхождения любой человеческий успех окажется эфемерным и условным. Как подчеркивает святитель Григорий Богослов, «неочищенное, неуврачеванное не соединяется с Богом и не спасается»[14]. Любой элемент человеческой жизни и мира, который не принимается и не усваивается Церковью с ее богословием, таинствами, любовью и молитвой, остается в стороне от исцеляющей и преобразующей силы Святого Духа.

Единственный, кто приносит и предлагает миру нетварное откровение, - это Христос. В лице Христа ипостасно соединились тварное и нетварное и они получили отнологическое общение. Таким образом, преодоление тления и смерти, что произошло во время воскресения Христа, даруется человеку через его участие в теле Христовом, в Церкви. Этот дар - не возрождение в созданной реальности, а вхождение в нетварную и нерушимую божественную жизнь. Это откровение. Оно переживается «от части» во время земной жизни и обновляется во всей полноте в будущем. Но даже и  научный подход человека к сотворенному созданию является прелюдией к его общению как творению «по образу Божию» в несотворенной и неразрушимой божественной реальности.

Удивительный или «демонический» ум ( ἡ «δαιμόνιος»νούς) человека, как его характеризует святой Григорий Палама, как творение Бога, «от природы обладает мудростью». И хотя от Бога в него вложена способность «думать», он может своим самовластным волением отклониться от своей естественной воли и лишиться рассудка, сойти с ума. Он может презирать логосы творения и следовать помыслам своего страстного и помраченного ума. Таким образом, в то время как существование творения восходит к его Создателю, а научный подход восходит к его прославлению, человек «глупеет», уступая быстрому научному и технологическому развитию, например контролю над ядерной энергией и экологическим кризисом.

Один конечный пункт, в котором, как оказывается, богословие плохо совпадает с научной методологией, - это использование гипотез и проверки или опровержения вещей и концепций. Величайшие научные открытия явились результатом формулирования гипотезы, созданной интуицией ученых, которая выходила за рамки или противоречила эмпирической непосредственности, но была проверена на практике. Нечто подобное существует и в богословской гносеологии. Основополагающие христианские истины, которые логически неуловимы, непостижимы, и которые противоположны повседневному опыту, становятся эмпирически доступны и понятны. Согласно Иоанну Богослову Сам Христос является и говорит своим слушателям: «Мое учение – не Мое, но пославшего Меня; если кто хочет творить волю Его, тот узнает о сем учении, от Бога ли оно, или Я Сам от Себя говорю».[15] Нечто подобное Он утверждает  и в заповедях Блаженств, которые имеются в синоптических Евангелиях.

Продолжение следует….