К 100-летию открытия Поместного Собора 1917 года.
О сомнительном решении Священного Синода включить в богослужебный месяцеслов соборную память Отцов Поместного Собора 1917–1918 годов

Николай Каверин

I.

4 мая на заседании Священного Синода Русской Православной Церкви был заслушан доклад митрополита Санкт-Петербургского и Ладожского Варсонофия, председателя Организационного комитета празднования 100-летия открытия Священного Собора Православной Российской Церкви и восстановления Патриаршества в Русской Православной Церкв. Синод постановил включить в богослужебный месяцеслов соборную память Отцев Поместнаго Собора Церкви Русския 1917–1918 гг.

Члены Священного Синода постановили просить Святейшего Патриарха, в случае канонизации в будущем тех или иных членов Поместного Собора, давать подобающие указания о дополнении списка уже прославленных Отцев Поместнаго Собора.

* * *

Комментируя это сомнительное решение Священного Синода, диакон Владимир Василик в интервью «Русской народной линии» отметил, что «сам Поместный Собор 1917–1918 гг. представлял собой достаточно сложное явление. В нем присутствовали разные элементы, в том числе революционные и радикальные, временами предлагавшие совершенно несусветные вещи, которые могли просто уничтожить Русскую Православную Церковь. Например, всерьёз предлагался женатый епископат, полная русификация и реформирование Богослужения. Выдвигались самые пылкие модернистские проекты, которые могли уничтожить нашу Церковь».

«Что касается практики, – заявил о. Владимир, – то, насколько я помню, до сих пор в Русской Православной Церкви не провозглашалась память каких-либо церковных Соборов. В истории было много серьёзных Соборов, которые способствовали процветанию Церкви и проводились святыми мужами. Например, Собор 1274 года, который принял “Кормчую книгу” святого Саввы Сербского, Стоглавый Собор, или ряд важных соборов XVII века, которые оградили Церковь от латинства, протестантства и старообрядчества».

«Что касается практики Вселенской Церкви, то прославлялись поместные Соборы, имеющие важное догматическое значение. Например, Собор 536 года, который ниспроверг ересь монофизитов. Но, честно говоря, я не помню, чтобы его членов соборно прославляли именно в лике святых. Это своего рода инновация, не имеющая аналогов», – считает о. Владимир Василик.

II.

По благословению Святейшего Патриарха Московского и всея Руси Кирилла и в соответствии с решением Священного Синода Русской Православной Церкви, одобрившего работу Организационного комитета празднования 100-летия открытия Священного Собора Православной Российской Церкви и восстановления Патриаршества в Русской Православной Церкви (журнал № 26 от 4 мая 2017 года), 28 августа с.г., в праздник Успения Пресвятой Владычицы нашей Богородицы и Приснодевы Марии, во всех храмах Русской Православной Церкви будет совершено молебное пение прославленным во святых членам Священного Собора 1917-1918 гг., открытие которого пришлось в 1917 году на праздник Успения Пресвятой Богородицы, и заупокойное молитвенное поминовение других членов Священного Собора.

* * *

Приходится признать, что по повестке дня Поместный Собор 1917–1918 гг. не соответствовал церковной традиции, ибо состав участников и повестка дня были обусловлены главным образом революционно-демократическими тенденциями и революционной ситуации в стране. Главной идеей Поместного собора 1917 года была ставка на реформы, главным образом канонические и богослужебные, которые могли привести к обмирщению и постепенному отмиранию Русской Церкви. Напомним также, что на Руси все Большие Московские Соборы XVII века были архиерейскими. А после XVII века Соборы до 1917 года не созывались.

Только лишь на Поместном Соборе 1917–1918 гг. на волне революционно-демократического брожения в России в качестве соборян были выбраны и миряне. Но это либерально-демократическое новшество начала ХХ века можно по праву рассматривать как некий модернизм в области канонического права. Характерной особенностью состава Собора было то, что на нем преобладали миряне и пресвитеры: из 564 членов Собора российский епископат представляли только 80 архиереев, белое духовенство сильно преобладало над монашествующими. Как пишет протоиерей Владислав Цыпин, «часть членов Собора, главным образом церковно-общественные деятели из мирян, профессора Духовных академий, в особенности Петроградской, была увлечена революционной февральской фразеологией и смотрела на великое дело церковного строительства как на часть начавшихся в стране преобразований, которые кое-кому из соборян, даже в августе 1917 года, виделись еще в радужном свете. Из этих кругов шли попытки провести на Соборе далеко идущую модернизацию церковного устройства и богослужения» (Русская Церковь (1917–1925). М., 1996. С. 19–20). И как раз участие выбранных демократическим голосованием мирян и священников, часто к тому же зараженных революционно-обновленческими настроениями, подтверждает противоестественность введения в управление Церковью демократических принципов. Известно, что воодушевленные либерально-демократическими преобразованиями в Церкви участники Поместного Собора 1917–1918 гг., увлеченные парламентскими приемами, неуместными в церковном делании, очень скоро начали делиться на группы и фракции, одни из которых противились восстановлению патриаршества, другие ратовали за введение женатого епископата, третьи — за русификацию богослужения, введение органной музыки в храмах и другие радикальные модернистские новшества, которые очень скоро воплотили в жизнь обновленцы и живоцерковники.

Так, например, на Соборе был «реабилитирован» священник-революционер Григорий Петров, лишенный Святейшим Синодом в начале ХХ века священного сана за свою революционную деятельность.

Как и в многопартийном парламенте, на Соборе не утихала полемика по пустякам, проводилось голосование и переголосование, если что-то не устраивало одну из фракций.

Атмосфера на Соборе была до того накалена, что митрополит Тихон, будущий Патриарх, вынужден был сделать замечание: «Выступающие забывают, что у нас не митинг, не товарищеское собрание, а Священный Собор Православной Церкви» (Прот. В.Цыпин. Указ. соч. С. 29). «Мой отец писал мне, — пишет в одном из своих писем Святейший Патриарх Алексий (Симанский), — что был как-то на пленарном заседании Собора; впечатление — как от парламента, а не Собора в церковном смысле». Сам Собор, как вспоминает один из его участников, митрополит Евлогий (Георгиевский), «по пестроте состава, непримиримости, враждебности течений и настроений поначалу тревожил, печалил, даже казался жутким».

Вместо Соборного разума порядок принятия решений на Поместном Соборе 1917–1918 гг. напоминал работу светского законодательного органа, Государственной Думы, с ее комиссиями, отделами и подотделами. И хотя право окончательного решения по всем вопросам оставалось за епископами, но резолюции вырабатывались в обстановке, типичной для демократических говорилен: председатель, секретарь, доклады, прения по докладу, тезисы, голосование, протокол. Совершенно очевидно, что о Соборном разуме и изволении Святаго Духа в этих отделах и подотделах никто и не думал, желая высказать собственное мнение и настоять на нем. 

Обсуждение на Поместном Соборе 1917–1918 гг. вопроса о языке богослужения, перемена которого для многих казалось всего лишь заменой одной «языковой оболочки» на другую, потянуло за собою целый шлейф кощунственных, чудовищных для сознания верующих людей предложений, прозвучавших на этом революционном Соборе. Приведем несколько таких предложений.

Кандидат права П.В. Попович: «Игнорировать интересы интеллигенции, забывшей Церковь, не посещающих богослужение из-за непонятности славянского языка, не следует».

Священник М.С. Елабужский: «Перевод богослужебных книг на русский язык необходим в силу нелепости славянского текста... На непонятность славянского языка более жалуется интеллигенция, потому что они привыкли всегда относиться сознательно к делу».

Протоиерей А. Устьинский (Новгород) прислал на имя обер-прокурора А. В. Карташева тезисы «для обновления быта религиозной стороны жизни»:

Тезис 1. «Необходимо без всякого промедления ввести русскую стихотворную речь в богослужение и в проповедь... Почему бы иногда вместо чтения кафизм и шестопсалмия, не пропеть положенную на ноты оду "Бог" или что-либо подобное? Ведь у нас есть масса религиозных стихотворений, и все они гибнут без всякого употребления. По-настоящему следовало бы, как только у нас, на Руси, появился тонический стих, сейчас же первые опыты тонического стихосложения принести в дар Господу Богу, включив их в состав богослужения»...

Тезис 5. «Предоставить епископам право сочинять новые литургии... Где русское религиозное вдохновение? Нужно создать что-нибудь свое, русское... создать новые, захватывающие и душу и сердце, чины литургии».

Наконец, протоиерей С. Щукин потребовал «открыть двери свободному творчеству священника»: «Следовало бы допустить в наше богослужение личное творчество священника и вообще свободное творчество родного русского слова. Да не убоятся религиозные люди».

Протоиерей, видимо, себя уже к таковым не относил, а потому уже ничего не боялся. Посему, милостиво согласившись оставить в прежнем виде литургию, вечерню и утреню, призвал «создать наряду с ними новую службу» и проводить ее вечером воскресного или праздничного дня. На этих молитвенных собраниях «допустить личное молитвенное творчество священника и исполнение религиозных поэтических песнопений на русском языке... Если почему-либо устройство таких собраний не будет разрешено в церкви, допустить их устройство в школе или в каком-либо другом здании».

На Поместном Соборе противники церковнославянского языка уже не стеснялись его защитников называть «эстетами». Священнослужители, одержимые ненавистью к «прежнему режиму», то есть к православной монархии, и «консервативному духовенству», то есть епископату и монашествующим, с ликованием встретили расправу над «режимом» и на Поместном Соборе позволили себе развернуться вовсю. Они выбрали тему богослужебного языка для того, чтобы на волне революционного безумия разрушить древнее здание православного богослужения, ворваться в него со своим «творчеством», этим бесовским наваждением окультуренного человечества, желающего доказать себе и окружающим независимость от истинного Творца. Культура ворвалась в храм и на Соборе заговорила на своем языке: «Наш век просвещенья и культуры... интересы интеллигенции... современный быт... русский народ идет гигантскими шагами... при прежнем режиме, при той консервативности духовенства... обновление быта религиозной стороны жизни... сочиним новые литургии... открыть двери свободному творчеству». «Будем сочинять новые литургии — каждый епископ свои! Каждому священнику дать право на сочинение гимнов и молитв! Долой эстетов-славянистов — переложим на музыку стихи Державина, Пушкина и других поэтов, несть им числа, и наполним ими храмы» (см.: Георгий Коробьин. Прения о языке богослужения на Поместном Соборе 1917–1918 гг.).

Неизвестно, чем бы закончился такой модернистский Собор, если бы захватившие власть в стране большевики его не разогнали. И в этом был, вне всякого сомнения, благой Божий Промысл: если бы все решения Поместного Собора 1917–1918 гг. были приняты, то сейчас наша Церковь жила бы по новому стилю — западному григорианскому календарю, а богослужения проходили бы на русском языке. Да и на главное решение Поместного Собора — восстановление патриаршества и избрание Всероссийского Патриарха — соборяне решились только после долгих дебатов, когда 28 октября 1917 года в Москве загремели революционные залпы под стенами Кремля...

Николай Каверин

Благодатный Огонь

http://www.blagogon.ru/digest/770/