«Будетъ гладъ, — сказалъ Пророкъ, оплакивая Іерусалимъ, — не гладъ хлѣба и воды, но гладъ слышанія слова Господня» (Амосъ VIII, 11). Голодъ это — состояніе лишенія вмѣстѣ же и потребности въ необходимой пищѣ. Но есть голодъ хуже и трагичнѣе, чѣмъ этотъ голодъ, это — когда тотъ, кто лишаясь того, что необходимо для (стяжанія) спасенія, не чувствуетъ ужаса бѣдствія, не ощущая даже потребности въ спасеніи. Голодающій и не находящій, обходитъ все вдоль и поперекъ, ища гдѣ-либо хлѣба, и хотя бы нашелъ изъ затхлаго тѣста, или же кто-нибудь далъ ему лепешку изъ проса или отрубей или иныхъ малоцѣнныхъ видовъ пищи, онъ настолько бываетъ радъ, насколько, лишаясь, прежде скорбѣлъ. Такъ и имѣющій духовный голодъ, т. е. лишающійся и вмѣстѣ имѣющій потребность въ духовной пищѣ, обходитъ все вдоль и поперекъ, ища имѣющаго даръ ученія отъ Бога; и если найдетъ, съ радостью вкушаетъ хлѣбъ духовной жизни, который есть спасительное слово; его не возможно не найти тому, кто до конца упорно ищетъ. «Всякъ бо просяй, пріемлетъ, и ищай обрѣтаетъ, и толкущему отверзается», — сказалъ Христосъ.

Но есть и такіе, которые по причинѣ долговременнаго духовнаго голоданія, теряютъ и самое желаніе насытиться; по сему они пріобрѣтаютъ нечувствительность къ вреду, и хотя бы былъ на лицо учащій, у нихъ — нежеланіе слушать ученіе; а если бы не было у нихъ учащаго, то и не искали бы, проводя жизнь куда болѣе грѣховную, чѣмъ — блудный сынъ. Ибо онъ, хотя и былъ въ лишеніи, удалившись отъ общаго Кормильца, и Отца, и Владыки, но впавъ въ тяжкій голодъ, и ощущая лишеніе, покаялся и возвратился и снова получилъ божествен/с. 32/ную и чистую пищу, и благодаря покаянію, до такой степени пріобрѣлъ дарованія Духа, что даже сталъ предметомъ зависти для богатаго. — Но лучше, воспринявъ отъ начала, мы изложимъ вашей любви эту Господню евангельскую притчу, поскольку сегодня и обычай читать ее въ церквахъ.

«Человѣкъ нѣкій, — говоритъ Господь, — имѣ два сына». Здѣсь подъ тѣмъ «человѣкомъ» Господь говоритъ о Самомъ Себѣ, и тутъ нѣтъ ничего удивительнаго. Ибо если воистину Онъ сталъ ради нашего спасенія Человѣкомъ, то что удивляться, если ради нашей пользы Онъ представилъ Себя (въ притчѣ) однимъ изъ людей, Онъ — Который является всегда Хранителемъ и души и тѣла, какъ Владыка и Творецъ и того и другого; Который единый явилъ дѣла любви къ намъ и преизобильной заботы еще и до того, какъ мы пришли въ бытіе? Ибо до того какъ мы пришли на свѣтъ, Онъ уготовалъ намъ вѣчное наслѣдіе Царства, какъ Онъ Самъ говоритъ, — «прежде сложенія міра». Прежде насъ ради Онъ сотворилъ служебныхъ посылаемыхъ Ангеловъ, какъ говоритъ Павелъ, ради имущихъ наслѣдовать спасеніе. Прежде насъ, ради насъ Онъ простеръ надъ всѣмъ этимъ чувственнымъ міромъ небо, воздвигнувъ какъ бы нѣкій общій и для всѣхъ въ равной мѣрѣ сущій шатеръ; небо всегда самодвижущееся и многообразно движущесся, какъ бы для того, чтобы въ равновѣсіи самодвиженія оно удержало свойственное ему мѣсто: всегда же движимое въ самомъ себѣ, оно несетъ съ собою и множество звѣздъ, дабы мы и изъ этого познали мимотечность настоящей жизни и воспріяли пользу, какъ отъ всего того, что находится подъ нимъ, такъ иногда и отъ другого, того — что находится надъ нашими головами. Ради насъ, прежде насъ Онъ сотворилъ великое свѣтило въ началѣ дня, и — меньшее въ началѣ ночи, и установилъ ихъ и прочія звѣзды на тверди небесной, движимыя въ томъ же направленіи, какъ и она, или же въ обратномъ, и многовидно или идущихъ вмѣстѣ, или отклоняющихся, дабы они служили намъ знаменіями и для опредѣленія временъ (года), и цикла лѣтъ; въ чемъ не нуждается ни ангельское естество, сущее выше чувственныхъ воспріятій, ни существо безсловесныхъ животныхъ, живущее только согласно чувственности. Итакъ, они созданы ради насъ, одаренныхъ чувствомъ и иныхъ потребностей, и ощущеніемъ красоты видимаго міра, умомъ же черезъ чувства воспринимающихъ эти знаменія. Ради насъ до насъ Онъ основалъ землю, /с. 33/ простеръ море, надъ нимъ богато излилъ воздухъ и надъ нимъ затѣмъ премудро свѣсилъ стихію огня, дабы умѣрить сопряженную чрезмѣрность холода въ томъ, что находится внизу подъ нимъ, и чтобы пребывала въ сохранности чрезмѣрность тѣпла того огня въ его области; если же для своего бытія и безсловесныя животныя нуждаются въ тѣхъ же вещахъ, что и люди, но и сами они для того, чтобы быть рабами людей, раньше насъ пришли въ бытіе, какъ воспѣваетъ Пророкъ Давидъ.

Итакъ, до того, какъ насъ создать, Творецъ нашъ составилъ весь этотъ міръ ради нашего тѣла; произвелъ изъ ничего. Для улучшенія же нравовъ и руководства въ добродѣтели, чего только не сдѣлалъ любящій добродѣтель Владыка? — Самый весь этотъ чувственный міръ является какъ бы какимъ-то зеркаломъ того, что находится сверхъ міра, дабы чрезъ духовное созерцаніе сего міра, какъ бы по нѣкой чудесной лѣствицѣ, намъ востечь къ оному высшему міру. Онъ вложилъ въ насъ врожденный законъ, какъ бы нѣкую незнающую компромисса норму, и непогрѣшимаго судью, и незаблуждающагося наставника, — собственную совѣсть въ каждомъ изъ насъ, — дабы если случится въ душѣ намъ смутиться мыслью, не имѣть намъ нужды въ иномъ наставникѣ для пониманія добра; если же къ внѣшнему ощущенію мы благообразно перенесемъ нашъ умъ, тогда, какъ говоритъ Апостолъ, «невидимая Божія, отъ созданія міра твореньми помышляема, видима суть» (Рим. I, 20).

Итакъ, открывъ чрезъ естество и тварь познаніе добродѣтели, Онъ приставилъ Ангеловъ Хранителей; воздвигъ для руководства Отцевъ и Пророковъ; явилъ знаменія и чудеса, ведущія къ вѣрѣ; далъ намъ писанный Законъ, помогающій закону, вложенному въ разумное наше естество, и познанію, полученному на основаніи (созерцанія) твари. Наконецъ, послѣ того, какъ мы все оставили безъ вниманія, — о, какое нерадѣніе съ нашей стороны! и, напротивъ, какое великодушіе и вмѣстѣ заботливость со стороны Любящаго насъ! — Онъ Самого Себя отдалъ за насъ, истощивъ богатство Своего Божества въ нашу худость, воспріявъ наше естество, и ставъ Человѣкомъ, какъ мы, благоволилъ стать нашимъ Учителемъ; и Самъ учитъ насъ о величіи Его человѣколюбія, явивъ сіе дѣломъ и словомъ, и вмѣстѣ побуждая къ подражанію Его со/с. 34/страданія къ людямъ и отстраняя несострадательное расположеніе души слушающихъ. Поскольку же даръ любви присущъ и руководителямъ государствъ, какъ и пастырямъ овецъ, еще же и владѣльцамъ собственнаго имущества, но не настолько онъ силенъ, насколько — у родственныхъ по плоти и крови, и изъ числа ихъ особенно — у отцевъ къ ихъ чадамъ, то ихъ любовь Онъ приводитъ какъ примѣръ Своего человѣколюбія, называя Себя Человѣкомъ и Отцемъ всѣхъ насъ: поскольку и Человѣкомъ Онъ сталъ ради насъ и возродилъ насъ чрезъ божественное крещеніе и благодать Его Божественнаго Духа.

Итакъ, «у нѣкотораго человѣка, — говоритъ Онъ, — было два сына»; такъ различіе нрава раздѣлило на двое единое естество; какъ и различіе между добродѣтелью и грѣховностью множество разбило на двѣ группы. И у насъ бываетъ, что мы говоримъ, что одно лицо двойственно, когда оно имѣетъ двуличный нравъ, и, опять же, говоримъ, что множества представляютъ одно, когда они солидарны другъ съ другомъ. «Приступивъ же юнѣйшій рече отцу» — дѣйствительно «юнѣйшій» (т. е. несерьезный, незрѣлый), потому что онъ представилъ требованіе юношеское (несерьезное) и полное безразсудства; такъ и грѣхъ, замышляемый кѣмъ-либо, рождая отступленіе (отъ Бога), является болѣе новымъ по происхожденію и болѣе позднимъ рожденіемъ злого нашего произволенія; а добродѣтель — первородна, отъ вѣчности сущая въ Богѣ, вложенная же въ наши души отъ начала отъ Бога, какъ слѣдствіе благодати. И приступивъ, говорится, младшій сынъ сказалъ отцу: «Даждь ми достойную часть имѣнія». Вотъ какое безразсудство: не припалъ колѣнопреклоненно, не попросилъ, но просто «сказалъ», и не только это, но какъ бы долгъ требуетъ отъ Того, Который всѣмъ туне даетъ. «Дай мнѣ полагающуюся мнѣ часть имѣнія, по закону и по справедливости принадлежащую мнѣ мою долю». И какой это законъ и какъ можетъ быть справедливымъ, чтобы отцы были должниками дѣтей?! Напротивъ, конечно, сама природа явила, что дѣти должники отцамъ, какъ пріявшіе отъ нихъ жизнь. Но и это его поведеніе показываетъ незрѣлость его мышленія.

Чтó же сдѣлалъ Посылающій дождь на праведныхъ и неправедныхъ и Заповѣдующій солнцу свѣтить на дурныхъ и добрыхъ? — Онъ раздѣлилъ имъ, говорится, средства къ /с. 35/ жизни. Видишь ли, что ни въ чемъ не испытываетъ недостатка Сей Человѣкъ и Отецъ? — Ибо иной не раздѣлилъ бы только на двоихъ и не только на двѣ части, но третію часть средствъ къ жизни сохранилъ бы и для себя. Но Онъ, какъ Богъ, какъ и говоритъ Пророкъ Давидъ, не нуждающійся въ нашихъ благахъ (Пс. XV, 2), только этимъ двумъ сыновьямъ, говорится, раздѣлилъ имущество, т. е. весь міръ: ибо какъ одно естество раздѣляется различной настроенностью, такъ и единый міръ — различнымъ использованіемъ. Такъ, одинъ говоритъ Богу: «Весь день воздѣхъ къ Тебѣ руцѣ мои» (Пс. LXXXVII, 10); и — «Седмерицею днемъ хвалихъ Тя» (Пс. CXVIII, 164); и — «Полунощи востахъ исповѣдатися Тебѣ» (ст. 62); и — «Воззвахъ внегда скорбѣти ми» (Пс. CIX, 1); и — «Уповахъ на словеса Твоя» (Пс. CXVIII, 42); и — «Во утрія избивахъ вся грѣшныя земли» (Пс. C, 8), — отсѣкалъ всѣ стремленія плоти, движимыя къ услажденію. А другой проводитъ день въ пьянствѣ и ищетъ гдѣ будетъ выпивка, и проводитъ ночь въ недостойныхъ и беззаконныхъ дѣлахъ, и спѣшитъ къ устроенію скрытыхъ западней или же явнаго злого умысла и на похищеніе денегъ и на дурные замыслы. Итакъ, развѣ не раздѣлили эти (два вышеприведенныхъ типа людей) одну ночь и одно солнце, а прежде сего собственное естество, пользуясь однимъ и тѣмъ же совершенно по-разному. Богъ же равно раздѣлилъ всѣмъ всю тварь, предложивъ въ употребленіе по волѣ каждаго.

«И не по мнозѣхъ днехъ собравъ все мній сынъ, отъиде на страну далече», говоритъ Христосъ. Почему же онъ не немедленно ушелъ, но «по прошествіи немногихъ дней», т. е. послѣ нѣсколькихъ дней? — Потому, что лукавый обольститель діаволъ не сразу предлагаетъ человѣку свой собственный образъ дѣйствія (ἰδιοῤῥυθμίαν) и грѣхъ, но понемногу убѣждаетъ, нашептывая намъ и говоря: «И ты живя своимъ умомъ, не посѣщая храма Божія и не внимая ученію Церкви, можешь и самъ по себѣ видѣть, что надо дѣлать, и не удаляться отъ добра». — Когда же онъ отдѣлитъ кого отъ священныхъ богослуженій и отъ слушанія священныхъ учителей, тѣмъ самымъ отдаляетъ его отъ Божественнаго храненія, предавъ его злымъ дѣламъ. Богъ-то вездѣ присутствуетъ, но единственное, что — далеко отъ добра, это — зло, въ которомъ, оказываясь изъ-за грѣха, мы далеко отходимъ отъ Бога. «Не пребудутъ беззаконницы предъ очима Твоима» (Пс. V, 6), — говоритъ Богу Давидъ.

/с. 36/ Такимъ образомъ, младшій сынъ удалился (отъ своего Отца) и ушелъ въ страну, далеко сущую, «идѣже расточи», — говорится, — «имѣніе свое, живый блудно». Какимъ же образомъ онъ расточилъ имѣніе свое? — Прежде всего наше имѣніе и богатство это — врожденный нашъ умъ. До тѣхъ поръ, пока мы держимся спаситсльнаго пути, мы имѣемъ его сосредоточеннымъ въ отношеніи самого себя и въ отношеніи Перваго и Высочайшаго Ума — Бога; когда же откроемъ двери страстямъ, тогда немедленно онъ расточается, блуждая вокругъ плотскихъ и земныхъ вещей, вокругъ многовидныхъ услажденій и связанныхъ съ ними страстныхъ помысловъ. Его богатство это — здравый смыслъ, который до тѣхъ поръ пребываетъ въ немъ и проводитъ различіе между добромъ и зломъ, доколѣ онъ самъ пребываетъ въ заповѣдяхъ и единеніи съ Богомъ, повинуясь Высочайшему Отцу. Если же онъ сброситъ узду, тогда онъ расточастся на блудъ и безразсудство, расточается по частямъ на то и другое зло. Это же, посмотри, относится и ко всякой нашей добродѣтели и силѣ, являющимися, воистину, нашимъ богатствомъ, которое, если подъ дѣйствіемъ многовиднаго зла поддается ему, — расточается. Ибо умъ по своей природѣ простираетъ желаніе свое къ единому и истинному Богу, единому благому, единому желанному, единому дающему наслажденіе, не смѣшанное ни съ какой печалью. Когда же умъ разслабѣетъ, тогда душевная сила истинной любви откланяется отъ этого истиннаго достойнаго предмета стремленій и расточается на всевозможныя стремленія услажденія: то расточается на вожделѣніе не необходимыхъ яствъ, то на вожделѣніе нескромныхъ тѣлъ, то на вожделѣніе неполезныхъ вещей, а иногда на вожделѣніе тщетной и неславной славы. И такимъ образомъ несчастный человѣкъ размѣнивается на мелочь, и связанный мыслями о подобнаго рода вещахъ, и самое солнце, и воздухъ, — общее богатство для всѣхъ, — безъ удовольствія вдыхаетъ и созерцаетъ.

Самъ умъ нашъ, еще неотступившій отъ Бога, вызываетъ въ насъ гнѣвъ только противъ діавола и употребляетъ мужество души на борьбу противъ дурныхъ страстей, противъ князей мрака, противъ духовъ зла. Если же онъ не держится божественныхъ заповѣдей вооружившаго его Владыки, тогда онъ воюетъ противъ ближнихъ, неистовствуетъ на соплеменныхъ, приходитъ въ ярость на не выражающихъ /с. 37/ одобренія безумнымъ его стремленіямъ, и человѣкоубійцей, увы, становится человѣкъ, уподобившись не только безсмысленнымъ скотамъ, но и — пресмыкающимся и ядовитымь животнымъ, — становится скорпіономъ, змѣею, порожденіемъ ехидны тотъ, который поставленъ, чтобъ быть въ сынахъ Божіихъ. Видишь ли: какимъ образомъ онъ расточилъ и погубилъ свое имѣніе? «Изжившу ему все», говорится, (юнѣйшій сынъ), «начатъ лишатися». Онъ сталъ голодать, но еще не обратилъ взоръ къ обращенію, потому что онъ былъ распутнымъ. Посему-то: «И шедъ прилѣпися единому отъ житель тоя страны: и посла его на села своя пасти свинія».

Кто же — граждане и правители той страны, которая далеко отъ Бога? — Конечно, бѣсы, подъ властью которыхъ содержателемъ притона, и главнымъ мытаремъ, и атаманомъ разбойниковъ, и вождемъ мятежниковъ сталъ онъ — сынь Небеснаго Отца: ибо всякая страсть, изъ-за крайней нечистоты, называется свиноподобной. Свиньями являются тѣ, которые валяются въ грязи страстей, и юнѣйшій сынъ сталъ ихъ водителемъ, какъ превосходящій ихъ въ отношеніи услажденія себя, поскольку онъ не можетъ насытиться отъ тѣхъ рожцовъ, которые они ѣли, т. е. не можетъ насытиться своею страстью. Какъ это такъ, что естество плоти недостаточно для служенія страстямъ распутнаго? — Золото или серебро, увеличившись у златолюбиваго или сребролюбиваго, принесло и увеличеніе недостатка, и насколько бы оно не прибавилось, настолько же и настраиваетъ болѣе жаждать его; чуть ли не цѣлый міръ, а пожалуй и цѣлый міръ, не будетъ достаточнымъ для одного корыстолюбиваго и властолюбиваго. Поскольку же людей такого типа много, а міръ — одинъ, то какъ возможно кому изъ нихъ насытиться своею страстью? — Посему-то такъ и оный, отступившій отъ Бога, не могъ насытиться: ибо — «никтоже даяше», говорится, насытиться ему. Да и кто бы ему далъ? — Богъ былъ далеко, единственно въ созерцаніи Котораго бываетъ для созерцающаго радостное насыщеніе, по реченному: «Насыщуся, внегда явитими ся славѣ Твоей» (Пс. XVI, 15). Діаволъ же не хочетъ дать человѣку насытиться низменными вожделѣніями, поскольку въ душахъ, склонныхъ къ измѣненію, насыщеніе обычно производитъ переломъ въ отношеніи къ нимъ. Итакъ, по справедливости, никто не далъ ему насытиться.

Тогда-то только, придя въ себя и понявъ въ какое бѣд/с. 38/ственное положеніе онъ попалъ, этотъ отколовшійся отъ своего Отца сынъ оплакалъ себя, говоря: «Колико наемникомъ Отца моего избываютъ хлѣбы, азъ же гладомъ гиблю». Кто эти наемники? — Это тѣ, которые за слезы покаянія и за смиреніе получаютъ какъ бы нѣкую плату — спасеніе. Сыновья же это — тѣ, которые по любви къ Нему подчиняются Его заповѣдямъ; какъ и говоритъ Господь: «Кто любитъ Мя, Слово Мое соблюдетъ» (Іоан. XIV, 23). Итакъ, тотъ юнѣйшій сынъ, лишившись сыновняго достоинства, и по своей волѣ изгнавъ себя изъ священнаго Отечества, и впавъ въ голодъ, осудилъ себя, и смирился, и въ покаяніи сказалъ: «Воставъ иду, и припаду ко Отцу, и реку: Отче, согрѣшихъ на небо и предъ Тобою». Справедливо вначалѣ мы сказали, что оный Отецъ (въ притчѣ о блудномъ сынѣ) это — Богъ; ибо какъ бы тотъ, отступившій отъ отца сынъ, согрѣшилъ «противъ неба», если бы это не былъ Небесный Отецъ? Итакъ, онъ говоритъ: «Согрѣшилъ я противъ неба» — т. е. противъ Святыхъ на небѣ, и которыхъ жительство на небѣ, — «и предъ Тобою», Который обитаешь съ Твоими Святыми на небѣ. «И уже нѣсмь достоинъ нарещися сынъ Твой: сотвори мя яко единаго отъ наемникъ Твоихъ». Прекрасно, въ смиреніи прибавляя, онъ говоритъ: «Прими меня», — ибо никто самъ своими силами не вступаетъ на ступень ведущую къ добродѣтели, хотя бы это и было не безъ его свободнаго выбора (воли). «Воставъ» — говорится, — «иде ко Отцу своему. Еще же ему далече сущу...» Какъ надо понимать, что онъ «пошелъ», и въ то же время «былъ далеко»; почему и Отецъ его, сжалившись, вышелъ навстрѣчу ему? — Потому, что отъ души кающійся человѣкъ, тѣмъ, что имѣетъ благое произволеніе и отступилъ отъ грѣха, приходитъ къ Богу. Но, находясь въ тираніи злого навыка и дурныхъ понятій, онъ еще далеко отъ Бога; и для того, чтобы онъ спасся, необходима большая свыше милость и помощь.

Поэтому-то и Отецъ щедротъ, сойдя, вышелъ ему навстрѣчу и, обнявъ, цѣловалъ, и приказалъ слугамъ, т. е. священникамъ, одѣть его въ первичную торжественную одежду, т. е. сыновнее достоинство, въ которое онъ былъ облеченъ ранѣе чрезъ святое крещеніе; и дать перстень на руку его, т. е. на дѣятельность души, дѣятельность, которая представляется въ образѣ руки, наложить печать созерцательной добродѣтели, залогъ будущаго наслѣдія; также и обувь прика/с. 39/зываетъ дать на ноги его, — Божественное охраненіе и твердость, дающія ему силу наступать на змѣй и скорпіоновъ и на всякую силу вражію. Затѣмъ велитъ привести откормленнаго теленка и заколоть его и предложить въ пищу. Этотъ Тѣлецъ — Самъ Господь, Который выходитъ изъ сокровенности Божества и отъ находящагося превыше всего престола, и какъ Человѣкъ, явившись на землѣ, какъ Тѣлецъ закалается за насъ грѣшныхъ, и какъ насыщенный Хлѣбъ предлагается намъ въ пищу. Къ тому же Богъ устраиваетъ общую радость и пиршество со Святыми Своими, по крайнему человѣколюбію воспринимая свойственное намъ и говоря: «пріидите, ядше, возвеселимся». Однако старшій сынъ гнѣвается. Мнѣ думается, что здѣсь Христосъ изобразилъ Іудеевъ, гнѣвающихся за призваніе язычниковъ, и книжниковъ и фарисеевъ, соблазняющихся тѣмъ, что Господь принимаетъ грѣшниковъ и ѣстъ съ ними. Если же желаешь понять это и въ томъ смыслѣ, что это говорится относительно праведниковъ, то что тутъ удивительнаго, если и праведникъ не познаетъ превосходящее всякій умъ богатство милосердія Божія? Посему общій Отецъ утѣшаетъ его и приводитъ къ сознанію справедливости, говоря ему: «Ты всегда со Мною еси», участвуя въ неизмѣнной радости; «возвеселитися же и возрадовати подобаше, яко братъ твой сей мертвъ бѣ, и оживе, и изгиблъ бѣ, и обрѣтеся»: онъ былъ мертвъ по причинѣ грѣха; воскресъ благодаря покаянію; пропадалъ, потому что не находился въ Богѣ; бывъ же обрѣтенъ, онъ наполняетъ радостью небеса, согласно написанному: «Радость будетъ на небеси о единомъ грѣшницѣ кающемся» (Лк. XV, 7). Что же это такое, что особенно удручаетъ старшаго сына? — «Яко мнѣ», — говоритъ онъ, — «николиже далъ еси козляте, да со други своими возвеселился быхъ. Егда же сынъ Твой сей, изъядый Твое имѣніе съ любодѣйцами, пріиде, заклалъ еси ему тѣльца питомаго»: ибо до такой степени преизбыточествуетъ милость Божія по отношенію къ намъ, что, какъ говоритъ корифей Апостоловъ Петръ, сами Ангелы желали приникнуть въ назначенную намъ благодать, которая подается намъ въ Его воплощеніи. Но также и праведники желали, чтобы изъ-за этихъ благодѣяній, Христосъ пришелъ раньше времени (положеннаго для Воплощенія), какъ и Авраамъ желалъ видѣть день Его. Но Онъ тогда не пришелъ; а когда пришелъ, Онъ не пришелъ призвать праведниковъ, но грѣшниковъ къ пока/с. 40/янію, и особенно ради нихъ распинается Взявшій на Себя грѣхъ міра; ибо благодать преизбыточествовала тамъ, гдѣ умножился грѣхъ. А то, что несмотря на требованія праведниковъ, Онъ не далъ имъ ни одного изъ козлятъ, т. е. изъ грѣшниковъ, очевидно для насъ, какъ на основаніи не малаго числа иныхъ примѣровъ, такъ, особенно, и изъ видѣнія священнаго и блаженнаго Карпа. Ибо онъ, проклиная нѣкоторыхъ дурныхъ людей и говоря, что не справедливо, чтобы оставались жить беззаконники и развратители правыхъ путей Божіихъ, не только не былъ услышанъ, но и испыталъ неудовольствіе Божіе и услышалъ нѣкія приводящія въ трепетъ слова, приводящія къ познанію неизреченнаго и превосходящаго умъ долготерпѣнія Божія, и убѣждающихъ не проклинать людей живущихъ въ грѣхѣ, потому что Богъ даетъ имъ еще время для покаянія. Итакъ, Богъ кающихся и Отецъ щедротъ для того, чтобы показать это и къ тому же представить, что обращающимся чрезъ покаяніе Онъ даруетъ великіе и вызывающіе зависть дары, такимъ образомъ изложилъ эту притчу.

Посему, братіе, давайте и мы, чрезъ дѣла покаянія, возьмемъ себя въ руки, разстанемся съ лукавымъ и его скотомъ; отдѣлимся отъ свиней и питающихъ ихъ рожковъ, т. е. гнусныхъ страстей и приверженныхъ имъ; отступимъ отъ дурного пастбища, т. е. отъ злого навыка; бѣжимъ изъ страны страстей, которая — невѣріе, ненасытность и неумѣренность, въ которыхъ заключается тяжкій голодъ добра и страдательное состояніе хуже голода; притецемъ къ Отцу безсмертія, Дарователю жизни, идя, посредствомъ добродѣтелей, путемъ жизни; ибо тамъ мы найдемъ Его, вышедшимъ намъ навстрѣчу и дарующаго намъ разрѣшеніе нашихъ грѣховъ, знакъ безсмертія, залогъ будущаго наслѣдія. Такъ и блудный сынъ, какъ научаемся отъ Спасителя, во время пребыванія своего въ странѣ страстей, хотя и обдумывалъ и даже выговаривалъ слова покаянія, однако не получалъ отъ этого никакого блага,пока, не оставивъ всѣ тѣ дѣла грѣха, онъ бѣжа не пришелъ къ Отцу. И (тогда) получивъ то, что превышало его надежду, онъ, конечно, въ смиреніи пребывалъ оставшееся время жизни, цѣломудренно и праведно живя и сохраняя неповрежденной обновленную въ немъ благодать, которую да улучимъ и мы и сохранимъ неущербленной, дабы и въ будущемъ вѣкѣ намъ радоваться вмѣстѣ съ спасеннымъ /с. 41/ блуднымъ сыномъ въ Горнемъ Іерусалимѣ, Матери всѣхъ живущихъ, Церкви перворожденныхъ, въ Самомъ Христѣ Господѣ нашемъ, Которому подобаетъ слава во вѣки. Аминь. 
 

Примѣчаніе. Ссылаясь на видѣніе, которое имѣлъ св. Карпъ и вкратцѣ излагая сущность его, св. Григорій Палама имѣлъ въ виду слѣдующую повѣсть, которая помѣщается въ Прологѣ подъ 17-мъ днемъ мая въ Житіяхъ Святыхъ:

«Св. Діонисій Ареопагитъ въ своемъ посланіи къ монаху Демофилу, написанномъ съ цѣлью наставленія въ кротости и незлобіи, вспоминаетъ такое событіе.

Пришлось мнѣ, — говоритъ онъ, — при посѣщеніи острова Крита остановиться въ домѣ блаженнаго Карпа, ученика св. Апостола Павла. Мужъ сей былъ великъ по своимъ добродѣтелямъ и отличался такою возвышенною чистотою ума, что обладалъ большою способностью къ Боговидѣніямъ: онъ даже никогда не приступалъ къ совершенію Пречистыхъ и Животворящихъ Таинъ, прежде чѣмъ не сподобится явленія ему съ неба Божественнаго видѣнія. Сего святого мужа, — какъ онъ самъ повѣдалъ св. Діонисію, — опечалилъ одинъ изъ невѣрующихъ. Причина печали была та, что невѣрующій совратилъ отъ церкви къ своему злочестію одного изъ вѣрующихъ. Симъ обстоятельствомъ блаженный Карпъ былъ сильно огорченъ. Ему надлежало бы, конечно, сохранять терпѣніе и отпадшаго отъ вѣры непрестанно увѣщевать полезными словами, а невѣрнаго покорять своимъ благодушіемъ; надлежало бы усердно молить Господа, дабы Онъ и совратившагося къ нечестію опять обратилъ ко святой Своей Церкви и пребывающаго во мракѣ невѣрія просвѣтилъ свѣтомъ вѣры. Но, никогда ни въ чемъ не обнаруживавшій прежде нетерпѣнія, Карпъ на сей разъ былъ весьма сильно огорченъ въ душѣ своей. Поздно вечеромъ, когда приближалась уже полночь, онъ всталъ на молитву. Онъ всегда имѣлъ обыкновеніе въ полночный часъ вставать и молиться. — Стоя на молитвѣ, онъ не могъ преодолѣть въ себѣ чувства сильной скорби, какую причинили ему упомянутые два человѣка. Ему стало представляться, что эти беззаконные люди, развращающіе правые пути Господни, несправедливо остаются жить на землѣ; и сталъ онъ молить Бога, да ниспадетъ съ неба огонь на нихъ, и пожжетъ ихъ обоихъ. Когда онъ молился о семъ, вдругъ горница, въ которой онъ стоялъ, потряслась и разступилась сверху на двое, такъ что казалось ему, что онъ стоитъ на дворѣ, /с. 42/ и свѣтлый огненный пламень ниспалъ къ нему съ неба. Поднявъ взоры вверхъ, онъ увидѣлъ отверстое небо и въ немъ сидящаго Іисуса Христа, окруженнаго безчисленнымъ множествомъ ангеловъ въ человѣческомъ образѣ. Потомъ, опустивъ взоры внизъ, онъ увидѣлъ разсѣвшуюся землю, и въ ней глубокую темную пропасть; на краю же пропасти стояли тѣ два человѣка, которымъ Карпъ, въ гнѣвѣ, испрашивалъ погибели отъ Бога. Они стояли съ мольбою во взорѣ и съ великимъ страхомъ и трепетомъ, ибо были близки къ паденію въ пропасть; а въ пропасти той пресмыкался змей, скрежеща зубами. Были здѣсь и другіе какіе-то люди, которые тѣхъ двухъ грѣшниковъ били, толкали и влекли къ страшному змію. Карпъ, видя, что опечалившіе его готовы уже упасть въ пропастъ и быть съѣденными зміемъ, исполнился великой радости, и не столько Карпъ смотрѣлъ въ отверстое небо и на сидящаго въ немъ Іисуса Христа, сколько на близкую гибель этихъ двухъ грѣшниковъ. Но такъ какъ они не упали въ пропасть, то Карпъ снова сталъ досадовать и скорбѣть, и опять сталъ молить Бога, чтобы они упали и погибли. Когда же онъ возвелъ очи на небо какъ прежде, то увидѣлъ, что Іисусъ Христосъ, вставъ съ небеснаго престола, приблизился къ этимъ людямъ, стоявшимъ на краю пропасти, и подалъ имъ руку помощи; ангелы же поддерживали тѣхъ людей и, укрѣпляя ихъ, отвлекли отъ пропасти. Карпу же Христосъ сказалъ:

— Для чего желаешь ты погибели братіямъ? — Подражай Мнѣ и не желай смерти грѣшника, ибо Я готовъ за спасеніе людей снова пострадать, только бы люди обратились отъ своихъ лукавыхъ путей и возненавидѣли свои грѣхи. —

Приводя эту повѣсть въ своемъ посланіи къ упомянутому монаху Демофилу, Св. Діонисій поучаетъ ею, чтобы мы не были жестоки къ согрѣшающимъ, и желали бы для нихъ не наказанія, а покаянія и обращенія ихъ, — чтобы мы усердно молились о таковыхъ Богу, не желающему смерти грѣшниковъ, дабы Онъ Самъ Своею благодатію обратилъ и помиловалъ ихъ, ибо Онъ любитъ праведныхъ, но и грѣшныхъ милуетъ. Слава Господу во вѣки. Аминь».

(Почерпнуто изъ «Житія Святыхъ» на русскомъ языкѣ кн. 2. Москва. Синод. Типографія, стр. 83-5). 
 

Въ этой же повѣсти помѣщенной въ Прологѣ, слова Спасителя св. Карпу выражены еще сильнѣе и грознѣе, чѣмъ въ вышеприведенной русской редакціи, и вѣроятно ихъ-то и имѣетъ въ виду св. Григорій Палама. Приведемъ ихъ изъ Пролога, переводя на русскій языкъ:

/с. 43/ «Сказалъ же Іисусъ Карпу, простирая руку: "Вотъ, бей Меня! Я готовъ и еще многократно быть распятымъ за спасеніе людей, и Мнѣ это угоднѣе, нежели чтобы люди согрѣшали. Но смотри: угодно ли тебѣ быть въ пропасти вмѣстѣ съ зміемъ (который, какъ ты, ненавидитъ и желаетъ погубить грѣшныхъ людей), вмѣсто того, чтобы быть на небѣ и вмѣстѣ съ (человѣколюбивымъ) Богомъ и человѣколюбивыми и благими Ангелами?"»

(Прологъ. Кн. 2-я, листъ 170. СПБ. Син. Тип. 1896 г.). 
 

Примѣчаніе: 
[1] Homilia III. In parabolam Domini de salute Filii prodigi. P. G. 151 c. 32-48. 
 

Источникъ: Бесѣды (Омиліи) Святителя Григорія Паламы. Часть I. // Пер. съ греч. яз. архим. Амвросія (Погодина). — Первое изданіе на русскомъ языкѣ. — Монреаль: Изданіе Братства преп. Іова Почаевскаго, 1968. — С. 31-43. 

30 января/ 12 февраля праздник Трех Вселенских учителей и святителей: Василия Великого, Григория Богослова и Иоанна Златоустого

Три Святителя и греческая философия

ΟΙ ΤΡΕΙΣ ΙΕΡΆΡΧΕΣ ΚΑΙ Η ΕΛΛΗΝΙΚΉ ΦΙΛΟΣΟΦΊΑ

Протопресвитер Георгий Металлинос,

почетный профессор Афинского университета

π. Γεωργίου Δ. Μεταλληνού,

Ομοτ. Καθηγητού Παν/μίου Αθηνών

[...] Конечно, невозможно во всей полноте и точности понять отношение Трех Святителей к древней философии, если не принимать во внимание сущность христианства, его подлинное выражение и опыт как пастырской терапии человеческого бытия, которая своей единственной целью имеет обожение человека и освящение мира и людей. Именно в этой сотериологической ретроспективе христианство Святителей (это Православие) заключается принципиальное отличие его от христианства как религии набожного морализма, но и, как правило, и от секуляризованного христианства христианской интеллигенции.

Три Святители это святые, которые достигли обожения, и как святые они мыслили и действовали. Для них подлинной философией является та, которая приводит к «искомой истине», как говорит в целом о сути греческой философии, давая ей положительную оценку, Климент Александрийский (215). Греческая философия в целом, развивает это положение, однако в ней, в ее содержании, несомненно, христианство не может найти свою опору, поскольку философия является плодом падшего человечества, пусть даже если она и является порождением борьбы за обретение онтологической истины. В данном случае путаница исследователей заключается в том, что они ясно не осознают существующего отличия Трех Святителей и нашей святой веры от эллинизма, который вполне приемлем в качестве блага для образования и воспитания, что также весьма относительно, и греческой метафизической мыслью, которая отвергается, поскольку она находится в состоянии вполне явного противоречия по отношению к христианскому богословию и пастырскому служению Святителей.
Три Святителя, как и все Отцы и учители Церкви, сходятся в единой позиции по отношению к древней мудрости. В положительном смысле, когда подходят к ней как к «особому совершенству», как явлению исторического масштаба, которое включает греческий дух в поиске искупления и избавления. Однако Святые наши Отцы никогда не доходят до того, что придают так называемой мудрости сотериологический характер. Напротив они ее отрицают, когда эти две мудрости начинают сближаться между собой в синкретическом направлении. В таком случае внешняя мудрость она подвергается критике, как неспособная оказать помощь в благодатном преображении и духовном изменении человека во Христе. Иначе говоря, антропологическим первообразом для святоотеческого христианства является не «добренький человек», но бог по благодати, Святой. Кроме того, из их творений следует, что применение философского метода в богословии несет в себе существенную опасность, поскольку богословие Святителей (по содержанию, а не по форме) не является деятельностью рассудка, но просвещением от Святого Духа. В этих рамках космологические принципы греческих философов (вечность и повторяющаяся цикличность мира, творение по необходимости и др.), а также антропологические (например, вопросы о свободе и бессмертии человека и, в особенности понимания человека ) были совершенно чужды тому, что называется христианским Православием. В своем богословствовании Святые не являются последователями ни платонизма, ни аристотелевской или неоплатонической философии, но продолжают пророческую новозаветную традицию. Таким образом, они отождествляются с апостолом Павлом и его отношением к "мудрости мира сего".
Бог философов и его философии не имеет никакого отношения к Богу наших святых. В процессе духовного восхождения и совершенствования, который ведет к "видению Бога" (θέα του Θεού), а мудрость этого мира оказывается излишней. Кроме того, христианское спасение это вопрос не только мудрецов и книжников, но каждого человека, независимо от его образования и знаний. Поэтому неудивительно, что в нашей вере Великим именуется святитель Василий, но и совершенно необразованные в светском понимании, как преподобный Антоний, который, тем не менее, по божественной мудрости был равен свт. Василию Великому.
Отцы, которые стали школой пейдейи-образования, знают историю философии, но не желают слыть философами, и не подчиняются философии, как еретики, к философии которых примешиваются различные философские теории. Святые Отцы, как Святые, всецело принадлежат Телу Христову, «совершая крещение» во имя Его все свое бытие, тем самым достигая своей смерть и воскресение во Христе. Отцы остаются не подвластными влиянию философии даже и тогда, когда, благодаря своему образованию, они используют философский язык в богословии, который также был "крещен" в божественном откровении и и получил свое основное осмысление. Это поясняет святитель Григорий Палама, являясь продолжателем традиции Святых Отцов и их облика. «Что же касается Отцов, то они говорили прибегая к внешней (мудрости), но только что касается речей, а также часто в отношении понятий. Ум же они, согласно Павлу, имели Христов, но не говорили от человеческого рассудка».
Положении, поэтому Трех Святителей против философии не может быть назван враждебным или более анти-гречески. Св. Григорий Богослов, в моменты эмоциональной вспышки признаюсь, что связывает его как христианина и грека:

"Эллада моя, подруга юности моей,

которая достигла всего

и которая явила столько расположенности ко Христу !"

То есть: "Греция моя и возлюбленная и дорогая молодость, и она является той, которая обрела все и тело. Какое же усердие, ревность была ей явлена ко Христу! Греция, которую приемлет и восхваляет Григорий эта та Эллада, которая всем своим существом принесла себя Христу как Всеистине. Это утверждают и другие Отцы..
Несмотря на глубокой связь Эллинизма с Христианством Святые Отцы отдают предпочтение Православию во всем его содержании и искупительном подтексте, так что они избегают всякого поддельного и ложного союза, каким является ересь. Через Святых Отцов Православие восприняло Эллинизм без всякой подчиненности рабского унижения греческой философии, при этом подвергая эллинизации только те ее стороны, которые нуждались в эллинизации и демифологизации. Вне Православия существует только языческий эллинизм (фальшивый), как падший-греховный. Эллинизм как ппейджер, образование и воспитание не отвергается. Отвергается лишь только философствование веры и абсолютизация человеческого знания. При этом заявляется о неспособности человеческого знания приводить человека к обожению как спасению.

.
Христианство святых Отцов дало окончательный ответ на поиски высвобождения Эллинизма, переосмысливая заново его истою и удостаивая ее исторического усыновления. Согласно патрологу о. Георгию Флоровскому «Эллинизм...был расчленен ножом Духа Святого на части, он был поляризован и разделен, и был создан «новый христианский эллинизм»». Эллинизм "получил свое завершение в Церкви" и в своем новом обличьи — Греко-Православии (Эллиноортодоксии) — усовершенствованном Православии — был у достоин славы и процветал в последствии как вечная категория христианского бытия. (…)

(Источник: π. Γεωργίου Δ. Μεταλληνού, «Στα μονοπάτια της Ρωμηοσύνης», εκδ. Αρμός (απόσπασμα από το άρθρο: Η εορτή των τριών Ιεραρχών και η “σύνθεση” Ορθοδοξίας και Ελληνικότητας, σ. 315-321)

© перевод иеромонаха Сергия Троицкого 2013г.

Изобрѣтателенъ на зло духовный князь зла и искусенъ сразу же въ началѣ, отчаяніемъ и маловѣріемъ, ниспровергнуть тѣхъ людей, которые уже вложили въ душу основанія добродѣтели; силенъ же равнымъ образомъ и на полпути напасть безпечностью и нерадѣніемъ, на тѣхъ, которые уже воздвигли стѣны дома добродѣтели; но даже и самого того, кто уже поставилъ и самую кровлю добрыхъ дѣлъ (дома своей добродѣтели), силенъ онъ низвергнуть, путемъ гордости и безразсудства. Но мужайтесь! Не приходите въ ужасъ! Потому что, тотъ, кто бдителенъ, болѣе искусенъ въ удержаніи добра. И добродѣтель обладаетъ гораздо большей силой въ парированіи со зломъ, обогащаясь средствами свыше и споборничествомъ со стороны Того, Кто силенъ во всемъ и, по благости, влагаетъ силы во всѣхъ любителей добродѣтели, дабы не только она пребыла незыблимой предъ лицемъ снаряженныхъ, разновидныхъ и злостныхъ ухищреній супостата, но и павшихъ въ глубину зла, пробудила и подняла, и съ легкостью, путемъ покаянія и смиренія, привела къ Богу. Примѣромъ же сему является настоящая притча. Ибо и Мытарь оный, будучи мытаремъ и пребывая, можно сказать, въ безднѣ зла, — вслѣдствіе единаго слова, и то — краткаго, сталъ общникомъ добродѣтельно живущихъ, облегчается и возносится и становится выше всякой грѣховности и причисляется къ лику праведниковъ, будучи оправданъ Самимъ неподкупнымъ Судіею. Если же и Фарисей, по причинѣ слова осуждается, то это потому, что онъ — и Фарисей, и высокаго мнѣнія о себѣ, но не по истинѣ онъ праведенъ; кромѣ того, не мало дерзокъ въ словахъ, среди которыхъ было не мало такого, что вызывало Бога на гнѣвъ. Почему же смиреніе возноситъ на высоту праведности, а гордость низводитъ на дно /с. 22/ грѣховности? — Потому что, мнящій о себѣ высоко, и то — предъ лицемъ Бога, справедливо бываетъ оставленъ Богомъ: поскольку онъ и не считаетъ, что нуждается въ Его помощи. Считающій же себя за ничто, и потому взирающій на милость свыше, справедливо вызываетъ къ себѣ Божіе состраданіе и получаетъ отъ Него помощь и благодать. Ибо говорится: «Господь гордымъ противится, смиреннымъ же даетъ благодать» (Притч. III, 34).

И являя это чрезъ притчу, Господь говоритъ: «Человѣка два внидоста (ориг. ἀνέβησαν — взошли, поднялись) въ Церковь помолиться: единъ фарисей, а другій мытарь» (Лк. XVIII, 10). Желая ясно представить пользу, проистекавшую отъ смиренія, а также и вредъ, проистекающій отъ гордости, Онъ раздѣлилъ на двѣ категоріи всѣхъ въ храмъ приходящихъ, лучше же сказать — восходящихъ въ него. Ибо таковыми являются тѣ, которые приходятъ въ храмъ Божій ради молитвы, а таково именно — свойство молитвы: она возвышаетъ человѣка отъ земли на небо и восходя выше всего наднебеснаго, всякаго имени и высоты и достоинства, представляетъ его Самому, сущему надъ всемъ, Богу. Былъ же и оный древній храмъ лежащимъ на холмѣ, на возвышенности города, на вершинѣ, гдѣ нѣкогда во время мора въ Іерусалимѣ, Давидъ, видя смертоноснаго Ангела, извлекшаго мечъ на городъ, возшедши, учредилъ на томъ мѣстѣ жертвенникъ Господу и принесъ на немъ жертву Богу, и остановилъ моръ: и это было въ знакъ спасительнаго и духовнаго восшествія, вслѣдствіе молитвы, и благодаря ей — умилостивленія; если же пожелаешь, то также и въ образъ сей нашей священной Церкви, воистинну покоющейся на высотѣ, сущей нѣкимъ ангельскимъ и сверхмірнымъ мѣстомъ, гдѣ приносится безкровная и великая и воистину благопріятная Богу Жертва за умилостивленіе о всемъ мірѣ и за уничтоженіе смерти и преизбытокъ безсмертной жизни. Посему-то Онъ не сказалъ: «человѣка два пришли въ церковь», но сказалъ: — «взошли въ церковь».

Но и теперь есть такіе, которые, приходя въ священную церковь, однако не восходятъ, но, правильнѣе будетъ сказать, — понижаютъ представляющую небо Церковь; это — тѣ, которые приходятъ въ храмъ ради встрѣчи и разговоровъ другъ съ другомъ, и товары выставляютъ и заказываютъ: ибо они /с. 23/ — подобны другъ другу; потому что, одни — товары, а другіе слова выставляя, обмѣниваются другъ съ другомъ (одни — словами, другіе — товарами); и какъ однихъ, нѣкогда Господь рѣшительно изгналъ изъ онаго храма, говоря имъ: «Храмъ Мой, храмъ молитвы наречется: вы же сотвористе его вертепъ разбойникомъ» (Мѳ. XXI, 13), — такъ и другихъ Онъ отвергъ симъ выраженіемъ, показывая, что это — не восходящіе въ церковь, хотя бы и ежедневно приходили.

Фарисей же и Мытарь взошли въ церковь, потому что у обоихъ у нихъ была одна цѣль: помолиться, хотя Фарисей, послѣ того, какъ взошелъ, однако свелъ себя внизъ по той причинѣ, что извратилъ направленіе свое; итакъ, цѣль восхожденія у обоихъ была тождественна, но направленіе (въ молитвенномъ устроеніи) было взаимно-противоположное. Ибо одинъ взошелъ сокрушеннымъ и смирившимся, научившись у Псалмопѣвца-Пророка, что сердце сокрушенное и смиренное Богъ не уничижитъ: поскольку и самъ о себѣ, конечно, по опыту зная, Пророкъ говоритъ: «Смирихся, и спасе мя Господь» (Пс. 114, 5). И что говорю — пророкъ, — когда Богъ Пророковъ, ради насъ ставшій тѣмъ, что — мы, смирилъ Себя, почему Богъ Его и превознесъ, какъ говоритъ Апостолъ (Фил. II, 8)! А фарисей взошелъ весьма надмеваясь и кичась и выставляя себя праведникомъ, и то — предъ лицемъ Бога, передъ Которымъ вся наша праведность не больше драныхъ рубищъ; такъ поступалъ Фарисей, ибо онъ не послушалъ, говорящаго: «Нечистъ предъ Богомъ всякъ высокосердый» (Притч. XVI, 5); и — «Господь гордымъ противится» (Притч. III, 34); и — «Горе, иже мудри въ себѣ самихъ, и предъ собою разумни» (Ис. V, 21).

Не только же нравъ и направленіе, будучи различными, раздѣляли ихъ, но — и самая форма молитвы: ибо и она также была двояка. Потому что молитва есть дѣло не только прошенія, но и благодаренія: такъ, одинъ молящійся входитъ въ церковь Божію, славя и благодаря Бога за тѣ блага, которыя воспріялъ отъ Него; а другой — вымаливаетъ себѣ то, что еще не получилъ и въ чемъ у него особенно недостатокъ въ данное время; къ этому же относится и прошеніе объ отпущеніи грѣховъ. Что же касается обѣщанія Богу съ нашей стороны того, что приносится Ему по благочестію, то это называется не «молитвой», а — «обѣтомъ»; и это явилъ тотъ, кто /с. 24/ говоритъ: «Помолитеся и воздадите Господеви Богу нашему» (Пс. LXXV, 12); а также вѣщающій: «Благо тебѣ еже не обѣщаватися, нежели обѣщавшуся тебѣ, не отдати» (Еккл. V, 4). Но обѣ формы молитвы встрѣчаются и съ двойнымъ видомъ опасности, предостерегающей неосмотрительныхъ: такъ вѣра и сокрушеніе, при наличіи отстраненія отъ зла, дѣлаютъ молитву объ оставленіи грѣховъ и прощеніи истинно достигающей своей цѣли; а отчаяніе и огрубѣлость — дѣлаютъ ее бездѣйственной. Благодареніе же за тѣ блага, которыя восприняты отъ Бога, дѣлаетъ благопріятнымъ Ему смиреніе и отсутствіе дерзости въ отношеніи тѣхъ, которые не имѣютъ того; анадменность въ благодареніи, какъ будто бы благодаря своему тщанію и знанію оно пришло, и осужденіе тѣхъ, которые сего не имѣютъ, — дѣлаютъ благодареніе неугоднымъ Богу. Недугуя и въ томъ и въ другомъ, Фарисей самъ собою и собственными словами осуждается; ибо взойдя въ храмъ, благодаря, а не вымаливая, онъ къ благодаренію Бога безумно и бѣдственно примѣшалъ надменность и осужденіе. Ибо говорится: «Ставъ сей, сице въ себѣ моляшеся: Боже хвалу Тебѣ воздаю, яко нѣсмь якоже прочіи человѣцы, хищницы, неправедницы, прелюбодѣе». Въ томъ положеніи, которое занялъ Фарисей, сказывается не рабская покорность, а безразсудная гордыня, состояніе противоположное состоянію того, который, по смиренію, не дерзалъ даже глазъ поднять на небо. Дѣйствительно Фарисей «въ себѣ моляшеся», ибо онъ не поднялся къ Богу, хотя не остался незамѣченнымъ Сидящимъ на Херувимахъ и призирающимъ глубины безднъ. Такова была его молитва: говоря — «Благодарю Тебя», — онъ не прибавилъ, — «за то, что безъ всякихъ заслугъ съ моей стороны, Ты, смилостивившись, даровалъ мнѣ, немощному для борьбы, свободу отъ ловушекъ лукаваго; ибо большой подвигъ необходимъ душѣ, удержанной западнями супостата и впавшей въ сѣти грѣховности, чтобы возмочь чрезъ покаяніе освободиться. Поэтому лучшимъ Промысломъ относительно насъ управляются дѣла, и часто мало или даже и совсѣмъ не заботясь, мы пребываемъ съ Богомъ выше многихъ и великихъ злоключеній, сострадательно облегченные Имъ по причинѣ нашей немощи; и намъ подобаетъ быть благодарными за этотъ даръ и смиренными предъ лицемъ Даровавшаго, а не надмеваться. Фарисей же — «Благодарю Тебя, — говоритъ, — Боже, — не за то, что я воспринялъ отъ Тебя помощь, но за то, что я не таковъ, какъ прочіе люди»; какъ будто бы по /с. 25/ природѣ самъ и благодаря своей силѣ онъ обладаетъ тѣмъ качествомъ, что не былъ хищникомъ, прелюбодѣемъ и неправедникомъ, если только правда — онъ не былъ таковымъ: ибо онъ не себѣ внималъ, такъ что можно было бы повѣрить, что онъ — праведенъ, на основаніи того, что онъ самъ о себѣ говоритъ, но, такъ выходитъ, что онъ смотрѣлъ на другихъ, а не на себя, и всѣхъ, — о, безуміе! — презирая, онъ считалъ, что единственный на свѣтѣ праведникъ и цѣломудренный, это — онъ; «Яко нѣсмь», говоритъ онъ, «якоже прочіи человѣцы, хищницы, неправедницы, прелюбодѣе, или якоже сей мытарь». Какое безуміе! — могъ бы тебѣ кто-нибудь сказать: если, за исключеніемъ тебя, всѣ люди грабители и обидчики, то гдѣ же тогда мѣсто для жертвы, терпящей хищничество и ущербъ? Что же означаетъ выраженіе «сей мытарь» и это особое упоминаніе о немъ? Будучи однимъ изъ общаго числа и вмѣстѣ съ прочими принадлежа къ приведенному тобою обществу, развѣ и онъ уже тѣмъ самымъ, такъ сказать, не подлежитъ общему осужденію? Или же ему долженствовало двойное осужденіе по той причинѣ, что онъ попался на твои фарисейскіе глаза, хотя и далеко былъ позади? Кромѣ того, въ томъ, что онъ явно является мытаремъ, ты видишь въ немъ беззаконника, но откуда тебѣ извѣстно, что онъ и прелюбодѣй? Развѣ на томъ основаніи, что онъ нанесъ неправду другимъ, тебѣ разрѣшается безотвѣтственно наносить неправду ему? Это — нельзя, нельзя! Но онъ, вотъ, нося въ смиреніи души твое гордое порицаніе и принося Богу вмѣстѣ съ осужденіемъ себя моленіе, справедливо получитъ отъ Него аннулированіе осужденія за тѣ неправды, которыя совершилъ; а ты, гордо обвиняющій его и всѣхъ людей и изъ всѣхъ только себя оправдывающій, справедливо будешь осужденъ.

«Яко нѣсмь, якоже прочіи человѣцы, хищницы, неправедницы, прелюбодѣе». Эти слова показываютъ пренебреженіе Фарисея и въ отношеніи Бога, и въ отношеніи всѣхъ людей. Кромѣ того, они свидѣтельствуютъ о ложной направленности его міровоззрѣнія: ибо и всѣхъ людей вообще онъ открыто презираетъ, и свое воздержаніе отъ зла приписываетъ не Божіей силѣ, а — своей личной. Если же онъ и выражаетъ благодарность, однако сразу же сквозь это, онъ всѣхъ людей, за исключеніемъ себя, признаетъ разнузданными и обидчиками и грабителями, какъ будто бы никого, кромѣ него, Богъ не /с. 26/ удостоилъ проявлять добродѣтель. Но если всѣ люди таковы (какъ ихъ изображаетъ Фарисей), то, слѣдовательно, имущество Фарисея должно было подвергнуться расхищенію со стороны всѣхъ людей, такого рода. Но это представляется не такъ; ибо онъ самъ прибавляетъ, что: «Пощуся двакраты въ субботу, десятину даю всего елико притяжу». Онъ не говоритъ, что отдалъ десятую часть того имущества, которое раньше пріобрѣлъ, но говоритъ — «которое пріобрѣтаю», этимъ показывая прибавленіе и ростъ своего имущества; значитъ, онъ обладалъ тѣмъ, что раньше пріобрѣлъ и къ этому прибавлялъ безъ ущерба то, что могъ; такъ какъ же тогда, всѣ люди, кромѣ него, грабили и похищали?! Такъ зло само себя позоритъ и само себя предаетъ! Такъ всегда къ безразсудству примѣшивается ложь! Итакъ, даваніе десятины онъ привелъ въ свидѣтельство избытка своей праведности: ибо какъ могъ бы быть хищникомъ чужого тотъ, кто даетъ десятую часть своегоимущества? Постъ же онъ приводитъ въ показаніе своего воздержанія: ибо постъ является матерью цѣломудрія. Итакъ, пусть будетъ такъ: ты являешься цѣломудреннымъ и праведнымъ; если же желаешь, и мудрымъ, и благоразумнымъ, и мужественнымъ, и если и еще какимъ обладаешь добрымъ качествомъ; и если, дѣйствительно, ты обладаешь этимъ благодаря самому себѣ, а не отъ Бога имѣешь, то къ чему ложь облекаешь въ образъ молитвы, и восходишь въ храмъ и за не за что приносишь свое благодареніе? Если же ты обладаешь этими качествами, потому что воспринялъ ихъ отъ Бога, то не для того ты ихъ принялъ, чтобы хвалиться ими, но для того, чтобы служить въ назиданіе другимъ въ славу Даровавшаго. Да, тебѣ подобало радоваться, воистину, со смиреніемъ, а также благодарить Даровавшаго за тѣ дарованія, которыя ты воспринялъ: ибо не столько ради себя, свѣтильникъ воспринимаетъ свѣтъ, сколько ради смотрящихъ. Говоря же о субботѣ, Фарисей имѣетъ въ виду не седьмой день недѣли, но седмицу всѣхъ дней, изъ которыхъ два постясь онъ надмевается, не зная, что добродѣтель это — дѣло людей, но гордость — свойство бѣсовъ; посему, такъ поступая, онъ дѣлаетъ добродѣтели безполезными, и гордыня, сопряженная съ добродѣтелями, сводитъ ихъ на нѣтъ, даже если бы онѣ и были истинными, а тѣмъ болѣе — если онѣ фальшивы.

/с. 27/ Но довольно о Фарисеѣ.

«Мытарь же издалеча стоя, не хотяше ни очію возвести на небо: но біяше перси своя, глаголя: Боже, милостивъ буди мнѣ грѣшнику». Видите, какое смиреніе, вѣра и самопорицаніе? Видите ли, какъ съ молитвой сего Мытаря сочеталось крайнее смиреніе помысловъ и чувствъ, вмѣстѣ же и — сокрушеніе сердца? Такъ, восшедъ въ церковь, моля объ отпущеніи своихъ согрѣшеній, онъ привелъ съ собою прекрасныхъ посредниковъ къ Богу: вѣру, которая не постыждаетъ, самопорицаніе, освобождающее отъ осужденія (на судѣ Божіемъ), сокрушеніе сердца, не подлежащее уничиженію, и возносящее смиреніе. Съ молитвой же прекрасно сшествовало и терпѣніе. Ибо говорится: Мытарь тотъ «стоя вдали»; не сказалъ Христосъ — «ставъ», какъ говорится относительно Фарисея, но говорится — «стоя», — тѣмъ самымъ являя стояніе въ теченіе длительнаго времени, также какъ и длительность молитвы и словъ умилостивленія: ибо ничего иного не прибавляя и не измышляя, онъ внималъ только себѣ и Богу, повторяя вновь и вновь только это кратчайшее моленіе, что является наиполезнѣйшимъ видомъ молитвы.

Итакъ, стоя вдали, Мытарь не дерзалъ даже глазъ поднять на небо. Само стояніе его обозначало и терпѣніе и покорность, и не только — жалкаго раба, но и — состояніе осужденнаго. Представляетъ же этимъ и освобожденную отъ грѣховъ душу, но далекую отъ Бога, ибо не стяжала она еще къ Нему дерзновенія, пріобрѣтаемаго добрыми дѣяніями. Ожидается же, что душа сія приблизится къ Богу, такъ какъ оставила она грѣхи свои и имѣетъ доброе предрасположеніе. И вотъ, стоя такимъ образомъ вдали, Мытарь не желалъ даже глазъ поднять на небо, являя и поведеніемъ своимъ и видомъ осужденіе себя и самопорицаніе: ибо считалъ себя недостойнымъ ни неба, ни земного храма. Посему онъ стоялъ въ притворѣ, не дерзалъ даже на небо взирать, а тѣмъ болѣе, куда больше, — поднять глаза къ Богу небесъ. Но отъ сильнаго сокрушенія, ударяя себя въ грудь и представивъ себя достойнымъ здѣсь ударовъ, глубоко скорбя и возсылая стенанія, и свѣсивъ голову, какъ бы осужденный, онъ называлъ себя грѣшникомъ и съ вѣрою добивался милости, говоря: «Боже, милостивъ буди мнѣ грѣшнику». Онъ поступалъ такъ, потому что вѣрилъ говорящему: /с. 28/ «Рѣхъ, исповѣмъ на мя беззаконіе мое Господеви: и Ты оставилъ еси нечестіе сердца моего» (Пс. XXXI, 5). Чѣмъ же закончилось дѣло? — «Сниде сей оправданъ», говоритъ Господь, «паче онаго. Яко всякъ возносяйся, смирится: смиряяй же себе, вознесется». Какъ діаволъ есть воплощенная гордыня, и гордость является его злой стихіей, — почему, примѣшиваясь, она и одерживаетъ верхъ и сводитъ на нѣтъ всякую человѣческую добродѣтель, — такъ и (напротивъ) смиреніе предъ Богомъ есть добродѣтель добрыхъ Ангеловъ, и она сдерживаетъ верхъ надъ всякой человѣческой грѣховностью, приключившейся споткнувшемуся: ибо смиреніе является колесницей восшествія къ Богу, подобно онымъ облакамъ, которыя имѣютъ поднять вверхъ къ Богу тѣхъ, кто будетъ пребывать съ Богомъ въ нескончаемые вѣки, какъ пророчествуетъ Апостолъ: «Яко восхищени будемъ на облацѣхъ въ срѣтеніе Господне на воздусѣ: и тако всегда съ Господемъ будемъ» (1 Сол. IV, 17). Ибо смиреніе, соединенное съ покаяніемъ, является подобнымъ нѣкоему облаку: оно и источники слезъ изъ очей изводитъ, и выдѣляетъ достойныхъ отъ недостойныхъ, и возвышаетъ и Богу представляетъ туне [2] оправданныхъ въ силу благорасположенности намѣренія.

Итакъ, Мытарь, раньше злостно присваивавшій себѣ чужое имущество, затѣмъ оставившій порокъ и не оправдывавшій себя, былъ оправданъ; а Фарисей, не удерживающій себѣ имущества, принадлежащаго другимъ, но самъ себя выставлявшій праведникомъ, былъ осужденъ. Но чему же, тогда, подвергнутся тѣ, которые не удерживаются отъ похищенія чужого имущества и пытаются, при этомъ, оправдать себя? — И мы не станемъ говорить о таковыхъ, поскольку и Господь ничего не сказалъ о людяхъ такого рода, какъ, возможно, о не могущихъ быть вразумленными словами. Бываетъ же, что когда мы, моляся, смиряемъ себя, то и мы, въ равной степени, разсчитываемъ получить оправданіе, какъ оный Мытарь; но дѣло обстоитъ иначе: ибо необходимо замѣтить, что даже послѣ того, какъ Мытарь поднялся отъ состоянія грѣховности, онъ былъ въ лицо презираемъ Фарисеемъ, и самъ онъ, презирая себя, осуждалъ, не только не противовѣщая Фарисею, но и вмѣстѣ съ нимъ выступая противъ себя. Такимъ образомъ, когда и ты, оставивъ грѣховный навыкъ, не будешь проти/с. 29/ворѣчить презирающимъ тебя за грѣхи и поносящимъ, но вмѣстѣ съ ними осудишь себя, признавъ себя, дѣйствительно, достойнымъ сего, и въ сокрушеніи, путемъ молитвы притечешь къ единой милости Божіей, то знай, что ты — спасенъ, хотя бы и былъ мытаремъ. Ибо многіе называютъ себя грѣшниками и говорятъ такъ и въ дѣйствительности таковы; но сердце-то испытывается безчестіемъ. (Что же касается того, что) хотя великій Павелъ далекъ отъ фарисейской надменности, однако пишетъ къ говорящимъ на языкахъ въ Коринѳѣ: «Благодарю Бога моего, паче всѣхъ васъ языки глаголя» (1 Кор. XIV, 18), то онъ, говорящій въ иномъ мѣстѣ, что онъ — «всѣмъ попраніе» (1 Кор. IV, 13), пишетъ это для того, чтобы привести въ должный порядокъ тѣхъ, которые кичились надъ тѣми, кто не обладалъ этимъ даромъ.

Итакъ, какъ Павелъ, хотя писалъ это, однако былъ далекъ отъ фарисейской надменности, такъ и, напротивъ, можно говорить и слова онаго Мытаря и смирять себя по его примѣру, и, однако, не стать оправданнымъ, какъ онъ былъ оправданъ: ибо мытаревымъ словамъ долженствуетъ быть присуще также и обращеніе отъ зла, и расположеніе въ душѣ, и сокрушеніе и выдержка его. Такъ и Давидъ показалъ, что тотъ, кто считаетъ себя повиннымъ предъ Богомъ и покается, долженъ понести справедливое и выносимое оскорбленіе и безчестіе въ отношеніи себя со стороны другихъ. Ибо, послѣ того, какъ совершилъ грѣхъ, онъ, слыша оскорбленія со стороны Семея, сказалъ желающимъ отомстить за него: «Оставите его и тако да проклинаетъ, яко Господь рече ему проклинати Давида» (2 Цар. XVI, 10), говоря этимъ, что за допущеніе имъ грѣха, онъ имѣетъ отъ Бога заповѣдь поносить его; хотя въ то время Давидъ боролся со страшной и великой бѣдой, поскольку какъ разъ тогда Авессаломъ возсталъ противъ него. И, вотъ, съ нестерпимой скорбью по-неволѣ оставляя Іерусалимъ, затѣмъ убѣгая, онъ прибылъ къ подножью Елеонской горы, и нашелъ прибавленіе въ огорченіи: Семея, бросающаго на него камни и нещадно проклинающаго, и безстыдно поносящаго и называющаго его кровопійцею и беззаконникомъ, какъ бы приводя въ порицаніе предъ очи царя его тяжкое преступленіе, которое онъ совершилъ въ отношеніи Вирсавіи и Уріи. И не разъ, и не два проклявъ и бросивъ камнями и словами болѣе острыми, чѣмъ камни, онъ прекратилъ это дѣлать, но — шелъ, говорится, царь и всѣ люди его съ нимъ, а Семей шелъ по /с. 30/ окраинѣ горы, со стороны его, злословя и бросая камнями съ боку и обсыпая царя пылью. Царь не имѣлъ недостатка въ желающихъ заступиться за него. Такъ, Авесса воевода, не будучи въ силахъ снести это, сказалъ Давиду: «Почто проклинаетъ песъ умершій сей господина моего царя? Нынѣ пойду, и отъиму главу его» (ст. 9). Но царь удержалъ его и слугъ своихъ, говоря имъ: «Оставите его... негли призритъ Господь на смиреніе мое, и возвратитъ ми благая вмѣсто клятвы его» (ст. 12).

То, что совершилось тогда и исполнилось на дѣлѣ, это же, какъ явствуетъ и чрезъ эту притчу о Мытарѣ и Фарисеѣ, дѣйствительно всегда совершается. Такъ что истинно считающій себя повиннымъ вѣчной мукѣ, не перенесетъ ли доблестно не только безчестіе, но и — убытокъ и болѣзнь, и всякую, такъ сказать, превратность и бѣдствіе? Явившій же такое терпѣніе, будучи какъ бы должникомъ и повиннымъ, онъ, чрезъ болѣе легкое и временное и прекращающееся осужденіе, освобождается отъ воистину онаго тяжкаго и нестерпимаго мученія; ибо на основаніи этихъ устремляющихся нынѣ бѣдствій, воспринимается начало полученія Божественной благостыни, какъ бы долженствующей за терпѣніе. Поэтому-то одинъ изъ учительно наказуемыхъ (παιδευομένων) Богомъ, сказалъ: «Я снесу наказаніе Господне: ибо я согрѣшилъ предъ Нимъ». Да будемъ и мы учительно наказуемы Богомъ (въ нынѣшней жизни) съ милостію, но не съ гнѣвомъ и яростью (въ будущемъ вѣкѣ); не будемъ впадать въ малодушіе отъ Божіяго наказанія, но, какъ говоритъ Псалмопѣвецъ, будемъ до конца исправлять себя, благодатію и человѣколюбіемъ Господа нашего Іисуса Христа, Которому подобаетъ всякая слава, честь и поклоненіе, со безначальнымъ Его Отцемъ и Пресвятымъ и Благимъ и Животворящимъ Духомъ, нынѣ и присно и во вѣки вѣковъ. Аминь. 
 

Примѣчанія: 
[1] Homilia II. In Dominicam de Publicano et Pharisaeo parabolam. P. G: 151 c. 17-32. 
[2] Т. е. безъ наличія какихъ-либо заслугъ. 
 

Источникъ: Бесѣды (Омиліи) Святителя Григорія Паламы. Часть I. // Пер. съ греч. яз. архим. Амвросія (Погодина). —Первое изданіе на русскомъ языкѣ. — Монреаль: Изданіе Братства преп. Іова Почаевскаго, 1968. — С. 21-30. 

«Благословенъ Богъ! И въ нашъ вѣкъ произрасли мученики, и мы удостоились видѣть людей закалываемыхъ за Христа, людей проливающихъ святую кровь, которая орошаетъ всю Церковь» (Бесѣда 3-я на 1-ю книгу Паралипоменонъ св. Іоанна Златоуста).

И мы въ наше время вмѣстѣ съ златоустымъ проповѣдникомъ можемъ сказать то же о Новыхъ Мученикахъ и Исповѣдникахъ Россійскихъ, предстоящихъ нынѣ въ ликѣ угодниковъ Божіихъ предъ престоломъ Царя Славы и ходатайствующихъ за родъ нашъ.

Сонмъ Новыхъ Мучениковъ Россійскихъ состоитъ изъ представителей всѣхъ сословій и званій Земли Русской — начиная отъ царя-/с. 75/ мученика и до послѣдняго бездомнаго странника, лучшихъ чадъ нашего Отечества, которымъ суждено было своей святой кровью оросить всю Русскую Церковь.

Гоненіе на Церковь Христову въ Россіи началось еще до захвата власти богоборцами. Уже съ 1905 года въ газетахъ стали появляться сообщенія о первыхъ жертвахъ грядущаго гоненія.

Въ Ялтѣ, въ 1905 г., за безстрашныя обличенія царившихъ тогда въ городѣ революціонныхъ настроеній, въ своемъ домѣ, на глазахъ у жены и трехъ малолѣтнихъ сыновей, былъ заколотъ кинжалами священникъ о. Владиміръ Троепольскій. Его послѣднія слова, обращенныя къ убійцамъ, были: «Богъ проститъ!»

Въ селѣ Городищи Царицынской обл., 30 ноября 1906 г., также въ своемъ домѣ, былъ убитъ священникъ о. Константинъ Хитровъ. Убійцы не пощадили никого изъ его домашнихъ: о. Константинъ, его матушка, пятилѣтній сынъ Сергѣй и малолѣтній Николай, всѣ были найдены съ проломленными черепами.

Въ 1910 г. въ Тифлисѣ былъ убитъ экзархъ Грузіи архіепископъ Никонъ.

Эти первыя жертвы, по сравненію съ тѣмъ, что суждено было перенести Русской Церкви позднѣе, являлись какъ бы маленькими царапинками на ея тѣлѣ. Съ приходомъ къ власти большевиковъ она уже вся обагрилась кровью мучениковъ.

Во время Всероссійскаго Собора 1917-1918 г. въ Москву, къ св. патріарху Тихону, со всѣхъ концовъ необъятной Россіи потекли сообщенія о новыхъ мученикахъ и исповѣднихъ, претерпѣвшихъ муки и смерть за Христа. 31 марта 1918 г. на заупокойной литургіи въ храмѣ Московской Духовной Семинаріи св. патріархомъ Тихономъ были помянуты 15 священномучениковъ поименно «и иныхъ многихъ священнаго, иноческаго и мірскаго чина, ихъ же имена Ты, Господи вѣси».

Первомученикомъ русскаго духовенства сталъ протоіерей Петроградской епархіи о. Іоаннъ Кочуровъ. За безстрашную проповѣдь онъ подвергся избіенію, а затѣмъ его полуживого долго волокли по шпаламъ, пока онъ не предалъ свою душу Богу.

25-го января 1918 г. въ Кіевѣ былъ замученъ благостный старецъ-святитель митрополитъ Владиміръ.

4-го іюля 1918 г. въ Екатеринбургѣ былъ злодѣйски убитъ Государь Императоръ Николай II со всемъ своимъ Августѣйшимъ семействомъ и съ вѣрными слугами, ставшими мучениками христіанскаго долга. Палачи не пожалѣли даже ни въ чемъ неповинныхъ дѣтей. Не стало на Руси кроткаго и боголюбиваго царя — взятъ былъ отъ народа «удерживающій» и кровь христіанская потокомъ хлынула на Русскую Землю. Четыре дня спустя послѣ убіенія царственныхъ страстотерпцевъ, св. патріархъ Тихонъ въ одномъ изъ московскихъ храмовъ по поводу ихъ блаженной кончины говорилъ: «...мы знаемъ, что онъ (Государь), отрекаясь отъ престола, дѣлалъ это, имѣя въ виду благо Россіи и изъ любви къ ней. Онъ могъ бы, послѣ отреченія, найти себѣ безопасность и сравнительно спокойную жизнь за границей, но не сдѣлалъ этого, желая страдать вмѣстѣ съ Россіей. Онъ ничего не предпринялъ для /с. 76/ улучшенія своего положенія, безропотно покорился судьбѣ... и вдругъ, онъ приговаривается къ разстрѣлу. ...Наша совѣсть примириться съ этимъ не можетъ и мы должны во всеуслышаніе заявить объ этомъ, какъ христіане, какъ сыны Церкви. Пусть за это насъ называютъ контр-революціонерами, пусть заточатъ въ тюрьму, пусть насъ разстрѣливаютъ. Мы готовы все это претерпѣть въ упованіи, что и къ намъ будутъ отнесены слова Спасителя нашего: «Блажени слышашіи слово Божіе и хранящіи е».

Замѣчательны слова преп. Серафима Саровскаго о будущемъ царѣ-мученикѣ: «Того царя, который меня прославитъ — я прославлю». Это пророчество подтвердилось въ 1903 г. при прославленіи преп. Серафима, когда Государь написалъ: «Немедленно прославить».

На слѣдующій день послѣ Екатеринбургскаго злодѣянія въ Алапаевскѣ были убиты великая княгиня Елизавета Ѳеодоровна, родная сестра царицы-мученицы, тайно постриженная въ иночество, ея сподвижница монахиня Варвара и князья царской крови: Іоаннъ Константиновичъ, Игорь Константиновичъ, Константинъ Константиновичъ, Владиміръ Палей, Михаилъ Сергѣевичъ и рабъ Божій Ѳеодоръ Ремезъ. Ихъ живыми сбросили въ шахту и тамъ забросали гранатами. Великая княгиня до конца помогала умиравшему князю Іоанну Константиновичу, дѣлала ему перевязку, пѣла надгробныя или хвалебныя Богу пѣсни, пока для нея самой уже не зазвучали райскіе напѣвы. Около тѣла святой были обнаружены двѣ неразорвавшіяся гранаты, а на груди ея лежала икона Спасителя.

Св. мощи преподобномученицъ Елизаветы и Варвары были выве/с. 77/зены за границу отступавшей Бѣлой арміей, и въ 1981 г., передъ прославленіемъ Новомучениковъ Россійскихъ, ихъ гробницы, хранящіяся въ Іерусалимѣ въ русскомъ женскомъ монастырѣ въ Геѳсиманской веси, были открыты для поклоненія.

Годы Гражданской войны 1918-1922 явились для Русской Церкви годами поистинѣ кровавыми, наибольшее число мучениковъ приходится именно на этотъ періодъ.

Въ Воронежѣ въ 1919 г. было одновременно убито 160 іереевъ во главѣ съ архіепископомъ Тихономъ (Никаноровымъ). Послѣ отступленія Бѣлой арміи изъ города, они, слѣдуя примѣру архипастыря, не захотѣли оставлять свою паству и всѣ сподобились мученическаго вѣнца. Самого престарѣлаго святителя большевики повѣсили на царскихъ вратахъ церкви монастыря св. Митрофана. Вмѣстѣ съ нимъ въ томъ же монастырѣ были замучены 7 инокинь, онѣ были брошены мучителями въ котелъ съ кипящей смолой.

Съ декабря 1918 г. по іюнь 1919 г. въ Харьковѣ было убито 70 іереевъ Харьковской епархіи.

Въ Перми въ 1919 г., послѣ занятія города Бѣлой арміей, были обнаружены тѣла разстрѣлянныхъ и замученныхъ 42 священнослужителей. Весной, когда снѣгъ растаялъ, они были найдены закопанными въ семинарскомъ саду, многіе носили на себѣ слѣды пытокъ.

Въ г. Тобольскѣ въ 1921 г. было убито 100 іереевъ.

Здѣсь приведены лишь нѣсколько примѣровъ бывшихъ въ то время массовыхъ разстрѣловъ духовенства, дошедшіе до насъ благодаря тому, что упомянутые города были на короткое время освобождаемы Бѣлой арміей и поэтому свѣдѣнія объ этихъ мученикахъ были собраны самыя точныя. То же происходило и на всей остальной Землѣ Русской; повсюду лилась потокомъ кровь христіанская.

Муки, какія претерпѣвали св. страстотерпцы, мало чѣмъ отличались отъ мученій христіанъ первыхъ вѣковъ, и изощренная жестокость современныхъ гонителей также не уступала жестокости ихъ предшественниковъ. — Вотъ примѣры.

Епископа Соликамскаго Ѳеофана (Ильменскаго) мучители вывели на земерзшую рѣку Каму, раздѣли его донага, заплели волосы въ косички, связали ихъ между собой, затѣмъ, продѣвъ въ нихъ палку, приподняли святителя въ воздухъ и начали медленно опускать его въ прорубь и поднимать, пока онъ еще живой не покрылся коркой льда толщиной въ два пальца и такъ предалъ свою душу въ руки Божіи. Все это звѣрство было совершено на глазахъ у многочисленныхъ свидѣтелей — пасомыхъ Владыки, которые оплакивали и молились за своего архипастыря — новаго священномученика Ѳеофана, святого Пермскаго края. Память его 11 декабря.

Въ 1918 г. въ г. Самарѣ, не менѣе звѣрскимъ способомъ, былъ убитъ епископъ Михайловскій Исидоръ (Колоколовъ): его посадили на колъ!

Въ г. Херсонѣ, въ томъ же году, три іерея были распяты на крестахъ.

Наущаемые діаволомъ — первопричиной всѣхъ гоненій на Церковь во всѣ вѣка, новые мучители подвергали свои жертвы всѣмъ тѣмъ видамъ мукъ, кои употребляли іудеи, язычники и мусульмане въ первые /с. 79/ и послѣдующіе вѣка гоненій.

Къ симъ угодникамъ Божіимъ можно отнести слова Апостола о первыхъ мученикахъ Церкви Божіей: ...отъ нихъ же многіе «убіени быша, претрени быша, убійствомъ меча умроша, не пріемше избавленія, да лучшее воскресеніе улучатъ» (Евр. 11, 35-37).

Муки за Христа и саму смерть новые мученики встрѣчали безстрашно, радовались тому, что въ страданіяхъ уподобляются своему Искупителю.

Многіе передъ смертью молились за своихъ мучителей, благословляли своихъ убійцъ, призывали ихъ къ покаянію.

Первомученикъ митрополитъ Владиміръ Кіевскій, передъ разстрѣломъ, воздѣвъ руки вверхъ, такъ молился Богу: «Господи! прости моя согрѣшенія — вольная и невольная, и пріими духъ мой съ миромъ». Потомъ онъ благословилъ обѣими руками своихъ убійцъ и сказалъ: «Господь васъ благословляетъ и прощаетъ». И послѣ этого, когда митрополитъ не успѣлъ еще опустить рукъ, онъ былъ убитъ тремя выстрѣлами.

Іеромонахъ Аѳанасій монастыря «Спасовъ скитъ», выведеный на казнь, сталъ на колѣни, помолился, перекрестился, поднявшись съ колѣнъ, благословилъ стоявшаго противъ него съ ружьемъ большевика и поднялъ руки вверхъ. Палачъ хладнокровно застрѣлилъ только что благословившаго его пастыря.

Архіепископъ Астраханскій Митрофанъ передъ разстрѣломъ благословилъ своихъ мучителей, за что одинъ изъ нихъ началъ бить его рукояткой револьвера по рукамъ, затѣмъ схвативъ святителя за бороду, съ силой пригнулъ его голову къ землѣ, такъ что порвалъ ему ротъ, и послѣ подобныхъ издѣвательствъ застрѣлилъ мученика въ високъ.

Протоіерей Іоаннъ Восторговъ, извѣстный на всю Россію проповѣдникъ, настоятель собора Василія Блаженнаго въ Москвѣ, передъ разстрѣломъ благословилъ всѣхъ приговоренныхъ вмѣстѣ съ нимъ и первымъ подошелъ къ вырытой ямѣ.

Епископъ Балахнинскій Лаврентій (Князевъ) во время разстрѣла призывалъ солдатъ къ покаянію, проповѣдывалъ имъ, стоя подъ прицѣломъ, о будущемъ спасеніи Россіи. Русскіе солдаты разстрѣливать его отказались, былъ разстрѣлянъ китайцами.

Епископъ Никодимъ Бѣлгородскій передъ разстрѣломъ, помолившись, благословилъ солдатъ-китайцевъ, и тѣ отказались стрѣлять. Тогда ихъ смѣнили новыми и Владыку вывели къ нимъ, переодѣтаго въ солдатскую шинель.

Съ 1920-хъ годовъ, ввиду того, что свободный міръ все чаще сталъ заявлять протесты противъ безпощаднаго гоненія на Церковь въ Россіи, гоненіе начало пріобрѣтать форму видимой законности. Появились суды и судьи. Подобно тому какъ въ древности идолопоклонники требовали отъ христіанъ отреченія отъ Христа и поклоненія твари, такъ и на судахъ безбожниковъ отъ мучениковъ требовали отреченія отъ своего Творца и поклоненія твари — матеріи, обѣщая за это свободу и разныя матеріальныя блага.

/с. 80/ Нѣкоторые не выдерживали и отпадали отъ Церкви, находились даже священники, которые отрекались отъ Христа публично. Выявились пастыри-наемники, пытавшіеся вопреки велѣніямъ своей совѣсти осуществить идею «симфоніи» Церкви съ богоборческой властью.

Въ 1922 году ими былъ учиненъ въ Церкви расколъ; раскольники стали именовать себя «Обновленческой» или «Живой» церковью. Возглавители этого безблагодатнаго сборища не ограничились въ своихъ дѣйствіяхъ нарушеніемъ каноновъ и измышленіемъ новыхъ ересей, но, уподобившись Іудѣ-предателю, сами стали истинныхъ пастырей предавать на беззаконныя судилища.

Такъ, напримѣръ, когда чекисты пришли арестовать Петроградскаго митрополита Веніамина, то привелъ ихъ къ нему его же бывшій ученикъ, священникъ Александръ Введенскій, впослѣдствіи обновленческій лжемитрополитъ. Войдя къ митрополиту, Введенскій попытался взять у него благословеніе. «О. Александръ, мы же съ вами не въ Геѳсиманскомъ саду» — спокойно сказалъ ему Владыка и съ тѣмъ же спокойствіемъ выслушалъ объявленіе объ арестѣ.

Въ 1923 г. состоялся разбойничій соборъ «Обновленческой церкви». Въ постановленіи этого собора писалось: «Церковнымъ людямъ не слѣдуетъ видѣть въ совѣтской власти власть антихристову. Наоборотъ, соборъ обращаетъ вниманіе, что совѣтская власть, государственными методами, одна во всемъ мірѣ, имѣетъ цѣль осуществить идеалы Царствія Божія».

И это писалось тогда, когда этой властью, на глазахъ у всего вѣрующаго народа, были замучены и убиты десятки святителей, тысячи священниковъ, монаховъ и мірянъ.

Бóльшая часть вѣрующихъ, сразу же опознавъ наемниковъ, вкравшихся въ церковную ограду, перестали посѣщать захваченные ими храмы, согласно словамъ царственнаго Пѣснописца: «Возненавидѣхъ церковь лукавнующихъ, и съ нечестивыми не сяду» (Псал. 25, 5), и ходили только въ тѣ церкви, гдѣ за богослуженіемъ возносилось имя св. патріарха Тихона.

Другимъ предлогомъ къ гоненію на православныхъ христіанъ въ Россіи явилось изъятіе большевиками церковныхъ цѣнностей.

Въ странѣ наступилъ сильный голодъ; пользуясь имъ, безбожники рѣшили усилить гоненіе. Ленинъ по этому поводу писалъ: «Именно теперь и только теперь, когда въ голодныхъ степяхъ ѣдятъ людей и на дорогахъ валяются сотни, если не тысячи труповъ, мы можемъ (и поэтому должны) провести изъятіе церковныхъ цѣнностей съ самой бѣшенной и безпощадной энергіей, не останавливаясь передъ проявленіемъ какого угодно сопротивленія»... и далѣе: «Чѣмъ большее число представителей реакціонной буржуазіи и реакціоннаго духовенства удастся намъ по этому поводу разстрѣлять, тѣмъ лучше».

Подъ предлогомъ изъятія церковныхъ цѣнностей въ 1922 г., только по опубликованнымъ даннымъ, было разстрѣляно и замучено 2.691 священномученикъ, 1.962 преподобномученика, 3.447 преподобномученицъ.

Въ Петроградѣ въ ночь съ 12 на 13 августа 1922 г. былъ разстрѣ/с. 81/лянъ глубоко почитаемый всѣмъ простымъ трудовымъ людомъ Петроградской епархіи митрополитъ Веніаминъ (Казанскій), вмѣстѣ съ нимъ были разстрѣляны епископъ Венедиктъ, архимандритъ Сергій (Шеинъ) и еще нѣсколько видныхъ церковныхъ дѣятелей.

Когда на судѣ митрополиту предложили сказать свое послѣднее слово, то онъ, пользуясь имъ, сталъ доказывать судьямъ всю невиновность осужденныхъ съ нимъ, приводя при этомъ обстоятельныя доказательства въ пользу каждаго. Судья потребовалъ сказать что-нибудь о себѣ. «О себѣ? Что же я могу вамъ о себѣ сказать? Развѣ лишь одно... Я не знаю, что вы мнѣ объявите въ вашемъ приговорѣ — жизнь или смерть, — но, что бы вы въ немъ не провозгласили, — я съ одинаковымъ благоговѣніемъ обращу очи свои горѣ́, возложу на себя крестное знаменіе (при этомъ митрополитъ широко перекрестился) и скажу: Слава Тебѣ, Господи Боже, за все»!

Подобные судебные процессы велись почти во всѣхъ городахъ Россіи.

13 апрѣля 1922 года, за отказъ выдать безбожникамъ церковные сосуды, освященные Святыми Дарами, были приговорены къ разстрѣлу 11 московскихъ священниковъ. Къ этому же процессу былъ привлеченъ святѣйшій патріархъ Тихонъ. За смѣлыя выступленія на судѣ патріархъ подвергся аресту и заключенію въ Донскомъ монастырѣ, безъ права принимать посѣтителей; только одинъ разъ въ день ему разрѣшалось выходить на балконъ и издали благословлять народъ.

Черезъ полгода въ Москвѣ состоялся повторный судебный процессъ въ связи съ дѣломъ по изъятію церковныхъ цѣнностей, къ суду было привлечено 118 обвиняемыхъ.

Обновленцы объясняли массовые разстрѣлы вѣрующихъ непримиримымъ отношеніемъ патріарха и всей «тихоновской» Церкви къ совѣтской власти. На одномъ изъ своихъ «соборовъ» они постановили лишить святѣйшаго патріарха сана и даже монашества. Обновленческій лжемитрополитъ Петръ въ большевистской газетѣ «Извѣстія» требовалъ, чтобы патріархъ Тихонъ и его соратники понесли «должную кару». Мучители уже готовили свою расправу надъ святѣйшимъ, но, видно, отъ Господа ему былъ уготованъ иной вѣнецъ. Самъ патріархъ искренно желалъ мученической смерти, того скораго перехода въ селенія Отца Небеснаго, коего сподобились священномученики Владиміръ Кіевскій, Веніаминъ Петроградскій и прочіе святители, пастыри и міряне. Для него это было вожделѣннымъ концомъ его страдальческой жизни. Но Господь судилъ иначе, крестомъ святѣйшаго явилось управленіе Русской Церковью въ самый кровавый періодъ ея существованія. По силамъ былъ сей крестъ лишь сильному въ смиреніи патріарху Тихону. Кротко и безропотно несъ онъ послушаніе, данное ему Церковью — патріаршество, изнемогая порой подъ этой непосильной ношей, но не сдаваясь. Не разъ большевики требовали отъ него рѣшеній, противныхъ его совѣсти, грозя при этомъ разстрѣломъ вѣрныхъ ему собратьевъ архипастырей и пастырей. На его глазахъ былъ убитъ самый близкій ему человѣкъ — многолѣтній келейникъ святѣйшаго Іаковъ, котораго знала и пришла провожать вся Москва. На самого /с. 83/ патріарха было устроено покушеніе, и онъ на слѣдующій день послѣ него, съ ножевой раной въ спинѣ, служилъ и проповѣдывалъ въ Троицкомъ подворьѣ.

Сколько пришлось пережить его любвеобильному сердцу, вѣдаетъ одинъ лишь Богъ. 25 марта 1925 года, въ самый день праздника Благовѣщенія, почилъ отъ земныхъ дѣлъ великій печальникъ Земли Русской святѣйшій Тихонъ, патріархъ Московскій и всея Руси. Передъ смертью онъ, подобно св. Іоанну Златоусту, трижды воздалъ хвалу Творцу своему и, занеся третій разъ руку для крестнаго знаменія, тихо отошелъ ко Господу. Взятъ былъ отъ Церкви земной святѣйшій патріархъ Тихонъ и возсіялъ въ Церкви Небесной новый священномученикъ Тихонъ, святитель Московскій.

Послѣ кончины патріарха во главѣ Русской Церкви всталъ митрополитъ Крутицкій Петръ. По имени было и житіе его. Онъ оказался тѣмъ камнемъ, о который разбивались всѣ тщетныя попытки большевиковъ подчинить себѣ Церковь. На многократныя предложенія властей пойти на взаимныя уступки онъ неизмѣнно отвѣчалъ отказомъ, а посылаемыхъ къ нему агентовъ съ этими предложеніями выпроваживалъ за дверь со словами: «Вы все лжете, ничего не дадите, а только обѣщаете». 10 декабря 1925 года онъ былъ арестованъ. Съ тѣхъ поръ митрополитъ Петръ къ прямому управленію Церковью уже не вернулся, и до самой своей кончины, которая послѣдовала въ 1936 году, находился въ различныхъ тюрьмахъ и ссылкахъ, претерпѣвая голодъ, холодъ и поношенія отъ своихъ мучителей.

Вмѣстѣ съ митрополитомъ Петромъ была арестована группа единомышленныхъ съ нимъ іерарховъ, проживавшихъ въ Москвѣ. Въ этотъ періодъ гоненія на Церковь, въ 1926 г., въ различныхъ ссылкахъ находилось 117 епископовъ. Русская Церковь осталась безъ своихъ архипастырей. Старшимъ изъ всѣхъ остававшихся на свободѣ былъ викарій Ярославской епархіи архіепископъ Угличскій Серафимъ (Самойловичъ), онъ и всталъ во главѣ Церкви. Большевики къ нему начали предъявлять тѣ же требованія, какія предъявляли митрополиту Петру, для этого его вызвали въ ГПУ и продержали тамъ три дня. Не добившись отъ него согласія на ихъ предложенія, чекисты пробовали запугать Владыку. — А если мы васъ отсюда не выпустимъ, кто возглавитъ Церковь? — «Самъ Господь Іисусъ Христосъ» — послѣдовалъ достойный отвѣтъ святителя. Впослѣдствіи архіепископъ Серафимъ былъ сосланъ на Соловки, прошелъ и черезъ другіе страшные лагеря и скончался въ ссылкѣ, въ Коми, на крайнемъ сѣверѣ.

Русская Церковь шла неуклоннымъ крестнымъ путемъ, тѣмъ путемъ, какимъ увѣнчалось воплощеніе Господа Іисуса Христа на землѣ, единственнымъ путемъ, ведущимъ людей ко спасенію, — путемъ скорбнымъ. Прямые продолжатели дѣла Христова, архипастыри и пастыри, подавали своимъ пасомымъ высокій примѣръ для подражанія, избирая именно сей путь, отвращаясь отъ путей широкихъ и легкихъ.

И какъ разъ тогда, когда Церковь уже готова была торжествовать побѣду, когда всѣ попытки гонителей поработитъ Ее себѣ оказались тщетными, изъ тюрьмы былъ выпущенъ на свободу митрополитъ Сергій /с. 84/ (Страгородскій). Самъ фактъ его освобожденія въ тотъ моментъ, когда повсюду шли аресты, возбудилъ среди вѣрующихъ тревогу, которая усилилась, когда онъ созвалъ новый Синодъ, состоявшій изъ бывшихъ обновленцевъ, и получилъ право жить въ Москвѣ, каковымъ онъ не пользовался даже до своего ареста. Вставъ во главѣ Церкви, онъ сразу же началъ исполнять тѣ требованія безбожниковъ, за неисполненіе которыхъ прежніе іерархи поплатились своей свободой.

Въ 1927 г. имъ было написано посланіе (декларація), въ которомъ митрополитъ Сергій выражалъ совѣтскому правительству благодарность за вниманіе къ духовнымъ нуждамъ православнаго населенія, и называлъ радости совѣтской власти радостями Церкви. Большинство приходовъ, получивъ «декларацію», отсылали ее обратно митрополиту Сергію; на Уралѣ, за рѣдкими исключеніями, всѣ приходы вернули декларацію.

Въ Церкви произошелъ новый расколъ, а для большевиковъ появился новый поводъ къ усиленію гоненія — непризнаніе митрополита Сергія и его, продиктованной ими, деклараціи.

Какъ въ свое время поминовеніе имени св. патріарха Тихона за богослуженіемъ служило для мучителей поводомъ къ осужденію своихъ жертвъ въ ссылку или на казнь, такъ теперь, наоборотъ, за непоминовеніе митрополита Сергія многіе сподоблялись мученическихъ вѣнцовъ.

Такъ, епископъ Никольскій Іероѳей (Афоникъ) былъ арестованъ за отказъ повиноваться митрополиту Сергію. Вѣрующій народъ, живой стѣной окруживъ своего любимаго Владыку, не давалъ чекистамъ увести его, тогда они на глазахъ у всѣхъ убили святителя выстрѣломъ въ голову.

«...Какъ много появилось новыхъ страдальцевъ, писалъ митр. Сергію архіеп. Серафимъ (Самойловичъ), которыхъ страданія еще болѣе усугубляются сознаніемъ того, что эти страданія явились слѣдствіемъ вашей новой политики». На подобныя письма митр. Сергій либо не отвѣчалъ вовсе или отвѣчалъ лишеніемъ архіерея его каѳедры или запрещеніемъ въ священнослуженіи.

Всѣ новыя назначенія и перемѣщенія епископовъ шли теперь черезъ ГПУ, Церковь почти полностью подпала подъ власть безбожниковъ, и то, чего они не смогли добиться черезъ обновленцевъ, добились благодаря митр. Сергію.

Въ другомъ своемъ письмѣ митр. Сергію архіеп. Серафимъ обвиняетъ его въ тяжкомъ грѣхѣ «увлеченія малодушныхъ и немощныхъ братій нашихъ въ новообновленчество». И дѣйствительно, дѣйствія митр. Сергія мало чѣмъ отличались отъ дѣйствій обновленцевъ. Онъ также, подобно имъ, не гнушался и предательства своихъ собратьевъ. Такъ, епископъ Остальскій Аркадій, жизнь котораго — одни сплошныя страданія за Христа (его приговорили къ разстрѣлу, который затѣмъ замѣнили 10 годами сѣверныхъ лагерей, ссылали на Соловки, требовали отреченія отъ священнослуженія, обѣщая за это прекращеніе преслѣдованія), — однажды, возвращаясь изъ ссылки и будучи тайно въ Москвѣ, рѣшилъ обратиться къ митрополиту Сергію за совѣтомъ, /с. 85/ какъ ему дальше быть и что дѣлать. Митрополитъ Сергій, прежде бесѣды, потребовалъ отъ епископа Аркадія немедленной явки въ ГПУ.

ГПУ само по себѣ не могло сломить многихъ исповѣдниковъ; укрѣпляемые благодатью Божіею, они мужественно претерпѣвали всѣ мученія, а требованія мучителей повиноваться ихъ велѣніямъ вмѣняли ни во что; но теперь, когда самъ законный глава Церкви, не повинный ни въ ереси, ни въ прямомъ нарушеніи каноновъ, началъ призывать къ этому повиновенію, многіе, не рѣшаясь идти противъ «мудрѣйшаго» Сергія, каковымъ онъ почитался среди духовенства, и боясь тѣмъ самымъ впасть въ преслушаніе Церкви, пошли за нимъ и всѣ годы своего заключенія въ тюрьмахъ и ссылкахъ, годы честной борьбы, зачеркнули.

Лучшая же часть епископата, духовенства и мірянъ, сразу почувствовавъ новый соблазнъ, вкравшійся въ Церковь, не пожелали слѣдовать ему и порвали всякое общеніе съ митрополитомъ Сергіемъ. Однимъ изъ первыхъ отошелъ отъ него епископъ Викторъ (Островидовъ) и съ нимъ Воткинская и частично Вятская епархіи. Вслѣдъ за тѣмъ отошли епископъ Димитрій Гдовскій, епископъ Сергій Нарвскій, епископъ Алексій Воронежскій и епископъ Алексій Серпуховскій.

Въ началѣ 1928 года ушли также: митрополитъ Агаѳангелъ Ярославскій, второй по завѣщанію патріарха мѣстоблюститель послѣ митрополита Кирилла, архіепископъ Серафимъ Угличскій, митрополитъ Іосифъ Петроградскій и многіе другіе. Въ письмѣ епископу Димитрію митрополитъ Іосифъ писалъ, что въ началѣ 1928 года отъ митрополита Сергія отдѣлилось 26 епископовъ.

Этотъ періодъ въ исторіи Русской Церкви, періодъ великаго предательства, совершившагося въ самыхъ нѣдрахъ ея, далъ также цѣлый сонмъ новыхъ мучениковъ. Всѣ не признававшіе митрополита Сергія и не желавшіе налагать на себя добровольную узду послушанія безбожникамъ, рано или поздно подвергались арестамъ.

Въ 1929 году были арестованы 15 отдѣлившихся отъ митрополита Сергія епископовъ. Арестъ святителей происходилъ слѣдующимъ образомъ: агентъ ГПУ являлся къ епископу и задавалъ вопросъ: «Какъ вы относитесь къ деклараціи митрополита Сергія?» Если онъ отвѣчалъ, что не признаетъ ее, агентъ заключалъ: «Значитъ вы контрреволюціонеръ». И епископъ арестовывался.

Одновременно подъ тѣмъ же предлогомъ начались массовые аресты духовенства.

Протоіерея Владиміра Захарьевича, настоятеля церкви въ селѣ Боровиха Кіевской губ., арестовали, посадили въ одиночную камеру, на допросахъ все время требовали признанія митрополита Сергія; когда же онъ категорически отказался, ему перебили руки и ноги и бросили въ тюремную камеру, гдѣ онъ и скончался.

Настоятеля церкви въ селѣ Дацкѣ Кіевской губ. протоіерея о. Николая Джозовскаго за непризнаніе митрополита Сергія арестовали, и по дорогѣ, въ лѣсу, звѣрски замучили: ему отрѣзали пальцы, выдергивали волосы изъ головы, кололи и рѣзали и потомъ разстрѣляли.

Мучители и ласками и угрозами пытались добиться отъ своихъ /с. 86/ жертвъ признаніе пагубной деклараціи и ея автора. Передъ полуживымъ отцомъ Ѳеодоромъ Андреевымъ, извѣстнымъ Петроградскимъ проповѣдникомъ, слѣдователь, на допросѣ, пытался красочно изобразить всѣ «прелести» процвѣтанія Церкви, признанной коммунистической властью и пользующейся свободными правами.

— «Не надо намъ вашихъ совѣтскихъ правъ, оставьте намъ святое наше безправіе» — отвѣтилъ отецъ Ѳеодоръ.

Съ начала 1930-хъ годовъ ссыльные святители начинаютъ призывать народъ къ уходу въ катакомбы, по примѣру древнихъ христіанъ. Церковь Христова, сія непорочная Невѣста, не имѣющая никакой части съ веліаромъ, по слову св. Тайнозрителя, взявши орлиныя крылья, скрывалась въ пустынѣ и тамъ питалась (Откр. 12, 14).

Возглавилъ этотъ уходъ въ «пустыню» виднѣйшій іерархъ того времени, митрополитъ Казанскій Кириллъ (Смирновъ). Святитель-молитвенникъ, стойкій и безкомпромиссный ревнитель чистоты вѣры, твердостью своего духа онъ воскресилъ передъ нами образы великихъ отцовъ Церкви — хранителей Православія, такихъ какъ св. Игнатій, св. Поликарпъ, св. Аѳанасій Великій и многихъ другихъ исповѣдниковъ и священномучениковъ, украсившихъ лучшія времена христіанства.

/с. 87/ Еще въ началѣ своего архипастырскаго служенія онъ былъ отмѣченъ св. прав. Іоанномъ Кронштадтскимъ, который завѣщалъ отпѣвать себя молодому тогда Гдовскому епископу Кириллу; на Всероссійскомъ Соборѣ 1917-1918 г.г. на первомъ голосованіи, при выборахъ кандидатовъ въ патріархи, онъ получилъ по количеству поданныхъ за него голосовъ, второе мѣсто послѣ митрополита Антонія (Храповицкаго); св. патріархъ Тихонъ въ своемъ завѣщаніи указалъ на него, какъ на перваго своего достойнаго преемника-мѣстоблюстителя патріаршаго престола. Иными словами, это былъ святитель особо отмѣченный Богомъ и черезъ то глубоко почитаемый среди вѣрующаго народа, къ его голосу внимательно прислушивались всѣ, кому дорога была Истина.

Съ 1919 г. по 1941 г., т. е. вплоть до своей кончины, онъ на свободѣ уже почти не былъ. Безпрестанныя ссылки, тюрьмы, допросы, на которыхъ и ласками и угрозами его вынуждали встать на путь предательства интересовъ Церкви, всѣ эти испытанія онъ претерпѣлъ доблестно, ни въ чемъ не преступивъ велѣній своей чуткой совѣсти.

Когда возникшій въ Церкви соблазнъ началъ грозить совращеніемъ даже самыхъ преданныхъ Церкви чадъ, изъ далекаго Туруханскаго края раздался голосъ сего свѣтильника, призывающій вѣрующихъ держаться пути, избраннаго Церковью, а не ходить стезями человѣческими. Съ митрополитомъ Сергіемъ онъ порвалъ всякое церковное общеніе и всего себя отдалъ на дѣло созиданія катакомбной Церкви.

Онъ не искалъ подобно митрополиту Сергію человѣческаго заступничества для «сохраненія Церкви», а молился чтобы самому сохраниться въ лонѣ Ея. «Духъ Святый, писалъ онъ въ одномъ изъ своихъ посланій, всегда въ Церкви пребывающій, да ведетъ насъ сквозь горнило нынѣшнихъ тяжкихъ искушеній къ вящшему выявленію Своей Правды, да никакоже умалимся ниже малою частію нашего упованія, ниже помысломъ растворимся въ окружающемъ насъ лукавствѣ міра сего».

Послушныя его голосу истинныя чада своей Матери-Церкви и по сей день претерпѣваютъ отъ мучителей жестокія гоненія, до сихъ поръ низлагаемыя не погибаютъ, во всемъ являя себя, какъ служители Божіи въ великомъ терпѣніи, бѣдствіяхъ, нуждахъ, тѣсныхъ обстоятельствахъ, подъ ударами, въ темницахъ (2 Кор. 4, 8-9; 6, 4-5).

Ихъ доблесть озаряетъ новою славою Русскую Церковь, явивъ міру безчисленный сонмъ вѣнценосныхъ страстотерпцевъ. А вмѣстѣ съ ней и вся Вселенская Церковь пожинаетъ плоды ихъ побѣды. Новые мученики соединили небо съ землею въ общей радости, ибо вмѣстѣ съ воинствующей Церковью, о нихъ нынѣ веселится и Церковь торжествующая.

Торжество прославленія Святыхъ Новомучениковъ и Исповѣдниковъ Россійскихъ состоялось зарубежомъ 1 ноября / 19 октября 1981 года. 
 

Источникъ: Житія русскихъ святыхъ: 1000 лѣтъ русской святости. / Собрала мон. Таисія [Карцева]. Томъ первый: Январь–Іюнь. — 2-ое изданіе, исправленное и дополненное. — Jordanville: Типографія преп. Іова Почаевскаго. Holy Trinity Monastery, 1983. — С. 73-87.