Русская Православная Церковь

ПРАВОСЛАВНЫЙ АПОЛОГЕТ
Богословский комментарий на некоторые современные
непростые вопросы вероучения.

«Никогда, о человек, то, что относится к Церкви,
не исправляется через компромиссы:
нет ничего среднего между истиной и ложью.»

Свт. Марк Эфесский


Интернет-содружество преподавателей и студентов православных духовных учебных заведений, монашествующих и мирян, ищущих чистоты православной веры.


Карта сайта

Разделы сайта

Православный журнал «Благодатный Огонь»
Церковная-жизнь.рф

Проблемы современного богословия

Митрополит Навпактский и Свято-Власиевский Иерофей (Влахос)

 

Греческая философия и Отцы Церкви

(согласно воззрениям о. Иоанна Романидиса)[1]

Ἑλληνική φιλοσοφία καί Πατέρες τῆς Ἐκκλησίας, κατά τόν π. Ἰωάννη Ρωμανίδη

0-639

Речь митрополита Навпактского Иерофея на Международном конгрессе, состоявшемся на Философском факультете Афинского университета, организованном Международной научной ассоциацией древнегреческой философии и Союзом физиков Греции.

Благодарю за приглашение присутствовать и выступать на данном Конгрессе с темой «Греческая философия и Отцы Церкви».

Поскольку эта тема является сложной и многосторонней, а отведенное для выступления время – очень ограниченным, я представлю ее в сокращенном виде и в связи с этим сделаю некоторые необходимые разъяснения.

Предварительные разъяснения

Во-первых, следует уточнить, что речь пойдет об Отцах, которые жили во время раннего периода христианства в Римской империи, – той, которая после падения Константинополя была названа «Византией», то есть в тот период, когда существовало два великих богословских и культурных течения: иудейско-христианская и греческая традиции, что, несомненно, наложило большой отпечаток на творчество Отцов Церкви. Таким образом произошел удивительный синтез этих двух совершенно разных направлений, т. к., согласно о. Иоанну Романидису, одно дело – это нетварные глаголы Божии, являющиеся результатом Божественного откровения, и совершенно другое – «творения человеческие», т. е. слова, понятия или образы, которые отражают житейский, практический опыт.

Во-вторых, сочетание христианства с греческой философией наблюдалось сначала у некоторых восточных философов-богословов, таких, как Павел Самосатский, Лукиан, Арий и других, живших в более поздний период, которые обсуждали с аристотелевскими философами онтологические и космологические вопросы, выражая таким образом «эллинизированное христианство», как называет его Гарнак, в результате чего они впали в богословские заблуждения. Напротив, Отцы IV в., хорошо зная философию своего времени (главным образом, платоновскую, аристотелевскую и неоплатоновскую), чтобы дать достойный ответ т. н. «философствующим» христианским богословам, принимали философскую терминологию как облачение, освободив ее от того содержания, которое она имела, и наделяли ее другим смыслом, в результате чего образовалось то, что прот. Георгий Флоровский называл «христианизированным эллинизмом». Вот почему так называемую «встречу» христианства и эллинизма, богословия и философии следует рассматривать именно в этой перспективе.

В-третьих, учитывая обширность той темы, которую я собираюсь представить вашему вниманию, чтобы уместить ее в рамки краткого доклада, я ограничусь в своем выступлении лишь основными положениями учения о. Иоанна Романидиса, которые взяты главным образом из его устных выступлений в университетской среде, в частности, из лекций для студентов и аспирантов. Это означает, что материал, который будет представлен в этом докладе, в основном оригинальный и еще не был издан ранее. Это должно компенсировать малый объем выступления.

О. Иоанн Романидис, прежде всего, был оригинальным исследователем. Он вырос в Америке, учился в Богословской школе Святого Креста в Бостоне, затем – в Йельском университете, Свято-Владимирской духовной семинарии в Нью-Йорке, какое-то время посещал занятия в Колумбийском университете в Нью-Йорке. После этого он занимался исследовательской работой в Свято-Сергиевском богословском институте в Париже, где провел свои первые серьезные преддиссертационные исследования, а затем в Мюнхене. На богословском факультете Афинского университета защитил оригинальную докторскую диссертацию, которая вызвала волнения во всей богословской среде в Греции того времени. После получения степени доктора богословских наук он продолжил обучение в Гарвардском университете и под руководством выдающегося гарвардского профессора о. Георгия Флоровского написал ряд известных и значимых работ. Затем о. Иоанн Романидис был избран профессором Богословской школы Святого Креста в Бостоне и профессором Богословского факультета Фессалоникийского университета, а также преподавал в Баламандской богословской школе в Северном Ливане.

Поскольку я много занимался изучением его личности и творчества, хочу особо подчеркнуть его исследовательский дар.

В своих преддиссертационных исследованиях о. Иоанн Романидис изучал главным образом учение св. апостола Павла и апостольских мужей, которые, будучи преемниками апостолов, принесли христианское учение в языческий мир, где господствовала философия эллинизма. В своей докторской диссертации, изучая первородный грех, он прежде всего обращался к вопросу о различии между греческой философией и учением апостольских мужей на протяжении трех первых веков христианства. Работы, написанные им после защиты диссертации, в основном посвящены изучению взглядов Отцов-апологетов и влиянию на них греческой философии, а также различным отношениям между ними. Так, его работы о святом Иустине Мученике и философе, критика, которой он подвергает взгляды Г.О. Вольфсона на учение Филона Иудейского и святых Отцов, а также анализ воззрений Феодора Мопсуестийского, наглядно представляют нам образ мышления первых философствующих богословов в вопросах христологии. Его работа, посвященная спору, произошедшему в XIV веке между святым Григорием Паламой и Варлаамом, который выражал взгляды блаж. Августина, епископа Иппонского, в данном вопросе близкие к неоплатонизму, показала, что он является серьезным ученым и имеет глубокие знания о различиях и сходстве между греческой философией и учением Отцов Церкви с XIV века и ранее.

Это означает, что о. Иоанн Романидис провел серьезное и оригинальное исследование на материале источников III и IV вв. и приобрел четкое и ясное представление о пересечении греческой мысли, иудейской традиции и христианского опыта богооткровения. Он не копировал других исследователей, не делал поверхностных замечаний по этой теме, не искажал исследовательских работ других, а преподавал лишь то, что было продуктом его собственной серьезной и напряженной работы. Таким образом, следует дополнительно отметить тот факт, что все, чему он учил, было его личными, оригинальными концепциями, приобретенными в результате доскональной работы с первоисточниками. Эти концепции будут в дальнейшем дополнены и представлены в качестве выводов к его личным исследованиям по теме, которая нас интересует.

Далее мы остановимся на трех моментах учения о. Иоанна Романидиса, в которых говорится о различиях в учении святых Отцов и классической философии.

1. Философия и богословие

Отцы Церкви, жившие в IV в., изучали философию и знали ее, однако не были философами и не разрабатывали особой философской системы. Кроме того, философия преподавалась на протяжении всего периода христианской Римской империи (Византии), но делалось различие, что одно – это философия, а другое – богословие, поскольку они отличались разницей в методологии. Ромеи устояли перед большим искушением западного схоластического богословия, которое отождествляло философию с богословием. Конечно же, когда в III-IV вв. еретики соединили философию с богословием, Отцы критически отнеслись и к философствующим богословам, и к самой философской науке.

Даже в XIV веке святой Григорий Палама, который был знаком с аристотелевской философией, иногда пользовался ее терминологией, но при этом не был согласен с основными ее философскими принципами. В одном из трактатов он пишет: «Если рассмотришь внимательно, увидишь, что все или большинство страшных ересей берут начало там же».

2. Отцы Церкви против метафизики

Несмотря на то, что Отцы Церкви были знакомы с греческой философией, они считали такое философское течение как метафизика неприемлемым.

Приведу несколько примеров, которые подтверждают данный тезис.

I. Основной принцип метафизики состоит в том, что Бог является объектом размышления. Философ Платон утверждал, что «Уразуметь Бога трудно, а изречь невозможно», то есть трудно постичь Бога, а выразить невозможно. Это означает, что Платон не исключал размышлений о Боге, поскольку сам создал теорию идей, но говорил, что это дело является сложным для любого человека.

Святитель Григорий Богослов в своем «Втором слове о богословии», упомянув данный принцип Платона, в дальнейшем его опровергает. Он пишет, что Платон фразой «Уразуметь Бога трудно, а изречь невозможно» хотел сказать, что можно постичь Бога, хотя это и трудно, но невозможно это выразить на словах. Однако в христианском богословии все совершенно наоборот – невозможно выразиться о Боге, но еще более невозможно постичь Его.

Стало быть, святой Григорий Богослов перефразировал изречение Платона «Уразуметь Бога трудно, а изречь невозможно» в другое: Бога «изречь невозможно, а уразуметь еще более невозможно».

Далее он объясняет, что постижимое разумом (Бог) может быть объяснено в словесной форме и понято, пусть и недостаточно, а смутно, человеком, имеющим неповрежденный слух и способным к рассуждению. Но обнять мыслью столь великий предмет совершенно не имеют ни сил, ни средств не только люди, закосневшие в грехах и преклоненные долу, но даже весьма возвышенные и боголюбивые. Равным образом, это совершенно невозможно и недостижимо для всякого рожденного естества и для тех, кому мрак – эта грубая плоть, служит препятствием к пониманию истины.

Следовательно, учение св. Григория Богослова о том, что Бога «изречь невозможно, а уразуметь еще более невозможно» опровергает философию Платона, которая выражается в фразе «Уразуметь Бога трудно, а изречь невозможно», и таким образом отвергает метафизику, которая пытается постичь Бога с помощью размышления и фантазии.

О. Иоанн Романидис считал, что этот отрывок из святого Григория Богослова очень важен и показывает, что православное богословие не является метафизикой, поэтому он говорил, что когда богосозерцатель достигает обóжения, он видит и слышит нетварные глаголы, и впоследствии запечатлевает, насколько это возможно, этот нетварный опыт – что такое Бог – при помощи тварных слов (т. н. «фраз», от гр. φράσαι – «изречь») и тварных понятий (гр. νοῆσαι – «уразуметь»).

Таким образом, данный отрывок из работы святого Григория Богослова, который исправляет утверждение Платона, показывает, что богословие и метафизика – это не одно и то же.

II. Другим важным принципом метафизики является то, что все, что касается Бога, объясняется с помощью логики – самого благородного элемента души, которая по своей природе бессмертна и, согласно учению Платона, принадлежит нерожденному миру идей.

По мнению прот. Иоанна Романидиса, «Отцы не принимают законов логики, когда занимаются богословскими вопросами. Почему? Потому что законы логики действуют только в отношении творений, насколько это возможно. В отношении Бога законы логики или законы философии не действительны.

Никакая философская система не может быть применена по отношению к Богу. И тех, кто думает, что посредством чистой математики можно идти к Богу, святые Отцы считают очень наивными. Почему? Все очень просто – между нетварным и тварным не существует никакого подобия. То, что кажется действительным для тварного, на нетварное не распространяется, потому что нетварное не подчиняется тем законам, которые действуют в сотворенном мире. Таково положение вещей».

Душа не является по своей природе бессмертной, не принадлежит к нерожденному миру идей, но она сотворена и бессмертна по благодати. Поэтому, [имея ввиду тварную природу человека], мы не делаем различия между природой бессмертной души и природой смертного тела. Также мы не делаем различия между «творческим умом» и «пассивным разумом», как это делал Аристотель.

III. Основным принципом познания у Аристотеля является закон противоречия, который означает, что «невозможно совместить в одной и той же вещи противоположности. Невозможно быть одновременно белым и черным, невозможно быть одновременно большим и маленьким, невозможно быть одновременно рациональным и абсурдным, невозможно быть одновременно существующим и несуществующим». Этот закон противоречия является «фундаментом логической системы Аристотеля».

Однако, по учению св. Отцов, Бог – сущий и несуществующий, ведомый и неведомый, постижимый и непостижимый, причаствуемый и непричаствуемый, видимый и невидимый, имеет сущность, которая превыше всякой сущности. Богоносцы видят энергию Бога, а не сущность Его, поэтому они видят незримо, участвуют непричаствуемо, слышат глас Божий беззвучным образом и т. п.

IV. Еще одним основным принципом познания, по Аристотелю, является закономерная связь между различием и сходством. При наблюдении за различием и сходством двух вещей происходит описание и рождается знание. Однако, когда кто-либо достигает обóжения и способен узреть Бога, он отмечает Его отличие, но не может признать Его тождественным чему-либо на земле. Таким образом, в опыте обóжения «присутствует дифференциация» и «отсутствует отождествление».

V. Основной принцип метафизики Платона состоит в том, что все существа являются копиями архетипов, остающихся неизменными. Однако, это утверждение не имеет силы для Отцов Церкви, поскольку они не считают, что видимый мир является копией мира идей; это позитивное творение Божие, а не копия каких-то архетипов.

Разумеется, у Церкви есть своя гносеология, то есть свой способ и свой метод познания Бога, который не имеет отношения к метафизике. Далее мы приведем мнения некоторых авторитетных Отцов Церкви на тему философии.

Святитель Григорий Богослов в Первом «Слове о богословии» отмечает, что любомудрствовать о Боге можно не всякому, а только тем, «которые испытали себя и провели жизнь в созерцании, и прежде всего очистили душу и тело или, по крайней мере, очищают», и просит своих слушателей отвергнуть суждения философов о Боге. Он пишет: «Рази Пифагорово молчание, Орфеевы бобы и эту надутую поговорку новых времен: «сам сказал!» Рази Платоновы идеи, переселения и круговороты наших душ, воспоминание и вовсе не прекрасную любовь к душе ради прекрасного тела; рази Эпикурово безбожие, его атомы и чуждое любомудрию удовольствие; рази Аристотелево немногообъемлющее провидение, в одной искусственности состоящую самостоятельность вещей, смертные суждения о душе и человеческий взгляд на высшие учения; рази надменность стоиков, ненасытность и шутовство циников. Рази пустоту и полноту, и те бредни, какие есть о богах или жертвах, об идолах и демонах, благотворных и злотворных, какие разглашаются о местах прорицания, о вызывании богов и душ, о силе звезд».

Это упоминание очень важно, поскольку свт. Григорий Богослов полностью отрицает древнее идолопоклонство, мистицизм, гедонизм, эвдемонизм и вообще классическую метафизику Платона, Аристотеля и неоплатоновских философов.

Свт. Василий Великий, который изучал древнегреческую мудрость и философию в Афинах, в одной из своих работ обращается к этой теме. Он пишет: «Так худа праздность афинян, которые «ни во чтоже ино упражняхуся, разве глаголати что или слышати новое» (Деян. 17, 21). Сей праздности подражают некоторые и ныне, употребляя свободное время в жизни на изобретение какого-нибудь непрестанного нового учения. Такая праздность приятна нечистым и лукавым духам». Он же в письме, посланном Евстафию Севастийскому, говорит о годах, потраченных напрасно: «Всю почти юность свою потерял в суетном труде, с каким упражнялся в том, чтобы уразуметь уроки мудрости, обращенной Богом в юродство». Затем, «как бы восстав из глубокого сна», «обратил взор к чудному свету истины евангельской и увидел бесполезность мудрости князей века сего престающих, тогда, пролив много слез о жалкой жизни своей, пожелал я, чтобы дано мне было руководство к церковному изучению догматов благочестия». Далее, по его словам, он объехал Александрию, Египет, Палестину, Сирию, Месопотамию, где встречал аскетов, которые жили по Божьей философии, то есть по настоящему богословию».

Имеет большое значение всё, что пишет о греческой философии свт. Григорий Нисский, который считается наиболее склонным к философствованию среди святых Отцов Церкви: «Ибо внешнее обучение действительно бесчадно: всегда страждет болезнями рождения, но никогда не рождает ничего живого. И любомудрие сие, после долговременных болезней рождения, какой показало плод, достойный столь многих и великих трудов? Не все ли в виде ветреных пузырей и недоношенными извергаются прежде, нежели придут во свет боговедения? А, вероятно, могли бы они соделаться имеющими человеческий образ, если бы не были вовсе сокрыты в недрах бесчадной мудрости».

К такому же мнению склоняется и свт. Григорий Палама, когда пишет: «И, конечно, мудрость эллинов обессмыслилась, поскольку она не от Бога: все, что не от Бога, не имеет бытия, поэтому мудрость эллинов ложно называется мудростью».

Святые Отцы никогда не принимали основных принципов метафизики.

3. Различие между учением св. Дионисия Ареопагита и неоплатонизмом

Некоторые инославные, а также и наши православные богословы, изучая тексты Отцов IV в. и творения святого Дионисия Ареопагита, считают, что Отцы Церкви подпали под влияние неоплатонизма и изменили первоначальное христианское Предание. Такое толкование искажает и оскверняет учение Святых Отцов Церкви.

Несмотря на сходство формулировок между св. Отцами и неоплатониками в некоторых местах, между ними все же существует большая разница. Поэтому нельзя сказать, что Отцы подверглись влиянию платоновской и неоплатоновской философии и исказили христианскую веру.

Отметим несколько моментов, которые показывают большие различия между богословскими понятиями Отцов Церкви и философией неоплатоников, как это видно из сочинений святого Дионисия Ареопагита.

Первое отличие заключается в концепции неподвижности и вечного движения. О. Иоанн Романидис говорил: «Святой Дионисий верит в то, что совершенство есть вечное движение. Он верит в совершенство, в котором даже херувимы и серафимы, и господства, и все ангелы, всегда от славы в славу находятся в постоянном восхождении, несмотря на то, что они богосозерцатели и видят славу Божию, тогда как согласно платонистической традиции совершенство – это неподвижность и неизменность. Поэтому «неизменность» у греческих философов выступает как вершина человеческого совершенства. В то же время, у этого Отца Церкви, учение которого считается близким древнегреческой философии, «вечное движение» используется как основа для обóжения».

Второе отличие наблюдается в толковании понятия возвышенной любви или божественного эроса. О. Иоанн Романидис говорил: «У платоников эрос считается слабостью человека. У человека есть стремление к Богу – «первому движущему» или недвижимому Движителю (τό ἀκίνητον κινοῦν) и т.д. Это свидетельствует о том, что нам чего-то не хватает, поэтому мы имеем склонность к другому, чтобы восполнить недостающее нам. То есть внутри нас есть некий фильтр, тяга к высшему благу и т. п., следовательно, эрос как горячее влечение и устремление к объекту любви – это любовь человека к Богу. А св. Дионисий Ареопагит, обсуждая различие между эросом и любовью, говорит, что невозможно провести различие между этими двумя видами любви: ἀγάπη и ἔρως. И нельзя сказать, что существует божественная любовь, но не существует божественного эроса (по всей видимости, были некоторые богословы, которые различали эрос и любовь, и хотели сказать, что любовь Божию к людям следует называть ἀγάπη, но не ἔρως, чтобы не показалось, будто у Бога есть какая-то слабость и что Бог зависим от людей). Св. Дионисий Ареопагит последовательно доказывает существование божественной любви и божественного эроса по отношению к людям. Это – самая большая «подножка», которую он подставляет учению неоплатоников».

Третье различие состоит в том, что Бог не только движет, но также является движимым. О. Иоанн говорил: «Нельзя сказать, что Бог – только недвижимый Движитель, поскольку Бог является также и движимым. Поэтому в схоластической традиции концепция о движении Бога рассматривается как ересь. Св. Дионисий Ареопагит заявил – возможно, впервые, – что Бог также обладает движением. После св. Дионисия точка зрения, согласно которой Бог является движимым, преобладает среди богословов, то есть ее разделяют св. Максим Исповедник, св. Григорий Палама, св. Марк Ефесский и др. Когда говорят, что Бог, которого ранее называли «недвижимым Движителем», обладает движением и, вместе с тем, утверждают наличие Божественного эроса по отношению к человеку – можно ли представить себе бóльший удар, выбивающий землю из-под ног у философии? Это означает полную невозможность существования метафизики в Православном Предании. Рассмотрение догматов о Боге и о совершенстве с позиций метафизики совершенно невозможно».

«Однако и у Отцов Церкви мы видим, что св. Дионисий Ареопагит, которого осуждают за платонизм и неоплатонизм, и т. п., ясно говорит о том, что Бог – не только недвижимый Движитель, но также является движимым, то есть Бог не только движет, но и движим. Все это он, конечно же, пишет против неоплатоников и последователей Аристотеля. Такие воззрения св. Дионисия Ареопагита убедительно доказывают, что он не имеет ничего общего с неоплатонизмом, хотя и использует язык неоплатоников. Эта идея, что Бог, недвижимый Движитель, также является движимым, считается своего рода ересью у неоплатоников и последователей Аристотеля, поскольку какой последователь Аристотеля может когда-либо согласиться с тем, что «недвижимый Движитель» и Сам подвержен движению? Движимое не может быть неподвижным, это противоречие. Понятия «недвижимый» и «подверженный движению» явно противоречат друг другу. Это ясно свидетельствует о том, что Отцы Церкви не являются приверженцами мирского философствования».

Противоречат друг другу и такие высказывания, как например, «Бог – это свет» и «Бог – это мрак». Почему? Второе высказывание не означает, что Бог лишается света, но что Бог превосходит всякий свет. Утверждение о том, что Бог – это «недвижимый Движитель», который в то же время является движимым, означает, что нет таких человеческих категорий, с помощью которых мы можем охарактеризовать Бога. Имеется в виду, что охарактеризовать Бога четко и исчерпывающим образом человеческим языком невозможно: это проистекает не из философии, а из опыта богопознания и богообщения. Проистекает из опыта. Почему? Потому что св. Отцы знают, что мы мыслим о Боге с помощью понятий, но они упраздняются, когда мы в действительности встречаемся с Богом».

Четвертое отличие отмечается в вопросе об апофатическом богословии. О. Иоанн Романидис говорил: «Существует мнение, согласно которому богословие, которое мы называем апофатическим, – это философия, на которую оказали влияние неоплатоники. Нет никакого сомнения в том, что есть сходство в терминологии неоплатоников и Отцов Церкви, и у неоплатоников тоже имеется апофатическое богословие, но тут есть существенное различие. У неоплатоников существует понятие «экстаза» (гр. ἔκσταση), который считается неким опытом, который для Отцов Церкви имеет демоническое происхождение.

В состоянии экстаза в неоплатонизме человек выходит в другое измерение и отрешается от течения чередующихся мыслей; он выходит за рамки времени и всего изменяемого, непостоянного, и сливается с неизменным в рамках этой системы. Тело рассматривается неоплатониками как нечто плохое или ущербное, и характеризуется ими отрицательным образом. По учению неоплатоников, тело в состоянии экстаза не участвует. Все апофатическое богословие неоплатоников пронизано мыслью об отрешении человеческой мысли от всех недостатков и ограничений, которыми, по их мнению, являются не общепринятые пороки и несовершенства, а ограниченный характер человеческой мысли. Напротив, в православном святоотеческом учении тело не является каким-либо злом, а экстаз понимается не как освобождение ума от тела, а как нисхождение ума к клети сердечной.

В таком случае, источник апофатического богословия неоплатоников — это избавление от несовершенства человеческой мысли, и все их старания сводятся к тому, чтобы освободиться не от тварного, телесного, а от непостоянного, изменяемого, поскольку в неоплатоновской концепции «первоисточника» не существует различия между созданным из ничего и несотворенным, которое присуще [православной] аскетике. Основным обвинением иудейско-христианской мысли [со стороны неоплатоников] является четкое различие между тварным и нетварным. Существует тварное и нетварное. И между тварным и нетварным нет никакого сходства. Это основной догмат не только Святоотеческого Предания, но и еврейской традиции до сегодняшнего дня».

Эти важные отличия между учением святых Отцов и неоплатонизмом нужно иметь в виду, чтобы понять святоотеческое Предание и не делать неправильных выводов.

 

Заключение

Конечный вывод этого короткого доклада сводится к тому, что существуют значительные отличия в структуре мышления философов, являющихся сторонниками классической метафизики, и Отцов Церкви, говорящих об истинах, которые они познали на своем опыте и которые открыл им Христос, как Он открыл их и пророкам, и апостолам.

Отцы изучали греческую философию, использовали некоторые термины и все положительные моменты, которые могли быть применены и не противоречили полученному ими на практике Божественному откровению. При этом они возражали, когда философствующие христианские богословы смешивали философию с богословием.

Философствующие богословы, осужденные Вселенскими Соборами, проповедовали «эллинизированное христианство», в то время как Отцы Церкви, напротив, были носителями «эллинизма, обращенного ко Христу».

 

 

 

Источник: Ἑλληνική φιλοσοφία καί Πατέρες τῆς Ἐκκλησίας, κατά τόν π. Ἰωάννη Ρωμανίδης Μητροπολίτου Ναυπάκτου καί Ἁγίου Βλασίου Ἱεροθέου http://parembasis.gr/index.php/el/menu-teyxos-263/5342-2018-263-09

 

 

Panteleimon Levakos, Theologian

The Repercussions of the Decisions of the Seventh Ecumenical Synod in the West

Последствия Решений VII Вселенского Собора на Западе

20 October 2018

Второй месяц церковного года связан с празднованием VII Вселенского Собора. Это был собор, которому предшествовали события, связанные с одним из самых жестоких вмешательств со стороны государства во внутренние дела Церкви. Иконоборческий спор был последней христологическим спором, * и он угрожал не только догматической, но и территориальной сплоченностью Империи, как на Востоке, так и на Западе. Собор был созван в Никее, Вифиния, в 787 году, с целью положить конец конфликту, догматически восстановить почитание, которое необходимо было воздавать святым иконам. В то же время, когда это происходило, византийцы на Западе столкнулись с устойчивым дипломатическим и военным экспансионизмом франков.

Экспансионизм франков проявлялся в том, что франкские политические силы вмешивались во внутренние дела Римской церкви, используя в качестве рычага тот факт, что Римский папа и Патриарх Константинопольский враждовали по вопросу о первенстве в Христианском мире. Мы попытаемся здесь уделять внимание не столько догматическому содержанию VII Вселенского Собора, сколько скорее обратить внимание на те последствия, которые оказали его решения  на Запад, и вызвали реакцию короля франков, Карла Великого (царствовал 771-814), который выступил против этого Собора.

Иконоборческая борьба появилась в результате резкой политики Льва III Исаврянина (царствовал 717-741), который восстановил политическую стабильность в государстве. Вначале Лев решил провесьти широкую церковную реформацию, направленную на ограничение некоторых вызывающих, с его точки зрения, традиций членов Церкви, таких как использование икон в качестве крестных родителей, примешивать краски из икон и мощей святых для усиления силы Святого Причастия и т. д. Побочным эффектом этих литургических эксцессов был резкий упадок воинской повинности со стороны мужского населения, что выразилось в необыкновенном увеличении числа монахов в стенах Нового Рима. Желая ограничить эти экстремальные явления, Лев решил изолировать верующиъх от поклонения иконам, но при этом не налогался общий запрет на их почитание. Его первым актом в этом направлении было уничтожение чудотворной иконы ** Иисуса Христа, над Халкопрастийскими вратами, событие, которое вызвало возмущение среди населения.

Путь к решению догматической проблемы иконоборчества выдвинул на первый план конфликт между двумя главными предстоятелями церквей. В сотрудничестве с франкским политическим истеблишментом и в попытке воспользоваться иконоборческим спором Адриан I (772-795), епископ Рима, предпринял определенные инициативы, которые имели последствия для отношений между двумя Церквами. Используя тактические шаги, римский понтифик пытался подорвать престиж Константинопольского Патриархата. Осью раздора была претензия Патриарха Константинопольского на вселенскость. Эта проблема возникла, когда Тарасий (784-806) был избран на патриарший престол. Как обычно, новый патриарх посылал синодальные грамоты, подтверждающие его избрание в другие Церкви. Адриан ответил, что он категорически не согласен с титулом «Вселенский Патриарх», а также сделал намек на существование новых отношений между папским престолом и королевством франков.

Многогранная дипломатическая деятельность Карла Великого, короля франков, как на церковном, так и на политическом уровнях, была направлена на то, чтобы подорвать Византийскую империю и захватить в заложники Константинополь. В то время франкское истеблишмент считал, что политическая защита, которую он предоставил папскому престолу, дала ему право вмешиваться в церковные вопросы в Риме. Чтобы подтвердить это право, он отверг решения Седьмого Вселенского Собора в Никеи, заявив, что он не участвовал в его обсуждениях ***. И поэтому во Франкфурте был созван собор в 794г., так что франкские богословы ****, используя Libri Carolini(книги Каролингов), могли переоценить заново и отвергнуть решения Седьмого Вселенского Синода. Адриан не имел никакого отношения к демеру и поэтому согласился с формулировками франкских епископов.

Другим последствием конца первой фазы иконоборческого спора стало начало конфликта вокруг добавления «филиоке» к символу веры. Спустя двадцать лет после Седьмого Вселенского Собора Папа Лев III должен был обратит внимание на теорию, возникшую в богословских кругах франков, о том, что Святой Дух исходит от Отца и Сына. Этому противостояли как римские, так и греческие образованные слои в Вечном городе. Именно франкские / готические круги хотели ввести эту формулу в жизнь Римской церкви, и это было потому, что франкские богословы проводили от имени Карла Великого политическую и культурную кампанию против греко-римских христиан. В конце концов, Папа Лев III должен был запретить произнесение filioque франкскими епископами во время совершения мессы.

The second month of the Church’s year is linked to the celebration of the Seventh Ecumenical Synod. This was a synod which was accompanied by one of the most violent interventions by the State in the internal affairs of the Church. The iconoclast dispute was the last Christological quarrel* and threatened not only the dogmatic but also the territorial cohesion of the Empire, both in the East and in the West. The Synod was called in Nicaea, Bithynia, in 787, with the aim of putting an end to the conflict by dogmatically establishing the honour to be paid to the holy icons. At the same time as this was happening, the Byzantines in the West were facing sustained diplomatic and military expansionism by the Franks.

The expansionism of the Franks was expressed through the efforts of the Frankish political forces to interfere in the internal affairs of the Church of Rome, using as leverage the fact that the Pope of Rome and the Patriarch of Constantinople were generally at loggerheads over primacy within the Christian world. We shall attempt here to follow, not so much the dogmatic aspect of the Seventh Ecumenical Synod but rather the repercussions its decisions had in the West and the reaction of the King of the Franks, Charlemagne (reigned 771-814) against this Synod.

The iconoclast struggle was the result of the policy review by Leo III the Isaurian (reigned 717-741), who restored political stability to the state. As a start, Leo decided to put into place a broad ecclesiastical reformation aimed at restricting some of the extreme practices of members of the Church, such as the use of icons as godparents, the admixture of paint from icons and the relics of saints to reinforce the power of Holy Communion, and so on. A side-effect of these liturgical excesses was the avoidance of military conscription on the part of the male population, which was reflected in an impressive increase in the numbers of monks within the walls of New Rome. Wishing to restrict these extreme phenomena, Leo resolved to distance the faithful from the icons, but not to impose a general ban of paying them honour. His first act in this direction was the destruction of the wonder-working icon** of Jesus Christ, the Gainsayer, in the neighbourhood of the Copper Merchants, an event that caused outrage among the populace.

The road towards a solution of the dogmatic issue of iconoclasm brought to the fore the conflict between the two leading primates. In collaboration with the Frankish political establishment and in an attempt to exploit the iconoclast controversy, Hadrian I (772-795), the Bishop of Rome, took certain initiatives which had repercussions on the relations between the two Churches. Employing tactical moves, the Roman pontiff tried to undermine the prestige of the Patriarchate of Constantinople. The bone of contention was the claims of the Patriarch of Constantinople to ecumenicity. The opportunity arose when Tarasios (784-806) was elected to the patriarchal throne. As was customary, the new patriarch sent the synodal letters confirming his election to the other Churches. Hadrian replied that he directly challenged the title of ‘Ecumenical Patriarch’ and also hinted at a new relationship between the Papal throne and the kingdom of the Franks.

The multi-faceted diplomatic activity of Charlemagne, the King of the Franks, on both the ecclesiastical and political levels, was aimed at damaging the Byzantine Empire and taking the Church of Constantinople ‘hostage’. At that time, the Frankish establishment thought that the political protection it provided to the papal throne gave it the right to intervene in Church issues in Rome. In order to confirm this right, it cast aspersions on the decisions of the Seventh Ecumenical Synod of Nicaea, saying that it had not participated in its deliberations***. And so a council was called in Frankfurt, so that the Frankish theologians****, using the Libri Carolini (Carolingian Books) could rework the decisions of the Seventh Ecumenical Synod. Hadrian was in no position to demur and therefore went along with the formulations of the Frankish bishops.

Another side-effect of the end of the first phase of the iconoclast controversy was the start of the conflict over the addition of the ‘filioque’ to the Creed. Twenty years after the Seventh Ecumenical Synod, Pope Leo III had to address the theory, which arose from Frankish theological circles, that the Holy Spirit proceeds from the Father and the Son. This was opposed by both the Roman and Greek educated strata in the Eternal City. It was the Frankish/Gothic circles who wished to introduce this formula into the life of the Church of Rome and this was because the Frankish theologians were pursuing, on behalf of Charlemagne, a political and cultural campaign against the Greco-Roman Christians. In the end, Pope Leo III had to forbid the declaration of the filioque by Frankish bishops during the celebration of the Mass.

*Would that this were so. We need to be constantly vigilant in declaring that Christ was both God and human. Alterations to this position can slip in from the most apparently innocuous sources. On the Friday of Bright Week, we celebrate the feast of the Life-Receiving Spring, a feast of the Mother of God. In Greek, this is Ζωοδόχος Πηγή, which was, of course, correctly translated into Bulgarian as Живоприемни източник, Russian as Живоносный Источник, Serbian as Живопријемни источник. Somehow this has become, in English, the Life-Giving Spring. Christ is Life. He was begotten by His Father. For us humans, the Giver of Life is the Holy Spirit. So Life is associated with the three hypostases of God. Our Most Holy Lady, the Mother of God, received Life into her womb. There’s a danger that, if we talk about the Life-Giving Spring, we’re actually saying that Mary was simply the mother of Christ, since she clearly could not, on her own, have given birth to the pre-eternal God Who is without beginning [WJL].
** This phrase is a useful short-hand expression. At this time of the year, in October, the Dimitria Festival is held in Thessaloniki and one tradition is to bring a wonder-working icon of the Mother of God from another location to the church of Saint Dimitrios for a couple of weeks. Although this is popular, there is also some opposition to the practice from within the Church of Greece. Those opposed to it echo the views of Patriarch Tarasios, the chairman of the 7th Ecumenical Synod, who pointed out that there are no wonder-working icons. If a miracle is performed by an icon of, say, the Mother of God, this is because that particular icon has served as a channel or vehicle for the grace of Our Lady. After the event, we may wish to pay special honour to the icon because it served as a vehicle for grace and we may also hope that it will do so again, but we recognize that it’s not the icon itself that performed the miracle, just as we recognize that the depiction isn’t actually the Mother of God, though she may choose to reveal herself through it. This should be obvious in the case when a copy of a wonder-working icon on paper performs a miracle, even though many thousands of identical copies don’t. And even if they all did, it would still be the power of the person depicted that was active, not the piece of paper. [WJL].
*** Two (non-Frankish) papal legates were present, however, and signed the decrees.[WJL].
**** Alas, a tautology. The Germanic tribes of the Franks, Goths (Visi- and Ostro-) and Lombards, bless their hearts, are talented in many fields and have contributed much to Western civilization. Orthodox theology, however, seems to be beyond them. They were converted as Arians and appear never to have moved beyond that. They have, of course, produced a great many theologians, but to confuse quantity with quality is akin to misjudging forward motion as progress. [WJL].

http://pemptousia.com/2018/10/the-repercussions-of-the-decisions-of-the-seventh-ecumenical-synod-in-the-west/

 

Свч. Киприан Карфагенский и Карфагенские соборы о необходимости перекрещивания еретиков

Историко-канонический обзор

St. Cyprian of Carthage and the Carthaginian Councils on the need to rebaptise the heretics

Historical canonical review

   ερομάρτυς Κυπριάν τς Καρχηδόνας κα ο Σύνοδες τῆς Καρχηδόνας για τὴν νάγκη να ναβαπτίσουν τους αρετικούς

στορική καί κανονική ναθεώρηση

Статья написана специально для проводимого на интернет-портале «Православный Апологет» конкурса: «Карфагенский Собор 256 года при свмуч. Киприане и принцип «акривия – икономия»

 

Именно поэтому и теперь, принимая голосованием[1] то, что всегда хранили крепко и верно, мы утверждаем: никто не может быть крещен вне Кафолической Церкви, ибо Крещение — одно и единственное, и оно существует только в Кафолической Церкви.

 

Введение

Вопрос о принятии отпавших от Церкви еретиков и раскольников рассматривался уже в первые века христианства. Каково было отношение Древней Церкви к еретикам, нам об этом дает прекрасное свидетельство как святой апостол Петр (называя ереси пагубными-απωλείας (2Петр. 2, 1), то есть ведущими к погибели души), так и «апостол языков» Павел (Тит. 3, 10). Апостол любви Иоанн Богослов под именем «антихристов» («и теперь появилось много антихристов», 1Иоан. 2, 18) подразумевает еретиков, по общему святоотеческому истолкованию сего места. Смысл основания Церкви Христовой Богочеловеком Христом состоит в том, чтобы в Церкви – Богочеловеческом Теле, совершалось действием Святого Духа спасение человека, его обожение. Уже во времена Апостолов истина, которая прозвучала из уст свмч. Киприана Карфагенского: «Вне Церкви нет спасения (Exrta Eссlesiam nulla salus est)», была вполне очевидна. Древняя Церковь, наделенная обильными харизматическими дарами Святого Духа, рождала в ее членах ясное и четкое опытное сознание истины о невозможности спасения вне Церкви Христовой, вне Кафолической Церкви, что тоже самое – вне Православия.

Попытка ниспровергнуть эту столь очевидную истину с невероятной активностью в наше время осуществляется путем навязывания теорий «расширенной экклесиологии»[2] и «крещального богословия»[3]. Эти теории, как более поздние разновидности «теории ветвей», были разработаны в ходе так называемого «межхристианского экуменического диалога». Они тем самым внесли еще большую путаницу в богословские вопросы, вместо исполнения своей цели и задачи – вернуться к учению Древней Церкви, то есть первых 8-10 столетий. Экуменический диалог, уходя от этого богословия, создал еще большие проблемы.[4] Тем не менее, этот процесс, мы бы его назвали скорее не метапатристикой, а «богословским разложением», имеет свой успех по нескольким причинам. Но главная среди них – это упадок церковного сознания, уход от фундаментальных богословских трудов и исследований. Первый вызван, в свою очередь, активной секуляризацией как в обществе, так и внутри Церкви Христовой. Секуляризация самым тесным образом, как это не покажется странным, оказывается связанной с поверхностным отношением к богословию и фундаментальной науке в целом. Богословский релятивизм[5], как следствие церковной секуляризации, является основным орудием разрушения церковного сознания, разрушения тех «границ богословия», которые были по вдохновению Святого Духа установлены Святыми Отцами и Вселенскими соборами.[6]

К глубокому сожалению, этот пагубный релятивизм проникает внутрь Православной Церкви. Видный архипастырь и богослов нашего времени митрополит Навпактский Иерофей указывает на то, в чем этот релятивизм проявляется в православной среде: «Также у современных православных клириков, монахов и богословов можно заметить следующую тенденцию − преднамеренно или ради каких-то материальных выгод «оправославливать» даже еретические или явно дипломатические и двусмысленные тексты. Таким образом, они пытаются установить общие элементы в православных и инославных трудах, интерпретировать их по своему усмотрению и опускать те моменты, которые, на самом деле, являются отрицательными и вызывающими… Меня очень беспокоит тот факт, что некоторые православные пытаются «оправославливать» далеко не православные тексты, игнорируя те богословские и экклесиологические различия, которые побудили к их написанию, и опуская историю каждого текста и употребляемых в нем терминов. Возникает такое ощущение, что авторы этих работ словно пытаются установить общие моменты между св. Афанасием Великим и Арием, используя особую интерпретацию. Такая попытка, даже если она совершается не нарочно, показывает, как минимум, невежество в методологии, терминологии и выборе правильного подхода либо небрежное отношение к благочестию.

Конечно, и Святые Отцы иногда по-разному толкуют некоторые второстепенные вопросы, однако же в главных и основополагающих вопросах святоотеческое богословие и опыт идентичны. Они отличаются друг от друга лишь тем, что выражают этот опыт разными словами».[7]

Свидетельством такого активного проникновения релятивизма в православное богословие являются и некоторые документы, принимаемые на всеправославном уровне.[8] Эти документы, порой, входят в явное противоречие с учением Вселенских соборов, тем самым, они, вместо того, чтобы выявить учение Древней Церкви, его искажают и размывают спасительный путь Церкви Христовой. Из-за этого такие документы подвергают крайней опасности и риску спасение людей.

Поэтому обращение к жизни Церкви Христовой времен свмч. Киприана Карфагенского, а тем более к Карфагенским соборам III столетия, как мы полагаем, в наше время актуально и важно. Ибо в III столетии, когда Церковь Христова еще переживала тяжелые гонения со стороны языческой Римской империи, в ходе т.н. церковных споров о крещении еретиков с еще большей отчетливостью раскрывалась истина о Церкви. Это также важно и для того, чтобы увидеть, что современные мнения о богословии свмч. Киприана, и в частности о необходимости крещения еретиков, встречают непонимание и неверно интерпретируются. Одним из таких ярких, но печальных примеров является следующее утверждение Православной Энциклопедии: «Впоследствии богословский и канонический разум Вселенской Церкви разрешил этот вопрос (то есть о признании крещения еретиков и раскольников) в пользу воззрения, согласно которому следует признавать действительность правильно совершенного Крещения в неправославных общинах, напр., у монофизитов, несториан и др.».[9] Авторы статьи о свмч. Киприане сочли вполне достаточным для доказательства своего мнения сослаться на 95 правило VI Вселенского собора, выдавая его за голос Вселенской Церкви. При этом, авторы статьи не посчитали нужным даже вскользь ознакомиться с толкованиями этого правила известными канонистами Православной Церкви. В результате ПЭ навязывает читателю мнение, отвергающее правило Карфагенского собора 256 г., которое является выражением учения о церковной акривии в отношении таинств еретиков и схизматиков. В свою очередь, такое отвержение учения Вселенской Церкви является, на самом деле, навязыванием православному читателю теории II Ватиканского собора, получившей название «крещальное богословие». Однако, эта теория не имеет ничего общего с учением Святых Отцов.[10]

Разъяснение кажущегося противоречия между определениями Вселенских соборов и правилом Карфагенского собора дается прп. Никодимом Святогорцем, который подчеркивает, что Церковь свою жизнь регулирует (устрояет οἰκοδομεί) на основании акривии и икономии.[11] Эти два принципа необходимы для полноценной жизни Церкви, дабы ее не связывать «законническими рамками»[12]. И если святые Апостолы в своей жизни и управлении Церковью руководствовались акривией, то Вселенские соборы чаще всего применяли икономию. Но при этом икономия, являясь мерой временной, никогда не отменяла акривию, в особенности, когда это касалось вопросов не просто дисциплинарных, а вероучительных.

 

 

Карфагенские соборы 255-56 гг. о необходимости принятия еретиков через крещение.

А) основные сведения о свмч. Киприане[13]

Несколько слов о самом смч. Киприане Карфагенском (Thaschius Cæcilius Cyprianus).[14] Он сам происходил из знатного рода г. Карфагена. Его отец был, вполне вероятно, сенатором.[15] Поэтому будущий Карфагенский святитель получил разностороннее образование. Как сообщает его биограф Понтий, свмч. Киприан изучал свободные науки (studia) и разные виды искусства (bonae artes).[16] Он стал в Карфагене известным оратором (rhetor) и учителем красноречия.[17] После длительных духовных поисков, которые породили в нем неудовлетворенность языческим мировоззрением, он, благодаря встрече с пресвитером Цецилианом, обращается к христианству и около 246 г. принимает святое Крещение. Приняв обет целомудрия, он проводил строго благочестивую жизнь. Вследствие чего около 248 г. он был рукоположен во пресвитера. После кончины Карфагенского епископа Доната, свмч. Киприан был народом избран епископом Карфагена (ок. 1–й половины 249 г.). На долю свмч. Киприана выпали страшные гонения императора Деция на христианство, а также многочисленные споры внутрицерковного характера. Для их преодоления и принятия правильных решений требовались мудрость, выдержка, образованность и терпение. Став митрополитом Карфагена, он снискал глубокое уважение к себе как клира, так и народа. Он обладал огромным авторитетом в Церкви.

В это время для решения церковных вопросов свмч. Киприан собирает соборы. В 251 году им был созван собор для решения о способах принятия в Церковь отпадших во время гонений на христианство, бывших при императоре Деции. В связи с этим свмч. Киприаном был написан трактат «О падших» (De lapsis). В нем Карфагенский епископ разделяет отпадших на несколько категорий. Так или иначе, все должны быть приняты в Церковь через покаяние. Это мнение свт. Киприана было в несколько отредактированной версии принято на Карфагенском соборе 251 г.[18]

Не меньшей проблемой для свмч. Киприана, и, как оказалось, почти для всей Церкви, стал вопрос об отношении к возникшим расколам и ересям. Во времена свмч. Киприана появились два мощных церковных раскола, которые по своей сути были противоположны – раскол Новациана и Фелициссима. В отношении принятия падших в лоно матери Церкви первый занимал жесткую позицию, а второй – чрезмерно мягкую. Сщмч. Киприан счел необходимым повторно рассмотреть вопрос об отступниках. В работе Собора, состоявшегося в мае 252 г в Карфагене, на котором приняли участие 66 епископов (Cypr. Carth. Ep. 64), была определена необходимость обязательного покаяния для всех категорий отпадших, их временное отлучение от причащения Тайн Христовых. Те из отпавших, которые приносили жертвы идолам, несли пожизненное покаяние и сподоблялись причащения Тайн Христовых только перед смертью. Священство, участвовавшее в жертвоприношениях, лишалось священства.[19]

 

Свмч. Киприан о главных признаках и свойствах единства Церкви и причинах отпадения от нее.

В своем знаменитом трактате, написанном в 251 г. «О единстве Церкви» (De catholicae ecclesiae unitate), свмч. Киприан доказывал, что спасение души возможно только при исполнении всех заповедей и велений Христа, приобщаясь благодатной жизни в лоне Церкви Христовой. Но Церковь может быть только одна, и ей является только Кафолическая Церковь. Свмч. Киприан единство Церкви наделяет прекрасными и глубокими эпитетами – «таинство единства и союз неразрывного согласия» (unitatis sacramentum vinculum concordae inseparabiliter). Неразодранный хитон Господень, по мысли свмч. Киприана, был прообразом единства Церкви. И то единство, которым он обладал, было дано ему свыше, от Бога Отца. «Это таинство единства, этот союз неразрывного согласия обозначается в сказании евангельском о хитоне Господа Иисуса Христа. Хитон не был разделен и разодран. Но достался целостно одному… Он имел единство свыше, происходящее с неба от Отца, и потому не мог быть разодран теми, кто получил его в обладание, но целостно, раз навсегда, удержал крепкую и неразделимую связь свою. Поэтому не может обладать одеждою Христовою, кто раздирает Церковь Христову». И единство Церкви складывается из единства истинной веры и единства епископата. Единство епископата, как могут думать некоторые, на самом деле не является единственным и самодостаточным условием для сохранения Церкви. И именно поэтому свмч. Киприан указывает на факты отпадения от Церкви духовенства, а не только мирян.

Свой труд он начинает с утверждения о важности сохранения чистоты веры: «Итак, мы должны держаться слов Его; должны учиться и делать то, чему Он учил и что делал. Да и как назовет себя верующим во Христа тот, кто не исполняет заповеданного Христом». «Сие то единство надлежит крепко поддерживать и отстаивать нам, особенно епископам, которые председательствуют в Церкви, дабы показать, что и самое епископство одно и нераздельно…Епископство одно, и каждый из епископов целостно в нем участвует. Также и Церковь одна, хотя с приращением плодородия, расширяясь, дробится на множество. Ведь и у солнца много лучей, но свет один… Отдели солнечный луч от его начала, – единство не допустит существовать отдельному свету». Церковь Христова озаряется светом Христа, и она распространяет эти лучи света по всему свету, однако же «свет, разливающийся повсюду, один, и единство остается неразделенным». В Церкви Христовой, этой Невесте Христовой, всякий христианин спасается божественной благодатью, как «питаемый млеком, одушевляемый духом».

Но, как и почему появляются ереси и расколы, почему от Церкви отделяются разные люди? На эти важные вопросы свмч. Киприан отвечает так: Господь, «сохраняя наше свободное произволение, допускает быть сему, чтобы, через искушение сердец и мыслей наших состязанием об истине, в ясном виде представилась чистая вера достойных».[20] Но отпадают от Церкви, ее единства, только такие люди, у которых отсутствуют «голубиное простосердечие» и «тихость и незлобие агнцев», и это относится как мирянам, так и духовенству в целом. Явление Святого Духа в виде голубя – это образ характера и подлинного этоса христианина, верного чада Церкви Христовой. «И в Церкви должно быть знаемо такое простосердечие – должна быть достигаема такая же любовь: братство в любви должно подражать голубям, а в кротости и тихости сравняться с агнцами и овцами». И добрые люди, замечает свмч. Киприан Карфагенский, «не могут отделиться от Церкви. Ветер не развевает пшеницы, и буря не исторгает дерева, растущего на твердом корне». Раскольники и еретики не имеют этой голубиной любви, чистоты, кротости и тихости агнцев. Им присущ «строптивый ум», бунтарство, такие люди «не имеют в себе мира». И как сеющие раздор и вероломство, таковые «не держатся единства». Но, несмотря на существование ересей и расколов, которые чужды Христа и Церкви, «надобно радоваться, когда люди, подобные им, отделяются от Церкви, и своею свирепою и ядовитою заразою не погубили голубей и овец Христовых».[21] Уже в этом трактате, предвидя зарождение спора о крещении еретиков, свмч. Киприан ясно и решительно говорит о недействительности крещения еретиков, то есть крещения вне Единой, Кафолической Церкви: «Оставивши источник жизни, они (еретики и раскольники) обещают благодать животворной и спасительной воды. Там не омываются люди, а только более оскверняются; не очищаются грехи, а только усугубляются. Такое рождение производит чад не Богу, но диаволу. Рожденные от лжи не сподобляются обетований истины».[22]

 

Б) Карфагенские соборы о принятии возвращающихся в Кафолическую Церковь еретиков и конфликт с Римским папой Стефаном II

Из-за распространения ересей и расколов, которые появлялись даже во времена жесточайших гонений на Церковь Христову, возникали серьезные вопросы, связанные с возвращением некоторых отпавших от Церкви в ее лоно. Поэтому один из наиболее важных догматических и дисциплинарных вопросов, который волновал Церковь во времена свмч. Киприана, это был вопрос о способе принятия еретиков, или впавших в ересь кафоликов (православных) христиан, желающих вернуться в лоно Кафолической Церкви.

Практика Древней Церкви по отношению к возвращающимся еретикам

Относительно практики Древней Церкви о принятии еретиков в лоно Кафолической Церкви, которая существует с апостольского времени, необходимо сказать следующее: «древнейшая церковная практика по этому вопросу сводилась к тому, что и еретиков принимали в Церковь через крещение».[23] Исключение составляли только те, которые, получив крещение в Кафолической Церкви, отпадали от нее в ересь и раскол, а впоследствии возвращались к православию. Таковых «принимали только через возложение рук, т.е. через покаяние, потому что, очевидно, общее правило к ним неприменимо: они крещены были самою церковию».[24] Эта практика и вера Церкви ясно отражена в правилах святых Апостолов 46[25], 47[26], 68, а также в Апостольских Постановлениях.[27] «Равным образом и крещением должно довольствоваться только единым…, не тем, которое дают бесславные еретики, но тем, которое совершают непорочные священники во имя Отца, и Сына, и Святого Духа. Крещения, совершаемого нечестивыми, вы не принимайте», – читаем мы в Постановлениях Апостольских.[28] То есть, учение Церкви апостольского и первоапостольского времени состояло в том, что таинство Крещения, которое вводит всякого человека в Церковь, только тогда действительно, когда оно совершается православным священником и согласно вере и апостольской традиции. Крещение же, совершенное вне Православной Церкви, еретиками, которые по своей сути – враги Христа, Его Церкви, является не только недействительным, но и оскверняющим человека.

Известный церковный апологет и писатель ΙΙΙ столетия Тертуллиан[29] довольно часто доказывал, что у еретиков нет того же Бога, такого же Христа с кафоликами, поэтому их крещение является недействительным.[30] В своем знаменитом трактате «De baptismo» он пишет: «Я не обязан признавать существования у них того, что служит для меня заповедью, ибо не тот же Бог у нас и у них, не один Христос, т. е. не тот же самый. Посему и крещение (у них) не едино, ибо не тоже самое. Так как они не имеют его по законному обряду, то, без сомнения, вовсе не имеют, а что не имеется, того нельзя считать существующим. И не могут они его принимать, ибо не имеют его».[31] Африканская церковь приняла эту точку зрения на соборе, который проводился в Карфагене еще при предшественнике Киприана Агриппине.[32] Этот же обычай был, как оказывается, принят и в Римской Церкви при свмч. Каллисте, папе Римском, о чем сообщает свмч. Ипполит Римский, что, вероятно, противоречило обычаю (consuetudo) самой Римской Церкви.[33] На Востоке, в Киликии, Каппадокии и Галатии, существовал тот же обычай «перекрещивать» (т.е. крестить) монтанистов, которые возвращались в Церковь[34]. Эта же традиция сохранялась в Иерусалимской Церкви, матери всей церквей: «Нельзя принимать крещение дважды или трижды… Только еретики в другой раз крещаются, потому что первое их крещение не было крещением».[35]

 

Мнение свмч. Киприана о еретиках и их крещении

Мнение свмч. Киприана о необходимости крещения еретиков было решительным образом высказано в трактате «О единстве Кафолической Церкви»: «Оставивши источник жизни (т.е. Церковь), они (еретики) обещают благодать животворной и спасительной воды. Там не омываются люди, а только более оскверняются; не очищаются грехи, а только усугубляются. Такое рождение производит чад не Богу».[36] Позднее, в письме к епископу Юбаяну, незадолго до осеннего собора 256 г., свт. Киприан напишет: «Итак, у нас с еретиками никак не может быть ни общего крещения, как нет с ними общего ни Бога, ни Сына Его Христа, ни Духа Святого, ни веры, ни самой Церкви. И потому всех обращающихся от ереси к Церкви должно крестить, дабы те, кои чрез Божественное возрождение в законном и истинном и единственном крещении святой Церкви уготовляются к Царству Божию, возрождались обоими таинствами, по Писанию: аще кто не родится водою и Духом, не может внити в Царствие Божие (Иоан. 3, 5)».[37]

Некий епископ, Магнус направил к свт. Киприану письмо, в котором просил дать разъяснения относительно новациан, их крещения, и следует ли их крещение принимать и считать действительным (Ep. LXIX). Ответ, данный свмч. Киприаном, вероятно, в 255 г. был таков: он отрицает, что их не следует отличать от других еретиков. «На это, сколько внушает нам понятие нашей вере, также святость и истина божественных писаний, мы скажем, что все вообще еретики не имеют никакой власти и права. Почему нельзя и не должно делать исключения для Новациана, тем более, что он, находясь вне церкви и действуя против мира и любви Христовой, должен быть считаем между противниками и антихристами».[38] Позже мы находим письмо, в котором в том же смысле говорится, что какие-бы еретики не были, все они находятся вне Церкви, отсечены от Христа и спасительного источника божественной благодати. «…крестить и давать отпущение грехов, – подчеркивает свт. Киприан, – могут только в Церкви предстоятели, имеющие основанием евангельский закон и Господнее распоряжение; а вне Церкви ничто не может быть ни связано, ни разрешено, так как там нет никого, кто мог бы связать что-нибудь или разрешить».[39]

Соборы 255 г. в Карфагене

По вопросу о способе принятия еретиков в Церковь, в Карфагене были проведены в 255 г. два собора. Решение первого собора сохранилось в письме свмч. Киприана «к Януарию и прочим епископам Нумидийским о крещении еретиков». Этот собор, состоявший из 31 епископа, направил письмо восемнадцати епископам в Нумидии.

Свт. Киприан, с которым консультировался епископ Мавританский Квинт по разным церковным вопросам, послал ему через присланного пресвитера Лукиана постановления Собора 255 г. (письмо LXX) и ответил на его вопросы (письмо LXXI). «Я не знаю, каким предубеждением руководствуются некоторые из товарищей наших, – писал к епископу Квинту свмч. Киприан, – думающие, что тех, которые приняли погружение у еретиков, когда они к нам приходят, не должно крестить, потому что, как они говорят, крещение одно. Оно одно, потому что Церковь одна и вне Церкви крещение невозможно… мы же утверждаем, что приходящих оттуда мы у себя не перекрещиваем, но крестим. Ибо они ничего не получают там, где нет ничего; а приходят к нам, чтобы получить здесь, где есть благодать и всякая истина, потому что благодать и истина одна».[40] Квинт, признавая в своем частном письме верность постановлениям Собора, на самом деле отстаивал свое личное мнение, то есть мнение о действительности крещения еретиков, возражая на некоторые ответы свмч. Киприана.[41] Некоторые полагают, что эта переписка свмч. Киприана с епископом Квинтом и послужила началом грандиозного богословского спора между Римским понтификом и предстоятелем Карфагенской Церкви, поскольку епископ Мавритании Квинт, как мы уже сказали, не следовал традиции, обычаю Проконсульской Африки. Узнав об этой переписке и мнении свт. Киприана, а также о решении собора, Римский папа Стефан II направил епископу Квинту свое письмо, в котором он поддерживал его приверженность обычаю Римской Церкви.[42]

Появилась необходимость в созыве нового собора в Карфагене. Весенний собор в Карфагене, состоявшийся в следующем году, весной 256 г., был созван более многочисленный, чем обычно, и семьдесят один епископ подписал соборное письмо к папе, в котором давались разъяснения причин для перекрещивания еретиков. Акты Собора были отправлены с делегацией от Карфагенской церкви в Рим к свмч. Стефану II, папе Римскому. В нем свмч. Киприан доводил до сведения Римского первосвященника о постановлении собора отвергать крещение еретиков, как недействительное, неспасительное и чуждое возрождающей благодати Божией, и должно совершать крещение над всяким еретиком, приходящим к Кафолической Церкви. «Это правило, – подчеркивает в письме своем свмч. Киприан к папе Стефану, – было тщательно соблюдаемо апостолами и в истине спасительной веры хранимо».[43] Такое решение Карфагенской Церкви свмч. Киприан называет «богоустановленным порядком»[44]. Он пишет к папе Стефану: «Но тебе надобно написать и с твоею степенностью и мудростию снестись преимущественно о том, что имеет ближайшее отношение к власти священства, к единству и достоинству Кафолической Церкви, происходящего от богоустановленного порядка, именно о том, что людей, принявших погружение на стороне вне Церкви и осквернившихся у еретиков и раскольников нечестивою водою, когда они обращаются к нам и к Церкви, которая едина, надобно крестить, потому что одного возложения рук для принятия Святого Духа было бы еще недостаточно для них, если бы они не получили с тем вместе и церковного крещения. Только тогда они могут вполне освятиться и соделаться чадами Божиими, когда возродятся обоими таинствами».[45] «А что крещение, употребляемое еретиками, не есть крещение и никто из противников Христа не может преуспевать благодатию Христовою, об этом недавно со всем тщанием изложено нами в письме»[46], – поясняет свмч. Киприан. И это письмо было направлено к единомышленнику папы епископу Мавританскому Квинту.

Свмч. Киприан, отсылая решения соборов 255 г. о крещении еретиков к Римскому папе Стефану II, в своем сопроводительном письме[47] указывал, что данное решение никому не навязывается, в каждом конкретном случае епископ имеет право поступать по своему усмотрению: «В этом деле мы никого не принуждаем, никому не даем закона, потому что всякий предстоятель свободен управлять своею церковию по своей воле, имея дать отчет в своем действовании Господу».[48]То есть, свмч. Киприан, излагая в своем письме правило «богоустановленного порядка» об обязательности крещения приходящих к Кафолической Церкви еретиков, то есть, придерживаясь точки зрения церковной акривии, оставляет место и для пастырского регулирования данного вопроса по месту каждым епископом. Другими словами, церковная икономия не отвергается, а предполагается. Совершенно с иной позицией мы встретимся у свмч. папы Римского Стефана II.

Но Римский папа с полной нетерпимостью и раздражением отнесся к решениям Карфагенских соборов. Их определения не соответствовали мнению св. папы Стефана II и традиции Римской Церкви. В связи с этим папа сразу же издал указ, который, по-видимому, был составлен в резких высказываниях, что, мол, не должно делать «нововведений», поскольку при принятии еретиков и раскольников Римская Церковь имела обычай просто возлагать руки на обращенных еретиков в знак отпущения грехов.[49] И, как считал свмч. папа Стефан ΙΙ, этот обычай должен быть применим во всей Церкви, в противном случае, кто не следует этому обычаю, подлежит церковному отлучению.[50] Это письмо, очевидно, было адресовано африканским епископам и содержало некоторые суровые нарекания на самого свмч. Киприана.

Карфагенский епископ отправляет копию своего недавно написанного трактата «De Bono Patientiae» Помпею, который попросил ознакомить его с копией рескрипта Римского папы Стефана, где он сообщает о совершаемом неслыханном давлении со стороны Римского папы: «Прочитавши его, ты еще яснее увидишь заблуждение того, кто усиливается защищать дело еретиков против христиан и Церкви Божией… Он запрещает крестить всякого, обращающегося от какой бы то ни было ереси; это значит, что по его мнению, крещение всех еретиков праведно и законно…Он заповедует, «да не вводится ничего нового, кроме того, что предано»; как будто вводит что-нибудь новое тот, кто, держась единства, защищает единое крещение, принадлежащее единой Церкви, а не тот, кто, забывая об единстве, защищает ложь и заразу чуждого кропления».[51] Нам неизвестна аргументация Римского папы Стефана, приводимая им в защиту практики Римской Церкви о принятии еретиков и раскольником только через покаяние и возложение рук епископа, поскольку не сохранился подлинный текст его письма к свмч. Киприану. В сохранившихся в письме к Помпею высказываний папы Стефана приводится единственный аргумент папы Стефана в пользу не совершение крещения над еретиками, который, собственно, подвергается обстоятельной критике свмч. Киприана: «…так как и сами еретики всякого обращающегося к ним из другой ереси взаимно не крестят, а только приобщают». Свмч. Киприан расценивает такую аргументацию папы Стефана, как унижение Церкви Христовой, которая «должна подражать примеру еретиков». Отказ папы Стефана, согласно якобы традиции Римской Церкви, не крестить приходящих к Церкви еретиков расценивался свмч. Киприаном как признание Римской Церковью действительности еретического крещения: «Он запрещает крестить всякого, обращающегося от какой бы то ни было ереси; это значит, что, по его мнению, крещение всех еретиков праведно и законно».

Эта фраза из письма свмч. Киприана крайне важна, поскольку она дает возможность прояснить один важный вопрос – как воспринимала Римская Церковь крещение у еретиков? Свмч. Киприан, обратим наше внимание, не утверждает, что Римская Церковь признает действительность крещения еретиков. Он лишь указывает на то, что практика приема еретиков без совершения над ними единственно истинного крещения Кафолической Церкви неизбежно приводит к выводу, что таинство крещения и вне Церкви действительно. Тем не менее, несохранившиеся письма свмч. Стефана, папы Римского, нам не дают возможности в утвердительной форме сказать – да, Римская Церковь признавала действительность крещения у еретиков. Тем не менее, подавляющее большинство историков, не вникая глубоко в переписку между Карфагеном и Римом в споре о крещении еретиков, в одностороннем порядке утверждают, что Римский папа Стефан и Римская Церковь признавала действительность крещения еретиков и схизматиков. Однако, мы еще раз подчеркнем, что такие выводы невозможно делать при отсутствии подлинных документальных свидетельств о учении Римской Церкви о крещении еретиков в III столетии.

Отстаивая позицию Карфагенской Церкви по вопросу о необходимости крещения еретиков, свмч. Киприан указывал на то, что «если в Евангелии заповедуется, или в посланиях и Деяниях Апостольских содержится такое повеление, чтобы обращающиися от какой бы то ни было ереси не были крещаемы, а только совершалось над ними в знак покаяния одно возложение рук, то Божественное и святое предание сие должно соблюдаться. Если же, напротив, еретики повсюду называются там не иначе как противниками и антихристами…, то почему же нам не должно осуждать тех, кои, по свидетельству апостолов, сами собою осуждены? Да не возносит же никто хулу на апостолов, будто они одобряли крещение еретические или вступали в общение с еретиками без крещения…»[52] Исходя из древней практики Церкви еще апостольских времен, которая зафиксирована в правилах святых Апостолов 46 и 47, а также в Постановлениях Апостольских, свмч. Киприан и члены собора были правы, вынося решение о недействительности крещения еретиков и их священства. Они отстаивали апостольскую традицию, то есть вероятно и ту самую, что была изначально и в Римской Церкви времен апостольских и первых преемников (Лин, Анаклет, Климент, Эварест). Поэтому свмч. Киприан вполне справедливо и оправданно называл действия Римского папы «упорством и предубеждением», а практику Римской Церкви именовал «человеческим преданием», которое «преступает и обходит Божественные заповеди».[53]

Карфагенский собор 256г.

Возникший раздор между Римским папой Стефаном II и свмч. Киприаном достиг серьезной остроты. И то давление, которое Римский епископ оказывал на Карфагенскую Церковь, послужило главной причиной для созыва нового собора. Он состоялся в сентябре 256 года в Карфагене. Его заседание началось еще до получения ответного письма из Рима. На этом соборе присутствовало 87 епископов из проконсульской Африки, Нумидии и из Мавритании.[54] На нем присутствовало множество пресвитеров и дьяконов, а также мирян (cum presbyteris et diaconibus, praesentibus etiam plebis maxima parte).[55] В самом начале заседания собора было зачитано послание епископа Юбаяна к свмч. Киприану о крещении еретиков и ответ последнего.[56] Далее свмч. Киприан попросил каждого из епископов высказать по данному вопросу свое мнение. При этом свмч. Киприан убеждал всех епископов, что никто не может быть подвергнут отлучению или извержению за различные точки зрения[57], а тем более выступать в роли епископа епископов (episcopus episcoporum)[58] и выносить суд над другим епископом.[59] Все согласились со свмч. Киприаном и высказались однозначно за необходимость совершать крещение над еретиками. Протоколы этого собора дошли до нас в кипрской переписке под названием «Sententiae Episcoporum»[60]. Подлинность этих протоколов не вызывала и не вызывает никакого сомнения. Этот документ представляет собой протокольную скоропись проходившего заседания, которая со всей подробностью записала речи всех епископов. В заседаниях собора пресвитеры и дьяконы были не простыми свидетелями происходящего, а подавали свои голоса, которые «имели руководящее значение для суждения и приговора всей общины о достоинстве епископского вотума».[61] Хотя историки утверждают, что церковные соборы проходили по подобию заседания Римского Сената[62], тем не менее, Sententiae Episcoporum свидетельствует о том, что церковный собор был действительно уникальным явлением и для римского мира. А на Карфагенском соборе был максимальным образом явлен принцип соборности. И, как мы видим, этот собор во многом отличается от наших современных церковных соборов, которые выстраиваются исключительно на принципах жёсткой административности.

Какие же на наш взгляд основные и важные определения принял в своем правиле Карфагенский собор 265 г? В тексте решений Карфагенского собора, состоявшегося осенью 256 г., фактически резюмировались все те высказывания, которые мы находим в разных посланиях свмч. Киприана. Мы можем говорить, что в тексте правила отражено как богословие свмч. Киприана, так и выражен голос Карфагенской Церкви. Мы выделим основные четыре положения из этого правила, которые не утратили своей актуальности и до нашего времени.

1) Церковь только одна и ей является Кафолическая Церковь,

«Ибо Крещение – одно, и Святой Дух – один, и Церковь – одна, основанная Христом Господом нашим (на апостоле Петре, как было [Им] сказано) на едином основании и по принципу единства».

 

2) Только в Кафолической Церкви Святой Дух совершает Свое возрождающее и спасающее действие,

 

«Именно поэтому и теперь, принимая голосованием то, что всегда хранили крепко и верно, мы утверждаем: никто не может быть крещен вне Кафолической Церкви, ибо Крещение – одно и единственное, и оно существует только в Кафолической Церкви».

 

3) Таинство Крещения, как и другие таинства, действительно только в Кафолической Церкви, поскольку для его совершения требуется православный священник, через которого действует благодать Святого Духа.

 

«Таким образом, и мы, пребывающие с Господом, соблюдающие Его единство и удостоенные Им совершать священническое служение Его в Церкви, должны отринуть, отвергнуть и почитать нечестивым все, совершаемое противниками Его и антихристами, а тем, которые, обращаясь от заблуждения и нечестия, познают истинную веру одной и единственной Церкви, преподать вполне таинства Божественной благодати и истину единства и веры».

 

 

4) Священство еретиков и раскольников недействительно, оно не может молитвой низводить благодать Святого Духа, очищать и освящать воду для таинства Крещения и разрешение от грехов.

«Еретик же елея освятить не может, ибо не имеет ни алтаря, ни церкви. И, конечно же, «помазание» еретиков совершенно не имеет благодати. А посему совершенно очевидно, что никакое масло не может быть освящено ими для благодарения».

Все эти важные вероучительные истины, как мы увидим впоследствии, были учением не только Африканской Церкви, но всей Кафолической Православной Церкви еще в доникейский период ее истории.

Но какова же была реакция на определение этого собора Римского папы Стефана II? Согласно обычаю Африканской Церкви, решения этого собора были отправлены в Рим. Но, как и после соборов 255 г., делегация Карфагенской Церкви папой не была принята. Однако с содержанием этих определений свмч. Стефан, папа Римский был знаком. Делегация от Карфагенского собора вернулась обратно, в Карфаген. Свмч. Киприан попытался найти поддержку на Востоке. Он написал известному епископу Кесарийскому в Каппадокии Фирмилиану, отправив ему через своего дьякона Рогациана (Rogatian) трактат «О единстве Церкви» и переписку по вопросу о крещении. К середине ноября прибыл ответ от Фирмилиана. В своем ответе Фирмиллиан полностью поддерживал мнение Карфагенской Церкви.[63] Он высказывал удивление поведению папы Стефана: «Я вполне оправданно возмущен очевидным и явно глупым поведением Стефана, что он слишком хвалится своим положением и утверждает, что он является преемником св. Петра, на котором положены основания Церкви; однако же, он приносит много других камней и воздвигает новые здания многих Церквей, когда он своей властью защищает крещение, преподанное еретиками; для тех, кто крещен, нет сомнения, что он запечатлен в Церкви, а он, который одобряет их крещение, тем самым утверждает, что среди них есть Церковь крещенных… Стефан, который заявляет, что он преемник кафедры Петра, не имеет никакой ревности против еретиков».[64] Это замечание епископа Фирмиллиана Каппадокийского весьма актуально для нашего времени. Ибо уже в III столетии епископат Древней Церкви видел опасность в признании действительности крещения вне Кафолической Церкви. Такое признание означало признание существования Церкви и вне Церкви.

Поскольку папа Стефан считал практику Римской Церкви принимать еретиков через покаяние и возложение рук епископа традицией Апостолов, то епископ Фирмиллиан на это отвечает: «Действительно, в отношении того, что говорил Стефан, будто бы апостолы воспрещали крестить тех, кто приходил из ереси, и они также установили, чтобы и их преемники соблюдали это, вы дали вполне полный ответ. Никто не может быть настолько глупым, чтобы верить в то, что апостолы преподали такое, ибо хорошо известно, что ереси, отвратительные и мерзкие, каковы они на самом деле и есть, возникли позднее». А посему, «кто находится в Риме, во многих случаях, не хранят того, что было преподано с самого начала, и тщетно прикрываются авторитетом апостолов».[65] В своем письме митрополит Кесарийский Фирмиллиан вспоминает случай недавнего спора Малоазийских Церквей с Римом по вопросу о времени празднования Пасхи. И при этом он замечает, что Римские епископы «не соблюдают многие вещи, которые имеют свое изначальное происхождение, и тщетно претендуют на апостольский авторитет». Но в том случае разница обычаев не нарушала мира в Кафолической Церкви и ее единства. Теперь же Римский папа своими действиями и поступками «разрушает мир с вами, который его предшественники всегда с вами сохраняли в любви и чести, и теперь порочит Петра и Павла, блаженных апостолов..., которые в своих посланиях порицали еретиков и нас обязали избегать их. И откуда же, – справедливо задается вопросом епископ Фирмиллиан, – появилась эта традиция, если не от людей, которые поддерживают еретиков и утверждают, что у них есть то крещение, которое принадлежит только Церкви…»[66] Некоторые историки считают, что по вопросу о принятии не через крещение, а через покаяние, свмч. Стефан, папа Римский, остался один. Его не поддержали ни церкви на Востоке, ни в Африке. Александрийская Церковь в лице своего предстоятеля свмч. Дионисия, придерживаясь традиции церковной икономии, судя по письмам свт. Дионисия, хотя и выступила в роли примирителя спорящих сторон, но в итоге не поддержала Рим в его амбициозных требованиях.

 

Св. папа и мученик Стефан умер 27 августа 257 года[67], и его сменил Сикст II, который, несомненно, общался со свмч. Киприаном, который называет Римского папу «добрым и миролюбивым епископом» (bona et pacific sacerdota). При нем было восстановлено прерванное, более чем на год,[68] общение Римской Церкви с Африканской Церковью и Востоком.[69] В 258 г. свой жизненный путь закончил и свмч. Киприан Карфагенский, приняв мученический венец.[70]

Об авторитетности для Церкви свмч. Киприана, его богословия и определений Карфагенского собора 256 г.

О широком почитании свмч. Киприана во всей Кафолической Церкви мы можем и вправе говорить, основываясь на «Слове в честь священномученика Киприана» свт. Григория Богослова.[71] В этом слове Свт. Григорий говорит о Карфагенском святителе, прежде всего, как о мученике за Христа, о его подвиге нравственного преображения, свидетельствуя и о его глубокой светской образованности. Свт. Григорий говорит о повсеместном почитании свмч. Киприана в таких словах: «славное имя некогда для карфагенян, а ныне и для целой вселенной».[72] Однако, кроме всего прочего, в этом слове мы находим такие слова, которые собой однозначно указывают и на почитание свт. Киприана во всей Церкви, а также на его огромный вклад в богословие Церкви Христовой, преимущественно в раскрытии богословия о Святой Троице. О последнем свт. Григорий Богослов выразительно говорит следующее: «так что он преподал всю нравственность, очистил невежественные понятия о догматах, украсил жизни мужей и догмат о Божестве начальной и царственной Троицы, Которое иные рассекают, а иные сливают, возвел в первоначальную чистоту, пребывая в пределах благочестного единства и сочисления». Точнее, согласно словам свт. Григория Богослова, догмат о Святой Троице «возвел в первоначальную красоту» (εἱς τὸ ἀρχαῖον ἐπανήγαγεν) – несомненно, это высокая оценка богословия свмч. Киприана. Не меньшей оценкой, как мы полагаем, всего богословия, а не только троичного, являются слова свт. Григория Богослова о том, что свмч. Киприан, невзирая на то, что он «стал поздно учиться», но «много превзошел навыкших тому прежде него» и «очистил невежественные понятия о догматах» (καὶ  δογμάτων ἀπαιδευσίαν ἐκάθηρε).

Полагаем, что мы не ошибемся, если эту высокую оценку богословия свт. Киприана, сделанную вселенским святителем Григорием Назианзином, мы отнесем и к его экклесиологии, и к сакраментологии, и сотериологии. Составной и неотъемлемой частью этого богословия свмч. Киприана, несомненно, является учение о действительности крещения и остальных таинств только в Кафолической Церкви, то есть в Православной.

Именно это, а не какое-то иное богословие было органично воспринято и свт. Василием Великим, другом и соратником свт. Григория Богослова. Данный факт самым наглядным образом становится очевиден при сопоставлении определений Карфагенского собора о необходимости крещения еретиков, писем свмч. Киприана и 1 канонического правила свт. Василия Великого. Свт. Василий Великий почти что дословно цитирует правило Карфагенского собора. Для наглядности мы приведем некоторые части текста из правила свт. Василия Великого и правила Карфагенского собора.

Свт. Василий Великий о раскольниках и еретиках: «Ибо хотя начало отступления произошло через раскол, но отступившие от Церкви уже не имели на себе благодати Святого Духа. Ибо оскудело преподаяние благодати, потому что пресеклось законное преемство. Ибо первые отступившие получили посвящение от отцов, и через возложение рук их, имели дарование духовное. Но отторженные, сделавшись мирянами, не имели власти ни крестити, ни рукополагати, и не могли преподати другим благодать Святого Духа».

Карфагенский собор: «Кто мог крестить, тот мог дать и Святого Духа. Если же не может дать Святого Духа, потому что, находясь вне [Церкви], Духа Святого не имеет, то не может и крестить приходящего. Ибо Крещение – одно, и Святой Дух – один, и Церковь – одна, основанная Христом Господом нашим (на апостоле Петре, как было [Им] сказано) на едином основании и по принципу единства».

При внимательном сопоставлении текстов свмч. Киприана, и прежде всего тех его писем, в которых он поднимает вопрос о таинстве Крещения, невозможно не заметить того, что свт. Василий следует богословию свт. Киприана Карфагенского. Этот факт является еще одним доказательством и того, что между Африканской Церковью и Востоком существовало тесное церковное общение.

Однако в том же каноническом правиле свт. Василия Великого мы встречаем и допущение для не совершения повторного крещения для обращающихся из ереси к Православной Церкви: «…Ты благоразсудительно упомянул, яко подобает последовати обычаю каждыя страны, потому что о их крещении различно думали… Яко здесь есть явная разность в самой вере в Бога. Почему, от начала бывшим Отцам, угодно было крещение еретиков совсем отметати: крещение раскольников яко еще не чуждых Церкви, приимати: а находящихся в самочинных сборищах исправляти приличным покаянием и обращением, и паки присоединяти к Церкви». Свт. Василий в данной части своего послания к святителю Иконийскому Амфилохию, которое вошло в сборники канонического права Православной Церкви как 1 каноническое правило, говорит о церковной икономии. Этот принцип, принятый Церковью как средство для более быстрого врачевания расколов, не отменял, как мы увидим далее, учения Церкви о недействительности священства и таинств за оградой Кафолической Православной Церкви. Он служил лишь временной мерой, а не законом и нормой.[73]

Авторитетность и обязательность для всей Православной Церкви правила Карфагенского собора, собранного 1 сентября 256 г., доказывается упоминанием об этом соборе 2 правилом Трулльского собора: «Прекрасным и крайнего тщания достойным признал также святый Собор, чтобы тверды и ненарушимы пребывали приятые и утвержденные прежде нас святыми Отцами, также и нам преданные именем святых Апостолов, осемьдесят пять правил…Согласием нашим запечатлеваем и все прочие священные правила, изложенные от святых Отец наших в Никеи, в Анкире, в Неокесарии, в Гангре… также и в Ефесе, и в Халкидоне, и в Сардике и в Карфагене… Еще же и Киприаном, архиепископм Африканския страны и Собором, при нем бывшем, изложенное правило, которое токмо у них, по преданному обычаю, сохраняемо было». И далее Отцы Трулльского собора к перечисленным соборам прибавляют следующие слова: «Никому да не будет позволено вышеозначенные правила изменяти, или отменяти, или приниматти другие с подложными подписаниями…».

К числу обязательных и не подлежащих изменению относятся, с точки зрения науки канонического права, те законы, которые касаются веры (τά δόγματα)[74]. К категории не неизменных, то есть предполагается возможность некоторого корректирования, принадлежат законы, относящиеся к дисциплине. Это такие законы, которые касаются лишь внешней жизни верующих (ἐκκλησιαστικοί νόμοι θεσμοί, κανόνες). И то, их изменение возможно при обязательном сохранении законов церковного устройства. Внесение правила Карфагенского собора во 2 каноническое правило Трулльского собора является неслучайным, а вполне закономерным. Ибо учение о Церкви, священстве и таинствах, изложенное Карфагенским собором, разделялось фактически всей Кафолической Церковью. Как замечает видный российский канонист архимандрит Иоанн (Соколов): «Что касается до правил Соборов поместных и некоторых Отцов, то сами по себе, без утверждения Вселенскими соборами, они не могли получить значения всеобщих законов: и потому подтверждением их Трулльским собором имеет особенную цель – дать им такое значение и ввести во всеобщее действие по всей Церкви».[75]

Содержание определения правила Карфагенского собора 256 г., если мы обратим наше внимание, касается не церковной дисциплины, а веры. В данном случае это вера Церкви в то, что вне Церкви всякое т.н. крещение является недействительным. Такой Церковью является только Кафолическая, т.е. Православная Церковь. И только ее священство является истинным и благодатным. Вне Единой, Святой, Кафолической, Православной Церкви не существует ни священства, ни таинств. Ни раскольники, ни тем более еретики не являются Церковью. Все эти истины являются не дисциплинарными, а догматическими. Следовательно, определение Карфагенского собора 256 г. выражает веру Кафолической Церкви, и поэтому эти решения Карфагенского собора не подлежат никакому изменению.

На этот очевидный факт указывает в Пидалионе прп. Никодим Святогорец: «По всем этим и другим причинам настоящее Правило, акривии ради, требует крещения всех еретиков и раскольников, присовокупляя, что это мнение (т.е. что крещение еретиков и раскольников не приемлемо) не есть нововведение отцев сего собора, но, напротив, является древним. Его со всякою точностию и со тщанием исследовали отцы, прежде сих бывшие (и так – почти доходя до тех, которые были преемниками апостолов), и оно во всем согласно с 46-м, 47-м и 68-м Апостольскими правилами». Это правило, выражая в точности учение Церкви о недействительности крещения еретиков, также требует обязательного крещения приходящих к Православной Церкви еретиков. Однако, как замечает прп. Никодим, это правило хотя и выражает церковную акривию, было принято частично «ради церковной икономии». «Посему и 2-й Вселенский собор в своем 7-м Правиле настоящее Правило принял частично (он не принял его полностью только потому, что руководствовался принципом икономии и проявил снисхождение, не поступая по всей строгости, как мы писали в примечании к 46-му Апостольскому правилу). Утвердил его и 6-й Вселенский собор во 2-м своем Правиле (хотя этот собор и говорит, что это правило действовало только в некоторых местах Африки, но раз принявши его, он утвердил его для дальнейшего применения, а не отменил). Принял его и свт. Василий Великий в своем 1-м».[76] Но последняя никогда не отменяет акривию. Церковная икономия всегда в Церкви использовалась как временная мера. А посему икономия, как временная мера, «не может считаться ни законом, ни примером», подчеркивает прп. Никодим Святогорец.

Икономия, в отличие от акривии, подчеркивает профессор П. Термебелас, является «временной мерой, а не «большим ради достижения успеха» отклонением от сути».[77] Икономия, «будучи временной мерой, а не по предусмотренным причинам отклонением от акривии, вполне говорит о том, что она не создает некое постоянное положение и не утверждает что-то уникальное и единственное, но является исключением из правил ради конкретного случая (jus singulare), … которое делается Церковью ради вхождения в ее лоно…»[78] В этом ракурсе следует воспринимать и комментарий Зонары на 1 правило свт. Василия Великого, в котором он упоминает о важности и актуальности правила Карфагенского собора 256 г. «крестить всех обращающихся к Церкви, – не только еретиков, но и раскольников», но рекомендует держаться «обычая…, и следовать отцам, благоусмотрительно устроившим дела наши». И эта «благоусмотрительность», церковная мудрость, принимая икономию в некоторых случаях к еретикам и раскольникам, заключается в том, «дабы по причине строгости не сделать их более медлительными в обращении к Кафолической Церкви». При этом подчеркивая следующее: «но то, что они сохраняют наше крещение, не должно заставлять нас принимать ихнее; ибо мы не обязаны воздавать им за то благодарностью, но соблюдать в точности то, что следует».[79] Принцип икономии, применяемый в Церкви как временная мера, никогда, с самых древнейших времен в истории Церкви, не предоставлялся всем членам Церкви, не имел повсеместного употребления и применения в Церкви, и никогда не отменял церковную акривию. И поэтому ошибочно и неверно было бы говорить, что «Единая, Святая Церковь обязана признавать какого бы то ни было таинства» вне ее, то есть у еретиков и раскольников.[80]

В заключение, следует обратить особое внимание на то, что «утверждая правила Восточных соборов и Отцов для всей Церкви», среди которых соборы Африканской Церкви и собор 256 г., «Трулльский собор хотя и рассматривал постановления Римской Церкви», однако же не упоминает о них и не дает им «всеобщую и обязательную силу для всей Церкви». А признавая постановления Африканской Церкви, Отцы Трулльского собора, как замечает архимандрит Иоанн, «обязывают к соблюдению их и Римскую Церковь».[81]

 

ИС

Кандидат богословия

 

 


[1] χειροτονέω — голосовать поднятием рук; постанавливать голосованием.

[2] Эта теория является порождением т.н. «теории ветвей». Согласно этой экклесиологии Единой, Святой Церкви принадлежат все христианские деноминации, не зависимо от конфессиональной их принадлежности. Эта экклесиология отвергает всякую исключительность какой-либо конфессии, и она положена в основу Торонтской декларации. Эта теория явным образом противоречит Православной экклесиологии, выраженной в Никео-Константинопольском Символе веры: «верую во Едину (то есть единственную), Святую, Соборную и Апостольскую Церковь».

[3]Согласно этому богословию таинство Крещения действительно у всех конфессий. При этом не Евхаристия, а крещение является границей Церкви. См. Митрополит Навпактский Иерофей. Крещальное богословие. Преосвященный Иерофей, митрополит Навпактский и св. Власия. ( Βαπτισματική Θεολογία. Σεβ. Μητροπολίτου Ναυπάκτου και Αγίου Βλασίου Ιεροθέου. https://apologet.spb.ru/церковная-жизнь/15-хранение-догмата-в-церкви8/2470-kreshchalnoe-bogoslovie-preosvyashchennyj-ierofej-mitropolit-navpaktskij-i-sv-vlasiya-povtornaya-publikatsiya.html (www.parembasis.gr/2001/01_12_15_12.htm - 11k)

[4] См. Митрополит Навпактский Иерофей. Крещальное богословие. Преосвященный Иерофей, митрополит Навпактский и св. Власия. ( Βαπτισματική Θεολογία. Σεβ. Μητροπολίτου Ναυπάκτου και Αγίου Βλασίου Ιεροθέου. https://apologet.spb.ru/церковная-жизнь/15-хранение-догмата-в-церкви8/2470-kreshchalnoe-bogoslovie-preosvyashchennyj-ierofej-mitropolit-navpaktskij-i-sv-vlasiya-povtornaya-publikatsiya.html (www.parembasis.gr/2001/01_12_15_12.htm - 11k)

[5] Релятивизм в Церкви и богословии Митрополит Навпактский и Святого Власия Иерофей (Влахос). Σχετικισμός στήν Ἐκκλησία καί τήν θεολογία. Μητροπολίτου Ναυπάκτου καί Ἁγίου Βλασίου Ἱεροθέου. http://www.parembasis.gr/index.php/el/menu-teyxos-253/4980-2017-253-01

 

[6] Принцип православного богословия выражен был в термине ороса IV Вселенского собора «итак, последуя Святым Отцам» (Ἐπόμενοι τοίνυν τοῖς ἁγίοις πατράσιν). Он повторялся и в оросах последующих Вселенских соборов.

[7] Там же. Русский перевод статьи см. https://apologet.spb.ru/ru/церковная-жизнь/67-актуальные-темы/3174-relyativizm-v-tserkvi-i-bogoslovii-mitropolit-navpaktskij-i-svyatogo-vlasiya-ierofej-vlakhos.html

[8] Это относится к таким документам, как подписанный в Баламанде в 1993 г. документ Смешанной Богословской комиссией по диалогу Православной и Римо-Католической церквей, которым навязывается учение о признании действительности таинств римо-католиков и запрещается всякое обращение неправославных в Православие, документ принятых Смешанной комиссией по диалогу Православной и Дохалкидонских церквей, особенности это относится к документу «Отношение Православной Церкви к остальному христианскому миру», приятый на т.н. Всеправославном соборе на о. Крит в 2016г., которым вводится еретическая расширенная экклесиология, признающая существование церквей за границами Православной Церкви, а также извращающий учение Православной Церкви о соборности. См. подробно статью Митрополита Навпактского Иерофея «Ναυπάκτου Ἱερόθεος: Γιατί δέν ὑπέγραψα τό κείμενο «Σχέσεις τῆς Ὀρθοδόξου Ἐκκλησίας πρός τόν λοιπόν Χριστιανικόν κόσμον»( http://parembasis.gr/index.php/el/menu-teyxos-239/4555-2016-06-30), Ναυπάκτου κ. Ἱερόθεος: Ὁ ὅρος «Ἐκκλησίες» ὡς «τεχνικὸς ὅρος» http://parembasis.gr/index.php/el/menu-teyxos-247/4758-ni-ekklesia-texnikos-oros

[9] Православная Энциклопедия (далее ПЭ). М. 2013, т. XXXIII. Киприан, свмч., еп. Карфагенский., с. 660

[10] См.Δογματική τῆς Ὀρθοδόξου Ἐκκλησίας. ΥΠΟ ΠΑΝΑΓΙΟΤΟΥ Ν. ΤΡΕΜΠΕΛΑ, τόμ. 3. Ἔκδοσις-Δευτέρα. ΑΔΕΛΦΟΤΗΣ ΘΕΟΛΟΓΩΝ Ο ΣΩΤΗΡ/ ΑΘΗΝΑΙ 1979., σελ. 38. Τά μυστήρια τῶν αἱρετικῶν

[11] См. Протопресвитер Георгий Металлинос. π. Γεώργιος Μεταλληνός - Ὁμολογῶ ἓν βάπτισμα. ΕΡΜΗΝΕΙΑ ΚΑΙ ΕΦΑΡΜΟΓΗ ΤΟΥ Ζ’ ΚΑΝΟΝΟΣ ΤΗΣ Β’ ΟΙΚΟΥΜΕΝΙΚΗΣ ΣΥΝΟΔΟΥ ΑΠΟ ΤΟΥΣ ΚΟΛΛΥΒΑΔΕΣ ΚΑΙ ΟΝ ΚΩΝ/ΝΟ ΟΙΚΟΝΟΜΟ (συμβολή στην ιστορικοκανονική θεώρηση του προβλήματος περί του κύρους του δυτικού βαπτίσματος). Έκδοση Β’ επηυξημένη. Μεταφορά στην Νέα Ελληνική: Αθανάσιος Σ. Λαγουρός. Εκδόσεις «ΤΗΝΟΣ». Αθήνα 1996, 3. Ερμηνεία του κανόνος. «Η στάση της Β’ Συνόδου έναντι των Αρειανών και Μακεδονιανών εξηγείται κατά τον άγ. Νικόδημο, αν λάβουμε υπ’ όψιν ότι η Εκκλησία «έχει δύο κυβερνήσεις και διορθώσεις», την ακρίβεια και την οικονομία. Ενώ «οι Απόστολοι» και οι αρχαιότερες Σύνοδοι και Πατέρες εφάρμοσαν την ακρίβεια , οι δύο Οικουμενικές Σύνοδοι δέχτηκαν την οικονομία ». [12]. Там же.

[13] Тексты на латинском языке нами приводятся по изданию корпуса сочинений свмч. Киприана Карфагенского по Corpus Scriptorum Ecclesiasticorum Latinorum (CSEL)/ http://www.earlymedievalmonasticism.org/Corpus-Scriptorum-Ecclesiasticorum-Latinorum.html

Русский перевод текстов свмч. Киприана дается по изданию: Библиотека Отцов и учителей Церкви. Св. Киприан, епископ Карфагенский. Творения. М. Паломник. 1999. Не переведенные тексты на русский язык и помещенные в это издание приводятся по переводу автора данной статьи.

[14] Основные сведения о его жизни можно получить из Жития свмч. Киприана, которое было составлено вскоре после кончины свт. Киприана его учеником Понтием. N 52.См. статью в ПЭ. Т. XXIII, c. 569. Также  Alban Butler (1711–73). Volume IX: September. The Lives of the Saints. 1866. We have his life written by Pontius, his deacon, an eye-witness to his principal actions; also two-fold genuine copies of extracts from the Precidial Acts of his two examinations, and of his martyrdom.

[15] См. Наиболее полно сведения о жизни деятельности свмч. Киприана и Карфагенских соборах см. Cyprian/ His life, his times. His works, by Edward Write Benson, D.D. Sometime Archbishof of Canterbury. London. 1897

[16] Pontius. Vita 14, 3

[17] Jerome, De viris illustribus 67 Lactancius, Divinae institutiones 5.1. 24  Augustine, Sermones 312

[18] ПЭ. 33, с. 659. «устанавливались правила приема падших, которые были разделены на 2 категории: тех, кто действительно принесли жертву – sacrificati, и тех, кто получили ложное письменное свидетельство (libellis) о жертвоприношении – libellatici. Последние были прощены. Что касается первых, то Собор постановил, что они должны находиться в разряде кающихся…Однако в случае смертельной угрозы пресвитерам разрешалось присоединять их к Церкви и причащать».

[19] Подробно об этих соборах см. Cyprian and Roman Carthage. Allen Brent. Cambridge University Press. 2010, pp. 11-14

[20] De Unitate., О единстве Церкви с. 239

[21] Там же., с. 238

[22] Там же., De Unitate XI. Non abluuntur illic homines, sed potius sordidantur, nec purgantur delicta sed immo cumulantur. Non Deo nativitas illa sed diabolo filios generat

[23] В. В. Болотов. Лекциии по истории древней церкви. Репринт. Киев 2007, с. 384

[24] Там же, с. 384

[25] «Епископа или пресвитера, приявших крещение или жертву еретиков, извергати повелеваем…» По учению Церкви, подчеркивает в своем комментарии на это правило епископ Никодим (Милаш), каждый еретик находится вне Церкви, а вне Церкви не может быть ни истинного христианского крещения, ни истинной евхаристической жертвы… (Правила Православной Церкви с толкованиями Никодима, епископа Далматино-Истрийского. Репринт. СТСЛ. 1996., т. 1, с. 46)

[26] «Епископ или пресвитер, аще по истине имеющего крещение вновь окрестит, или аще от нечестивых оскверненных не окрестит: да будет извержен…». «От истинного крещения правило отличает ложное крещение, не совершенное православным священником по учению Церкви и не только не очищающее от греха, но, напротив, оскверняющее его…» (Правила Православной Церкви. Указ. Сочин., с. 47)

[27] Несмотря на то, что современные исследователи относят сборник Постановлений святых Апостолов к 4 столетию (380 г.), тем не менее он отражает жизнь Церкви послеапостольского времени.

[28] Постановления Апостольские. СТСЛ., 2006, с. 145. О расколах.

[29] О нем см. The encyclopædia britannica; a dictionary of arts, sciences, literature and general information., v. XXVIIp. 661

[30] De baptismo haereticorum, данный трактат Тертуллиана является одним из самых ранних, и он был написан им, когда он находился в лоне Православной Церкви

[31] ergo nec baptismus unus, quia non idem. quem cum rite non habeant sine dubio non habent, nec capitnumerare quod non habetur: ita nec possunt accipere, quia non habent. Quintus Septimius Florens Tertullianus
De Baptismo
IntraText CT – Text. XV.// http://www.intratext.com/IXT/LAT0256/_PF.HTM

[32] Об этом соборе мы получаем сведения из писем свмч. Киприана, косвенно у свмч. Ипполита Римского (S. Hippololytus, Φιλοσοφούμενα. IX. 12 ) и у бл. Августина De baptism, lib. III, XII, 17, 207

[33] «Итак, вот что установил этот удивительнейший Каллист… При нем впервые у них дерзнули на второе крещение» (Ἐπί τού του πρώτως τετόλμητε δεύτερον βάπτισμα)

[34] Такое решение приняли соборы – Иконийский (ок. 230 г.) и Синаадский (ок. 235 г.). См. Покровский А. И. Соборы древней церкви эпохи первых трех веков. Историко-каноническое исследование, с тремя приложениями и двумя картами. / Типография И. И. Иванова. Сергиев Посад Московской губернии. 1914., с. 569, а также стр. 287-288. При этом А. Покровский, ссылаясь на проф. В. В . Болотова, подчеркивает, что страны Сирия и Малая Азия были таковыми, где «древность повторного крещения еретиков засвидетельствована, как мы говорили, «Апостольскими правилами» (46-47) и «Постановлениями апостольскими» (VI, 15) – двумя авторитетными памятниками древней церкви, первооснова которых, по всей вероятности, носит на себе следы действительной апостольской традиции и приблизительно около этого времени успела уже получить свою первую, письменную формулировку». С, 285

[35] Προκατηχ. & 7 «…οἱ αἱρετικοὶ ἀναβαοτίζονται, ἐπειδὴ τὸ πρότερον οὐκ ἦν βάπτισμα»

[36]См. О единстве Церкви De Unitate Ecclesiae.XI, Non abluntur illic homines, sed potius sordidantur, nec purgantur delicta sed immo cumulantur. Non Deo nativitas illa sed diabolo filios generat. Творения священномученика Киприана, епископа Карфагенского. Библиотека отцов и учителей Церкви. М. Паломник 1999, с.240

[37] Письмо 60 К Юбаяну о крещении еретиков, с. 627

[38] Письмо 62 к Магну о крещении новациан и о получении крещения в болезни. С. 639

[39] Ep. LXX. Письмо к Юбаяну о крещении еретиков., с. 619

[40]Ep. LXX, LXXI Письмо к Квинту о крещении еретиков (58), с. 610

[41] См. Kari Josef von Hefele. A history of the Christian Counsils of the Church, from the original documents. Edinburh^ T. & T. CLARK, 38, George street. MDCCCLXXI., vol.1., p. 100

[42] St. Cyprian of Carthage by Henry Palmer Chapman. Catholic Encyclopedia (1913)Volume 4. https://en.wikisource.org/wiki/Catholic_Encyclopedia_(1913)/St._Cyprian_of_Carthage

[43] Ep. LXXII Cyrianus et ceteri Stefano fratri S. …hoc esse ab apostolic custoditum et salutaris fidei veritate servatum…

[44] Divinae dispositionis

[45] Epist. LXXII Письмо 59 к папе Стефану о соборе, с. 613 (в русск. переводе) eos qui Christo aduersantur per gratiam Christi….

[46] Там же. Baptisimum autem non esse quod haeretici utuntur nec quinquam apud

[47] Ep. LXXII Cyrianus et ceteri Stefano fratri S. « Ad quaedam disponenda et consili communis examination limanda necesse habuimus, frater carissime, conuenientibus in unum pluribus sacerdotibus cogere et celebrare concilium:…»

[48] Письмо 59 папе Римскому Стефану о соборе, с. 615

[49] См. Письмо к Помпею против Стефана о крещении еретиков (61), с. 631: «Итак, если кто от какой бы то ни было ереси обратится к вам, - писал папа Стефан к свмч. Кимриану, - то да не вводится при этом ничего нового, кроме того что предано (μή δείν τι νεώ­ τερον παρά τήν κρατήσασαν άρχήθεν παράδοσιν έπικαινοτομείν"), то есть да совершается над таковым одно возложение рук в знак покаяния».

[50] Профессор П. Трембелас, комментируя эти события развернувшегося спора, пишет, что папа Стефан II послал письмо «о Елене и Фермиллиане всем находящимся в Киликии, Каппадокии и Галатии…», в котором он предупреждал, что он разорвёт всякое общение со всеми теми, кто «перекрещивает еретиков». См. Π.Ν. Τρεμπέλα. Δογματική τῆς Ὀρθοδόξου Καθολικῆς Ἐκκλησίας. ΑΘΗΝΑΙ. ΑΔΕΛΦΟΤΗΣ ΘΕΟΛΟΓΩΝ «Ο ΣΩΤΗΡ» 1979., Τ. 3. Σελ. 38

[51] Ep LXI он предупреждал, что он разорвёт всякое общение со всеми теми, кто «перекрещивает еретиков». См. Π.Ν. Τρεμπέλα. Δογματική τῆς Ὀρθοδόξου Καθολικῆς Ἐκκλησίας. ΑΘΗΝΑΙ. ΑΔΕΛΦΟΤΗΣ ΘΕΟΛΟΓΩΝ «Ο ΣΩΤΗΡ» 1979., ΤΌΜ. 3. Σελ. 38

[51] Ep LXXIV. (Письмо (61) к Помпею против письма Стефана о крещении еретиков, Ad Pompeum contra epistulam Stefani de haereticis baptizandis. 631

[52] Письмо 60 к Помпею…, с. 632

[53] Там же., с. 632

[54] Cum in unum Cartaginem conuenissent kalendis Septembribus episcopi plurimi ex provincia Africa Numidia Mauritania cum presbyteris et diaconibus, praesentibus etiam plebis maxima parte

[55] Kari Josef von Hefele. A history of the Christian Counsils of the Church, from the original documents. Edinburh^ T. & T. CLARK, 38, George street. MDCCCLXXI., vol.1., p.102

[56] Если быть более точным, то свмч. Киприан ознакомил присутствующих на соборе со всей перепиской с епископом Юбаяном по вопросу о крещении еретиков: et lectae litterae essent Iubaiani ad Cyprianum factae, item Cypriani ad Iubaianum rescriptai de haireticis baptizandis quidque postmodum Cypriano Iubaianus idem rescripserit

[57] Остаётся теперь, чтобы об этой самой вещи мы, каждый по одиночке, объявили то, что думаем (quid sentiamus, отсюда, очевидно, и sententiae episcoporum), никого не осуждая, или не отделяя судом от общения, если кто-либо думает различное (diuersum, несогласное, противоположное, обратное).

[58] Ибо никто из нас не поставляет себя епископом епископов (episcopum se episcoporum constituit), или тиранической угрозой не приводит своих товарищей к необходимости послушания (obsequendi, следования, уступки)

[59] Там же., p. 102

[60] SENTENTIAE EPISCOPORUM NUMERO LXXXVII De haereticis baptizandis

[61] А. Покровский., с. 638

[62] Такой точки зрения придерживаются В. В. Болотов, А. Покровский

[63] Там же., p. 102

[64] Ep. LXXV., 17

[65] Там же., 6 Eos autem qui Romae sunt non ea in omnibus observare quae sin tab origine tradita et frustra apostolorum austoritatem praetendere scire quis etiam inde potest

[66] Там же.,

[67] Kari Josef von Hefele. A history of the Christian Counsils of the Church, from the original documents. Edinburh^ T. & T. CLARK, 38, George street. MDCCCLXXI., vol.1., p. 102

[68] Сторонниками мнения о состоявшемся разрыве церковного общения между Африканской Церковью и Римом были многие историки: Бароний, Гарнак и др. См. А. Покровский., с. 644

[69] А. Покровский. Указ. соч., с. 645

[70] Мученические страдания свмч. Киприана были записаны его учеником и очевидцем и сохранились в виде Acta proconsularia

[71] Λόγος ΚΔ’. Εἰς τὸν ἅγιον ἱερομάρτυρα Κυπριαννὸν, ἐξ ἀγροῦ μετὰ μίαν τῆς μνείας ἡμἐραν . PG. t. 35. pp. 1170-1194 Λόγος ΚΔ’.

[72] PG. t. 35. A’. p.1176 οὗτος ἐκεῖνος, τὸ μέγα ποτὲ Καρχηδόνιόν ὄνομα, νῦν δὲ τῆς οἰκυομένης ἀπάσης

[73] Π. Τπεμπέλα. Δογματική., τόμος. 3., σ. 49

[74] Никодим, епископ Далматинский. Православное церковное право. СПб. 1897., с. 60

[75] Опыт курса церковного законоведения. Архимандрит Иоанн (Соколов). Раздел II. СПб. 1851, с. 340-341

[76] См. также комментарий прп. Никодима Святогорца на 46 правило святых Апостолов Πηδάλιον., σ. 29-30

[77] Π. Τπεμπέλα. Δογματική., τόμος. 3., σ. 49

[78][78] Там же., σ. 49

[79] Правила святых Апостол, святых соборов, Вселенских и поместных…и святых отец с толкованиями. М. 1876., т. 1., с. 156

[80] Там же., σ. 50

[81] Опыт курса церковного законоведения. Архимандрит Иоанн. Раздел II. СПб. 1851, с. 345

 

On “Partial Ecclesiastical Communion,” the Dominant Theory Behind Contemporary Ecumenism

О «частичном церковном общении», доминирующая теория современного экуменизма

Excerpt from: The Ecclesiological Renovation of Vatican II by Archpriest Peter Heers

 

 

The basis for modern Catholic-Orthodox dialogue, the decree [on Ecumenism of Vatican II] established the principle of real, if imperfect, communion between Christians and their churches and communities. - by John Long, S.J.


The idea of partial communion, so central to the new ecclesiology, is inconsistent with this understanding of the organic unity of the Church. Once again, in this regard as well, Vatican II was not a return to the patristic vision of the Church, but rather a further step away from it. As Metropolitan Kallistos Ware has written: “The Bible, the Fathers or the Canons know of only two possibilities: communion and non-communion. It is all or nothing. They do not envisage any third alternative such as ‘partial intercommunion.’” [1] Father Georges Florovsky likewise points out that in the patristic view of the Church “there was simply the question of ‘full communion,’ that is, of membership in the Church. And there were identical terms of this membership for all.” [2] 

The identification of “full membership” with “membership in the Church”— a membership based on identical terms for all— could not come into more direct opposition to the heart of the new ecclesiology, which is based upon the possibility of there being degrees of membership in the Body of Christ. This idea stems from the acceptance of a division of the Mysteries from each other and from the Mystery of the Church as a whole. They suppose that Baptism can exist outside the unity of the Church and the other mysteries, mechanically, as it were, imparting membership to those who receive it in separation.

However, just as the Eucharist “is indissolubly bound to the whole content of faith, and likewise to the visible structure of the Church,” [3] so too is Baptism. And, just as “those who advocate intercommunion on the basis of ‘Eucharistic ecclesiology’” treat the Eucharist “too much in isolation (ibid.),” those who advocate a partial communion on the basis of a “common Baptism” likewise consider Baptism too much in isolation. While putting forth Baptism as a point of unity, they fail to realize that, apart from unity in faith and unity in the bishop, unity in a “common Baptism” is impossible. Just as communing together in the Holy Eucharist cannot compensate for, let alone create, unity in faith (ibid.), so too sharing the typos of Baptism (if it is actually shared) cannot create ecclesiastical unity or even a so-called “partial” unity.

Moreover, just as the Eucharist is celebrated and received locally and visibly, such that the separation of the heterodox from participation in the Eucharist is likewise visible and local, so too is Baptism performed in the local Eucharistic Synaxis, from which the heterodox are necessarily excluded. The One Church does not exist as an abstract idea, but is manifested visibly in time and space as the local Church. “One cannot be baptized into the Catholic Church without belonging at the same time to a local Church,” [4] for the local Church, “as an ‘organism,’ a sacramental body, is not a ‘part’ or a ‘member’ of a wider universal organism. It is the very Church itself.” [5] Likewise, one cannot be baptized into the “Catholic Church” of Christ without being in communion with all of the members of the Body, for Christ, the Head of the Church, is inseparable from all of His members. “Why,” asks St. John Chrysostom, “letting go the Head, dost thou cling to the members? If thou art fallen off from it, thou art lost.” [6] Whether one falls from the Head or from the Body, the result is the same: he has lost both the one and the other.

—————

"The Church knows that she is joined in many ways to the baptized who are honoured by the name of Christian, but do not profess the Catholic faith in its entirety or have not preserved unity or communion under the successor of Peter" (Lumen gentium 15). Those "who believe in Christ and have been properly baptized are put in a certain, although imperfect, communion with the Catholic Church" (Unitatis redintegratio 3). With the Orthodox Churches, this communion is so profound "that it lacks little to attain the fullness that would permit a common celebration of the Lord's Eucharist" (Paul VI, Discourse, 14 December 1975; cf. Unitatis redintegratio 13-18). - The Catholic Catechism

—————

There is, therefore, no basis to suppose, as proponents of Unitatis Redintegratio and the new ecclesiology do, that “despite divisions and mutual condemnations all communities of the baptized . . . are in communion,” [7] even if only partially. Communion is one both vertical and horizontal, both with God and among men, both between the Head and His Body, and it is full and only full: “being complete here and complete there also.” [8] The Lord shows no partiality, but distributes the gifts to all alike within the Body. Once united, all become a single house, all are related and brothers in Christ. Just as there can be no partial Christ, there can be no partial communion in Christ, for the Body of communion, “which is his body, [is] the fulness of him that filleth all in all” (Eph. 1: 23). From the moment one is a member, the communion he enjoys in Christ is full, for Christ only gives Himself fully. Whether or not he fully actualizes this self-offering of Christ is not an institutional but an individual issue, and that within the Body.

Whether we speak of one Mystery or another, of Baptism or the Eucharist, one and the same Christ is offering Himself to man, uniting man to Himself. This unity with God is accomplished in the mysteries, all of which have certain presuppositions, first of all, and common to all, unity in faith. That is why what Fr. Dimitru Staniloae insists upon, and warns against, with regard to the Eucharist and “intercommunion” is equally true of Baptism and “partial communion”:

“Ecclesiastical unity, unity in faith, and unity in the Holy Eucharist are all three inseparable and interdependent for the total communion and life in Christ. Consequently, the Orthodox Church cannot accept “intercommunion,” which separates communion in the Holy Eucharist from unity in faith and ecclesiastical unity. More correctly, “intercommunion” is a danger which threatens to destroy the Church, break up the unity of faith and [communion in] the Holy Eucharist [among the Orthodox].” [9]

So, too, the Orthodox Church cannot accept “partial” or “incomplete” communion in a “common Baptism,” for there can be no division between the Mysteries and the Mystery and between Christ in the Mysteries and Christ in whom we believe and trust, whom we confess, and in whom we have our being, our unity. Therefore, the acceptance of an “incomplete communion” between the Church and the heterodox is, like intercommunion in the Eucharist, a grave danger to the unity of the body of Christ. The body of the Church is joined together with the Lord such that, as St. John Chrysostom has written, even the slightest division, the slightest “imperfection” or “incompleteness,” would eventually bring the dissolution of the entire body. ~

Read more here

NOTES:

[1] Archimandrite Kallistos Ware, Communion and Intercommunion: A Study of Communion and Intercommunion Based on the Theology and Practice of the Eastern Church (Minneapolis: Light and Life, 1980), 16.

[2] Fr. Georges Florovsky, “Terms of Communion in the Undivided Church,” in Intercommunion. The Report of the Theological Commission Appointed by the Continuation Committee of the World Conference on Faith and Order together with a Selection from the Material Presented to the Commission, ed. D. Baillie and John Marsh (London, 1952), 50, as quoted in Ware, Communion and Intercommunion, 16– 17. Professor George Galitis is also quoted by Ware in the same vein, that in the ancient Church “there is only communion and non-communion” (G. Galitis, The Problem of Intercommunion with the Heterodox from an Orthodox Point of View: A Biblical and Ecclesiological Study [in Greek] [Athens, 1966], 24– 25.) It is important to note that Fr. Georges Florovsky, whose views are often cited in support of versions of theories of baptismal theology-ecclesiology, quite early on explicitly qualified his scholarly musings on the views of St. Augustine and stated that the Saint’s views were “no more than a ‘theologoumenon,’ a doctrine set forth by a single Father.” Likewise, he urged the Orthodox to take it into account, not for its own sake or on its own terms, and certainly not as it has been played out within Latin theology, but simply as one view that can aid in the formation of a “true ecumenical synthesis.” Indeed, Fr. Florovsky lamented that the Orthodox have too often expounded upon the doctrine of the sacraments using the Roman model, without any creative or transforming adoption of St. Augustine’s conception. On the contrary, Fr. Florovsky formally and firmly rejected the theory of primordial unity in a common Baptism as is stressed by Roman Catholicism, explaining that it, like the Protestant branch theory, glosses over and minimizes the scandal of “dis-union,” which for him was to be faced forthrightly and explained in terms of “the true [Orthodox] Church and secessions.” Florovsky stressed the unity of the mysteries, especially the first three, and hence thought less in terms of regeneration linked to Baptism than of incorporation into the common Body of Christ in the Eucharist. See Andrew Blane, Georges Florovksy, Russian Intellectual and Orthodox Churchman (Crestwood, NY: St. Vladimir’s Seminary Press, 1997), 311– 17.

[3] Ware, Communion and Intercommunion, 20.

[4] Ware, Communion and Intercommunion, 23.

[5] Schmemann, “Unity, Division, Reunion.”

[6] PG 62.344.36: Τί τοίνυν τὴν κεφαλὴν ἀφεὶς, ἔχει τῶν μελῶν; ἐὰν ἐκεῖθεν ἐκπέσῃς, ἀπόλωτας.

[7] Jorge A. Scampini, “We acknowledge one Baptism for the forgiveness of sins,” address given at the Faith and Order Plenary Commission in Kuala, Malaysia, July 28– August 6, 2004. It is significant to note that Pope John Paul II, in his encyclical Ut Unum Sint (par. 42), linked this idea of deep communion in spite of division to “baptismal character,” thus following faithfully the precedent established by Congar, Bea, and Vatican II: “The very expression separated brethren tends to be replaced today by expressions which more readily evoke the deep communion— linked to the Baptismal character— which the Spirit fosters in spite of historical and canonical divisions. Today we speak of “other Christians,” “others who have received Baptism,” and “Christians of other Communities.” . . . This broadening of vocabulary is indicative of a significant change in attitudes. There is an increased awareness that we all belong to Christ.”

[8] PG 63.131.39, Saint John Chrysostom, Homily on the Epistle to the Hebrews, 17.6.

[9] Dimitru Staniloae, Γιὰ ἕναν Ὀρθόδοξο Οἰκουμενισμὸ [Toward an Orthodox Ecumenism] (Athens, 1976), 29.

О. Георгий Металлинос: Легенды об иностранном влиянии на труды святого Никодима Святогорца

π. Γεωργίου Μεταλληνοῦ: Ὁ Μῦθος περὶ ξένων ἐπιδράσεων σὲ ἔργα τοῦ Ἅγιου Νικοδήμου Ἁγιορείτου

Πρωτοπρεσβυτέρου π. Γεωργίου Μεταλληνοῦ

Ὁ Μῦθος περὶ ξένων ἐπιδράσεων σὲ ἔργα τοῦ Ἅγιου Νικοδήμου Ἁγιορείτου

Ὁ λόγος γιά τήν χρήση δυτικῶν πηγῶν ἀπό τόν ἃγιο Νικόδημο, παλαιότερα τουλάχιστον, ἦταν εὐρύτατος. Συνεχίζεται δέ καί σήμερα ἀπό ἐκείνους, πού δέν παρακολουθοῦν τήν πορεία τῆς ἐπιστημονικῆς ἒρευνας καί ἀγνοοῦν τά νεώτερα πορίσματά της. Ὑπάρχουν ὃμως καί ἐκεῖνοι, πού παρασύρονται ἀπό τήν γλώσσα τοῦ Ἁγίου καί καταλήγουν σέ ἀνέρειστα συμπεράσματα. Τό κρίσιμο ὃμως ἐρώτημα σ’ αὐτή τήν προβληματική εἶναι, πῶς ὁ συγγραφέας τοῦ «Συμβουλευτικοῦ Ἐγχειριδίου», τῆς «Νέας Κλίμακος» καί ἐκδότης τῆς «Φιλοκαλίας» ἦταν δυνατόν νά χρησιμοποιεῖ δυτικά πρότυπα. Δυτικές ἐπιδράσεις στόν ἃγιο Νικόδημο δέχθηκε καί ἓνας ἀπό τούς ἐγκυρότερους ἐρευνητές του, ὁ γερμανός ἰησουϊτης Gerhard Podskalky [1], ἀπό τόν ὁποῖο ἒχουν ἐπηρεαστεῖ καί Ἓλληνες συγγραφεῖς.

1. Γίνεται λόγος γιά ἒμμεσες ἐπιδράσεις στόν ἃγιο Νικόδημο, μέ ἀναφορά στά ἒργα του «Ἐξομολογητάριον» (1794) καί «Χρηστοήθεια» (1803)[2]. Στή διάρκεια τῆς δουλείας κυκλοφοροῦσαν διάφορα «Ἐξομολογητάρια» (Ὁδηγός Έξομολόγου καί Ἐξομολογουμένου), Ἑλληνικά καί Ξένα [3]. Στά δεύτερα ἀνῆκαν καί τά μεταφρασμένα ἀπό τά ἰταλικά ἒργα τοῦ Paolo Segneri «Ὁ Μετανοῶν διδασκόμενος» [4] καί «Ὁ Πνευματικός διδασκόμενος»[5], πού θεωρήθηκαν ὡς πηγή τοῦ Νικοδήμου. Ἀναδύεται ὃμως τό κρίσιμο ἐρώτημα: Τὀ «Ἐξομολογητάριον» συνετάχθη μετά τήν ἐνασχόληση τοῦ Νικοδήμου μέ τά συγγράμματα τοῦ ἁγίου Συμεών τοῦ Νέου Θεολόγου [6], ἂρα σέ κλίμα καθαρά ἡσυχαστικό-φιλοκαλικό, στό ὁποῖο μόνιμα ἐκινεῖτο ὁ Ἃγιος. Γιατί, λοιπόν, νά καταφύγει σέ παπικῆς προελεύσεως πηγές;

2. Γίνεται ὃμως λόγος καί γιά ἂμεσες ἐπιδρἀσεις, σχετικά με τά ἒργα τοῦ Νικοδήμου «Ἀόρατος Πόλεμος» (1795) [7] καί «Γυμνάσματα Πνευματικά» (1800) [8], πού θεωροῦνται ἀντιγραφή ὁμοτίτλων δυτικῶν προτύπων. Ἡ περί ἰταλικῶν προτύπων ἐκδοχή, τά ὁποῖα μάλιστα ἐπέλεξε ὁ ἲδιος ὁ Νικόδημος, ὁδήγησε σέ τερατώδεις ὑποθέσεις στό παρελθόν. Ἡ θέση ὃμως αὐτή ἒχει πιά ξεπεραστεῖ. Αὐτό δέ ὀφείλεται στήν ὁριακή παρέμβαση τοῦ ἒγκριτου ἱστορικοῦ-φιλολόγου κ. Ἐμμανουήλ Φραγκίσκου [9], ὁ ὁποῖος ἐξέτασε ἐκτενῶς τό πρόβλημα, καταλήγοντας στό συμπέρασμα, ὃτι «ἡ σχηματισμένη ὣς τώρα εἰκόνα γιά τή σχέση τοῦ Νικοδήμου Ἁγιορείτη μέ κείμενα τῶν Scupoli καί Pinamonti καί πέρα ἀπό αὐτό, γιά τήν ἐπίδραση τοῦ καθολικισμοῦ στό ἒργο του, ἒρχεται νἀ ἀλλάξει ριζικά. Εἶναι φανερό, ὃτι ἡ σχέση αὐτή ὑπῆρξε τελικά ἒμμεση [10]. Ἀλλά καί τό ἐπίθετο «ἒμμεση» ἒχει τήν ἐξήγησή του.

Πρῶτο σημαντικό δεδομένο εἶναι ὃτι ὁ Ἃγιος δέν γνώριζε ἰταλικά. Τά δύο ἰταλικά ἒργα μεταφράστηκαν στά ἑλληνικά ἀπό τόν «καγκελλάριο»-Γραμματέα τῆς Κοινότητας τῆς Πάτμου, Ἐμμανουήλ ἢ Μανουήλ Ρωμανίτη, κριτικῆς καταγωγῆς, πού πέθανε μετά τό 1758 ἢ 1762.Ὁ Ἃγιος Μακάριος (1741-1805), ἐκ τῶν πρωταγωνιστῶν τῆς Κολλυβαδικῆς Ὁμάδος καί «ἐργοδιώκτης» τοῦ ἁγίου Νικοδήμου, βρίσκοντας ἐνδιαφέροντα, ἀπό πλευρᾶς θεμάτων, τά ἒργα αὐτά, θεώρησε καλό νά δώσει ἀντίγραφα τῶν μεταφράσεων τοῦ Ρωμανίτη στόν Νικόδημο, ὡς ταλαντοῦχο Θεολόγο τοῦ Κολλυβαδικοῦ Κινήματος [11], γιά νά ἐμπνευσθεῖ ἀνάλογες συγγραφές γιά τό Ὀρθόδοξο Πλήρωμα.

Ὁ Νικόδημος, παίρνοντας ἀφορμή ἀπό τίς μεταφράσεις τοῦ Ρωμανίτη, συνέγραψε τά ὁμότιτλα ἒργα του, κατά πολύ ἐκτενέστερα τῶν μεταφράσεων, καί τό σημαντικότερο προσφέροντας στή θέση ἐκείνων ἒργα ὀρθόδοξα. Ὃ,τι προσλαμβάνει ἀπό τόν Ρωμανίτη ὀρθοδοξοποιεῖται, φέροντας τήν σφραγίδα τῆς πατερικότητας, διότι πάντα καταφεύγει σέ πατερικές πηγές [12]. Τό «’Εξομολογητάριον» λ.χ. στηρίζεται ἰδιαίτερα στούς 38 Κανόνες τοῦ πατριάρχη Κωνσταντινουπόλεως Ἰωάννου Δ΄ τοῦ Νηστευτοῦ (+595) [13] καί στά 17 Ἐπιτίμιά του, πού εἶχαν σωθεῖ σέ ἁγιορείτικα χειρόγραφα. Τὀ πολυσχολιαζόμενο ὃμως σχολαστικό ὓφος τοῦ ἒργου τοῦ Νικοδήμου δέν ὀφείλεται τόσο στή δυτική ἐπίδραση, κάτι πού ἦταν σύμπτωμα γενικότερα τῆς ἐποχῆς, ὃσο στό ἒργο τοῦ Ἰωάννου Νηστευτοῦ, πού ἐπηρέαζε τήν ὀρθόδοξη ποιμαντική πράξη, κυρίως δέ στή διάρκεια τῆς δουλείας.

3. Ἂς ἒλθουμε ὃμως εἰδικότερα στή γλώσσα τοῦ Νικοδήμου. Ἒχουν διατυπωθεῖ δύο θέσεις, ἡ μία τοῦ π. Θεοκλήτου Διονυσιάτη [14] καί ἡ ἂλλη τοῦ Καθηγητῆ Χρήστου Γιανναρᾶ [15], διαμετρικά ἀντίθετες μεταξύ τους. Γιά τόν ἁγιορείτη Μοναχό ὁ Νικόδημος εἶναι «ἐξομολόγος, οὗτινος τό τάλαντον σπανιώτατον», «δεινός ἑρμηνευτής Ἐπιτιμίων τῶν ἱερῶν Κανόνων, πατρικώτατος κῆρυξ τῆς μετανοίας, γλυκύς καί κατανυκτικός ἐν τῇ ἀναπτύξει τοῦ περί μετανοίας, ἐξομολογήσεως καί συγγνώμης μυστηρίου» [15]. Ὁ κ. Γιανναρᾶς, ἀντίθετα, ὑποστηρίζει ὃτι ὁ Ἃγιος συντελεῖ στό «νά διαρρηγνύει (πλῆθος ἀνθρώπων) τή σχέση του μέ τήν Ἐκκλησία, ὓστερα ἀπό μία καί μόνη ἒστω ἐμπειρία τραυματικῆς ἐξομολογήσεως μέ τίς προδιαγραφές τῆς δικανικῆς συναλλαγῆς». Ὁ Θεός τοῦ Αὐγουστίνου –συνεχίζει- τοῦ Ἀνσέλμου καί τοῦ Νικοδήμου, ὁ τρομοκράτης Θεός τῶν σαδιστικῶν ἀπαιτήσεων δικαιοσύνης δέν ἐνδιαφέρει τόν ἂνθρωπον» [16].

Ἡ γλώσσα τοῦ ἁγίου Νικοδήμου χαρακτηρίζεται σχολαστική καί εὐσεβιστική, κάτι πού σέ μεγάλο βαθμό εἶναι αἰσθητό. Ὁ ἱστορικός ἀναχρονισμός ὃμως, ἡ ἀντιμετώπιση δηλαδή μέ σημερινά κριτήρια θεμάτων τοῦ παρελθόντος, δέν ὁδηγεῖ σέ ὀρθά συμπεράσματα. Τά ἒργα τοῦ ἁγίου Νικοδήμου εἶναι καί αὐτά τέκνα τῆς ἐποχῆς τους, γλωσσικά καί ὑφολογικά. Δέν παύουν ὃμως νά εἶναι πνευματικά καί ποιμαντικά. Ὁ Ἃγιος καταφεύγει στόν Ἰωάννη Νηστευτή, πού ἒδωσε ἓνα νέο μέτρο στήν διαδικασία τῆς Μετανοίας, συντομεύοντας τήν διάρκεια τῆς ἀποχῆς ἀπό τό Μυστήριο τῆς Θείας Εὐχαριστίας καί τονίζοντας περισσότερο τόν ἀσκητικό κανόνα.

Αὐτό προβάλλει καί ὁ Νικόδημος γιά νά βοηθήσει τούς πιστούς, ὣστε νά μή ἀπομακρυνθοῦν καί ἀποκοποῦν ἀπό τό Μυστήριο. Ἂλλες οἱ προϋποθέσεις τῆς χριστιανικῆς ἀρχαιότητας μέ τίς τάξεις τῶν «μετανοούντων» καί «προσκλαιόντων», καί ἂλλες ἐκεῖνες τῆς ἐποχῆς τοῦ Νικοδήμου. Προσφέρει, συνεπῶς τήν ποιμαντική τῆς πατερικῆς παράδοσης μέ τά μέσα τῆς ἐποχῆς του. Ἂλλωστε, ἀπευθύνεται στό εὐρύ λαϊκό στρῶμα, λαμβάνοντας ὑπόψει τήν δεκτικότητά του. Κάτι ἀναλογο γίνεται καί σήμερα. Ἡ άποκρουστική γιά κάποιους «περιπτωσιολογία» τοῦ Νηστευτῆ καί τοῦ Νικοδήμου βοηθεῖ τόν ἐλάχιστα κατηχημένο πιστό νά ἀντιληφθεῖ τίς διαστάσεις καί τήν δυναμική τῆς ἁμαρτίας. Αὐτό τό ἀντιμετωπίζουμε ὡς Κληρικοί καί σήμερα.

Ἡ πνευματική δέ κατάσταση τότε τοῦ ἑλληνικοῦ λαοῦ ἦταν πολύ χαμηλή, ὃπως ἀναπτύσσει ὁ Ἃγιος στήν «Χρηστοήθεια». Δέν χάνεται ὃμως ἡ πατερική προοπτική στήν ποιμαντική τοῦ Νικοδήμου. Καί συγκεκριμένα: Ὁ ὃρος «ἱκανοποίηση» (Satisfactio τοῦ Ἀνσέλμου, +1109) [17] ἀπαντᾶ συχνά στόν Νικόδημο καί γι’ αὐτό παρασύρει σέ ἀκρισίες. Ἡ συστηματική ὃμως μελέτη τῶν κειμένων του ἀποδεικνύει, ὃτι ὁ ὃρος αὐτός δέν σημαίνει τήν «ἐκδικητική διάθεση κάποιου ἂτεγκτου Θεοῦ», ἀλλά συνδέεται μέ τόν «Κανόνα» τοῦ μετανοοῦντος καί τήν ἐκπλήρωσή του. Ὁ ὃρος «ἱκανοποίηση» δέν ἀναφέρεται σέ κάποια «σαδιστική αὐθεντία», ἀλλά δηλώνει τήν «εύαρέστηση» καί τήν «χαρά» τοῦ Θεοῦ ὡς «ἰατροῦ τῶν ψυχῶν καί τῶν σωμάτων ἡμῶν» [18] γιά τήν λήψη τῶν πνευματικῶν φαρμάκων ἀπό τόν μετανοοῦντα. Τήν ἀποδοχή, δηλαδή, καί ἐκτέλεση τῆς συνταγῆς τοῦ θεράποντος ἰατροῦ του, τοῦ Πνευματικοῦ, καί στήν οὐσία τοῦ Θεοῦ.

Ἡ δυτική «Satisfactio» δηλώνει τήν ἐκδικητική καί τιμωρητική στάση τοῦ Θεοῦ ἀπέναντι στόν ἁμαρτωλό γιά τήν τρωθεῖσα ἀξιοπρέπειά του. Στόν Νικόδημο, ἀντίθετα, εἶναι ἡ φανέρωση τῆς ἀγάπης τοῦ Θεοῦ καί εὐαρέστησής του γιά τή θεραπεία τοῦ τέκνου του. Ταυτίζεται, ἒτσι, μέ τούς ὃρους εὐαρεστεῖν καί εὐαρέστηση, κατά τό Ἑβρ. 11,5-6 [19]: «χωρίς τῆς πίστεως (τῆς πλήρους δηλαδή παραδόσεως τοῦ ἀνθρώπου στόν Θεό) ἀδύνατον εὐαρεστῆσαι». (Πρβλ. Ρωμ. 14, 18). Ἡ Ἱκανοποίηση» δέ κατά τόν Νικόδημο εἶναι διπλῆ, σωματική καί πνευματική. Σωματική εἶναι ἡ νηστεία, οἱ γονυκλισίες, ἡ ἐλεημοσύνη. Πνευματική δέ ἡ «κατανυκτική προσευχή» (ἡ «Εὐχή»).

Ἡ σχέση, λοιπόν, τοῦ Νικοδήμου μέ τήν δυτική δικανική θεωρία εἶναι μόνο λεκτική καί αὐτό κατ’ ἀνάγκη, διότι οἱ ὃροι αὐτοί εἶχαν εἰσέλθει στό λεξιλόγιο τῶν Ἑλλήνων. Καί εἶναι γεγονός ὃτι στά κείμενά του ἀπαντοῦν φράσεις, ὃπως «ἂπειρος ὓβρις», «ἂπειρος πληρωμή», «ὀργή τοῦ Θεοῦ». Ἒχουν ὃμως ὀρθόδοξο νόημα. Ἂν ἀπομονωθοῦν, νοοῦνται δικανικά, ἀνατρέποντας τήν λειτουργία τῆς θείας ἀγάπης, κατά τά Ἰω. 3,16 καί Ρωμ. 5,8, τήν ὁποία ὃμως ὑπονοεῖ πάντοτε ὁ Νικόδημος. Ὁ Θεός τοῦ Νικοδήμου δέν εἶναι ἂτεγκτος κριτής, προβολή τῶν ἡγεμόνων τῆς φραγκικῆς φεουδαρχίας, ἀλλά Πατέρας πλήρης οἰκτιρμῶν καί φιλανθρωπίας. Ὁ στόχος τοῦ Νικοδήμου εἶναι νά μισήσει ὁ ἂνθρωπος καί νά σιχαθεῖ τήν ἁμαρτία, καί τό «μοτίβο» τῆς «προσβολῆς» τοῦ Θεοῦ εἶναι πολύ βοηθητικό σ’ αὐτή τήν κατεύθυνση. Ἡ χρήση, ἐξ ἂλλου, τῶν κανόνων τοῦ Νηστευτοῦ στοχεύει στό νά βοηθηθεῖ ὁ πιστός νά συλλάβει τήν ἒκταση καί πολυπλοκότητα τῆς ἁμαρτίας καί τήν βαρύτητά της ὡς ψυχικῆς ἀσθενείας. Ὁ Νηστευτής στά ἐπιτίμιά του εἶναι ἐπιεικέστερος καί λέγει ὁ Νικόδημος: «Σέ ἐκανόνισα κατά τόν συγκαταβατικόν Νηστευτήν», συμπληρώνοντας ὃμως: «Τόν ὁποῖον ἐδέχθη καί δέχεται ὃλη κοινῶς ἡ Ἐκκλησία τῶν Ὀρθοδόξων». Τά ἐπιτίμια κατά τόν Νικόδημο εἶναι «φάρμακα» γιά τήν θεραπεία τοῦ πιστοῦ. Καί, ὃπως γράφει, οἱ Πνευματικοί εἶναι «οἱ ἰατροί ἐκεῖνοι καί πανδοχεῖς, τούς ὁποίους ἐκατάστησεν ὁ Θεός εἰς τό Πανδοχεῖον τῆς Ἐκκλησίας, διά νά ἐπιμελῶνται τούς ἀσθενεῖς, ἢτοι τούς ἁμαρτωλούς ἐκείνους, πού πληγώνονται ἀπό τούς νοητούς ληστάς, δαίμονας» [20]. 

Τό ἲδιο πνεῦμα διέπει καί τή χρήση καί τῶν ἂλλων σχολαστικῶν ὃρων. Ὁ ὃρος «ἐξιλέωσις» σημαίνει ὃτι καλεῖται ὁ ἂνθρωπος νά γίνει δεκτικός τοῦ θείου ἐλέους καί ἒτσι δεκτός ἀπό τόν Θεό μέ τόν πνευματικό του ἀγώνα. Τό πρόβλημα, συνεπῶς, βρίσκεται στόν ἂνθρωπο καί ὂχι στόν Θεό [21]. Ὁ Θεός τοῦ Νικοδήμου εἶναι πάντα ἳλεως, συγκαταβατικός καί σπλαγχνικός. Στόν δυτικό νομικισμό ὁ ἁμαρτωλός στέκεται «μόνος καί ἒνοχος ἀπέναντι σέ ἓναν ἀμείλικτο δικαιοκρίτη καί τιμωρό Θεό, πού διψάει ἀκόρεστα ἱκανοποίηση, τῆς προσβεβλημένης ἀπό τήν ἀνθρώπινη ἁμαρτία δικαιοσύνης του» [22]. Ὁ Θεός ἐκεῖ ἀπαιτεῖ «τήν τιμωρία τοῦ ἁμαρτωλοῦ», κινούμενος ἀπό τή «σαδιστική ἀμετρία τοῦ πληγωμένου ἐγωϊσμοῦ του» [23]. Τά έπιτίμια, ἒτσι, εἶναι στή Δύση ποινές, τό λύτρο πού «πρέπει νά πληρώσει ὁ ἁμαρτωλός» [24].

Οὐδεμία σχέση ἒχει μ’ αὐτά ἡ ποιμαντική τοῦ Νικοδήμου. Ἡ γλώσσα τοῦ Ἐξομολογηταρίου εἶναι ἡ συνήθης γλώσσα τῆς ἐποχῆς, ἡ σημαντική της ὃμως εἶναι πατερική. Ὁ Νικόδημος, ὃπως πιστεύουμε, θέλει νά ἐντάξει στό ὀρθόδοξο πλαίσιο τίς ἐπικρατοῦσες στήν ἐποχή του ἀπόψεις, «συνδυάζοντας τίς ὑπάρχουσες τάσεις» [25]. Μερικά παραδείγματα: Λέγει ὁ Νικόδημος, ὃτι ἡ ἁμαρτία «βεβηλώνει» τό αἷμα τοῦ Χριστοῦ καί «ὑβρίζει» τήν Χάρη Του. Ἀναπαράγει ὃμως τό Ἑβρ. 10,29: «Πόσῳ δοκεῖτε χείρονος ἀξιωθήσεται τιμωρίας ὁ τόν Υἱόν τοῦ Θεοῦ καταπατήσας καί τό αἷμα τῆς διαθήκης κοινόν ἡγησάμενος καί τό πνεῦμα τῆς χάριτος ἐνυβρίσας»; Γράφοντας γιά τήν ἁμαρτία, ὃτι συγχωρεῖται «μέ τήν ἂπειρον ἱκανοποίησιν» τῆς θυσίας τοῦ Χριστοῦ, ἀποδίδει πιστά τό Τίτ. 3,5: «Οὐκ ἐξ ἒργων τῶν ἐν δικαιοσύνῃ, ἃ ἐποιήσαμεν ἡμεῖς, ἀλλά κατά τό αὐτοῦ ἒλεος ἒσωσεν ἡμᾶς διά λουτροῦ παλιγγενεσίας». (Πρβλ. Α΄ Ἰω. 1,7).

Οἱ ὃροι ἐπίσης «τιμωρία», «ἐχθρός τοῦ Θεοῦ», «ὀργή τοῦ Θεοῦ», «ἒνοχος», εἶναι στόν Νικόδημο ἀπαλλαγμένοι ἀπό κάθε δικανική σημασία. Τό ὑπόβαθρό του εἶναι πάντα ἁγιογραφικό καί πατερικό. Παραπέμπει λ.χ. στόν ἃγιο Γρηγόριο Νύσσης: «Ὣσπερ τόν μισθόν λήψεται, καθώς φησίν ὁ Ἀπόστολος (πρβλ.Α΄Κορ. 3,3), κατά τόν ἲδιον κόπον ἓκαστος, οὓτω πάντως καί τήν τιμωρίαν ἐπί τῶν κατά δύναμιν πόνων ὀλιγωρίᾳ» [26]. Ἀλλά καί ὁ ἱ. Χρυσόστομος διδάσκει: «Τούτους καί ἡμεῖς μάθωμεν τῆς φιλανθρωπίας τούς νόμους... Καί γάρ ἳππον, ἂν ἴδῃς κατά κρημνόν φερόμενον, χαλινόν ἐμβάλλεις, καί ἀναχαιτίζεις μετά σφοδρότητος, καί μαστίζεις πολλάκις, καίτοι γε τοῦτο κόλασίς ἐστιν. Ἀλλ’ ἡ κόλασις αὓτη σωτηρίας μήτηρ ἐστί. Οὓτω καί ἐπί τῶν ἁμαρτανόντων ποίησον’ δῆσον τόν πλημμελήσαντα, ἓως ἂν ἐξιλεώσῃ τόν Θεόν, μή ἀφῆς λελυμένον, ἳνα μή πλέον δεθῇ τῇ τοῦ Θεοῦ ὀργῇ... Μή ὠμότητος νόμιζε τό τοιοῦτο καί ἀπανθρωπίας, ἀλλά τῆς ἂκρας ἡμερότητος καί ἀρίστης ἰατρείας καί πολλῆς κηδεμονίας» [27]. Αὐτή εἶναι ἡ ποιμαντική θεραπευτική τῆς αὐθεντικῆς χριστιανικότητας, καί αὐτῆς τῆς παράδοσης εἶναι φορέας καί ὁ Νικόδημος.

Δύο λόγια μόνο καί γιά τήν «Χρηστοήθεια» [28]. Ἀντιμετωπίσθηκε ὃπως τό Ἐξομολογητάριο, μέ βάση τά ἰσχύοντα στή σχολαστική Δύση. Καί στήν περίπτωση αὐτή πάλι συγκρούονται οἱ Φιλοσοφοῦντες καί Μεταφυσικοί μέ τούς ἐντεταγμένους στήν πατερική παράδοση τῆς ἂσκησης καί κάθαρσης. 

Π.χ. ὁ Ἰησουΐτης Podskalsky [29] δείχνει τοὐλάχιστον ἒκπληξη, ὃταν λέγει ὁ Νικόδημος, ὃτι ὁ Χριστός «δέν ἐγέλασε ποτέ» [30]. Ὁ Νικόδημος ὃμως ἂλλα ἐννοεῖ. Ὁ Χριστός δέν ἐκάγχασε, διακωμωδώντας τόν συνάνθρωπο. Γράφει ὁ Νικόδημος: «Ἐντραπῆτε, ἀδελφοί, ἀπό τήν ζωήν καί τό παράδειγμα, ὃπου μᾶς ἀφῆκεν ὁ Κύριος ἡμῶν Ἰησοῦς Χριστός, διότι αὐτός εἰς ὃλην τήν περίοδον τῆς ἐπί γῆς αὐτοῦ πολιτείας δέν φαίνεται εἰς κανέν μέρος τῶν ἁγίων Εὐαγγελίων γεγραμμένον ὃτι ἐγέλασε». Παραπέμπει ὃμως εἰς τόν Μ. Βασίλειον: «Κατά τόν Μέγαν Βασίλειον λέγοντα καί ὁ Κύριος, τά μέν ἀναγκαῖα (=ἀδιάβλητα) πάθη τῆς σαρκός ὑπομείνας φαίνεται..., γέλωτα δέ μηδαμοῦ παραδεξάμενος, ὃσον ἐκ τῆς τῶν Εὐαγγελίων ἱστορίας» [31]. Συνεχίζει δέ ὁ Νικόδημος: «Τούς δέ γελῶντας, ἐξ ἐναντίας, ἐταλάνισε καί ἐθρήνησεν εἰπών΄ οὐαί ὑμῖν οἱ γελῶντες νῦν, ὃτι πενθήσετε καί κλαύσετε» (Λουκ. 6,25). Ὁ Χριστός, συμπληρώνει, μολονότι ἀναμάρτητος, ἒκλαυσε, ἐνῶ ἡμεῖς πού εἴμαστε ἁμαρτωλοί γελᾶμε». 

«Εἰ δέ Χριστός, συνεχίζει, δέν ἐχοράτευεν, οὒτε ἐγέλασε ποτέ εἰς ὃλην του τήν ζωήν, πῶς ἐσεῖς ἀσύνετοι δέν ἐντρέπεσθε νά γελᾶτε καί νά χορατεύετε;». Πάλιν ὃμως παραπέμπει στόν Χρυσόστομο [32]. Οἱ γέλωτες πού καυτηριάζει ὁ Νικόδημος πατερικά, εἶναι ἡ «εὐτραπελία», οἱ «χορατάδες», κ.τ.λ.[33]. Eἶναι οἱ γέλωτες, πού προέρχονται ἀπό μία μή καθαρμένη καρδία. Προτρέπει ὃμως νά γελᾶ ὁ χρστιανός, ἀλλά χωρίς νά εὐτελίζει τόν ἂλλο. Γράφει: «Καί τοῦτο δέ τό χαμόγελο νά τό κάμνετε, γιά νά δείξετε μέ αὐτό τήν χαροποιάν διάθεσιν τῆς καρδίας σας καί νά πληρώσετε τό γεγραμμένον ἐκεῖνο, ὃτι ΄καρδίας εὐφραινομένης πρόσωπον θάλλει΄» (Παρ. 15,14) [34].

Ὁ Νικόδημος θέλει νά δείξει, ὃτι ὃποιος δέν συμπεριφέρεται φυσικά καί ἀβίαστα κατ’ αὐτόν τόν τρόπο, ἀποδεικνύει ὃτι δέν ἒχει φθάσει ἀκόμη στό ἐν Χριστῷ ἦθος καί συνεπῶς καλεῖται νά συνειδητοποιήσει τό ἒλλειμμά του. Ἡ πατερικὀτητα τοῦ Νικοδήμου φαίνεται καί ἀπό τό ὃτι καταγράφει καί τήν πατερική ἑρμηνεία τῶν ὃρων «γέλως» καί «γελῶ», ἐπικαλούμενος τόν Μ. Βασίλειο: «Τά ὀνόματα ταῦτα δηλοῦσιν ὂχι τόν καγχασμόν τοῦτον καί ἀπαίδευτον γέλωτα, ἀλλά τήν χαράν τῆς ψυχῆς καί φαιδράν διάθεσιν» [35].

Ὃλα αὐτά ὃμως ἀποκαλύπτουν τό πόσο πρόχειρα καί ἐπιφανειακά ἀντιμετωπίζεται ὁ Ἃγιος Νικόδημος, ὁ ὁποῖος δέν προσφέρει ἠθικολογικές ἐντολές, ἀλλά προσπαθεῖ νά ὁδηγήσει στό ἐν Χριστῷ ἦθος, πού εἶναι ὁ καρπός τοῦ ἐνοικοῦντος στόν ἀληθινό Χριστιανό ἁγίου Πνεύματος (Γαλ. 5,22).

http://parembasis.gr/index.php/el/menu-teyxos-266/5462-2018-266-12



Подписка на новости

Последние обновления

События