Трансплантация органов в современном обществе превратилась в повседневное явление. И положительные, и отрицательные ее оценки, исходящие от различных церковных или богословских кругов, обычно не носят систематического характера. Православная Церковь еще не высказала своей позиции по данному вопросу. Эта позиция не должна быть мнением отдельных ее представителей или комиссий, придерживающихся традиционных взглядов, но должна стать выражением ее коллективной совести.

Истоки пересадки органов восходят к древнейшим временам. Пересадку кожи производили уже в Древнем Египте[1]. Однако лишь в наше время увенчались успехом попытки пересадки жизненно важных органов и тканей человеческого организма. Первая успешная пересадка почки произошла в 1954 году, первая успешная пересадка сердца в 1967 году. В дальнейшем трансплантация органов – метод, не довольствующийся симптоматической терапией, но ликвидирующий сам источник болезни, получил широкое распространение и вызвал энтузиазм во всем мире.

Пересадка органов: поиск земного бессмертия?

Причиной такой эйфории были не только очевидные преимущества трансплантологии, но и тот факт, что в ней видели воплощение мечты современного человека достичь земного бессмертия. И поэтому не будет преувеличением сказать, что в возникшей шумихе кроется опасность отвлечения человека от конечной цели его существования и от его важнейших задач. А если принять во внимание и то, что количество жизней, которые можно спасти пересадкой органов, не может приблизиться даже к одной тысячной от числа жизней, убиваемых абортами, станет еще более очевидным, что трансплантацию вряд ли может считать панацеей в спасении человечества.

Чрезмерная вера в пересадку органов сосредоточивает интерес человека лишь на его телесном здоровье, одновременно давая ему иллюзию своего рода, как уже сказано, земного бессмертия. Стремление к такому «бессмертию» не может быть совмещено с ожиданием вечности и верой в победу над смертью во Христе. Это значит, что Церковь не может ставить своей целью распространение лозунгов типа «Дай и спаси», которые к тому же легко приобретают потребительскую и коммерческую окраску. Такая позиция означала бы обмирщение и уступку веяниям времени.

В церковном видении биологическая жизнь и биологическая смерть не противостоят друг другу, но взаимосвязаны между собой. Недаром по самой природе своей жизнь и смерть всегда идут рука об руку и являются двумя сторонами одного целого. Жизнь разворачивается в сторону смерти. Смерть присутствует в каждой фазе жизни[2]. Прежде всего, смерть есть переход из одной фазы жизни в другую: из жизни временной в жизнь вечную. Этот взгляд не только лишает смерть ее трагизма, но и порождает возможность для положительного к ней отношения. И человек, и животные в равной мере подвержены биологической смерти. Совсем не обязательно христианину видеть в смерти лишь разрушительное начало. Он может принять смерть доброй волею, получив за нее жизнь.

И подобно тому, как телесная смерть может стать началом духовной жизни, также и телесная болезнь может послужить душевному здоровью. Из этого, однако, не следует, что надо пренебрегать телесным здоровьем и жизнью. Недаром церковная антропология, провозглашающая психосоматическую целостность человека, положительно оценивает не только душевное, но и телесное его здоровье. Об этом свидетельствуют и многочисленные церковные молитвы за здравие души и тела человека[3]. Церковь всегда благословляла и благословляет врачебную помощь больному.

Современная медицина, несмотря на свои поразительные успехи, является отражением и развитием гуманистической антропологии, отвергнутой некогда православием по причине того, что она заключает человека в темницу его тварности и смертности. Интерес такой антропологии к человеку ограничивается его биологическими функциями, а жизнь сводится к биологическому существованию. И потому нередко отмечается, что оттуда, где единолично царствует такая медицина, изгоняется Бог.

Несмотря на все вышесказанное, не стоит пренебрегать значением медицины, являющейся даром Божиим, для человека, находящегося в немощном телесном или душевном состоянии. Сам Христос пришел в мир как врачеватель душ и телес человеческих. Явление Царствия Божия было отмечено, в том числе, и исцелением больных. Многочисленные чудеса исцеления больных, совершаемые святыми, считаются знаками особой Благодати Божией. Показательно, что в числе исцелений были и такие, в которых человеку давался новый орган, как, например, при исцелении Господом слепого от рождения[4], а также такие, в которых осуществлялась пересадка органа тела, как, например, пересадка ноги умершего человека больному, осуществленная святыми Козьмой и Дамианом[5]. Наконец, телесная болезнь во многом сходна с душевной. И потому к врачеванию телесных недугов можно относиться как к образцу для духовного воспитания и исцеления человека. Как при телесной болезни требуется воздерживаться от вредной пищи, так и при душевном недуге необходимо соблюдение заповедей Господних.

Ничто не мешает христианину прибегать к медицинской помощи и обращаться за ней к самым квалифицированным врачам[6]. Но независимо от того, полагается он на помощь врачей или нет, его конечной целью должен оставаться Господь и благо для души его. К одному этому он призван стремиться любым своим действием, ведь как сказал апостол Павел: «Едите ли, пьете ли, или иное что делаете, все делайте в славу Божию»[7]. Итак, верующий при необходимости прибегает к врачам и к достижениям медицины, не полагаясь, однако, на них всецело[8].

Медицина заботится о сохранении и улучшении здоровья людей. Занимаясь этим, она заботится и о продлении жизни человека. Церковь не препятствует медицине в таком стремлении, однако, хорошо понимает и всю его относительность. Одновременно Церковь высказывает и свои взгляды на человека и на его жизнь, предлагая человеку не способ выживания, но жизнь, побеждающую смерть. Отметим, что церковная аскетическая традиция предписывает умеренное использование медицины и лекарств, чтобы не впасть в греховное желание делать из жизни культ. Естественно, это, прежде всего, касается аскетов-иноков. Однако и любой христианин не должен полностью отвергать такой подход, потому что стремление к аскетизму должно быть частью и его жизни. И это стремление сочетается с духовной зрелостью верующего, естественным образом приводящей его к желанию больше давать, а не брать. Очевидно, что это касается и вопроса пересадки органов.

Трансплантация органов включает в себя широкий спектр процедур и охватывает самые различные формы. Она начинается с переливания крови, то есть с перенесения жидкой ткани, переходит затем к пересадке частей двойных органов и завершается пересадкой печени или сердца. В последние годы в генной медицине была произведена пересадка модифицированных клеток костного мозга для лечения таких болезней, как кистозный фиброз. Кроме того, пересадка тканей может осуществляться с одного участка тела на другой одного и того же человека, или же органы и ткани могут пересаживаться от одного человека другому. Наконец, донор органов может быть и живым, и мертвым. Различными церковными и богословскими кругами высказывались обоснованные опасения, либо категорические возражения против права человека участвовать в подобных действиях. И эти возражения, естественно, особенно сильны в случае пересадки жизненно важного органа, например, сердца, осуществляемой только после смерти донора.

Аргументы против пересадки органов

Аргументы против пересадки органов основываются, прежде всего, на концепции святости человеческого тела и на духовном измерении, которым обладают основные его органы, согласно ветхозаветной антропологии, сохранившейся и в святоотеческой традиции. В Ветхом Завете сердце, кровь, печень, почки непосредственно связаны с духовной жизнью верующего[9]. В православной аскетической традиции телесное сердце напрямую взаимодействует с духовной жизнью. Путь к духовному сердцу человека проходит через его телесное сердце. Кроме того, противники пересадки органов утверждают, что человек получил свое тело в дар от Бога и не имеет права дарить его другому человеку. Тело христианина есть храм Господень и часть Христова. Кроме того, христианин не всецело принадлежит себе, но «куплен дорогою ценою»[10].Следовательно, согласно этой точке зрения, он не имеет права распоряжаться телом по своему усмотрению.

Кроме того, христианин не только может, но и должен соблюдать волю Божию, выражающуюся в Его заповедях. Действуя же по воле Божией, он всегда имеет своей целью вечную жизнь, даже если путь к ней лежит через смерть. Отличительной чертой христианской антропологии, совершившей переворот во взглядах на человека, было то, что истинная жизнь человека рассматривается через призму смерти. Возникает вопрос: становясь донорами тканей и органов нашего тела, соблюдаем ли мы заповеди Христовы, суть которых передает заповедь любви к Богу и человеку, и следуем ли мы в этом Его примеру.

Христос учил самопожертвованию и сам принес Себя в жертву за мир. Он питает людей Своим Телом и Кровью, конечно же, не для того, чтобы удлинять их земную жизнь, но для того, чтобы обновить их и привести к нетлению. Однако, творя чудеса, Он продлевает и земную человеческую жизнь. Таким образом, Он снисходит до нашей слабости. Целью же Его было не чудесное исцеление, но освобождение человека от греха: «Но чтобы вы знали, что Сын Человеческий имеет власть на земле прощать грехи, – говорит Он расслабленному, – тебе говорю: встань, возьми постель твою и иди в дом твой»[11].

Чудесные исцеления и воскрешения из мертвых, которые совершил Христос, являются одновременно и знаками пришествия Царствия Его. Если эти знаки не ведут человека в нужном направлении, они теряют свой смысл. Подобным же образом и Церковь призвана действовать, показывая знаки своей любви к человеку, не забывая при этом о своей главной цели. А главной целью Церкви является не временное избавление человека от биологической смерти, но окончательное освобождение его от страха смерти и от самой смерти. Для Церкви «заставить презирать смерть – гораздо важнее, нежели освободить от смерти»[12].

Неизменная устремленность к самому важному, что очень актуально для современного обмирщенного общества, однако, совсем не означает презрения к менее значимым вопросам Церковь оперирует не только акривией (строгостью), но и икономией (снисхождением). Само по себе богословие не может быть икономией, но икономия имеет свое богословское обоснование. Добровольное донорство телесных тканей или органов как результат бескорыстной любви – это поступок, безусловно, внушающий уважение и требующий серьезного и деликатного пастырского отношения. Трудно не восхититься поступком человека, отдающего из любви свою почку или глаз с тем, чтобы даровать жизнь или зрение ближнему своему. И тем более достойно восхищения, когда донор готов пожертвовать и своей жизнью ради жизни ближнего. Конечно, в таком случае мы имеем дело с подлинным величием духа, которое выявляется в его богословской перспективе, а не просто актом включения в списки добровольных доноров.

Научное и церковное определение смерти

При трансплантации сердца важнейшее значение приобретает точное определение смерти. Церковь относится к смерти человека как к таинству разлучения или отделения души от тела[13]. Современная же медицина нередко отождествляет смерть человека со смертью головного мозга. Таким образом, смерть, с позиций механистической антропологии современной медицины, определяется как необратимое прекращение деятельности головного мозга, сопровождаемое окончательной потерей сознания[14]. Если необратимое прекращение деятельности головного мозга может быть установлено на чисто биологическом уровне, то окончательная потеря сознания, которая, согласно церковной антропологии восходит к категориям человеческой души, не может быть сведена только к биологии. Отождествление отделения души от тела с необратимым прекращением деятельности головного мозга, иными словами, отождествление смерти, с точки зрения церковной антропологии, со смертью головного мозга, ничем не обосновано. Согласно церковной антропологии, душа как особая сущность заполняет все человеческое тело, присутствуя во всех его частях. Головной мозг не является ее вместилищем, но ее органом[15]. Смерть головного мозга означает прекращение явных проявлений души, но не обязательно ее отделение. Однако, согласно современной медицинской антропологии, сводящей душу к психическим явлениям или психическим действиям, смерть головного мозга отождествляется с окончательной потерей сознания. Таким образом, становится очевидным, что разногласия по поводу смерти головного мозга сводятся, в конечном счете, к смешению понятий сущности и энергии души. Для церковной антропологии душа есть особая сущность и энергия. В противоположность этому для современной медицинской антропологии душа есть просто энергия. Таким образом, если, согласно медицинской антропологии, остановка головного мозга отождествляется с окончательной потерей сознания, то для церковной антропологии она сводится к прекращению проявления ее энергии.

В конечном счете, смерть как разлучение или отделение души от тела не перестает быть таинством. Невозможно с уверенностью утверждать, что она совпадает со смертью головного мозга. Она может совпадать, может предшествовать и даже следовать за смертью головного мозга. Люди, пережившие клиническую смерть и вернувшиеся к жизни, ощутили отделение души от тела и оставили много рассказов о незабываемом опыте выхождения за пределы своего тела. Это можно считать свидетельством возможности разделения души и тела до смерти мозга, ведь прекращение деятельности мозга необратимо и возвращение к жизни после него невозможно. Другие люди возвращались к жизни после остановки сердца и временного прекращения сердечной и дыхательной деятельности. Это означает, что и прекращение сердечной и дыхательной деятельности не является окончательным и необратимым разлучением души и тела. Что же можно утверждать по поводу разлучения души и тела в случаях искусственного поддержания дыхания и сердечной деятельности? Вопрос пока остается без ответа.

Восприятие и оценка человека как образа Божия

Любой вид донорства органа или ткани тела является своеобразным актом самопожертвования. Несмотря на это, необоснованно уподоблять этот акт жертве Христовой. Христос принес в жертву Свои Тело и Кровь во имя того, чтобы люди получили не временную, но вечную жизнь, обретение которой может сопровождаться и принесением в жертву временной жизни. Временная жизнь не должна отделяться от вечной жизни и становиться независимой. Однако чрезмерная привязанность к временной жизни притупляет стремление к жизни вечной. «Ибо кто хочет душу свою сберечь, тот потеряет ее, а кто потеряет душу свою ради Меня, тот обретет ее»[16]. «Любящий душу свою погубит ее; а ненавидящий душу свою в мире сем сохранит ее в жизнь вечную»[17]. Иными словами, тот, кто любит жизнь свою, теряет ее. Тот же, кто способен отречься от своей жизни в этом мире, сохраняет жизнь вечную. Этот вступающий в конфликт с обыденной человеческой логикой евангельский путь, по которому первым прошел Христос, несомненно, лежит в другой плоскости по отношению к трансплантационной логике. Несмотря на все вышесказанное, милосердие и мужество, необходимое для добровольного донорства органов, не теряют своего значения. Нельзя не обращать внимания и на необходимость пастырской поддержки людей, испытывающих серьезные проблемы со здоровьем.

Выдвигаемые некоторыми людьми опасения относительно разрушения посмертной целостности тел доноров органов носят явно схоластический характер. Человек не отождествляется ни со своим телом, ни со своей душой, ни просто с их смесью или с их сложением. Однако есть нечто, превосходящее и объединяющее в себе все это, не содержащееся никоим образом ни в чем из них и не определяющееся никоим образом ничем из них[18]. Созданный по образу Божию человек всегда постигается и оценивается через образ Божий[19]. Эти постижение и оценка относятся одновременно и ко всему человечеству, и к каждому отдельному человеку и к его индивидуальной деятельности. Несмотря на любое разделение материи и духа, тела и души, индивидуума и общества, люди, являющиеся образом Божиим, соблюдая заповедь любви, пребывают с Богом, Который есть любовь, и составляют вместе единое тело Церкви Христовой.

В категориях этой многогранной и развивающейся антропологии каждая капля крови, отдаваемая из любви к ближнему, есть общая жертва всего человека. В таком случае схоластический поиск последствий, которые может иметь для посмертной целостности тела донорство органов или тканей, теряет свой смысл. Одновременно, однако, становится очевидным, насколько несовместимы с этой антропологией механистический взгляд на человека и рассмотрение тканей и органов его тела как медицинского сырья или запасных деталей.

Православный подход

Православный подход ко всем проблемам современности должен совершаться на основе меры совершенства, полноту которой мы находим во Христе. Эту меру, которую каждый христианин должен видеть перед собой, не следует, однако, превращать в меч, поражающий немощных в вере[20]. Без сомнения, христианское совершенство существует для всех и не должно быть скрыто ни от одного верующего. Но и человеческая слабость присуща всем и непозволительно из-за неё никого обвинять. Церковь безгранично ценит человеческую свободу и во имя ее сохранения способна исчерпать всю глубину своей снисходительности. Церковь говорит свое решительное «нет» лишь в тех случаях, когда ущемляется свобода человека и оскверняется его святость. Ничем невозможно оправдать факты, когда людей вынуждали против их воли становиться донорами органов или тканей своего тела как до, так и после смерти. Человеческое тело должно быть свято. И эту святость как живого, так и мертвого тела следует уважать. Тело нельзя рассматривать как медицинское сырье или как склад запасных деталей. Для использования человека в качестве донора недостаточно предполагаемого согласия человека на это, и уж тем более нельзя расценивать как согласие отсутствие документально подтвержденного отказа быть донором. Наконец, ничто не оправдывает произвольное возведение смерти головного мозга в ранг абсолютного критерия определения момента смерти в сознании тех, для кого смерть есть таинство разлучения души и тела.

Православное богословие обычно не устанавливает раз и навсегда сформулированных правил поведения при решении различных повседневных проблем, но предлагает основные ориентиры. Это делается не из любви к неопределенности и двойному языку, но из уважения к истине и к личности. Если квантовая механика, рассматривая материю, использует две взаимоисключающие концепции (волна – частица) как взаимодополняющие и требует всегда учитывать позицию наблюдателя, как можно признать удовлетворительной одномерный механистический подход к человеку и к его здоровью? Один и тот же объективный факт может иметь для человека два диаметрально противоположных значения. Истина вещей не вмещается в рамки внешних правил. Подобно тому, как лишение себя жизни может стать высшим проявлением любви (самопожертвование), но и актом эгоизма и малодушия, крайней степени отчаяния (самоубийство), так и пересадка органов или тканей от человека человеку может стать как высшим проявлением любви, так и проявлением презрения к человеку и превращения его в товар. Она может стать победой над смертью посредством добровольного принятия смерти, но может быть и полным принятием тленности с одновременным исчезновением всего духовного. Православное богословие не может принять пересадку органов или тканей от человека человеку и даже обычное переливание крови как механистическую процедуру. Оно может, однако, принять ее как акт служения ближнему и самопожертвования. Поэтому оно не рассматривает проблемы трансплантации с точки зрения заранее выработанных казуистических правил, но индивидуально подходит к каждому конкретному случаю на основе критерия бескорыстной любви и уважения к личности.