Для многихъ часто оставался нерѣшеннымъ вопросъ, кто изъ монаховъ первовачально сталъ пустынножительствовать. Нѣкоторые, обращая взоры къ древности, полагали начало пустынножителей въ блаженномъ Иліи и Іоаннѣ. Но, мнѣ кажется, Илія былъ болѣе пророкъ, чѣмъ монахъ, а Іоаннъ началъ пророчествовать еще до рожденія. Другіе (съ чѣмъ согласно большинство) признаютъ Антонія главою пустынножительства; это отчасти справедливо. Но Антоній былъ не столько первымъ пустынножителемъ, сколько человѣкомъ, возбудившимъ общее стремленіе въ этому образу жизни. Сами ученики Антонія, Амаѳа и Макарій, изъ которыхъ первый похоронилъ тѣло учителя, свидѣтельствовали, что нѣкто Павелъ Ѳивейскій положилъ начало пустынному житію, хотя и не далъ ему имени; съ этимъ мнѣніемъ согласны и мы. А нѣкоторые болтаютъ такъ и иначе, какъ вздумается; говорятъ, что (первый пустынножитель) былъ человѣкъ, покрытый до пятъ волосами, жившій въ подземной пещерѣ, и выдумываютъ разныя невѣроятныя вещи, слѣдить за которыми было бы утомительно; безстыдная ложь этихъ разсказовъ, кажется, не стоитъ опроверженія. Такъ какъ объ Антоніѣ было тщательно писано и греческими и римскимъ стилемъ, то я рѣшился написать немного о началѣ и концѣ жизни Павла болѣе потому, что объ этомъ еще не было писано, чѣмъ по надеждѣ на свой умъ. А какъ онъ жилъ средину своей жизни, какія перенесъ искушенія отъ сатаны, объ этомь не знаетъ ни одинъ человѣкъ.

При гонителяхъ Декіѣ и Валеріанѣ, когда Корнелій въ Римѣ и Кипріанъ въ Карѳагенѣ были осуждены на блаженную кровавую смерть, жестокая буря опустошила многія церкви въ Египтѣ и Ѳиваидѣ. Долгъ христіанина требовалъ тогда пострадать отъ меча за имя Христово. Но хитрый врагъ, придумывая медленныя убійственныя казни, хотѣлъ губить души, а не тѣла; и, какъ самъ (пострадавшій отъ него) Кипріанъ говоритъ, желающихъ умереть не допускалъ до смерти. Чтобы показать жестокость врага, я приведу два примѣра для памяти. Нѣкоего мученика, твердаго въ вѣрѣ и оставшагося побѣдителемъ среди орудій пытки — деревянныхъ лошадей и досокъ желѣзныхъ, мучитель приказалъ связать и, скрутивши ему руки за спиною, бросить подъ палящимъ солнцемъ, чтобы былъ побѣжденъ мушиными жалами тотъ, кого не могли побѣдить желѣзныя сковороды. Другаго исповѣдника Христова, цвѣтущаго юностію, мучитель приказалъ отвести въ прекрасный садъ и тамъ при сладостномъ журчаніи ручья и тихомъ шумѣ древесныхъ листьевъ, сотрясаемыхъ вѣтромъ, — положить на пуховое ложе, и связать мягкими шелковыми узами, чтобы юноша не могъ высвободиться. Когда всѣ удалились, пришла красивая блудница, начала обнимать шею юноши, и даже, о чемъ и говорить преступно, касаться руками мужескихъ членовъ, чтобы, возбудивъ въ тѣлѣ похоть, лечь на него безстыдною побѣдительницею. Воинъ Христовъ не зналъ, что дѣлать и куда обратиться: похоть побѣждала того, Кого не могли побѣдить муки. Наконецъ, вдохновенный свыше, онъ, откусивши себѣ языкъ, плюнулъ имъ въ лице лобзающей блудницы, и такимъ образомъ чрезмѣрная сила боли подавила чувство похоти. Въ то время, когда такія дѣла совершались въ нижней Ѳиваидѣ, Павелъ по выдачѣ за-мужъ сестры и по смерти обоихъ родителей остался единственнымъ наслѣдникомъ, — имѣя около 15 лѣтъ возраста, получившій первоначальное образованіе въ греческомъ и египетскомъ языкѣ кроткій духомъ, весьма любящій Бога: когда загремѣла буря преслѣдованія, Павелъ ушелъ въ отдаленную и сокровенную деревню. Но чего не дѣлаетъ надъ смертными проклятая жажда золота? [1] Мужъ сестры Павловой задумалъ выдать того, кого должень бы скрывать. Ни слезы супруги, ни родство, ни видящій все съ высоты Богъ не удержали его отъ преступленія. Жестокость, принимавшая видъ благочестія, была неумолима. Узнавши объ этомъ, благоразумнѣйшій юноша убѣжалъ въ горныя пустыни; и хотя ожидался конецъ гоненія, по Павелъ, превративъ дѣло необходимости въ дѣло охоты, то мало-по-малу шелъ далѣе, то останавливался, и послѣ нѣсколькихъ перерывовъ нашелъ, наконецъ скалистую гору, при подошвѣ которой была огромная пещера, заваленная камнемъ; отваливъ камень, и по общечеловѣческому стремленію знать сокровенное, тщательно осматривая внутренность пещеры, Павелъ нашелъ большое помѣщеніе, которое, при открытомъ сворху небѣ, прикрывалось широкими вѣтками старой пальмы и изъ котораго виднѣлся самый чистый ключъ воды, потокъ отъ котораго, только-что прорвавшись наружу, тотчасъ же снова скрывался въ небольшую скважину породившей его земли. Кромѣ того въ горныхъ углубленіяхъ было немало опустѣлыхъ жилищъ, въ которыхь встрѣчались ржавые уже наковальни и молотки, которыми чеканилась монета. Здѣсь, по свазанію египетскихъ книгъ, была мастерская фальшивой монеты въ то время, когда Антоній былъ въ связяхъ съ Клеопатрою. Полюбивши это мѣсто, какъ бы нарочно приготовленное для него Богомъ, Павелъ провелъ тамъ всю жизнь въ молитвахъ и уединеніи: пищу и одежду доставляла ему пальма. Чтобы это не показалось кому-нибудь невозможнымъ, свидѣтельствуюсь Іисусомъ и Его святыми ангелами, что въ той части пустыни, которая возлѣ Сиріи примыкаетъ къ Сарацинамъ, видѣлъ я монаховъ, изъ которыхъ одинъ въ теченіе 30 лѣтъ, пребывая безысходно въ пустынѣ, поддерживалъ свое существованіе ячменнымъ хлѣбомъ и грязною водою; другой, заключившись въ старомъ водоемѣ (какой Сирійцы на своемъ народномъ языкѣ называютъ кубба), питался ежедневно пятью стеблями тростника. Это покажется невѣроятнымъ для тѣхъ, которые не вѣруютъ, что все возможно вѣрующимъ. Но возвращусь къ тому, о чемъ я началъ говорить; когда блаженный Павелъ уже 113 лѣтъ проводилъ на землѣ небесную жизнь, а въ другой пустынѣ подвизался 90-лѣтній Антоній, пришла сему послѣднему, по его собственному сознанію, въ голову мысль, что нѣтъ въ пустынѣ монаха, который былъ бы совершеннѣе его. Но во время ночного отдохновенія было открыто Антонію, что есть другой монахъ гораздо дучше его, и что онъ долженъ отправиться въ путь, чтобы видѣть этого подвижника. И вотъ, при первыхъ лучахъ свѣта, почтенный старецъ, поддерживая посохомъ нетвердые члены, отправился въ путь, самъ не зная куда, Уже наступилъ полдень, и, не смотря на сильный солнечный зной, старецъ продолжалъ идти, говоря: «вѣрую Богу моему, что Онъ покажетъ мнѣ раба своего, обѣщаннаго мнѣ». Но бóльшее этого чудо: Антоній видитъ странное существо, частію человѣка, частію коня, которое на языкѣ поэтовъ зовется иппокентавромъ [2]: увидѣвши его, Автоній осѣнилъ чело изображеніемъ спасительнаго знаменія. «Эй ты», сказалъ онъ, «въ какой части пустыни обитаетъ рабъ Божій»? Иппокентавръ, бормоча что-то варварское, и скорѣе коверкая, чѣмъ произнося слова, при ужасе старца, старался ласково говорить съ нимъ; протянувши правую руку, онъ указалъ ему желанный путь, и, бросившись въ бѣгъ по широкимъ полямъ съ быстротою птицы, скрылся изъ глазъ удивленнаго старца. Мы не знаемъ, представилъ ли діаволъ призрачное существо для устрашенія старца, или въ самомъ дѣлѣ въ пустынѣ, обильной чудовищными животными, родятся и такіе звѣри. Антоній, недоумѣвая и разсуждая съ собою о томъ, что видѣлъ, идетъ далѣе. Немного спустя, въ каменистой долинѣ Антоній увидалъ небольшого человѣчка съ загнутымъ носомъ и съ рогами на лбу, а нижняя часть его тѣла оканчивалась козлиными ногами. Пораженный и этимъ зрѣлищемъ, Антоній, какъ добрый воинъ, воспріялъ щитъ вѣры и броню надежды. Упомянутое животное принесло ему для дорожнаго продовольствія пальмовые плоды какъ бы въ залогъ мира. Увидавъ это, Антоній остановился и, спросивъ у невѣдомаго существа, «кто ты»? получилъ такой отвѣтъ: «я смертный, одинъ изъ обитателей пустыни, которыхъ прельщенное всякими заблужденіями язычество чтитъ подъ именемъ фавновъ, сатировъ и кошмаровъ, давящихъ во время сна. Я посланъ къ тебѣ отъ своихъ собратій. Просимъ тебя, помолись за насъ общему Господу, Который, какъ мы слышали, пришелъ нѣкогда для спасенія міра и во всю землю прошло вѣщаніе Его. — Слыша такія слова, престарѣлый путникъ орошалъ лице обильными слезами, изливавшимися отъ избытка сердечной радости. Онъ радовался о славѣ Христа и о погибели сатаны, и удивляясь, что можетъ понимать рѣчь обитателя пустыни, ударяя жезломъ въ землю, говорилъ: «Горе тебѣ, Александрія, вмѣсто Бога чтущая разныя диковины! Горе тебѣ, градъ блудницы, куда стеклись злые духи (daemonia) всего міра. Что ты скажешь теперь? Звѣри призываютъ имя Христово, а ты чтишь разныя диковины»! Не успѣлъ старецъ договорить этихъ словъ, какъ рогатое животное удалилось какъ-бы летучимъ бѣгомъ. Чтобы этотъ разсказъ не показался кому-нибудь недостовѣрнымъ, мы припомнимъ событіе, засвидѣтельствованное всѣмъ міромъ при царѣ Констанціи. Въ Александрію былъ приведенъ живой человѣкъ такого рода и представлялъ собою для народа немаловажное зрѣлище; а потомъ безудушный трупъ этого человѣка въ предохраненіе отъ разложенія вслѣдствіе солнечнаго жара былъ набитъ солью и принесенъ въ Антіохію на показъ императору. Между тѣмъ (продолжаю прерванный разсказъ), Антоній все шелъ, да шелъ, видя только слѣды звѣрей, да обширное пространство пустыни; онъ не зналъ, что дѣлать, куда направить стопы свои.

Истекалъ уже другой день. Оставалась только одна надежда для старца, — что Христосъ не можеть его оставить. Всю ночь, вторично зестигшую его въ дорогѣ, онъ провелъ въ молитвѣ, и при слабомъ разсвѣтѣ увидалъ вдали волчицу, которая, тяжело дыша отъ жажды, прибѣжала къ подошвѣ горы; провожая ее глазами, старецъ, когда волчица скрылась, увидалъ входъ въ пещеру и сталъ засматривать вовнутрь съ тщетнымъ любопытствомъ, потому что мракъ мѣшаль видѣть. Но, какъ говоритъ Писаніе, совершенная любовь вонъ изгоняетъ страхъ (1 Іоан. 4, 18); тихимъ шагомъ и сдерживая дыханіе, осторожный наблюдатель вошелъ вовнутрь пещеры, и, мало-по-малу подвигаясь впередъ и часто останавливаясь, началъ слышать звуки. Наконецъ, сквозь мракъ ночи онъ видитъ вдали свѣтъ, и быстро спѣша къ нему, споткнувшись на камень, производитъ шумъ. Услышавъ этотъ шумъ, блаженный Павелъ затворилъ и замкнулъ открытую прежде дверь въ свою пещеру. Тогда Антоній, стучась у входа даже до шестого часа и долѣе, просилъ позволенія войти, говоря: «ты знаешь, кто я, откуда и зачѣмъ пришелъ; знаю, что я недостоинъ твоего лицезрѣнія, но если я не увижу тебя, то не уйду прочь. Принимающій звѣрей, зачѣмъ ты отгоняешь человѣка? Я искалъ и нашелъ. Я толкаю, чтобы мнѣ было отворено; если мои просьбы будутъ тщетны, я умру здѣсь при входѣ въ твою пещеру; по крайней мѣрѣ ты похоронишь трупъ мой». Антоній

                                                                                        «Настаивалъ такъ, убѣждая, и былъ непреклоненъ. 
                                                                                        Кратко ему отвѣчая, вотъ что сказалъ нашъ герой»: 
                                                                                                                                         (Вирг. Эн. кн. II и IV).

«Никто не проситъ съ угрозами; никто не злословитъ со слезами: удивишься ли, что я не приму тебя, когда ты пришелъ съ тѣмъ, чтобы умереть»? Такъ усмѣхаясь, Павелъ открылъ входъ; и тогда оба старца бросились другъ другу въ объятія, привѣтствовали другъ друга по именамъ и вмѣстѣ возблагодарили Господа. Послѣ святаго лобзанія, Павелъ, сѣвши съ Антоніемъ, началъ говорить такъ: «Вотъ тотъ, кого ты искалъ съ такимъ трудомъ: члены его, полуистлѣвшіе отъ старости, покрываетъ некрасивая сѣдина. Вотъ ты видишь предъ собою человѣка, который скоро будетъ прахомъ. Но такъ какъ любовь все терпитъ, то скажи мнѣ, пожалуйста, какъ живетъ теперь родъ человѣческій: возвышаются ли въ старыхъ городахъ новыя крыши, какою властію управляется міръ и остался ли кто-нибудь увлеченный прелестію демоновъ»? Во время этихъ рѣчей, воронъ сѣлъ на суку дерева, и, тихо слетѣвши оттуда, положилъ цѣлый хлѣбъ предъ очами дивящихся старцевъ. Когда онъ улетѣлъ, Павелъ сказалъ: «вотъ Господь поистинѣ благій, поистинѣ милосердый, послалъ намъ обѣдъ. Вотъ уже 60 лѣтъ какъ я ежедневно получаю укрухъ въ полхлѣба; но теперь, для твоего прихода, Христосъ удвоилъ порцію воинамъ своимъ». Итакъ, воздавши благодареніе Господу, оба старца сѣли на берегу прозрачнаго ручья. Но здѣсь начался споръ, кому первому преломить хлѣбъ, и продолжался до вечера. Павелъ ссылался на обычай гостепріимства, Антоній — на право старшинства. Наконецъ, было рѣшено взять хлѣбъ обоимъ вмѣстѣ и тянуть каждому къ себѣ, такъ чтобы у каждаго осталась въ рукахъ своя часть. Потомъ, припавши устами въ источнику, они испили немного воды, и, принесши Богу жертву хвалы, всю ночь провели въ бодрствованіи. И когда день снова возвратился на землю, блаженный Павелъ сказалъ Антонію слѣдующее: «Давно, братъ, я зналъ, что ты обитаешь въ здѣшнихъ краяхъ, давно Господь обѣщалъ послать ко мнѣ моего сослужителя. Но поелику время успенія моего настало и (согласно съ моимъ всегдашнимъ желаніемъ разрѣшиться и быть со Христомъ) по скончаніи теченія соблюдается мнѣ вѣнецъ правды; то ты посланъ отъ Господа погребсти мое тѣло и предать землѣ землю». Услышавъ это, Антоній, плача и рыдая, сталъ молить Павла не оставлять его на землѣ, но взять съ собою въ загробный путь. Но Павелъ отвѣчалъ: «не ищи яже своихъ си, но яже ближняго. Для тебя лучше, сбросивши тѣлесное бремя, послѣдовать за Агнцемъ; но для братіи полезно назидаться еще твоимъ примѣромъ. Поэтому продолжай подвигъ, хотя бы онъ былъ и тягостенъ, и принеси для прикрытія тѣла моего мантію, которую далъ тебѣ епископъ Аѳанасій». Блаженный Павелъ просилъ объ этомъ не потому, чтобы слишкомъ заботился, покрытый или обнаженный будетъ истлѣвать трупъ его, тогда какъ столько времени одѣвался только сплетеніемъ пальмовыхъ листьевъ; но потому, что хотѣлъ, удаливъ отъ себя Антонія, облегчить этимъ печаль его о своей смерти. Антоній, изумленный упоминаніемъ Павла объ Аѳанасіи и его мантіи, какъ бы видя въ Павлѣ Христа и почитая въ душѣ его присутствіе Божіе, не осмѣлился возражать болѣе, но, съ безмолвнымъ плачемъ облобызавъ его очи и руки, пошелъ назадъ въ монастырь, который впослѣдствіи занятъ былъ Сарацинами. Хотя его шаги не соотвѣтствовали быстротѣ его духа, хотя тѣло его было измождено постами и ослаблено годами, но силою духа онъ побѣдилъ немощь плоти. Наконецъ, утомленный и едва дышащій отъ усталости, онъ достигъ, преодолѣвъ путь, до своего обиталища. Когда на встрѣчу ему вышли два ученика, уже издавна привыкшіе служить ему, говоря: «гдѣ ты такъ долго промедлилъ, отче»? Антоній отвѣчалъ: «горе, мнѣ грѣшнику, ложно носящему имя монаха. Я видѣлъ Илію, я видѣлъ Іоанна въ пустынѣ, и поистинѣ я видѣлъ Павла въ раю». Затѣмъ, сомкнувши уста, и ударяя рукою в грудь, онъ вынесъ изъ келліи мантію. Когда ученики просили, чтобы онъ подробнѣе разсказалъ, въ чемъ дѣло, Антоній отвѣчалъ: «время говорить и время молчать». Потомъ, вышедши вонъ изъ монастыря, и не взявши съ собою даже малаго количества пищи, Антоній снова отправился въ путь по той же дорогѣ, по которой пришелъ, жаждая Павла, желая его видѣть, созерцая его умомъ и очами, боясь только того, чтобы Павелъ, въ его отсутствіе, не предалъ духъ Христу, что и случилось дѣйствительно. Уже возсіялъ другой день и Антоній отошелъ на три часа пути, какъ онъ увидалъ между ликами ангеловъ, между сонмами пророковъ и апостоловъ Павла, сіяющаго снѣжною бѣлизною и восходящаго на высоту. Тотчасъ павши на лице свое, Антоній посыпалъ пескомъ голову, и, плача и рыдая, говорилъ: зачѣмъ, Павелъ, ты оставляешь меня? зачѣмь удаляешься безъ моего привѣтствія? зачѣмъ, поздно узнанный, ты такъ скоро отходишь? Разсказывалъ впослѣдствіи блаженный Антоній, что остальное пространство пути онъ пробѣжалъ какъ птица; да и было зачѣмъ. Вошедши въ пещеру, онъ увидалъ бездушное тѣло, съ преклоненными колѣнами, съ протянутой шеей, съ воздѣтыми кверху руками; и сначала думая, что Павелъ живъ, обратился къ нему съ прежними просьбами, но потомъ, не слыша обычныхъ вздоховъ молящагося и воздавши ему плачевное цѣлованіе, понялъ, что и трупъ святаго въ благоговѣйномъ положеніи молился Богу, которому всѣ живы. Обервувши и вынесши тѣло вонъ изъ пещеры, и воспѣвая гимны и псалмы по христіанскому преданію, Антоній сталъ печалиться, что у него нѣтъ заступа для ископанія земли. Раздумывая такъ и иначе и разсуждая много самъ съ собою, Антоній говорилъ: «если возвращусь въ монастырь, то пройдетъ три дня въ путешествіи; если останусь здѣсь, то ничего не сдѣлаю. Умру же, какъ и подобаетъ, возлѣ твоего воина, Христе, и, упавъ здѣсь, предамъ послѣднее дыханіе». Во время такихъ размышленій старца, вотъ два льва съ распущенными гривами быстро неслись изъ внутренней части пустыни. Увидавъ ихъ, Антоній сначала испугался, но, снова вознесшись мыслію къ Богу, онъ сталъ смотрѣть на львовъ какъ бы на голубей и пребылъ безтрепетенъ. Львы, между тѣмъ, прибѣжали прямо къ трупу блаженнаго старца, ласково махая хвостами, припали къ ногамъ его и рычали съ сильнымъ стономъ, ясно давая понимать, что они плачучъ по-своему. Потомъ невдалекѣ львы начали рыть землю ногами, и, быстро выгребая песокъ, скоро выкопали мѣсто, удобное для помѣщенія одного человѣка, и тотчасъ, какъ бы прося награды за трудъ, опустивши шею и шевеля ушами, подбѣжали въ Антонію и стали лизать у него руки и ноги. Антоній понялъ, что львы просятъ у него благословенія. И немедленно, прославивши Христа за то, что и безсловныя животныя чувствуютъ, что есть Богъ, старецъ сказалъ: «Ты, Господи, безъ мановенія котораго не отрывается листъ отъ дерева и не падаетъ воробей на землю, даждь имъ, якоже вѣси». И движеніемъ руки повелѣлъ имъ удалиться. Когда львы удалились, Антоній согнулъ старческія плечи подъ бременемъ святаго тѣла, сложилъ оное въ могилу и, насыпавши сверху землю, устроилъ по обычаю холмъ. Наступилъ другой день, и благочестивый наслѣдникъ, чтобы не оставить чего-либо изъ имущества послѣ умершаго безъ завѣщанія старца, взялъ себѣ его тунику, сплетенную имъ самимъ изъ пальмовыхъ листьевъ на подобіе корзины. Возвратившись въ монастырь, Антоній разсказалъ ученикамъ все по порядку; и въ торжественные дни Пасхи и Пятидесятницы всегда надѣвалъ тунику Павла.

Въ заключеніе этого небольшого сочиненія, мнѣ хочется спросить тѣхъ, которые не знаютъ счета своимъ доходамъ, которые одѣваютъ мраморомъ свои дома, которые на одну нитку нанизываютъ имущества цѣлыхъ городовъ [3]: — чего когда-нибудь недоставало этому обнаженному старцу? Вы пьете изъ драгоцѣнныхъ сосудовъ: онъ удовлетворялъ требованію природы изъ пригоршней; вы имѣете златотканныя туники: у него не было самой дешевой одежды вашего раба. Но за то ему, бѣдному, отверстъ рай, а васъ, златоносцевъ ожидаетъ геенна. Онъ, хотя и обнаженный, сохранилъ одежду Христову; а вы, облеченные въ шелкъ, потеряли Христово одѣяніе. Павелъ лежитъ покрытый ничтожнымъ прахомъ, чтобы воскреснуть во славѣ: а васъ, которые вмѣстѣ съ вашими богатствами сдѣлаетесь добычею огня, давятъ ваши великолѣпныя каменныя гробницы. Прошу васъ, пощадите себя, пощадите по крайней мѣрѣ богатства, которыя вы такъ любите. Зачѣмъ даже мертвецовъ своихъ вы обвиваете золотыми одеждами? Зачѣмъ ваше честолюбіе не унимается даже во время сѣтовавія и слезъ? Неужели трупы богачей умѣютъ гнить только въ шелковыхъ одеждахъ?... Заклинаю тебя, кто бы ты не былъ, читатель, вспомни грѣшнаго Іеронима, который, если бы Господь предложилъ ему на выборъ, избралъ бы скорѣе тунику Павла съ его наградами, чѣмъ порфиры царей съ ихъ наказаніями. 
 

Примѣчанія: 
[1] Quid non mortalia pectora cogit auri sacra fames? Стихъ изъ Энеиды Б. Марона. 
[2] Въ нѣкоторыхъ кодексахъ читается: онокентавръ, въ иныхъ кентавръ. Плиній свидѣтельствуетъ, что иппокентавры неоднократно были приводимы въ Римъ и служили предметомъ зрѣлища. 
[3] Разумѣются дорогія ожерелья, стоимость которыхъ равнялась стоимости цѣлыхъ городовъ. 
 

Источникъ: Творенія блаженнаго Іеронима Стридонскаго. Часть 4-я. — Кіевъ: Типографія аренд. Е. Т. Кереръ, 1880. — С. 1-12. (Библіотека твореній св. отцевъ и учителей Церкви западныхъ, издаваемая при Кіевской Духовной Академіи, Кн. 6.) 

Преп. Іеронимъ Стридонскій родился въ 330 г. въ г. Стридонѣ, въ предѣлахъ Далмаціи и Панноніи, отъ богатыхъ и благочестивыхъ родителей. Ища образованія, онъ посѣтилъ Римъ (изучивъ здѣсь классическую мудрость), Галлію и другія мѣста. Почувствовавъ пустоту свѣтской жизни, въ 373 г. онъ отправился на востокъ и въ Антіохіи принялъ санъ священника и началъ свои труды по переводу и изъясненію Священнаго Писанія, ведя при семъ строгую жизнь отшельника. При посѣщеніи Константинополя, онъ слушалъ св. Григорія Богослова и переводилъ бесѣды Оригена на книги пророковъ Іезекіиля и Іереміи. Возвратившись въ 382 г. въ Римъ, своими трудами и подвигами онъ пріобрѣлъ множество почитателей и своими наставленіями много способствовалъ исправленію нравовъ изнѣженнаго Рима. Съ 385 г. снова поселившись въ Палестинѣ, въ тѣсной пещерѣ въ Виѳлеемѣ, онъ совершилъ переводъ Священнаго Писанія на латинскій языкъ и написалъ свои толкованія на Новый Завѣтъ, изучивъ для сего еврейскій и халдейскій языки. Скончался онъ 30 сентября въ 419 или въ 420 г. Въ 642 г. мощи его были перенесены изъ Виѳлеема въ Римъ и положены въ церкви Богоматери въ Маджіоре; гдѣ онѣ нынѣ — неизвѣстно. Честная рука его находится въ Римѣ, въ церкви его имени.