Вот и довелось нам прожить первую половину Великой Четыредесятницы, этого периода особой духовной борьбы, и каждый день приближает нас теперь к ее завершению, к дням, когда нам предстоит воистину поклониться святым праздникам, имеющим для нас столь великое значение.
Хотел бы напомнить вам прекрасные строки из Великого Акафиста Пресвятой Богородице, звучащие так: «Радуйся, высото неудобовосходимая человеческими помыслы (высота, недосягаемая для мыслей человеческих); радуйся, глубина, неудобозримая и ангельскима очима ( непроницаемая и для ангельских очей». Если вы помните, темой чтения за обеденной трапезой было смирение. Это именно то, что столь сильно занимает нас. Ибо, хотя смирение и есть долг любого христианина, для монаха в особенности оно является и целью, и задачей. И потому сам облик, одеяние, жилье, питание, поведение и в целом все в монахе должны быть направлены на стяжание духа смирения. Стяжание духа смирения не есть нечто необязательное, как, например, другие добродетели, сниская которые мы пытаемся обуздать и изгнать из души соответствующий порок. Тему смирения мы не можем полностью осветить, потому как даже величайшим святым отцам не удалось сделать этого. Мы лишь слегка намекнем о немногих крохах в надежде, что даже они помогут нам продвинуться в осознании этой проблемы. Ибо монах, забывший об истинном смысле смирения, вряд ли преуспеет в достижении своей цели.
Рассказ о сем немногом мы начнем с Пресвятого Образа Владыки нашего Иисуса Христа, который «приклонивый схождением небеса, уничижил Себя Самого и облекся в нашу природу», продолжая оставаться «Словом Божиим», Которому «дана всякая власть на небе и на земле». Однако Он удовольствовался зваться «смиренным сердцем», а для Божественного величия это не является неким декоративным эпитетом, но есть онтологическая действительность, то, что ясно показывает, что означает Бог и человек вместе. Что же такое смирение: образ жизни или основа действительности? Ибо лишь во смирении существует подлинная личность, неизменность, подлинность, незыблемость, истина. Там, где нет смирения, есть страх и неуверенность. Сатану же, прежде всего, характеризует отсутствие смирения, и потому он непрерывно беспокоен, изменчив и не уверен, непрерывно обуреваем сомнениями. Он ничем не владеет и ни о чем не может заботиться, но вечно боится.
Смирение невозможно описать, ибо оно стало ризой Божией. Средоточие любви нашей – Иисус Христос – облачился в него и именно в нем явил нам Свою природу. Говоря «научитесь от Меня, ибо Я кроток и смирен сердцем», Он как бы высек нам контуры Своего Образа, чтобы мы могли бы в силу наших тварных и скромных возможностей подражать Ему.
Что же надлежит делать нам? Если средоточием любви и наших стремлений, средоточием всего интереса нашего есть Сей «смиренный сердцем», разве стяжание смирения не становится нашим долгом? В смирении мы не подвизаемся, как в прочих добродетелях, кои мы стремимся стяжать в зависимости от того, насколько одолевает нас соответствующий порок, но идем к нему, делая его главной задачей и целью нашей жизни. Ибо именно в нем мы способны вновь обрести образ, полностью совпадающий с нашим Идеалом, Центром всего сущего и нашей любви.
Если же Иисус обладал этим качеством, а мы не имеем его, то приговором нам будут эти осуждающие слова апостола Павла: «Вы незаконные дети, а не сыны». И потому тот, кто хочет обрести характер Отца своего и стать наследником Того, Кого зовем мы Богом и Отцом, должен носить в себе именно такой образ. И когда встретят его ангелы в час смертный и в час Страшного Суда и возрождения в вечной жизни, тогда, имея в себе сей образ, да будет он уверен, что войдет свободно в Царствие Небесное, ибо образ сей есть печать, даруемая доказавшему, что он истинный сын Отца своего. Понимаете вы теперь, что смирение есть наш долг, а не свободный выбор каждого из нас? Не о том ли свидетельствовали нам во всех подробностях святые отцы? Ибо нет того, в чем не должен быть смиренен монах. Все то, что отличает монаха, свидетельствует об этом. Его уход в пустыню, удаление от мира, его черные одежды, его скудное питание и в целом все его поведение призваны помочь ему мыслить смиренно. Но еще больше тому способствует пример наших святых отцов, которому мы следуем в меру наших слабых сил. Именно это и является тем, что песнопевец Святой Девы нашей называет «высотой, недосягаемой для мыслей человеческих». Ибо человеческая мысль не может приблизиться к высотам Ее святости, проистекающей из глубин Ее смирения. Когда поведал Ей архангел, что Она станет истинной Матерью Божией, Она, невзирая на эти похвальные речи, назвала себя «рабой Господней». Где еще могло бы поселиться Слово Божие, как не в этом сосуде, который был полностью подобен Господу. Таковым сосудом и стала сия смиренная Дочь. Ибо еще до того, как получила Она полноту познания Слова Божиего, еще до того, как Господь поселился в Ней, Она сказала, осененная лучом благодати и святости: «Се, Раба Господня» – и обнаружила тем самым смирение свое перед Словом Божиим, в этот миг осеняющим Ее. И вторым своим словом: «Да будет мне по слову Твоему» – Она показала абсолютный характер своего послушания. И именно так – через полное смирение свое и послушание – Она исцелила недуг всего человеческого рода, сняв проклятие Евы и всего женского пола.
Мы, афонские монахи, особенно явственно ощущаем Ее материнскую заботу и заступничество, всегда пребывающие с нами. Нет такого афонского монаха, который бы не ощущал особую любовь и заботу Божией Матери к этому месту. Будучи нашей духовной Матерью, Она являет нам светлым примером Свое пресвятое житие. Примером чего? Духа смирения и послушания, тех качеств, которые венчают монашество. Их вам и надлежит установить в душе вашей как главный полюс, направляющий духовную жизнь. Оставаясь смиренными в себе и послушными воле Божией, вы уже нашли свое назначение и вашу цель по благодати Христовой. Аминь.
Источник: Старец Иосиф. Послания с Афона. Душеполезные Ватопедские чтения. Издания Великого Ватопедского монастыря, Афон, 1999.
Перевод с новогреческого: редакция интернет-издания “Пемптусия”.
